Светлана Андреевна Демченко
Когда поёт соловей…
16
О мысли
Мало-помалу ярость дождя за окном сникла, и вскоре от него осталось лишь нечто вроде тумана, какая-то сеющая пелена дождевой пыли. Облачный свод таял и неровно побелел. Среди развеивающихся туч появилась синяя глубина, потом просвет увеличился, и дождя, словно, не бывало.
Евгения торопливо собралась домой. Но дождь злодейски опять начал моросить.
С каждой минутой он усиливался. Раскрыв зонтик, поспешила столь знакомым маршрутом к метро. Нависшее, отягченное водою небо словно прорвалось, изливаясь на землю. Порывы ветра дышали ещё дневным воздухом. Улица и дома, как губки впитывали в себя влагу. Она знала: раз на лужах вздыбливаются пузыри, дождь не долог. Так и случилось.
Вечерело.
Отворив двери подъезда, забрав из почтового ящика почту, Евгения поднялась в квартиру. Всё, как обычно: ужин, душ, разговор с дочерью и мужем, компьютер. Встревоженная сегодняшним рассказом о всепрощении, она понимала, как важно не перейти черту, за которой, кончается духовность. Её теме становится тесно в рамках интересных писем читателей, она растёт с каждой главой под взбесившимся алфавитом, набором букв клавиатуры, расползающихся вширь и вглубь воспоминаний, как разливающееся половодье. Как много говорится о духовности. Это было всегда. Ибо во все времена ничто не поднимает так веру в мощь духовного начала, как пережитый живой пример. То ли твой личный, то ли другого человека. Но как могла наша эпоха со всеми своими достижениями запутаться в дебрях столь нежизненных и несостоятельных ценностей? Как случилось, что наш век великих открытий снизошел в своей морали, этике до столь откровенного пренебрежения классической культуры и литературы, фокусничества с её образцами?
Оказавшись в плену столь глубоких вопросов, Евгения этим вечером смалодушничала. Как на них ответить? Прервала работу. Выключила компьютер. Но от себя-то никуда не деться,– мозг не выключишь, он работает без выходных. Возбуждённое воображение подобно лошади, которую понесло и уже не имеет смысла укрощать, диктовало своё. Вспомнила: как-то писала о мысли в форме верлибра.
У Ницше прочитала о Мысли рассужденья.
Как ни странно, – часть знала этих откровений.
Спросил мыслитель как-то у нее:
– Как ты "роишься" и силы где берешь, родная?
Мне же хочется узнать свое:
– И сколько теребить меня ты будешь, дорогая?
Что не даешь мне сладко спать
и сил, чтобы "роение" твое унять?
Ты демоничною порой бываешь,
когда судьбой неведомо играешь.
Твои глаза – проталины ума -
такие зрячие не только ныне:
прозорлИвы во все времена.
Даже в молчании ты активна,
"роение" твое медиативно:
ты возвышаешь суть мою,-
то отпускаешь на свободу,
то рыщешь в прошлом,
потом летишь во весь опор.
И длится между нами давний спор:
бездонность ли твоя м о е ю лишь зовется?
Или она – то эхо глубины, – бездонее твоей?
Чем, каким оттенком я заполню твою чашу? -
Радугой, мечтами, радостью моей?
Или расчётливым "роением" твоим ?
Давай устроим карнавал ума и чувства! -
Союз такой всегда непобедим!
Да, такой карнавал и питает душу. Он и духовности подспорье. Уж не мерило ли ценности степень той истины, на которую отваживается человеческий дух? Мы снисходительны к заблуждениям. А ведь это, по мнению Ницше, не слепота, а трусость. Всякий шаг вперёд в познании, в профессии – это мужество, требовательность к себе, особая гигиена нравственной чистоплотности.
Она все думала: почему проходят столетия, тысячелетия, а об отдельных личностях мы продолжаем помнить? Более того, не только помним: такое впечатление, что они неотступно живут с нами. Среди них даже те, кто не оставил после себя ни изобретений, ни гениальных открытий, ни книг, ни строчки?! Возьмите, например, древнейшего из греков Сократа. Странствовал себе человек, бродил по городам, находил слушателей и размышлял. А вошел в историю философской мысли на многие века.
