Стас Колокольников
Эстетика бродяг
мясорубки любви
Один мой друг умер из-за любви. Все думали − пуля вошла ему в затылок, когда он покупал дурь. Нет, любовь. И вены его были истыканы не иголками, а острыми яростными жалами любви. Для неё обычное дело вытворять подобные штуки. Это она правила дуло Дантеса, это она остановила сердце Хендрикса. Любовь всегда с веселым хрустом перемалывает наши кости ради нас самих. Проси пощады, вымаливай прощение, а она без устали будет наносить раны, одна глубже другой. И оттуда фонтаном будет вырываться не кровь, а семя, которое уже не принесет жизни, а прожжет насквозь, словно серная кислота.
Если здесь и есть любовь, то она принимает самые невероятные формы. Её ножи крутятся медленно, они входят в тело плавно и мягко, кромсая, как говядину на фарш. Каждый день любовь гонит нас − нет сил отдышаться. Беги или не беги, а её мясорубки отделают так, что не раз взмолишься о пощаде.
Небо есть небо, а земля − это земля, и тот, чья это вотчина, крутит потихоньку ручку мясорубки, задумчиво перебирая наши сердца.
Утром мы с Бертраном позвонили старому другу Бананану, узнать − не хочет ли он поиграть с судьбой и встретиться. Нам было весело, мы хохотали у телефонной будки и подмигивали друг другу, мы только что сбежали из трущоб. В одной из коробок с кассетами нашлась забытая заначку из Серегиных денег − отличный повод кутнуть, пригласив старого друга. А нам сказали, что несколько дней назад он уже сыграл с судьбой, и его убили.
Художник Бананан безобидно торчал на игле, рисовал бабочек и рыбок и легко соглашался на любые авантюры. Многие его любили и считали другом. Он разбирался в музыке, фильмах, читал стоящие книги и не любил сидеть дома. Никто из друзей не предполагал, что он раньше других спустится в долину мертвых, заставив остальных оглянуться и увидеть, что след за спиной исчезает. Но так уж здесь устроено − жизнь соткана из непрерывных звонков от смерти.
В обычный день Бананан вышел из дома. Денег хватало только на грамм, но Бананан знал, где трутся плохие парни, всегда готовые на худшее. Они по-своему решали простые уравнения из двух неизвестных. Отсутствие денег – это была не их проблема.
«А где Женечка? − вспомнил Бананан о подружке. − Черт, мы же с ней разругались вчера, теперь я вроде как один. Как только достану, сразу ей позвоню».
Плохие парни сидели на лавочке у кинотеатра «Россия» и косились на мир, как на дохлую жабу.
− Привет, Бананан, − сказали, как выплюнули, они.
− Привет.
− Есть чего?
− Можно заморочиться.
− У тебя на сколько?
− Не хватает на два.
Плохие парни переглянулись. Они раздобыли сегодня старенький ствол и хотели пустить его в дело. Бананан им не нравился – слишком смазливый и смотрел на мир, как на бабочку. Он еще и рисовал всюду эти дурацкие бабочки и рыбок. А разглядывать он их мог часами.
− Ну чего, замутим? – спросил Бананан.
− Замутим, − усмехнулись плохие парни.
Только потом, когда увидел испуганные глаза продавца и почувствовал холод металла на затылке, Бананан подумал: «Стоило ли ругаться вчера, сегодня могло быть иначе… Хотя сегодня, вчера – одна х**ня. Кто же это сказал?» А потом он увидел больших бабочек, то ли Парусники Антимаха, то ли Мадагаскарские кометы, они порхали вокруг его головы. Плохие парни тоже увидели разноцветных бабочек, нимбом окруживших голову Бананана, и в бешенстве прострелили её, хотя хотели лишь припугнуть. Потом они забрали ключи от его квартиры и обобрали торговца. Спустя неделю в квартире Бананана плохих парней и повязали, когда они там уже обжились, привыкнув к разрисованным бабочками и рыбками стенам.
Каменный зверь безучастно нюхал наши пятки, наблюдая, как подавленные мы брели по улицам. Сколько раз ему приходилось видеть опустошенными тех, кто считал мир своим приобретением, убеждаясь в обратном.
На краю города мы вышли к обрыву. Внизу блестела река. Мы долго стояли над Обью и, как два безработных авгура, наблюдали за птицами, летающими у воды.
− Чайки? – спросил я.
− Стрижи, – ответил Бертран.
Это были мгновения, когда особенно четко понимаешь, как стремительно в мире одно сменяется другим: цветущий лес обращается в сгоревший амбар, летевшая птица в отбивную из перьев и костей, а то, что еще вчера называлось значительными словами «любовь» и «жизнь», просыпалось песком сквозь пальцы. Мгновения, которые ранят, словно край остро отточенной бритвы. И потом эти мгновения несешь в себе, как не остывающие угли.
