Светлана Андреевна Демченко
Когда поёт соловей…
20
Яблочно-медовая пора
Если у Евгении и были любимые праздники, то среди них – Яблочный Спас. В прошлом году она так написала об этой замечательной поре.
*
Наступил последний месяц нынешнего, как никогда, жаркого лета.
Златокудрое Солнце расщедрилось не на шутку. На нас все еще льются потоки подмигивающих солнечных лучей.
В воздухе стоит блаженная истома плодоношения.
Август величав в своем обыкновении, его щедроты несметны.
Он уже властно хозяйничает на бескрайних золотистых хлебных нивах.
Поля высвечиваются рыжей, вернее, рыже-желто-зеленой краской, с едва заметными переходами от одного оттенка цвета к другому.
Колосья пахнут солнышком; набитые пышущим зерном, они отяжелели и просятся в обмолот. Еще неделя – вторая,– наступит летняя страда.
Особая приветливость хлебной нивы похищает ощущение времени и пространства, куда-то враз отлетают суетные повседневные заботы, будничная суматоха и торопливость.
Проникаешься безвременьем…
Август зримо кудесничает в садовом и лесном царствах.
Он незаметно подкрадывается к рябинам, начиная румянить их тяжелые кисти.
Горчат полыни, терпкий дух источают луговые травы, особенно стараются зверобой и пижма, чадят осоты.
В колдовские космы берез и зеленые каскады лип вкрадчиво вкрапливаются желтоватые пятна.
В лесах на мшистых пожухлых подушках россыпью горят нарядные, звонкие и веселые, бусинки брусники. Сверху – огненно-красные, по бокам – белесые, чуть тронутые розоватостью, совсем, как райские яблочки, – только травянистые, крепенькие и ядреные.
Везде – тут и там – мелькают мечтательные огнекрылые бабочки.
Делают пробные облеты грачиные стаи, черные сетки которых все чаще можно увидеть у далекого горизонта. Налетавшись, они рассядутся на свежем жнивье, словно рассыпанное ожерелье.
В лугах заметно, как ватажатся скворцы и вихрем срываются от малейшей опасности. В дальнюю дорогу собираются верные своему потомству ласточки.
Вдоль речных затонов снуют стрекозы, трепеща своими витиеватыми слюдяными крылышками.
Местами где-то уже опомнилась серебристая паутина, предупреждая о неминуемом наступлении бабьего лета.
Звездочками на солнце начинают гореть кустарники шиповника.
В садах наливаются яблоки. Самые спелые можно уже срывать.
Малиновый жар их созревания исполнен торжественного таинства.
На губах уже ощутим медово-яблочный вкус святого Спаса.
Пасечники будут выламывать в ульях соты. Пчелы, устав от напряженного труда, перестанут носить душистый взяток.
Нет, в августе почти ничего еще не умирает. Все находит благость в дарении, в отдаче.
Благоухают флоксы. Многие цветы еще только готовятся к своему цветению. И Солнце еще высоко.
Но…словно яблоки, зреют дни; краснеет, настойчиво золотится их летнее убранство.
Время теряет свою сопротивляемость и медленно сдвигается к осени…
С.А.Демченко. Хлебная нива.
20
Небесное приветствие земли
В тот майский день как-то интригующе и зазывно голубело Небо. Набежавшие, казалось, ниоткуда разрозненные кучевые белесо-серые тучки не предвещали ни грозы, ни осадков. Но совсем скоро атмосферная таинственность раскрылась теплым обильным дождем. Он был уже почти по-настоящему летним.
Вначале посеребрил воздух, затуманил сады. Потом заставил свои скользящие струйки барабанно плясать на ухабистых и покатых крышах домов. Начали плакать капелями, затем реветь целыми потоками их стоки и желоба.
Уже в который раз вечная живительная влага пришла поворковать с матушкой-Землей. Ее, уставшую от ожидания, испытывающую постоянную жажду, вода поила с особым, только ей понятным, усердием. Нервные бурлящие струи со змеиным шипением воровато прятались в сморщенных от сухости земляных расщелинах, пронырливо выискивали невидимые лазейки среди песка, комков и всевозможных кочек.
Земля благодарно и неистово принимала эту водную заботу.
Вскоре небесное дождевое сито задергалось от жадности, заметно истончая посылаемые вниз струйки. И постепенно они перешли в совсем медленный дразнящий "бостоновский" танец "слепого" тихого дождика.
Приветствуя прелестные остатки летнего ливня, ликующее от страсти Солнце щедро разливало вокруг свой сказочный рассеивающийся свет. Откликаясь на него, Земля своими горячими вздохами поднимала в воздух седоватые космы испарений, напоминавшие сизое туманное дрожащее покрывало.