Сократ настаивал на систематическом умственном образовании молодежи, но отказывался брать деньги за свои услуги. Лучше любого из современников Сократ осознавал основное направление, в котором двигалась эпоха, и обозначил его в виде двух положений: степень абстракции, к которой стремится мысль, должна быть абсолютной и совершенной, сведенной средствами диалектики к "идее как таковой"; в человеке кроется мыслящая сила, способная к осуществлению этой задачи. Эта сила – псюхэ. С чего начинается познание?
Псюхэ чувствует притяжение ("эрос") к другой псюхэ и "совокупляется" с ней посредством "логоса" (слова), порождая последовательность мыслей, которые очищаются затем методами диалектики.
Учение Сократа, выраженное в терминах любовной символики, воплощалось в личности самого Сократа, и, быть может, именно это обеспечило ему неувядаемую славу. Так считают исследователи.
А ей представляется, что дело не только в философских постулатах Сократа, ведь были и другие тогда философы, о которых редко да редко упоминается в философской литературе. Дело, нам кажется, еще и в самой личности мудреца от природы, от Бога, в его харизме вся суть. Ибо мысли такой личности феноменально энергетичны, если хотите, закодированы силой разумного доброго духа. Его "псюхэ" ведь не было абстракцией, Сократ лишь обозначил им свое реальное состояние, вложил в него мощь разума и ощущения, которыми, несомненно, был наделен от рождения.
*
Сидя за компьютером, Евгения вдруг осознала, что перерывы между печатаньем становились всё длиннее. Она ощутила усталость, резь в глазах. Оставила своё привычное домашнее рабочее место: « До завтра, до завтра…»…
Уже лёжа в постели вспомнила, что забыла поужинать. Заработалась,– называется.
Сумрак, проникший в квартиру, претворял всё находящееся в ней в различные, переменяющиеся призраки, которые то являлись, то исчезали. Протекло несколько мгновений, и ей показалось, что хвостатые тени, этакие расплывчатые изображения на потолке, отделились от него, и комната будто потеряла границы, развилась в какое-то бесцветное пространство с плавающими в нём столом, кроватью, стульями. Евгения уснула.
Утром её разбудил звонок в дверь. «Мама родная, уж не проспала ли я на работу. Который час?»
– Кто там?
17
Теряя смыслы…
– Простите, Женечка. Доброе утро. Я только спросить, когда можно с Вами поговорить? Вечером можно зайти?
– А что случилось?
– Ничего страшного. Но о внучках своих хочу поговорить. Это не разговор на два слова, длинный.
Да, Евгения хорошо знала Татьяну Сергеевну. Соседка не была ни суетливой пенсионеркой, ни синим чулком. О таких людях говорят: надёжный, обстоятельный человек. Среднего роста, довольно стройная, с матовым, слегка бледным цветом лица, с задумчивыми, спокойными глазами, волнистыми белокурыми волосами, она на первый взгляд производила впечатление слабости и беспомощности. Но наблюдая за ней на даче, Евгении казалось, что терпеливее и усерднее этой женщины нет. Её маленькие руки искусно владели то лопатой, то сапкой, то граблями, а в сухую погоду таскали для полива из местного ручья разово по два семилитровых ведра.
– Татьяна Сергеевна, всегда рада вам,– конечно, приходите. Я буду дома после семи вечера.
– Спасибо. Извините. Знаю, что торопитесь на работу. Закрыв за Татьяной Сергеевной дверь, Евгения взглянула на часы. Оставалось час до работы. «Успею». Быстро собралась и вышла из дома.
Что же там внучки Татьяны Сергеевны натворили? Прелестные девочки-двойняшки. Третьеклассницы. Их мать с отцом подались в Европу на заработки. Вот и остались на попечении бабушки. Вряд ли это правильно. Но молодые родители сегодня больше нацелены на создание материальных условий для детей, им не до классических подходов и наставлений в воспитании своих чад. Конечно, такая бабушка, как Татьяна Сергеевна, плохому не научит, и всё же материнское, отцовское слово не заменит.
