Степан Витальевич Кирнос
Под ласковым солнцем: Там, где ангелам нет места
Часть вторая. Эпоха тоталитарной свободы.
Глава тринадцатая. Концепция «Развитого Либерализма»
Спустя неделю. Город Микардо.
Солнце поднимается медленно вверх, озаряя невысокие городские постройки, заливая всё вокруг солнечным светом. Морозное светило начало воцаряться на небосводе, но вот только для зенита всё ещё рано. Извечный спутник земного шара – таинственная Луна превратилась в лёгкий, еле различимый мираж на фоне лазурного небосвода.
Каждая улочка сонного города стремится наполниться изобилием солнечного океана, захлёбываясь в его лучах. Только вот никто не мог насладиться прекрасным явлением, ибо жители Микардо старались прятаться подальше от тех сумасшедших, что выходят на ночь.
Алкоголики, наркоманы, зоофилы, токсикоманы и легионы прочей либеральной нежити выливались целыми ордами ночью, сливаясь в единой и бесконечной оргии, реализуя своё «Право на получение удовольствия всеми возможными способами». И те люди, желавшие провести вечер спокойно, оставались дома, ибо каждый, кто удовлетворял свои дикие потребности, мог попросить присоединиться любого к их утехам. Отказ в грубой форме, без обоснований, мог расцениваться как «отречение от ценностей либерального мира». А за это следовали штрафы, клаузы на работу, задержания на двадцать суток, принудительная терапия и ещё масса не самых приятных средств, направленных на «ускоренный процесс привития ценностей Свободы и её бессменных принципов», как говорилось в одном из десятков тысяч законов.
Но самым ведущим локомотивом в привитии идеалов нового понимания одного из самых главных качеств, стала концепция «Развитого Либерализма». Ни полицейские дубинки, ни тюрьмы, ни препараты и ничего более не играло такой роли как концепция, ибо в её вкладывали всё. Вектор развития страны, основные принципы построения государства, суть его функционирования и ещё тысячи самых различных аспектов либерального бытия складывались в единую концепцию, которую должен уяснить для себя каждый.
Её насаждали везде и повсюду, ибо «концепция» стала воплощением общегосударственной идеи, закреплённой лишь в документах Культа Конституции, так как сам главный документ страны провозглашал свободу всех идей и идеологий, ставя ограничение только на те, которые ограничивают «Свободу». В детские сады приходили проповедники из Культа Конституции на пару с детскими психологами и учили азам «концепции». В школах же это делали сами учителя и разного рода кураторы из органов «управления гражданского общества».
Никто и ничто не мог укрыться от всеобъемлющего действия концепции «Развитого Либерализма», ибо «то, что несёт Свободу и просвещение либерализмом должно быть насильно навязано ради самих принципов Свободы».
Ребёнок в детском саду должен проявить самость и при родителях отречься от собственного «визуально определяемого» пола, в пользу сотен иных, красить волосы в противные тона, интересоваться и практиковать то, что показалось омерзительным людям несколько сотен лет тому назад, и так он докажет свою раннюю приверженность идеалам Свободы, что отражались от «концепции». И к самым ярым детям из среды «обращаемых в Свободу» секты педофилов и сластотерпцев присматривались как к будущим адептам их идей.
Школьник просто обязан упиваться потреблением и растлением самого себя, начиная покупать то, от чего становится «хорошо», а именно начиная от алкоголя, заканчивая токсинами и тяжёлыми наркотиками, ибо этим ученик «становился на путь исповедания Свободы». А в классах постарше начиналась твориться самая настоящая вакханалия, от которой содрогнулись бы жители Содома и Гоморры. Некоторые школьники с этого момента начинали «трансформировать» свои тела, превращаясь в пиринговых дикарей.
В институтах и колледжах студенты прибегали к самым диким и будоражащим развращениям. В государственных и «от гражданского общества» учебных заведениях к этому моменту многие «люди» теряли свой облик. Безумная одежда, похожая скорее на красочное и блестящее шмотьё первобытных жителей, с высокими каблуками и юбками для мужчин, ужасными головными уборами, вперемешку с латексом, цепями. Всё это выливалось в безумную фантасмагорию стилистического безумия, где одежда превратилась лишь в инструмент подачи собственного сумасшествия.
