Стефания Романова
Только с тобой
– Позови меня, позови, окликни, – кричал его немой голос. Зайдя за кусты, быстро обернулся, девушки не спеша уходили вглубь парка. И он почувствовал в эту минуту, что она ушла навсегда.
Владимир вернулся домой под утро 22 июня. В парке Горького закончились гуляния выпускников, веселые и счастливые они пошли по улицам Москвы, навстречу рассвету, новому дню, надежде.
Не раздеваясь, прилег на диван и задремал. Его разбудил звонок. Звонил первый секретарь горкома Анатолий Пегов.
– Война, Володя. Через час собираемся на Колпачном.
Стоял, держа гудящую трубку несколько минут. «Так скоро», – пронеслось в голове, быстро переоделся и побежал на работу. Еще издали увидел людей возле горкома. Комсомольцы, узнав о нападении Германии, стекались в Колпачный переулок за новостями.
Конечно, каждый из горкомовцев знал, что делать на случай чрезвычайного положения. С начала года сотни членов комсомола сдали нормы на значки «Готов к труду и обороне», «Ворошиловский стрелок», по противовоздушной и противохимической обороне. В первую очередь нужно было собрать их всех для дальнейших указаний. К одиннадцати часам утра должна была прийти директива из горкома партии на случай начала войны.
Секретарша напуганная, с заплаканными глазами носилась по кабинетам в панике, молодежь все прибывала и прибывала к горкому. Спустя полчаса во дворе начался импровизированный митинг. До Владимира доносилась бойкая женская речь, рассказывающая о фашистской Германии. Ему было не до нее сейчас, но он все же выглянул, чтобы посмотреть кто это. Девушка небольшого роста, полногрудая, в темном платье стояла на крыльце и громко рассказывала о враге. Активисты собирали заявления о добровольной отправке на фронт. Тут же составлялись списки всего необходимого для фронта, наметили пункты сбора сигарет, мыла, сахара, бинтов.
Девица вещала о том, что пока не известно, что же сейчас происходит в Брестской крепости, возможно враг уже остановлен, но расслабляться нельзя, враг суров и опасен.
Приехавший к обеду первый секретарь горкома Пегов, полдня пропадавший в военкомате и горкоме партии, уже знал, что фашисты бомбят города. Остановить врага не смогли, и вражеская армия уверенно захватывает села и поселки на своем пути.
После обеда Пегов вышел к собравшимся и сообщил, что президиум Верховного совета СССР принял документ о призыве в Красную Армию людей 1905- 1918 годов рождения, которым незамедлительно следует явиться в военкоматы. Горком же комсомола будет формировать части народного ополчения по принципу добровольности.
Прослушав выступление Молотова о нападении фашисткой Германии на Советский Союз, жители дома № 12 по улице Горького долго не расходились, рассуждая что будет дальше, насколько силен враг, кто из жильцов подлежит мобилизации. Здесь бравых речей не говорили.
Мачеха почернела, осунулась, молча возилась на кухне. Артем бегал во дворе с мальчишками и приносил последние известия с улицы, прибегая домой каждые полчаса.
Лиза закончила четвёртый курс, экзамены все были сданы успешно и сейчас она сидела дома, не зная, что делать, в страну пришла беда. Она просыпалась и начинала сразу плакать, потом немного успокоившись шла в комнату, общалась с мачехой и братом. Про Владимира она ничего не знала. Лиза любила его еще сильнее, думала только о нем, никто в ее окружении даже не подозревал, как она страдает. «Где ты, любимый мой, как ты, любимый мой?» – тосковала она.
23 июня Владимир с утра прибыл в военкомат. Его призвали сразу же в 8 сухопутную армию РККА, которая обороняла Прибалтику. На следующий день с утра он ездил на завод «Серп и Молот», руководство завода в панике звонило в горком, так как молодые работники все сплошь рвались на фронт, не слушая никаких уговоров.
25 июня на "Красной Стреле" Владимир прибыл в Ленинград на Московский вокзал. Здесь прямо и формировалось пополнение в 8 сухопутную Армию. Фашистские войска с ожесточенными боями стремительно, захватывая по двадцать, тридцать километров территории в сутки, приближались к Ленинграду, значительно превосходя Красную армию в силе и технике, которая несмотря на героическое сопротивление и огромные потери не могла сдержать наступления противника.