Татьяна Сергеевна ко всему была ещё и книголюбом с тех времён, когда за хорошим томиком стихов надо было постоять в очереди. Она считала, что бумажные книги читать приятнее, но от интернета сегодня внучек не изолировать.
– Я много видела и немало испытала в жизни, и я приучаю своих внучек не забывать о печатной книге. Они не случайно доверяют ей больше, чем мигающим экранам смартфонов или как там у них называется.
Евгения не раз вступала в спор с соседкой по этому вопросу, считая, что противопоставление электронной и печатной книги не продуктивно. Когда Татьяна Сергеевна заходила с просьбами дать ей почитать какие-нибудь книги из классики, Евгения радовалась за неё, но одновременно несколько раз пыталась рассказать ей и о современных авторах, об электронной книге и запросах времени… Неужто и в этот раз её беспокоит эта проблема?
Вечером Татьяна Сергеевна была пунктуальной. В полвосьмого они сидели вдвоём с Евгенией на кухне за чаем и беседовали.
– Извините, Женечка, что отрываю Вас от дел, но Вы у меня как духовная сестрица. Буквально на днях, мои Маринка и Леночка с недоумением задали мне вопрос: почему я им читала сказку о рыбаке и рыбке одного содержания, а они в интернете – совсем другого, с их слов, нехорошего какого-то, о "торгашах". Женечка, как же это может быть? Вы что-то объяснить можете?
Евгения сразу поняла, что речь идёт о каком-то пошлом "ремейке" на сказку.
– Да, сегодня не редкость прочитать знакомую с детства милую сказку в иной, зачастую чуждой нам, интерпретации. Ныне всё перевирается, переиначивается недобросовестными писаками. К сожалению, мы тонем в беспамятстве не только отечественной истории, но и своих исконных корней, своего детства, того святого, что казалось незыблемым и неприкосновенным.
– Я всегда говорила, что разрыв с традицией – это самый большой наш грех сегодня. Ну, как же не помнить своих корней? – волновалась Татьяна Сергеевна.
– Вы правы, такие ремейки опошляют наше прошлое. Мир разлагают сознательно, а потом с помощью прикормленных нелюдей сметут всё с лица земли. Покуда в нас самих есть свет, до тех пор у нас есть шанс.
– Но почему носители такой бесовщины обласканы этим интернетом? Это же наступление на невинные чистые детские души?!
– Конечно, пересмотр нравственной основы детских сказок – вовсе не невинная забава. Десятки самых известных сказок нашей культуры с помощью конъюнктурных пошлых усилий многих псевдо-писателей извращены и путём компиляции переврались в прикольные бесовские, отнюдь не христианские, комиксы. Это у них Дюймовочка – женщина лёгкого поведения, двенадцать месяцев – наркоманы, «тянущие косяки», дедушка – развратник, живущий с «курой». Я как-то писала об этих «фэнах» и «фикрайтерах» и их «фанфиках», об этом дурновкусии.
– И названий-то себе сколько понапридумали.
– Да это всё с иностранного плеча. Сами понимаете, кому это выгодно. Нашим оппонентам нужны люди, не помнящие родства. Ведь как русский язык страдает от этой похабщины! В той же сказке «Двенадцать месяцев» читаем: "тупая принцесса сбрендила", "дурочка попёрлась в лес", "вправить мозги дурочке", "жили там две садомазахистки", "за корзину подснежников отвалят золота", "пьяный шары залил", "косячком затянись", "нефиг лезть", "заведомо хреново", "шваль" и т.п.
– Господи, мир переворачивается с этим интернетом,– заохала соседка.
– Вы ошибаетесь: и печатное детское книгоиздание сопровождает эта плагиатно-ремейковая болезнь. Дело ведь не в интернете, а в воспитании литературного вкуса, уважения к истории, народному творчеству. Сами понимаете, что сказки нам нужны не сами по себе, а русское слово, культурная традиция. Вот будет больше таких воспитателей, как Вы, осознают родители свою ответственность за духовный мир детей, тогда всё у нас наладится.
– Ой, дорогая, Ваши бы слова да Богу в уши.