Солнечный свет бил широким потоком, выстилая внизу трепещущие золотые дорожки, играя бликами хаотично мечущихся зайчиков.
Ощущалось, как в его ослепительном упоении все живое наливалось хмельным соком роста и цветения, как лопались напыженные дозревшие почки на деревьях, на глазах раскрывались сочные бутоны ранних цветов.
Своим невидимым пристальным взглядом небесное светило прощупывало каждый росток, предусмотрительно пожелавший учтиво с ним поздороваться.
Где-то далеко в вышине послышались какие-то фальцетные расплывчатые раскаты грома.
Но Солнце продолжало заливаться радостным светом, даже не помышляя уступать дорогу напрашивающейся в гости грозе.
Внезапно каким-то чудом, подобно хитрой лисе, на Небо прокралась содрогающаяся в конвульсиях молния.
Все встрепенулось, и враз опять напомнил о себе ливень.
Но не прошло и десяти минут, как он неожиданно прекратился. Вновь приветливо заулыбалось Солнце. В воздухе запахло свежестью, ароматом только что разрезанного спелого арбуза. Казалось, кто-то неведомый сознательно впрыснул в атмосферу редкостный озоновый дезодорант.
То тут, то там Земля пестрела лощеными пятнами дождевых лужиц.
Золотым жужжанием в цветочных гроздьях ирги, похожих на черемуху, загудели пчелы.
В унисон зазвучали замолчавшие перед грозой голоса синиц и пеночек, запрыскали из-под нарядившихся в яркую зелень веток всем знакомые серые неугомонные воробьи.
Заиграло на Солнце таинственно-пьянящее лилово-фиолетовое цветение весенних фиалок.
Еловые ветви нахально распространяли сладковатый терпкий запах смолы. Этот смолистый ладан обожествлял все окружающее.
Желто-зеленые свечи молодых, только минувшей осенью посаженных сосен затеплили всю садовую ауру.
Дачный пруд, увенчанный глянцевым золотистым венком желтоглаза, как-то неровно и болезненно дышал торфяными газами. Его зеркальную гладь время от времени бессовестно дергали спешившие куда-то водомеры, разрезали стонущие от удовольствия парующиеся лягушки.
И как-то сладко заныло, защемило томление послегрозового часа.
В результате явило Миру сначала едва заметную тоненькую подковку, постепенно зажелтевшую спелой рожью.
Затем она, распрямляясь, обогатилась соседством оранжевой, красной, нежно-голубой, синей, зеленой и фиолетовой серпообразных дужек.
В результате преломления световых невидимых волн Небо выбросило их, словно флаги, как знамена совершенства и притягательности, яркий пример природного взаимодействия и дружбы.
Приветствуя земную жизнь, они взывали к красоте всего того, что строго соблюдало естественные универсальные законы.
Вначале этот цветастый альянс заплел на божественном небосводе ажурную, выгнутую коромыслом, сетку калейдоскопного многоцветья, затем превратил ее в радужную семицветную косу, насыщенную яркостью и четкостью сплетений, выставляющую напоказ уникальную гармонию основных цветов художественного колорита.
( Наблюдая за этой гармонией в жизни, мы усматриваем в каждом радужном цвете божественное назначение. Но их сила только в единении.
В "Трактате о живописи" непревзойденный Леонардо да Винчи замечал, что каждый цвет надо прочитывать в содружестве и на фоне других, что и являет нам посылаемая Небесами Радуга).
А тогда постепенно этот своеобразный семицветный ковш начал двоиться, растекаться, будто хотел зачерпнуть побольше хмельного небесного простора.
Радуга стеариново растаяла в атмосфере так же незаметно, как и появилась. Ее и в этот раз жадно и с непременным удовольствием буквально проглотила синяя высь.
Неведомым чудом божественная благость воцарилась во всей притихшей природе.
Казалось, Небо накрыло Землю особым звенящим медно-зеленым колоколом.
И если невзначай его задеть, он тут же отзовется, запоет неземным, исцеляющим человеческие души, звоном, разольется лазуревой голубизной вокруг, извещая людей о своем пробуждении.
Наверное, именно так он решает передать на Землю свое приветствие, поклон от загадочного вселенского космического Мира.
И нет предела нашему искреннему благодарению за это!
21
Котлеты с макаронами
Рассуждая на страницах книги о жизни, о природе, о человеческих страстях, о том, как вдохновение меняет образ жизнедеятельности человека творческого труда, Евгении хотелось в заключение поставить какую-то самую важную точку. Какую?
Только чтобы не повторяться, не пересказывать известные истины; и ей показалось, что ниже опубликованный очерк (это реальная история) отвечает на этот вопрос: ценить то, что имеешь, осознавать, что каждый день – первый из всей оставшейся жизни и его нельзя терять.