Глава10
Из Москвы в Ленинград прибыло около ста восьмидесяти новобранцев. Помятый майор, сопровождавший солдат, еще в поезде, бегая между ними, составлял списки, переговаривался негромко с каждым, и по прибытии прямо на перроне, прокричав быстро фамилий тридцать, включая Черноглазова, попросил всех пройти следом в здание вокзала.
Московский вокзал светлой зелено-бирюзовой окраски органично вписываюшийся в величественную архитектуру Ленинграда, находился в самом сердце города, недалеко от Невы. Огромный, имеющий форму круга, вокзал занимал всю площадь Восстания. Отсюда ежедневно улетал фирменный поезд «Красная стрела» в Москву на Ленинградский вокзал.
Толпы людей с чемоданами носились по перрону, группами перебегая рельсы, бросаясь от одного поезда к другому. Напуганные дети бегали за родителями молча. Гудки локомотивов поддавали нервозности пассажирам.
Зашли с главного входа, в башню с часами. К новобранцам вышел полковник и тихим голосом сообщил, что все они здесь собравшиеся, отслужившие в армии, будут без обучения отправлены на фронт. 8 Армия, куда прибывшие из Москвы были мобилизованы, защищающая Прибалтику, с тяжелыми боями отступает, фашистские войска в нескольких местах прорвали оборону и вклинились вглубь страны, приближаясь к Ленинградской области. Для усиления обороны юго-западных подступов к Ленинграду создается Лужская оперативная группа, которая будет состоять из двух стрелковых дивизий, дивизии народного ополчения и студентов ленинградских училищ, куда все Вы и направляетесь на службу. После принятия присяги, оформления необходимых документов все немедленно будут отправлены в место обороны укрепления по линии Петергоф-Пулково.
На крытых брезентом грузовиках новобранцев отвезли в Муравьевские казармы, на реку Волхов. Здесь квартировалась воинская часть. Это была старая постройка: казармы с толстыми кирпичными стенами, образующими прямоугольник с внутренним двором, с водонапорной башней в центре. Здесь же хозяйственный двор с кирпичными постройками: баня, пекарня, конюшня и другое.
Тревожно было у всех на душе, молча ели, молча курили, молча подбирали под себя обмундирование. Владимир с горечью сожалел, что не смог попрощаться с Лизой. Он думал, что у него будет хотя бы полдня в запасе. Он знал, что ей скажет, знал, что его слова ее не напугают, не расстроят. Он сказал бы, что превратил любовь свою к ней в ее личного ангела-хранителя, который убережет ее от всех бед и разочарований. Но все так стремительно развивалось, что ему едва хватило времени заскочить в поезде. «Свидимся ли хоть издали еще?».
А в Москве уже объявили военное положение. Начали звучать воздушная и учебно-боевые тревоги, вступил указ о светомаскировке жилых домов. Город начал жить в условиях военного времени.
По радио каждый день передавали новые указы правительства. Первого июля озвучили постановление «О порядке эвакуации детей из Москвы». Мачеха Анна Петровна, прослушав сообщение, быстро переодевшись, помчалась куда-то, ничего не сказав ни Лизе, ни Артему. Часа через четыре прибежала, распираемая эмоциями.
– Представляете, предлагают детей самих, без родителей, на теплоходах от Краснохолмской набережной отправлять до Рязани, взяв с собой немного одежды и одеяло. Ужас.
– Звонили с домоуправления, можно уехать с Казанского вокзала ребенку вместе с матерью, – успокоила ее Лиза. Вы, как жена профессора, в списках на эвакуацию в Ташкент. Туда эвакуируют писателей и художников тоже, кажется.
– В Ташкент! – воскликнула мачеха. Минут пять молчала. – Нет, мы пока не поедем, посмотрим. Я вот почему-то чувствую, что все обойдется, вот прямо чувствую.