– Татьяна Сергеевна, Вашим внучкам с Вами повезло. Чтобы здоровы только были. Вот возьмите, почитайте своим внучкам,– Евгения протянула соседке детский журнал с опубликованным в нём своим рассказом.
– Спасибо, спасибо Вам, Женечка. Пока они в школе, я сама прочту, Вы всегда пишете очень интересно и трогательно.
– Буду рада, если Вам понравится мой «Самый лучший подарок»; название такое у рассказа.
Самый лучший подарок
Сегодня пятилетняя Юлечка поднялась спозаранку: не прозевать бы. Дело в том, что у ее любимой клушки Рябухи, наконец, должны вылупиться цыпленки.
– Умничка, проснулась,– хлопотала возле внучки бабушка.
– А Рябушка уже родила деток?
– Не родила надо говорить, а высидела. Да уж, выводок появился. Девять желторотиков.
– Хочу скорее к ним.
– Обязательно увидишь. Но вначале поешь.
Девочка без капризов быстро съела приготовленный для нее завтрак и выбежала во двор.
Не обращая внимания на ласково виляющего хвостом Тузика, оглянулась и громко сообщила:
– Бабушка, я пошла к Рябушке.
Наседка расположилась в летней пристройке. Для нее специально было сооружено гнездо, кладка которого состояла из одиннадцати яиц. Вылупившиеся птенцы уже пищали возле матери. А два уцелевших яйца сиротливо лежали в гнезде, постепенно теряя теплоту материнского тела.
– Цып-цып-цып, – залепетала Юлечка.– А что же эти два? Пустые что ли? Бабуль, что с этими-то яйцами будет, там нет птенцов?!
– Бог один ведает, почему не вылупились,– ответила подошедшая бабушка,– подождем, может, проклюнутся еще. Жаль, что Рябуха уже оставила их. Это плохо.
А курица тем временем квохтала, созывала, словно пересчитывала выводок, под себя подгребала, пряча свое богатство. Девочка взяла в руки одно из не проклюнувшихся оставшихся яиц.
– Что же ты, миленькое, недоброе такое. Скорлупа такая крепкая, не даешь цыпленку выйти. Он задыхается там. Пожалей его. Я же слышу, что в тебе он есть. И, прикрыв яйцо своими маленькими ладошками, начала дуть на него, что есть мочи согревая.
– Давай, милая, чуть-чуть приоткроем его,– сказала бабушка и острым гвоздиком сделала несколько осторожных проколов. Затем постепенно расколупала яйцо. А там и впрямь оказалось что-то живое, трепещущее, еще не цыпленок, но уже тельце его.
Юлечка наблюдала за бабушкой во все глаза. Бабушкины руки постепенно освободили дрожащее тельце от остатков желтка, волосинок, отделили от живинки мертвые скорлупинки, очистили от последа.
– Подай, внучечка, в-о-о-н ту тряпицу и ваточку к ней,– указала глазами бабушка.– Сейчас завернем этот комочек, чтобы тепло ему было. Бери, подержи. А я братика его тоже освобождать буду. Он ждет своей очереди.
И вскоре оба сверточка Юлечка аккуратно завернула в старый бабушкин пуховый платок, который быстренько водрузила на теплую печку в доме.
Спустя какое-то время птенцы ожили, залопошились, запищали, зацевкали, постепенно опушились.
– Бабушка, бабушка, цыпленки ожили,– радовалась девочка.
– Цып-цып, вы мои родненькие, красотулечки наши. Теперь спасибо скажите нам с бабушкой, что живы остались, что родились… Не то бы не было бы вас…
Бабушка стояла в стороне и любовалась воркованием малышки.
– Вот оно – первое материнское чувство от появления на свет новой жизни,– подумалось.
– Бабуля, а ты говорила, что жизнь не дарится, но мы же подарили этим птенчикам жизнь, целых две жизни!– с гордостью произнесла Юлечка.– Теперь я всем расскажу, что жизнь может быть подарком.
– Значит, и мама тебе сделала такой подарок?– с лукавинкой, улыбаясь, спросила бабушка.
Девочка на миг задумалась и, нежно поглаживая оживших птенцов, ответила:
– Бабуля, жизнь – это самый лучший подарок на свете!