И всё это проходило с бесконечной подачи рынка, стремившегося с самым ярым безумием усластить мир, без конца совершенствуя наркотики, выпивку и иные «объекты удовольствия», и удовлетворить весь спектр странных потребностей населения Хотите уйти в цветущий и лёгкий мир? Рынок вам предложит тысячи способов, от банальной дури, до элитных и дорогостоящих пошаговых процедур, в специальных капсулах, в которых можно оставаться на недели и дёргаться в судорогах от экстаза. Если гражданин пожелает стать животным, то частные хирургические кабинеты из него его сделают зверя, во истину обратив внешний облик показателем внутреннего мира. Если потребитель возжелает изыска в одежде, ему тут же предложат купить безумие на тело. Так и повелось, что «мужчины» стали носить платьица, каблуки, краситься, вшивать перья на макушку, надевать купальники, колготки на шею и всячески издеваться над модой былых эпох. Но и «девушки» ничем не отличались, ибо, как заявил Культ Конституции: «нет никаких полов в этом мире, это всё ложь, навязываемая нам традиционалистами и гетерастами. Есть только самоидентификация, то есть священный процесс Свободы определения кем является сам гражданин. Определиться самому и есть величайший замысел Свободы».
Однако концепция «Развитого Либерализма» не просто сбор безумных изречений и фантасмагории всего «Свободного». Точная определённость доктрины, система обучения ею населения, ясные принципы и механизм реализации делали её чем-то вроде неофициальной идеологией, которой должен придерживаться каждый, кто пересечёт границу Либеральной Капиталистической Республике. Так же «концепция» стала верным оружием в руках Культа Конституции, ставшего вершителем всего на пару с Корпорациями, которые нехотя, но иногда допускали распространителей «концепции в свои двери».
Так же получилось и сегодня. В учебной аудитории воцарилась лёгкая прохлада, навеивая из кондиционеров, она заполняла каждый уголок кабинета, исторгая из него духоту и жару, идущую от батарей и термо-панелей, вносящих свою лепту в дело обогревания ВУЗа.
Три небольших окна, через которые проникал утренний свет слабой зари, не могли стать полноценным источником света. Разве только холодный бетон возле них мог похвастаться нормальным количеством света. И только поэтому на потолки мастера-строители установили иллюминационные пластины, ставшие источник холодного света, навеявшим воспоминания о прохладном, но притягательном и одновременно пугающем лунном свете.
Когда холодный лунный свет проникал во все углы аудитории, становились понятны её детали и истинные размеры. Несмотря на исполинские и колоссальные, естественно по меркам города Микардо, величины ВУЗа, этот кабинет довольно мал, и его можно назвать «кабинетиком».
Пятнадцать аккуратно расставленных парт на каждого ученика, или групп. Кто, как и с кем пожелает сесть. Вырезанные крышки из дуба, стальные ножки и специальные места под стопы. Удобные стулья с ручками, обшитыми мягкой тканью. Учебные места так и полыхали удобством и роскошью.
Небольшой кабинет располагал всего пару шкафчиками с несколькими книгами и учебными гибкими планшетами, интерактивной доской для работы и местом для преподавателя, представленным в виде широкого стола и мягкого роскошного кресла, обшитого бархатом.
Практически двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю кабинет пустовал. Однако не сейчас. Девять человек заполнили его, усевшись по своим местам в ожидании прихода лектора, пребывая в утренней тишине.
Среди всех сидит и Лютер. Парень сегодня решил надеть на себя одежду, купленную буквально на днях. Ноги покрывали отличные чёрные плотные джинсы, отдалённо похожие на брюки, а так же остроконечные кожаные туфли. Кожу торса накрыла серая хлопковая рубашка, покоившаяся обычно под коротковатым чёрным пальто.