Лиза знала, что это за чутье, мачеха не могла оставить квартиру и богатство профессора – это было для нее самое дорогое, даже Артема она отпустила бы одного.
В эти же дни приступили к срочной маскировке столицы – придумали так спасать от немецких бомб достопримечательности Москвы: Красную площадь, Кремль, Мавзолей, Большой театр, памятники.
Подруга Лизы, работающая в горисполкоме, предложила ей работу – на Красной площади строили «Потемкинские деревни». Привлекли солдат, коммунальные службы и комсомольцев. Немного поразмыслив Лиза поняла, как это важно, она рада была отвлечься от раздирающих душу мыслей. В Москве меняли ландшафт домами – призраками: застраивали все парки, скверы, площади, по которым можно было восстановить карту города. Крыши домов имитировали дороги, а над настоящими натягивали полотна, разрисованные под крыши. Сооружали искусственный мост через Москву-реку. Солдаты натягивали полотна над стенами Кремля. Здания Кремля перекрашивали под жилые дома, купола церквей замазывали серой краской, кресты поснимали, крыши тоже перекрашивали в серый цвет и расчерчивали, как дороги. На Красной площади появились постройки из фанеры, возвели искусственные улицы. Мавзолей превратился в обычный трехэтажный дом с двухскатной крышей.
Получив ведро с краской и кисть, Лиза шла к кремлевской стене, рисовать на ней окна и подъездные двери. Работы было много, дело требовало оперативности, привлекая художественный талант – все должно было выглядеть больше, чем правдоподобно. За работой она отвлекалась, мысли уносили ее к любимому, куда же еще! Она не могла оправдать его поступок. «Почему он так поступил со мной? Это вообще на него не похоже. Ну, да, конечно, его напугал мой интерес к обручальным кольцам. Он не хотел жениться. На мне, интересно, или вообще. Почему? Что если он секретно женат на такой же тетёхе, как Панфилов. Ездив по городам, колхозам, он уж точно не упустил возможности переспать с девицей, да еще на выбор – с его то внешними данными. Но ведь со мной он был так тактичен и сдержан и вел себя точно джентльмен из французского романа. Ведь у нас тогда могло все произойти…Там, в Царицыно. Он работал на семинаре, я приперлась, как влюбленная дура. Я ему мешала, – усмехнулась Лиза, – он поглядывал все время в мою сторону и отвлекался от беседы. Потом эта прогулка по лесу. Забрели в избушку. Сумасшедшие, такие сладкие поцелуи. В избе тепло, темно, пахло прелыми листьями, от него шел жар, словно от доменной печи. А как он все «удачно» закончил: взял мою руку, поцеловал и сказал нежно: «пойдем, поздно» – вот и вся любовь.».
Глава 11
8 июля Владимир, назначенный комсоргом батальона, прибыл на фронт в район реки Луга. Вышел из машины, показали, где находится командир дивизии, пошел в сторону блиндажа.
Он почувствовал, как будто заложило уши, потом комок подступил к горлу, сглотнуть его не смог. «Что это? Заболел что ли, как некстати», – подумал.
– Воздух, воздух, – закричали вокруг.
Группа вражеских истребителей пронеслись над головой и только сейчас он услышал свирепый гул моторов. Быстро прыгнул в окоп, прижался к земле. Через минуту все вокруг затряслось, завизжало, земля рвалась на части, дым гарь, пыль, рев самолетов, крики людей – все смешалось в один зловещий рык. Комки земли били в спину, иногда очень сильно, прикрывал голову руками. Через какое-то время тишина – улетели. Владимир поднялся, отряхнул грязь с одежды, осмотрелся. Отовсюду из-под земли выползали солдаты, в пыли с ног до головы. Отряхиваясь от земли приходили в себя, кто копошился, кто искал оружие, кто пытался закурить трясущимися руками папиросу, у кого по грязному лицу катилась слеза, оставляя глубокий след.
Владимир пошел к командному блиндажу, низко нагнувшись, пролез внутрь, поздоровался и представился: «Комсорг Черноглазов прибыл в ваше распоряжение».
– С боевым крещением, – протянул ему руку комбат.