*
Очерк.
Метрдотель не скрывал своего недоумения: в наше время на дом заказывать в первоклассном ресторане порцию котлет с макаронами.
– Что же это за мечта такая у юбилярши? Что, она сама не может отварить макароны и сделать котлеты?
– Да может она, конечно, приготовить все это, и, наверняка, не раз в своей жизни их ела. Но на торжествах в этот раз не будет этого блюда. Она вчера, делясь со мной воспоминаниями, так и сказала:
– Котлеты с макаронами – это моя любимейшая еда. Мечта, если хотите. С детства помню их необыкновенный вкус.
К тому же с ними у меня связана одна незабываемая
история.
*
Родилась и выросла Нэлли Дьячкова на Дальнем Востоке. В Благовещенске.
Перед войной они жили большой дружной семьей и практически ни в чем не нуждались. Очень часто родной дядя и отец, работавшие на заводе, брали с собой пяти-шестилетних двоюродных сестренок на предприятие, и там они, как правило, обедали в заводской столовой. Аромат "заводских" котлет их всегда притягивал, он казался им особенным, не таким, каким был у "домашних".
А макароны, какими были макароны?! Длинными, круглыми, соблазнительными в своем кремоватом отливе, создающими в тарелке причудливые рисунки. Слегка жмурясь, воображение видело в них то тропинки, то горки, или цветочки, а то и свернутые в шарики ленточки, порой – сплетенные косички.
В военные годы народу на заводах значительно прибавилось. С питанием дела обстояли напряженно.
В 1943 году все заводчане обязаны были обрабатывать наделенные им за городом земельные участки, на которых повсеместно и в обязательном порядке высаживали картофель.
Мужчины который год уже были на фронте, а женщины делали все возможное, чтобы дети не голодали, добывали по краюхе хлеб, который и хлебом-то в привычном смысле трудно назвать: испечен был из каких-то отрубей,– но и ему в то время все были рады.
Однажды в виде премии за самоотверженный труд в помощь фронту матери девочек на заводе получили продовольственные пайки, в которых было по 300 грамм макарон и по 200 грамм мясного фарша.
Как только дети узнали об этом, тут же в один голос заявили: " Хотим котлет с макаронами!"
На том и сошлись: обе мамы соединили полученные продукты в одну порцию и приготовили из нее желанную еду. Но поставили детям условие : " Завтра вы идете с нами на окучивание картошки. Котлеты будем есть в поле." Те, конечно, согласились.
Накануне Алька и Нэлька никак не могли уснуть, переговаривались, перешептывались, глотая слюньки:
– Алька, а помнишь, в столовой котлеты еще и поливали маслом?
– Помню, помню, еще и добавки можно было попросить… Вот бы сейчас это было…
На следующий день, приехав на участок, начали искать место, где бы аккуратно поставить кастрюльку с долгожданной едой и, недолго думая, спрятали ее в "меже", не так, чтобы глубокой, но все же и не мелкой.
По крайней мере, отойдя на несколько шагов от места "захоронения" котлет, посудины видно не было.
Едва дождавшись обеденной поры, девочки первыми побежали к "укрытию" пищи. Кастрюля целой и невредимой стояла на месте.
Но каким же непередаваемым огорчением было то, что предстало их взору под едва приподнятой крышкой.
Из-под нее валом поползли муравьи; сонм, не счесть, сколько их покрывало и макароны , и котлеты.
Девчонки разревелись, когда их мамы сказали, что ни котлеты, ни макароны есть нельзя и принялись закапывать их в землю.
Вот с той самой поры Нэлли не может забыть эту историю и в последующие, уже взрослые и зрелые годы, всегда с трепетом относится к этому незатейливому блюду.
*
Услышав этот рассказ юбилярши накануне дня торжеств, приехавшая к ней гостья из ближнего зарубежья решила в день рождения угостить ее самым любимым блюдом.
Вручая ей роскошный букет, сказала:
– А это привет вам из вашего детства,– и протянула ей ресторанный пакет, в котором было приготовлено порционное блюдо из двух котлет с макаронами, конечно, не очень напоминающими те, довоенные.
– Вы как бы исполнили в очередной раз мою мечту. Спасибо огромное.
И растроганная хозяйка, игнорируя деликатесные и изысканные блюда праздничного стола, с удовольствием принялась за котлеты…
Думается, в эти минуты мыслями она была далеко, в том далеком счастливом довоенном и трудном военном детстве, которое никогда не забывается.
*
А мы сетуем, что жизнь у нас хуже некуда. Так другой её и не бывает. Важно только упорядочить свои желания, потребности и ценности, научиться соотносить их с самим чудом жизни как таковой.