Юноша, сидя на самой первой парте, третьего от двери ряда, осматривал кабинет, рассматривая своих одногрупников, ибо заняться для Лютера было больше нечем, так как книгу он оставил дома.
Поворот головы назад и парню на глаза попались его знакомые. Сзади него уселись Силена, перекрасившая свои волосы в фиолетовый, Марта, обесцветившая локоны на голове и худощавый смуглый паренёк Ману. Те трое снова вели свою беседу, неслышимым шёпотом переговариваясь между собой.
Лютер развернулся в сторону входа и на пути его взора попался несколько подавленный Даниэль. Парень уныло пялился в собственный гибкий планшет. В памяти Лютера всплыли воспоминания о недавнем суде. В постановлении судья написал свой вердикт: Даниэль обязан был выплатить Джону троекратную стоимость кроссовок, за то что повредил имущество Вестника Свободы, плюс моральный ущерб. Почему был? Судьи Корпорации быстро подсуетились и забрали это дело себе. После неоспариваемого решения суда Компании, Даниэль теперь обязан отдать только три тысячных стоимости обуви. Но эти суды… недоверие отыграли свою роковую роль в душе Даниэля, сделав из него угрюмого юношу, разочаровавшегося в дружбе и доверию людям.
Взор Лютера устремился дальше и углядел Хельгу, вечную подругу Джона. Она сидит одна, погрузившись в чтение какой-то бумажной книги. Сотканный из бумажных страниц, переплёта и обложки, обтянутой кожей, этот кладезь знаний стал уходящим символом былых эпох. Осветлённые до белоснежного состояния волосы девушки опускались прямо на книгу, переплетаясь в страницах. Умудрённый лик девушки вызывал только уважение к ней, а её светло-голубые глаза, небесной расцветки, так и излучали внутренний свет. Лютер всегда находил Хельгу умной и не лишённой женского обаяния девушкой. Но вот только приверженность идеям ультрарадикального феминизма делали её бойца против всего, что лежит поперёк её мыслей. Нацепив привычные для себя джинсовые одеяния, и сапоги на высоком каблуке, она с фанатичным безумием гоняла всякого, кто ей покажется угнетателем. Однако все приметили, что в последнее время она стала меняться, становясь несколько спокойнее и даже улыбчивей.
Взгляд юноши пошёл дальше и встретил на своём пути Артуа. Юноша как всегда уткнулся носом в руку и повалился на парту, досыпая потерянные часы прямо в кабинете, приводя себя в тонус. Рядом с ним таким же образом поступил и Жебер, решивший погрузиться в омут собственного дрёма.
Однако ни эти парни, а та, что сидела за ними привлекла глаз и чувства Лютера. Дрожащий взгляд упал на миловидную субтильную девушку с подстриженными под каре темноватыми волосами. Её миловидный лик, в котором присутствовали лёгкие нотки недосыпа, отчего образ становился ещё умилительней, внушал в сердце юноши трепет и чувство тревоги. А взгляд посеребрённых драгоценных глаз, схожих с двумя бриллиантами, направленный порой прямо в очи парня, приводил его в исступление и тотальное ощущение скованности. Сегодня девушка выбрала для одежды неброские одеяния, делавшие её только привлекательней. Высокие кожаные сапоги поверх белых джинсов и простая тёмная кофта в этот день служили её одеждой.
Что ж, только при одном виде Амалии тревога, страх, любовь, трепет, жар и бред накрывали душу Лютера, заливая её инфернальным огнём собственного чувства, как бы поэтично это не звучало, но такова есть истина, терзавшая сердце парня. Да, скромность и сомнения, накрывшие с его головой, стали воплощённым роком для юноши.
Внезапно в кабинет прошёл ещё один парень. Высокий юноша, под метр восемьдесят, широкими шагами пересёк порог кабинета. Лютер сразу уставился на него, распознав в нём черты хорошего знакомого. Слегка небрежные светло-русые волосы содрогались при каждом шаге парня. Словно оточенные из северных скал и суровые черты лица так и исторгали северный холод в аудиторию. Зеленовато-болотистые глаза устремились только в одну точку, явно давая знать намерения и цель. На высоком и прилично крепком парне развивался длинный осенний плащ, обшитый изнутри дополнительной тканью, адаптируя его под зимние условия. Кожаная сумка перекинулась через плечо и подпрыгивала при каждом шаге, а полусапоги на ногах подмяли под себя плотные чёрные джинсы, отчего весь образ парня, чем то навеяно напоминал солдатского офицера.