Вышли с комбатом наверх, проверить подразделение после налета. Разорванная земля клубилась дымом. На краях окопов сидели грязные солдаты, приходя в себя, бегали санитары, проверяя лежавших на земле людей.
– Вот так весь день. Бомбят без остановки, – зло выдавил из себя комбат. – После самолетов артобстрел. Остервенелые. У них задача – взять Ленинград за неделю, но кукиш им, дудки – пока есть мужчины в стране не выйдет у них ничего. Ты откуда? – поинтересовался комбат. – Лицо мне твое знакомо.
– Из Москвы, работал в горкоме комсомола – оттуда, наверное.
– Черноглазов Владимир, да, вырезка из газеты с твоей фотографией висела на стенке у моей сестры. Хм, мир тесен. Ну что ж, приступай к работе, принимай пополнение, подготовь документы на убитых. Приятно познакомиться, сработаемся, думаю. И разошлись, пожав друг другу руку. Потом, идя, молча к блиндажу горестно подумал: «Так же хорош, как в газете, точно артист, жаль, очень жаль». Он знал, что век комсорга не долог – от одной до двух атак.
Лужская оперативная группа активно укрепляла оборону: перед основной главной линией обороны строилась полоса предполья – полоса препятствия, создаваемая для сдерживания врага. Планировалось укрепить оборонительными сооружениями сто семьдесят пять километров территории при глубине до пятнадцати километров, установить сотни дзотов и дотов, вырыть километры противотанковых рвов, подготовиться к немедленному уничтожению дорог, мостов, минированию территории в случае прорыва врага.
У комсорга на фронте много работы: руководство комсомольской ячейкой, ежедневное проведение политбесед, выпуски боевых листов, работа по воспитанию комсомольцев, привлечение молодых солдат в ряды комсомола, а кроме этого принять и устроить пополнение, проверить обмундирование, поднять боевой дух, который на войне не менее важен, чем крепость боевого железа. К комсоргу шли со всеми вопросами, начиная от военных проблем до бытовых.
Но самое важное, что комсорг – это авторитет, авторитет во всем, будь то внешний вид, поведение, поступок. Это он, сжав весь свой страх в кулак и собрав всю силу воли, бросается первым на вооруженного врага с криком «Ура», поднимая солдат в атаку.
С утра 11 июля по территории обороны Лужской группы шла отступающая 90 стрелковая дивизия Северо-Западного фронта из-под Пскова в тыл на переформирование. Шли молча, не глядя ни на кого, уставшие, потрепанные, грязные, по их виду было видно, что они побывали в пекле.
На следующий день, 12 июля, на дальних подступах к Луге фашисты вступили в бой с частями прикрытия Северного Флота. Их встретили подразделения 483 полка, оборонявшие передний край полосы предполья.
Фашисты шли стеной, широкой полосой. Прорывая слабо укрепленные позиции, немецкие танки рыча рвались вперед, выдавливая солдат. Пехота вооруженная и обученная шла следом. Остановить эту зловещую машину было сложно. Линия фронта растянулась на километры, противотанковые орудия стояли не по вей линии обороны. Солдаты, как могли обороняли рубежи гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Минута, другая, русская брань и вот уже несколько танков горят. Отброшена назад обученная пехота. Пройдет несколько часов, пока те вновь поползут вперед. И снова полетели вперед гранаты и бутылки с зажигательной смесью, застрекотали пулеметы и оружейные выстрелы. Красноармейцы дрались самоотверженно. Неравный бой. Под атакой танков и мотопехоты немецкой дивизии 483 полк, впервые оказавшийся на фронте, отошел.
Фашисты бросались в атаку за атакой, лезли напролом. Бои шли тяжелые, было много убитых и раненых, наши позиции бомбили страшно, постоянно Каждую ночь в батальон приходило пополнение. В комсомол вступали поголовно, им уже не выдавали удостоверений, да многие и не успевали бы получить их.