*
Так оно и есть. Люди только не задумываются об этом.
Евгения достукивала на клавиатуре последние три главки
будущей книги. Многим может показаться, что это сборник небольших историй. Но Женя определила: это повесть, книга о книге, повествующая, как она писалась, откуда приходили образы, где бралась тематика, как осуществлялось её художественное осмысление. И всё это завязано на её, Жениной творческой судьбе.
Ей хотелось показать, что без вдохновения – этого соловья творчества – сочинительство невозможно.
В заключительные главы она сейчас вложит своё понимание красоты и гармонии. И тут без описания природы не обойтись. Тем более, что впереди отпуск и лето. А какое же оно было прекрасное в прошлом году!
С.А.Демченко. За селом.Лето.
18
Окольцованное лето
Такое разноцветное, улыбающееся! Грустит ли оно когда-нибудь? Наверное. Ведь и Солнце порой устает. Днем трудится, а к вечеру, когда садится, зевает долго и протяжно: или закрашивает небосвод в нежные алые тона, или оставляет без присмотра, словно сирот, свои оранжевые пламенные лучи-руки.
Оно смеется или плачет дождями? Скорее, радуется, когда вплетает во все еще плачущие, расползающиеся тучки красивую, на время забытую, радугу.
В знойный полдень лето зависает таинственным сном над нами.
Потом возьмет да и улыбнется румяным юным лицом захода, словно говорит: "До встречи!".
Ночь приносит ему кажущееся успокоение.
А в утренней тиши оно украдкой проснется свежим восходом,
выползет из своего укрытия, подобно улитке, на свет Божий.
Во снах своих засушит луговой вереск и заполнит его ароматом всю округу; нальет лесные ягоды соком и явит миру красоту земляничных полян
В самом начале лето вибрирует в воздухе соловьиными трелями, зовущим кукованием кукушек, пением жаворонка над головой
Сегодня оно все пропахло цветением, разнотравьем, наполнено таинством солнечных просветлений и ожиданий.
Оно, словно ступенька в лестнице жизни, обещающая другую, более высокую; как полет паутины, волнующий воображение; как красивый цветок в заманчивом, сплетенном невестой, венке.
Порой в аистином клекоте тебе слышатся звуки свадебных песен и клятв новобрачных.
Именно летом все живое причащается мгновениями вечного источника Света и Радости. Это причастие особого свойства: оно способствует рождению и расцвету, плодоношению всего и вся.
Что ни говорите, а лето всегда окольцовано солнечным усердием, дарит Надежду на предстоящий светлый день и очередную капельку еще неизведанного счастья.
С.А.Демченко. Лесной колокольчик.
19
Лесной колокольчик
Тесно пожав руку уходящей весне, теплый приветливый июнь заявил о наступившем долгожданном лете. Это рукопожатие вылилось в нетипичную для мая жару и длительный сухостой. К вечеру и утром вся растительность немного оживала, а днем уныло склоняла головы, умоляя напоить ее хоть малостью спасительной живительной влаги.
И первый летний месяц не поскупился, щедро утолив жажду готового к захватывающему буйству всего зеленого царства деревьев и кустарников, трав и цветов.
Еще совсем недавно скупой на благоухания сухостой преобразился в ненасытно дышащее разными непередаваемыми ароматами земное блаженство.
Особенно это чувствуется в июньском лесу, который подставив голову под лучезарное солнце, продолжает радоваться все еще до конца не разорванной паутине голубеющих облаков, медленно проплывающих и исчезающих в поднебесье.
Каждый лепесток дышит озоновой свежестью, трепещет от прикосновения даже легкого дуновения ветра, любовно обнимающего все и вся.
Солнечные лучи, хотя и украдкой, но настойчиво пробираются сквозь лесные заросли, словно заявляя:
– А вот и мы. Рады к вам прикоснуться.
Под ногами из-под слежавшихся за зиму листьев, хвойных иголок и хвороста властно пробивается разноцветный ковер низкорослых неказистых кустиков и цветочков. Его хитросплетению мог бы позавидовать любой ткач.
Этот созданный природой узор местами покрывается выразительными яркими пятнами ягодников – то нежной розовеющей брусники, то еще зеленой голубики, а то уже изредка появляющейся черники.