Лютер тут же отринул взгляд от парня и мельком, еле заметно направил его на Хельгу. Глаза девушки, оторвавшиеся от книги, без отрыва смотрели на вошедшего парня, пожирая его собственным взглядом. Лютер раскинулся мыслями, представил, что к чему и усмехнулся в душе.
Тем временем вошедший парень мгновенно достиг нужной парты и занял своё место рядом с Лютером.
– Ну, здравствуй, Габриель. Ты сегодня задержался.
Протянув руку и заключив её в рукопожатии, парень ответил:
– Едва не заблудился в здешних дебрях, Лютер. Тоже рад тебя видеть.
Два парня похожи друг на друга практически во всех чертах, различия хоть и обширны, но не значимы. Основные аспекты характера слишком схожи, включая неприязнь всего «Свободного» и отчуждение идейного диктата. Когда неделю назад Габриель объявился в их группе, то тут же Жебер в шутку назвал его и Лютера «побратимами». Но все восприняли это не как шутку, а указание на очевидный факт. Что ж, всего за пару дней Габриель смог познакомиться со всеми ребятами и стал хорошо общаться с ними. Только Джон его сторонился, говоря, что с теми, кто близко жил к Рейху «так и веет вонючим ветром тирании и диктата». Однако его подруга, Хельга, приняла Габриеля более чем положительно, неожиданно для всех став прекрасно водить знакомство с Габриелем. Этому удивился даже сам Джон, став часто упрекать свою либерально-боевую подругу в том, что она предаёт свои идеалы. Но чем дальше продолжалось общение и знакомство с новым парнем, тем больше ей становилось плевать на советы Джона, который без перерыва якшался по судам и отстаивал свои права с особым остервенением.
– Ну, что сегодня у нас?
Лютер обратил взор на своего друга, с которым последние дни прекрасно общался. Несмотря на разницу в обучении, на удивление всем новоприбывший отлично впитывал экономические науки, обгоняя по умениям даже тех, кто обучался этому целый год. Но вот различные лекции про уважение ко всему, что движется и ползает, про толерантность и уважение к вещам, от которых тошнило и Лютера, Габриель воспринимал, мягко говоря, плохо. Он их просто не слушал, пропуская мимо ушей, всю ту ересь, которую гнал лектор, которого допустили прочесть один-два часа свои лекции.
– Ничего хорошего, Габр. Всё как обычно. – Удручённо ответил парень. – Как вчера добрался до дома? Не заблудился?
Светловолосый юноша учуял нотку дружеского подкола.
– Нет, всё нормально.
– Честно, я думал, ты сломаешь ему руку, когда он тебя взял за плечо.
– Не люблю, когда вторгаются в моё личное пространство.
– Вот только этими словами ты и спасся от полиции.
На лице Габриеля проступила лёгкая улыбка. Он внутри себя усмехнулся и порадовался тому, как всё сложилось вчера после учёбы. Он и ребята как всегда возвращались из института внезапно, подобно грянувшему грому, на них налетел один из сторонников звероформирования и импульсивной уринофилии. Одетый в джинсовые балахоны, запачканные и исторгающие стойкий запах мочи, он едва ли не запрыгнул на ребят, став им с пеной у рта доказывать, что обращение в животное и любовь к биологическим отходам есть одно из проявлений Свободы. Он положил руку на плечо Габриеля, пытаясь заставить его выпить бутылку с жёлтой жидкостью, но юноше стало это настолько противно, что он буквально вывернул руку непонятному человеку, да так, что тот взвыл, и на его вопли прибежала полиция.