Владимир думал о Лизе постоянно, волновался за нее – как такая хрупкая, нежная девушка переносит лишения войны, умело ли она укрывается во время бомбежки – ведь и Москву бомбили. В минуты отдыха он в полудреме вспоминал прекрасные минуты счастья, которые ему даровала судьба – прогулки и беседы с Лизой, поцелуи. Было у него счастье, настоящее, большое. Душевная тоска немного отошла. У него не было фотографии Лизы, а ему так хотелось смотреть на ее лицо. Бывали моменты, когда он как будто забывал ее черты, он пугался, начинал паниковать, но потом образ ее возвращался, обливая теплом его сердце, его истосковавшуюся душу.
Лиза продолжала ходить на маскировку столицы. В городе начала звучать воздушная тревога, самолеты проносились над городом, но не бомбили почему-то.
Сигнал воздушной тревоги разбудил Лизу 21 июля в десять часов вечера. Она только заснула. Вскочила испуганно, бросилась из комнаты, спали одетыми. Анна Петровна с Артемом уже собрались. Выбежали из дома, потом в бомбоубежище через дорогу, оно находилось в глубоком подвале высотного дома, напротив. Зловещий гул тяжелых немецких бомбардировщиков был слышен и под землей. Прислушавшись, можно было ощутить подрагивая земли. Бомбили Москву непрерывно до четырех часов следующего дня. Люди с ужасом воспринимали происходящее. «Как вообще это все может происходить?» – ужасалась Лиза. Только к пяти часам дня 22 июля им разрешили выйти из убежища. Поднялись, глаза прищурились от дневного света. Люди выходили молча, растеряно. Москва была другой. В воздухе стоял крепкий запах дыма, гари, керосина. Лизе показалось, что он вибрирует, ну так бывает, когда смотришь на воздух над костром. Пошли по улице со страхом, оглядываясь вокруг. Улица Горького почти не пострадала.
Оставив Лизу с Артемом, мачеха побежала на разведку к знакомым, потом принесла вести, что в налете участвовало не меньше двухсот фашистских самолетов, что несколько бомб упало в Кремле, одна пробила крышу Кремлевского Дворца, но не ворвалась, разрушен театр Вахтангова на Арбате.
На следующий день бомбардировка повторилась.
Глава 12
К 24 июля отряды Лужского участка обороны отступали по направлению к Луге. Сильно отступили, километров на тридцать. Местность в этом районе труднопроходимая – лесисто-болотистая, дорог нет. Немецким танкам было здесь тяжело, они не могли пройти по топям. Красной армии это мешало не меньше, конечно.
Бомбежки с воздуха и земли, сменяемые пешими атаками, не прекращались ни днем, ни ночью, они вообще не имели паузы. С Красной армией, которая никак не могла набрать силы, окрепнуть, имела огромные потери убитыми, ранеными и взятыми в плен солдатами, воевала сильная, обученная, жестокая и сытая 21 дивизия армии «Север».
Тяжелые бомбардировщики, груженные до верха смертоносным грузом, ползли на Ленинград. Солдаты уже отмечали, какие самолеты летят к городу, какие будут бомбить позиции. Советские летчики тут же поднимались им навстречу, ведя бои не на жизнь, а на смерть.
Фашисты в своих атаках применяли, так называемый «стальной кулак» – опыт, отточенный еще при захвате Франции. Танковые клинья рассекали оборону армии, заходили глубоко в тыл, потом шла обработка территории авиацией, а дальше вступала пехота. Танковые клинья смыкались, окружая войска, и пехота их уничтожала.
Ежедневно в дивизию приходило пополнение из народного ополчения. Серьезные мужчины в штатской одежде: широких брюках, помятых пиджаках, рубашках не первой свежести, поношенных пыльных ботинках и картузах, прикрывающих лоб и сердитый взгляд, мало походили на вояк. Винтовка на плече и пара гранат за поясом – вот и все снаряжение. Владимир, переписывая их, внимательно всматривался в лица угрюмые, немногословные, серьезные и сердитые. Шагов Андрей, Машкин Николай Ильич, Окрушко Григорий Матвеевич, Синеглазов Виктор Андреевич. Вскинул быстро взгляд, выдавая ему удостоверение, сказал: «Берегите себя». Мужчины из оккупированных деревень тоже вступали в ополчение или в создаваемые партизанские отряды.