Но ни в какое сравнение с ними по заполненности и цветовой гамме не идут ласкающие взор земляничные полянки.
Краснопузые, сочные, то круглые, то продолговатые ягодки на фоне свежей зелени и густого насыщенного белоцветья, как бы, взывают о понятной только им наступившей благости :
– Мы созрели, сорвите нас, попробуйте, лучших не сыщете.
Ранним утром землянички более зазывные, как бы, стонущие от тяжести, усиливающейся непременной каплей росы. С появлением солнечных бликов их веточки осушаются, выпрямляются, вытягиваются, напоминая, что они уже готовы к поединку со своей необратимой судьбой: быть сорванными, или потоптанными, или перезреть, сбросить свое семя в землю ради возрождения в следующем году.
Собирая ягоды на такой полянке, забываешь обо всем, ибо видишь воочию чудодейственную силу природы, веками и повсеместно рождающую неподдельные образцы гармонии и красоты.
Осознание ее могущества и неподражаемости в сотворении нерукотворных чудес усиливается при встрече с загадочными незнакомыми цветами, причудливыми громадными кустами многочисленных папоротников, с лесными божественной красоты колокольчиками.
Совсем маленьких, скорее темно-фиолетовых, чем синих, можно увидеть и на лугу, и в скверах. А вот его, размером в диаметре большого грецкого ореха, переливающегося голубизной, синевой, сиреневатостью, узреешь только в лесу, богатом прежде всего на землянику.
Это он горделиво возвышается на избранном для него месте, свысока осматривая свое хозяйство, являя всему сущему свой неслыханный переливчатый перезвон.
У него есть много собратьев – живых и искусственных. Их объединяет подобие формы, обязательное наличие внутреннего била, но есть одна существенная разница: живой колокольчик никогда не приносит плохой вести.
Это искусственные колокола рыдают зычными набатами, плачут внезапными тревогами, сзывают людей по случаю какого-нибудь лиха.
Конечно, отдельно от них стоят церковные звоны, неся на землю призывы к благочестию, миру, состраданию. Но и в них присутствует тревожная нотка – за наши души, их покой, свет и чистоту. Говорят, их звучание богодарно и даже целительно.
И только лесному колокольчику до этого всего, кажется, нет никакого дела. Взойдя на трон своего полыхающего расцвета, он упивается непревзойденным величием и несказанной красотой. Его неземная органика наполнена влечением и желанием поделиться своей привлекательностью и обаянием с паучком или пчелкой, нашедших в его светло-желтой тычинковой сердцевине уютное пристанище, или с человеком, наполнившим до краев его чашечку свеже-сорванной земляникой и аппетитно проглотившим этот своеобразный целебный лесной пирожок.
Цветок этот благостный, в народе его еще называют "благовестным звонарем", мол, зацветает он, значит, пора собирать землянику.
Во время таких сборов этому прелестному сиреневому выкидышу красоты особенно радуются дети. Они усердно формируют землянично-колокольчиковые вкусности, понимая, что ничего подобного ранее не пробовали.
Он беззащитен, как впрочем, и все живое на земле. И не может понять только одного: за что его, благовестника, не любит и наказывает человек?
Косулю или зайца, случайно его задевших, колокольчик еще может простить. Поэтому, как правило, при этом он не спешит быстро завянуть и бесследно пропасть.
А вот почему такой недобрый и злой человек?
– Чашечку для ягод я ему отдаю, – размышляет он,– хорошую весть сообщаю, много пространства в лесу не занимаю, скуплюсь даже на многолистье, а вот вырывают меня с корнем, топчут и мнут, хотя не заметить меня невозможно…
И, как бы, протестуя против такой несправедливости, лесной колокольчик исчезает.
Только иногда может встретиться на лесной поляне, да и то в одиночку.
Сиротеет…
Скажете, не беда?! Еще какая! Опять мы лишаемся чудесного творения природы, при виде которого учащенно бьется участливое сердце, в душе воцаряется блаженство и умиление, и мир становится трепетным и благоговейным.
С.А.Демченко. Одинокий подсолнух