Неожиданно скрипнула дверь, и все ребята поспешили встать. Габриель отринул свои мысли, с воспоминаниями и поспешил пошевелить конечностями, поднявшись со стула. В аудиторию пожаловал странный человек.
Его руки сильно гипертрофировались после локтей, и, переходя в ладони, сжатые в кулаки, больше похожие на два больших молота. Остальные части рук казались несколько мизерными перед тем, что опускалось после локтей, отчего человек навеивал аудитории образ мультипликационного героя. Лицо, да сам человек представился довольно морщинистым, покрытым искусственными блестящими разноцветными бородавками. Аккуратно подстриженная, но не короткая борода, покрылась россыпью страз и предстала в самых разных цветовых тонах. Глаза так и пылают адским огнём, ибо залиты ярко-оранжевой краской.
По-видимому, мужчина потянулся, чтобы почесать шею и его пальцы, с маникюром и накладными ногтями коснулись жабо, вшитого прямо под кожу и представившегося наростами, словно незнакомец болеет бубонной чумой.
Габриелю сначала показалось, что у гостя из носа вылезла огромная сопля, но это всего лишь безумный пирсинг, в виде резиновой вставки, прошившей весь нос вместе с хрящом и костью.
Одежда приводит ребят, во многом защищённых Корпорацией от тлетворного влияния Культа Конституции и его прихвостней, в удивление и даже мало ощутимый ужас, разносившийся лёгкой волной по душе.
Кожаный, блестящий в свете фонарей купальник, с глубоким вырезом на груди, лежит на уже потрёпанном теле человека. Бока, покрытые розовыми татуировками и десятками блестящих металлических украшений, так и норовят выползти из купальника.
На волосатой груди, выступавшей из-под одежды, кожу стягивали нити, вшитые прямо в неё по подобию корсета. А ноги укрыли высокие латексные сапоги.
– Здравствуйте, студенты, – голос испоганенного человека звучал как крик умирающей чайки или подобно звучанию неумелой игры на скрипке, – я Марьяна-Андройд, член комитета по обучению высшего образования концепции «Развитого Либерализма» и сегодня меня позвали к вам, чтобы я рассказало вам о ней.
Лютер, повернулся к своему малоразговорчивому товарищу со словами, произнесённые шёпотом:
– Раньше таких… монстров на кострах сжигали, а сейчас они в почёте и чести. Куда же мир катится.
– Он давно скатился. – Мрачно и угрюмо прошептал немногословный Габриель, смотря на всё это либеральное «великолепие»
– Так! – Внезапно заскрипело на высоких тонах Марьяна с надутым обгородившемся лицом. – Мне нужно изложить вам концепцию, поэтому не перебиваем меня!
– Господи, оно чуть не лопнула. – Отпустив своему товарищу, шутку скоротечно произнёс Лютер.
– Итак, в чём же заключается наша великая концепция «Развитого Либерализма»? – Риторическим вопросом обозначилось начало рассказа. – Это, прежде всего не просто идея построения развитого либерального общества, а не иначе чем наш образ жизни. Посмотрите на меня. – После этих слов ребята неохотно, но обратили взгляды на безумного рассказчика. – Я и есть полное, абсолютное воплощение этой концепции и если вы уверуете моим слова, то вступите на путь противоправедный.
– Чёртов либеральный иерофант. – Шёпотом озлобился Габриель.
– Я говорю сегодня вам, – символично разведя уродливыми руками, продолжало бренчать Марья, – что в концепции есть правда и истины, ибо вы слепцы, а я поводырь в мир Свободы и Прав. Но довольно, переходим к сути.
Оно на секунду оторвалось от рассказа, обратившись к записям, которое принесло в огромных накаченных ладонях и через пару секунд вновь стало говорить, словно напевая рвущую слух коробящую мелодию:
– Начнём с образа построения нашего государства. Несмотря на то, что мы строим аппараты управления свободными, они по своей природе есть суть тоталитаризма. Запомните! – Вновь, срываясь скрипучим голосом, в неправедном порыве воскликнуло оно. – Государство всегда подавляло, и будет подавлять ваши естественные Права и Свободы, ибо оно рождено для этого. И все государственные слуги ваши первородные враги. Государственная бюрократия нуждается в том, чтобы её топтали и вмазывали в грязь.