Десятки тысяч ленинградцев и жителей пригорода днем и ночью под бомбежкой строили оборонительные сооружения на подступе к Луге: противотанковые окопы, дзоты и доты. Лужский участок обороны нечеловеческими усилиями сорвал гитлеровские планы по захвату Ленинграда сходу. Получив сильнейший отпор и потеряв немало техники и солдат немецкое командование взяло паузу для перегруппировки войск, чем воспользовалось советское командование для укрепления обороны Ленинграда.
Через неделю фашисты пошли в атаку с новой мощью. Обстрел начался с утра и не прекращаясь ни на минуту, засыпая позиции красноармейцев бомбами с земли и с воздуха.
Измотанные солдаты не ели с вчерашнего вечера, кухня не подходила и Владимир поехал узнать, что с провиантом. Зашел в командный блиндаж.
– С утра отбили две атаки, – докладывал кому-то на той стороне линии комбат.
Те, видимо, спрашивали о потерях.
– Потери большие, человек пятьсот с утра, делаем сводку, – устало продолжал докладывать комбат.
Комбат слушал кого-то еще минут пять, тот точно давал указания – значит со штаба фронта звонили.
Поприветствовал Владимира, сел, закурил.
– Ты не куришь? Так и не начал? – протяжно удивился он, – зря, это отвлекает и бодрит. Знаю зачем пришел, разбомбили все наши припасы. Через полчаса подойдет санитарный поезд, готовьте раненных, они, вроде, продукты привезут. Ополченцы прямо под бомбежками проложили насыпь с рельсами.
Раненых погружали бегом, за полчаса управились. Провиант не привезли. Пришлось идти в уцелевшую деревню неподалеку. Вошли в первую избу. Здесь все напоминало о мирной жизни: чисто, тихо, кухонная утварь на печи, красиво заправленная кровать у стены, книжки на полках, стол накрыт вышитой скатертью, дорожка от входной двери до кровати, образа в углу. Обошли несколько изб – нигде никого нет.
– Вы что тут ищите, мужиков нет, записались уже, – из-под земли кто-то с ними говорил.
Еды какой-нибудь бы, а Вы кто такой? – спросил его Владимир.
– Директор школы Тарасенко Иван Иванович. Тут многие по землянкам прячутся от бомбежки. Хлеба могу дать, вчера работала пекарня. Пошли в сторону небольшого домика, с виду напоминающего сельмаг. Зашли, небольшое такое помещение, хмуроватое, большие чаны чугунные на полу, две огромные печи во всю стену и длинный грубый стол вдоль другой стены, заваленный буханками. Аппетитные хлебные крошки рассыпаны по столу. Владимир не удержался, смёл их одной ладонью в другую и в рот. О! Такого вкусного хлеба он не ел. Тарасенко наложил в мешок буханок до верху, повернулся к солдатам и зло спросил:
– Нас тоже сдадите?
– Нет, Вас не сдадим, – ответил Владимир, взвалил мешок с хлебом на спину и направились обратно. Хлебный аромат забивал ноздри. Навернулись слезы: хлеб пах домом, матерью, родным очагом. Отламывая по куску от буханок, раздавал сидящим под обстрелом солдатам. Сквозь шум боя было слышно, как хрустят корочки.
Лиза уже неделю не выходила из дому. В один из дней она попала под дождь холодный и колючий и вот теперь ангина. Позвонили в дверь. Мачеха поплелась, шаркая тапками, к двери. Дверь в комнату Лизы резко открылась и на пороге во всей своей красе предстала Маша Королевская.
– Маша! Лиза бросилась с объятиями. Ты когда приехала?
– Сейчас только и сразу к тебе. Ой, как пробиралась в Москву, что творится, сейчас только попью воды и все расскажу.
Мачеха Анна Петровна вбежала со стаканом теплого чая.
– Пей и скорее рассказывай – нетерпеливо требовала она.
Маша вдруг задумалась.