22
Другой жизни просто не бывает.
Эпилог
Порой Евгении представляется, что жизнь – это сплошное безумие!
А знания, способности, опыт – только лишь ритм этого безумия.
В таком случае, куда же деваться чувствам?
Они – на лице? И только? Или спрятаны в Душе?
Тогда почему же порой так несправедлива их участь?
Что важнее: жить чувствами или разумом? В чем состоит её благоразумие?
«Сплошной хаос мыслей», – говорила она себе.
Он живёт с ней и никогда не покидает. Вот уж верен своему носителю. И… всматриваясь в лица своих персонажей, Евгения видела в них не столько чувства, сколько этот хаос в чувственном эмоциональном обрамлении. Хаос всего увиденного и неувиденного, пережитого и непережитого, преходящего и вечного. Этот хаос Душ сливается с хаосом жизни. И люди, безумствуя, например, как и она, прячутся под маской сочинителей, – графоманов ли или взаправду пишущих творцов? А, может, мы – ни то, ни другое? Тогда кто?! Проявления того же хаоса, маленькие индивидуальные воплощения всеобъемлющего круговорота явлений и вещей. Не иначе. Потому-то и столь разнообразна тематическая и художественная палитра новой её книги.
Пишущих много. Пишем по-разному, пишем о разном, и все мы – разные. Плохо это или хорошо? Скорей, закономерно. Хаос выталкивает из себя всё скучивающееся, одинаковое, копирующее, как чужеродное тело. Хаос всегда с нами в мыслях и чувствах, он – за спинами нашими пляшет ежечасно, как смеющийся человечек, оставляя нам свои уродливые тени. Ночами они расползаются по всем направлениям наших попыток осознания сущности своих ЭГО…, рождая бессоницы и томление духа. И изломы теней хаоса становятся страшными, непредсказуемыми в своем безумстве. Их не прочитать. Не ухватить. Тогда только мы и бываем наиболее, если не полностью, искренни? И допускаем, разрешаем себе безумие? Ни грамма здравости, когда наворачивают чувства? Зачем эти страсти?! Разве не комфортно спокойствие? Уравновешенность? Тот самый здравый смысл, наконец?!
Волей (чьей волей?) мечты превращаются в кисти, в клавиши, в перо, и тогда они живописуют обманные, хотя и желанные, смыслы жизни, любви, и теперь уже их безумия.
Почему, с одной стороны, рисуются и видятся ангельские крылья, полет птицы в красивом Небе, пение соловья, а с другой, – б-р-р-р… свиное рыло или пляшущий шут? Почему вообще мы их видим?! За что корим себя? И не довольны собой, почему?
Вменяемы ли мы, выдавая мечту, устремлённость за реальность?
Не бежим ли от утешительного ответа: это хаос виноват, – который в Душе и который – в жизни. Он – неотъемлемая черта круговорота жизненного безумия. Нескончаемого, не познанного до конца. Ибо его хозяйка – бездна бытия.
Чего уж тут рассуждать: жизнь сама – это и есть безумие? "Дырка от бублика", в которой царит бесконечное мельтешение действа, изменчивости и превращений.
Поэтому? Поэтому нужно безумствовать, любить и тени хаоса, какими бы причудливыми и необъяснимыми они ни были. Не сетовать на них. Сосуществовать. Мирно, здраво. Как ни парадоксально, безумие и хаос жизни – это и есть её порядок. Вам не кажется? Ведь другой жизни просто не бывает!
И жить нужно «сегодня». Ведь «сейчас» – это и есть жизнь. А «сегодня» фактически длится годами. «Вчера» всегда умирает «сегодня»; «завтра» – это ещё не рождённое. Любой наш день – это, по существу,– «сегодня», требующее самоотдачи и действия.
Для любви не существует «вчера», любовь не думает о «завтра». Она жадно тянется к нынешнему дню; и этот день нужен ей весь, целиком,– неограниченный, неомрачённый, наполненный жаждой жизни.
*
Написав этот эпилог, Евгения ощутила полное бессилие настроить себя на другой лад. Её соловей замолчал, хотя ветка вдохновения, которую он избрал и на которой пел на страницах её книги, постарается и впредь оставаться такой же гостеприимной.
Повесть втянула в себя душу и разум десятками голосов её персонажей. Пока они покоятся в рукописи, никому, кроме неё, не известны и тихи. Но стоит им появиться опубликованной книгой, как каждая строка заговорит своим языком, заблестит, подобно ручейку, стремящемуся воссоединиться с другими, себе подобными, и, журча в хаосе конкурентной борьбы и примирений, пробьёт себе русло, в шумное течение, дай Бог, читательской любви.
Спасибо, дорогой читатель.
= III =