– Безумие. – Воздух, подгоняемый негодованием Габриеля, настолько сильно резонировал о связки, что вышел практически в голос, но Марья это не заметило, опустившись в глубины «проповеди».
– И не смотрите, не верьте слугам тоталитаризма и его институтам, ибо их существо – подавить ваши Права и Свободы. Но что же делать!? – Риторический вопрос прозвучал так мерзко, что Лютер взялся за ухо, а рассказчик не унималось и твердило с двойным рвением. – Для этого и существует бюрократия гражданская, исходящая от народа Свободного и лишённого традиционалистских предрассудков и отвергаемая идей дремучие тоталитарные. – Оно приложилось к горлу, словно сорвало голосовые связки и, судя по голосу, его тембру и звучанию, они должны были просто перегореть.
Но пара секунд и безумный голос снова зазвучал, резонируя со всем, что есть и, звеня в головах студентов:
– Да, я говорю о «Вестниках Свободы». – Лицо, покрытое морщинами и бородавками, Марьяны исказилось в гримасе торжества и расплылось в безумной улыбке. – Именно эти граждане встали на защиту наших Свобод и Прав, каждый день, ломая идейные хребты тоталитарному государству. И именно они стали нашей гражданской бюрократией, которая с помощью законов и архизаконов, смогла унизить всех слуг государства и втоптать их в грязь. Всё наше общество есть общество равных граждан. Но они суть равенства среди равных членов общества. Поэтому концепция «Развитого Либерализма», развитая Культом Конституции предполагает для «гражданско-либеральной бюрократии» улучшенное социальное обеспечение, пенсии первого класса, десятки льгот, бесплатное страхование и ещё сотни различных гарантий. – Лик рассказчика стал несколько спокойным, но вот губы отошли широко и на свету блеснули разукрашенные зубы, и вновь полилась гнилостная речь. – Вы подумаете, что это несправедливо?
– А почему бы и нет? – Не отходя от принципов шёпота, вымолвил Лютер, сложив руки на груди, с презрением смотря на Марьяну, продолжавшей «проповедовать».
– Да, кто-то скажет, что они этого не достойны, но вы ошибаетесь, ибо те, кто борется за наши Права и Свободы, каждый час, справедливо отнимая их у государства, выдёргивая из его загребущих лап, просто должен быть на всяком обеспечении. Если они борются за наше фривольное благополучие, то почему они не должны получать соответствующе? Именно поэтому концепция «Развитого Либерализма» предполагает для «гражданско-либеральной или народно-либеральной бюрократии» улучшенное обеспечение.
Приверженец идей свободы внезапно замолчал, явно обдумывая следующий пункт разговора.
– Так, теперь мы поговорим с вами о единстве нашего свободного народа. Как сказано в одном из посланий Форуму Свободы – «все мы едины в своём потреблизме, гедонизме и отвержении всех старых ценностей и идей». Очень давно нас убеждали в том, что нельзя вставать на путь безграничного потребления и утех, но почему? Именно в потреблении всего и вся состоит один из крохотных элементов госпожи Свободы. Мы потребляем то, что хотим. – Выделив взбалмошной интонацией последнее слово, человек воскликнуло с двойным рвением. – И это наша суть! Мы все потребленцы и это истина, ведущая нас к свободе, ибо отринув древние догматы сдержанности, мы можем, надеется на истинное освобождение. Да, у нас нет наций, ибо их такое множество, которое не способен подсчитать ни один реестр. В нашей стране нет угнетаемых, ибо все равны в своём стремлении к освобождению от морали древних эпох.
– Так зачем говорить про равенство, если оно есть? – Не выдержав, задал вопрос Габриель.
Лютер удивился такой вольности своего друга. В Либеральной Капиталистической Республике, если кто-то начинает задавать сомнительные вопросы к Вестнику Свободы, могло последовать наказание за «Сомнения в либерально-просветительском курсе страны и её граждан». Но Габриель словно жил в ином мире, и не знал всех этих правил, как будто не в этой стране был рождён…
– О чём вы говорите, гражданин?