– Война, ведь, везде плохо. Я утром узнала 22. Брат двоюродный Вася прибежал с выпускного, глаза вытаращил «Война!». Мать с бабкой затужили, запричитали, все до сих пор и тужат. Мужчины в военкомат побежали, кого призвали, кто добровольцем. Месяц думала, как поступить, но сводки печальные, фрицы уже на подступах к Ленинграду, а уж когда Москву бомбили решила точно, что делать. Я добровольцем вступила в оборону Москвы – буду дежурить на крышах домов, тушить фугаски. На поезде доехала до Курского вокзала. Станции полны народу, прибывают эвакуированные с Москвы и Ленинграда, технику перевозят: пушки, танки. Тут как налетели самолеты, такое творилось, бомбили вокзал, были убитые, раненых много. Женщины кричали, аж до сих пор в ушах звенит. Но вот добралась, хорошо. Анна Петровна со словами «Что ж это делается то!» пошла к Артему.
– А ты как? – спросила она наконец Лизу, – страдаешь еще?
– Страдаю. Я ничего про него не знаю. Столько погибших, хоть бы его только ранило, если уж суждено, – больным горлом рассуждала Лиза.
– Я вот все думала, – тихо говорила Маша, – ведь он в тебя был безумно влюблен, как он мог так поступить? И он не оставлял впечатление бабника, ловеласа, негодяя, в конце концов. Просто так исчезнуть без объяснений причин, ну, прямо, не достойно даже трусливого мужчинки.
– Я думаю, возможно, он женат, как его коллега Панфилов. Ха! Ты бы видела ту женушку. Может они и хотели бы избавиться от них, ну уж Панфилов хотел точно, но как. Эти бабенки их просо так не отпустят. Ну не таким же способом, как в «Американской трагедии» Драйзера.
И девушки рассмеялись. Маша вскоре засобиралась, сегодня ночью она приступает к дежурству.
Глава 13
Защитники Лужского оборонительного рубежа отступали.
27 июля Владимир отправился в Красногвардейск. Там формировалась новая дивизия для оборонительного рубежа. Разведка сообщала, что боевая группа противника сосредотачивается на юго-востоке области.
Сформированная дивизия состояла из бойцов народного ополчения, курсантов, и офицеров Ленинградского училища военных сообщений. Погрузили на поезд батальон из пяти ста бойцов, провиант, снаряды. Этим же поездом перекидывали гаубичную батарею из восьми орудий. Комбатом назначен был Астапов Владимир Ильич. В мирной жизни он был начальником конструкторского буро на радиозаводе в Волгограде. Его отдел создавал радио перехватчики. Война застала его в Петербурге, он гостил у родителей. Попросился добровольцем – взяли. Как его отпустили на фронт Владимир не понимал.
Поезд быстрым ходом направился к оборонительному рубежу.
Места здесь живописнейшие: сосновые бескрайние леса, озера с прозрачной водой и песчаными берегами, поросшими лесом, широкие долины, прорезанные глубокими оврагами с подземными ключами, запруды, созданные природой и бобрами, чистый воздух, высокое небо и много солнца. Здесь пока не было боев, тишина нарушается только звуком идущего поезда, гудком локомотива и щебетом птиц. Остановились на разъезде 131 километр – это в двух километрах северо-восточнее деревни Средние Крупели и трех километрах южнее города Луги. Это и есть место позиции. Следующим поездом прибудут тысячи жителей Ленинграда и области создавать оборонительные укрепления, строить дзоты и доты, окопы и противотанковые рвы. На все про все отводилось три дня, времени больше не было.
На оборонительные укрепления бросили все силы. Комбат с Владимиром рано на рассвете отправились в примостившуюся на самом краю леса дикого, густого, ароматного деревню Средние Крупели. Небольшая – всего девять дворов. Аккуратные срубленные еще в старину домики стояли прямо на берегу озера с прозрачной водой зеленоватого оттенка. Мужчин в деревне не было – все ушли на фронт, женщины работали на строительстве оборонительного рубежа. К солдатам выбежали дети, вышли напуганные старики. Владимир рассказал, что и как, предложил поскорее уезжать отсюда: «Горячо здесь будет не сегодня, так завтра. Увозите детей». К Владимиру подошла полная женщина в старом халате.
– Не узнаете меня? Я Нюра, – смущенно сказала она.
– Нюра! – воскликнул Владимир. Надо же где свиделись. Ты тут живешь, оказывается.
– Нет, я приехала к деду с бабкой рожать. Вот родила мальчика, хороший мальчик. А что с Ильей не знаете, у меня с ним два месяца связи нет никакой.
– Нет, к сожалению, – виновато ответил Владимир, я на фронте с первых дней, о них тоже вестей не имею.
– А почему вы отступаете? – тихо спросила она, – разве ж так можно?
Владимир горестно смотрел на нее.
– Уезжай поскорее отсюда, здесь скоро пекло будет, – и пошел к комбату, поджидающему его.
Обернулся, Нюра смотрела ему в след, стояла ссутулившись, короткий халат трепало ветром, открывая, толстые коленки. Ребенок мирно спал на руках. Минуту думал, побежал назад.
– А ну давай собирайся, десять минут на сборы, я тебя отправлю в тыл. Нюра побежала в дом и через пять минут выскочила, готовая к поездке. Попрощалась с бабкой слезливо, деда не было дома – рыл окопы. Хмурые старики, посерев, молчаливо стояли в раздумьи. Никого не щадит война – такой у нее закон. Поехали обратно на разъезд, там он посадил ее на поезд до Ленинграда.
За три дня нарыли километры траншей, противотанковых рвов, окопов, создали искусственные заграждения. Дзоты и доты, пугая зияющими ртами, выстроились перед оборонительным рубежом.
Владимир не спал больше суток, приняв и разместив по позиции снайперов, чувствуя, что засыпает, пошел к небольшой чаще. Молоденькие сосны тянулись вверх, к солнцу. Редкий в Ленинградской области климат. Днем только что не укрываешься от зноя, а начало смеркаться – в пору одевать телогрейку. На рассвете всегда морозно, аж зубы стучат. Сел у дерева, облокотясь спиной о ствол. Нужно к обеду выпустить боевой листок – наметил он себе план. За кустарником притаился заяц. Владимир замер, стал, улыбаясь, наблюдать за зверьком и заснул.
Проснулся от криков.
– К бою! – кричали командиры рот.
– К бою, к оюю, оооююю, – повторяло эхо. Зори здесь тихие – далеко полетел по позиции приказ командира.
Как оказалось, фашистская пехота так рядом – не заметили, как подошла за туманом – выползают отовсюду.
– Огонь! – закричал командир.
И в туже минуту пулеметы застрекотали, цокая железными зубами, солдаты, прикрывая друг друга, ловко перезаряжали винтовки.
– Гранаты к бою! – надрывно кричал командир. Гранаты полетели вперед – взрывы, крики. Немцы побежали обратно, так умело исчезли, словно их и не было.
– В укрытие! – понеслось по траншеям.
Загудело – и шквал огня. Взметающаяся вверх земля казалась огненной, черный дым тут же заволакивал все вокруг, запах гари и пороха душил. Рассекаемый воздух шел на наши позиции волнами смерти. Солдаты глубже урывались в землю.
– К бою! – кричит охрипший командир.
Повыползали кое как из земли, грязные, земля в глазах, во рту, под одеждой. Загудели гаубичные установки – артиллеристы вступили в бой. На позиции оборонительного рубежа ползли немецкие «тигры», строго в шахматном порядке, открывая себе дорогу шквалом огня.
– Готовь гранаты! – прокричал охрипший командир.
Над головами пронеслись истребители со звездочками на крыльях – помощь пришла. Обстреливали немецкие позиции пока были боеприпасы. Те не стали рисковать, повернули обратно.
И вновь шквал огня – лютовала фашистская артиллерия. Без команды солдаты вновь зарываются в землю. Обстрел продолжался около часа.
На измотанных, грязных и оглохших солдат, переживших очередную бомбежку, нападают минуты радости – глубочайшая благодарность за то, что ты жив, они выползают откуда-то из земли грязные, пыльные и смеются, шутят, кто-то даже подтанцовывает, и не успев выкурить папиросу, занимают позицию обороны, чтобы защитить, не отдать врагу в этот раз уголок родной земли.