– Я всего лишь спрашиваю, зачем бороться за равенство и Свободы если они… достигнуты у вас. Зачем нещадно… репрес… гнать тех, кто по-вашему «угрожает» свободе своими мыслями, если свобода о которой вы говорите предполагает свободомыслие? Это как вести борьбу за воду, находясь в резервуаре с ней.
– А почему я услышало отвращение при словах «Свободы»? – Решило докопаться Марьяна. – И вы хотели сказать «репрессии»? Бросьте, в нашем обществе не существует «репрессий».
– Вам показалось.
– Но ладно. – Блестящие зубы вновь поползли вперёд, знаменуя расцвет зловещей улыбке. – Вот мы и подобрались к главной сути концепции «Развитого Либерализма». Главный элемент «концепции» не прославление «гражданско-либеральной бюрократии», не наше единство в потреблении и удовольствиях. Это всего лишь производная от ядра «концепции». Её суть заключается в долгом переходе к высшему уровню свободы, апофеозу либерализма. Культ Конституции, когда построил наше свободное общество, определил, что переход к полной Свободе пока невозможен, но есть его предпосылки. А поэтому нужно отложить на неопределённые лета восход в стадию «абсолютного просвещённого либертинизма» или просто «абсолютного либертинизма». А период длительного перехода должен ознаменоваться концепцией и обществом «Развитого Либерализма».
– Слишком сложно. – Мрачно изрёк Габриель, подперев подбородок ладонью. – И зачем нужно гнать всех несогласных с этой концепцией.
– Потому что переход к Свободе невозможен без подавления антисоциальных элементов её отвергающих! – Исказив лицо в ярости, вскрикнуло Марьяна. – Наше своенравное и вольное во всём общество, прежде чем стать абсолютно Свободным должно отчиститься от шелухи, его окаймляющей, подобно рабским кандалам и чугунным цепям. – И потерев грудь, Марьяна договорило. – Сейчас построен базис, осталось только идти через окружение развитости институтов Прав и жить в мире «развитого либерализма».
– И когда же будет свершён переход?
– В тот момент, когда слуги и прихвостни государства повергнуться бюрократией народной, когда все граждане станут безотносительно едины в своём стремлении получить удовольствия, за секунду после того, как наши граждане отринут все мысли и идеи, противоречащие Свободе. И тогда все сплетутся в едином вихре освобождения, лишившись нужды в семье, традиции, государстве и прочей анти вольной ереси.
– И сколько ещё ждать осталось?
– О, я понимаю ваше нетерпение перейти к полной Свободе, – с улыбкой полной безумия, начло твердить существо. – Но подождите, ибо концепция «Развитого Либерализма» предполагает, что вы должны насладиться всеми преимуществами свободно-общественного социального строя. Именно «концепция» должна показать, как государство, смываемое порывом Свободы, должно отойти на второй план, него пока его существование необходимо, как площадки реализации наших целей. Погодите и насладитесь вдоволь, тем, что оно вам предполагает. Пока возводятся институты общественные, оно должно поработать на нас, а значит, и сохранятся на оставшиеся мизерные участочки мировой истории этот тоталитарный угнетатель.
Внезапно в купальнике у рассказчика зазвенел телефон. Пара минут разговоров и Марьяна, попрощавшись со всеми, поспешило покинуть аудиторию. Габриель, памятуя о сути кавардака, в котором оказался, сделал вид, что всё нормально и не удивлён «проповедью». Но всё же Лютер видел некую угрюмость. Как на его лице повисла маска удивления, глаза расширились, и в них засияло ошарашено изумление, накрывшая душу.
– Габр, чему ты так удивлён?
– У нас в… на границе с Рейхом не было такой систематизации безумия, Лют.
– Привыкай. Оно не сказало, но суть концепции – взять всю либеральную чушь и дерьмо, да и предать этому красивый вид. Привыкай, таков наш «свободный» мир.