Я вспомнил, как год назад у подножия Татр на окраине маленького польского городка Закопане получил предсказание от девицы по имени Сильвия. Ее прабабушка была цыганкой и во времена Речи Посполитой лично гадала великому князю Мирославу. А род их шел от Сильвии Аквитанской, путешествовавшей в четвертом веке в Нижний Египет. Наша неожиданная встреча под дождем в горах, откуда я хотел пробраться в Словакию, была знаком будущей жизни, когда друг друга находят по зову сердца.
Сильвия сидела у горного ручья и мыла клубнику и вишню. Заморосил дождик, и её часы остановились. Капли летели, как сквозь сито, тропинки недавно полные туристов опустели в несколько минут. Сильвия боялась опоздать на вечерний поезд и, увидев человека, спускавшегося с котелком к воде, спросила о времени.
Плохо понимая язык собеседника, мы всё же выяснили, что близки друг другу. Сильвия показала альбом, хранивший гербарий, аккуратно собранный в горах. Я узнал многие растения и пообещал проводить её на поезд. По дороге я учил Сильвию пулять вишневыми косточками при помощи большого и указательного пальцев. Смеясь, Сильвия рассказала, что сначала приняла меня за английского студента, которому предстоит веселая свадьба, где он сломает ногу. Она призналась, что умеет гадать, и взяла мою ладонь. Сильвия предсказывала, что прежде, чем войти в новую жизнь, я буду обречен на долгую пыльную и голодную дорогу бродячего пса, чьи лапы в вечном стремлении бежать ничего не обретают и не оставляют за своей спиной. И мир этого пса похож на обглоданную кость, которую он тащит в пасти. Мне не очень понравилось такое предсказание, и я поморщился.
− Но, как говорил Фома Аквинский, человек сильнее звезд и заклинаний, ему дано Богом побеждать свои страсти, − в заключении сказала Сильвия и загадочно добавила: − А большой воды тебе не избежать.
Я навсегда запомнил Сильвию, её предсказание и записал адрес: Sylwia Imiolczyk, ul. Teczowa 3/12, 44-200 Rybnik, Poland. Передайте кто-нибудь привет, если будете в тех местах!
Я поделился своим воспоминанием с Бертраном. Он сразу предложил окунуть мою голову в холодную воду.
− Я не верю в предсказания, − добавил он.
− Почему?
− Я, вообще, ни во что не верю.
Вечером из криминальной хроники мы узнали, что неделю назад наш обманщик Сергей тоже получил свою пулю в голову где-то в самарской гостинице. Его нашли в номере, при нем имелась только фотография, которую он сентиментально носил в нагрудном кармане – на ней мы весело смеемся и обнимаемся, в руках на лентах воздушные шары, нас пятеро, не считая собаки: Бертран, Эльза, Сергей с подругой-художницей Настей и я
Деньги, которые должны быть у Сергея, не нашли. У серьезных людей остались кое-какие вопросы, которые они хотели задать и нам. Ко мне на старую квартиру уже дважды приходил участковый, а ночью кто-то пытался выломать дверь.
Мы прятались несколько дней, пропивая последние деньги на даче у Джонни и Марьяны. Находиться в городе было небезопасно.
− Сидите здесь и никуда не выходите, − советовал Джонни, − я что-нибудь придумаю.
− От кого это вы здесь прячетесь? − спрашивала его жена Марьяна, приезжая на дачу.
− Не выдавай нас, это связано со смертью принцессы Дианы, − отвечали мы.
− Да ну вас, совсем крыша съехала от синьки, − не верила Марьяна.
Вскоре Джонни нашел нам работу далеко в горах.
Перед отъездом мы зашли в трущобу, забрать кое-какие вещи.
На середине комнаты, обняв тапочек, лежала мертвая крыса. Бьюсь об заклад, она умерла от одиночества, скучая без нас. Крысы очень умные существа, они живут здесь более тридцати миллионов лет и уж в ком, а в людях-то они разбираются. Точно, она привязалась к нам, почувствовав, что попала в хорошую компанию. Парни, любящие покурить и пожевать бэнг, послушать хорошую музыку и смастерить что-нибудь, пришлись ей по нраву. А то, что мы кидались на неё с палками, оскорбляло её не больше, чем если бы мы наоборот объявили ей бойкот молчания. С чего крысам обижаться на людей и вести себя как люди. Оказывается, между нами завязались теплые отношения, а мы не заметили, мы забыли про нашего тайного товарища, вот она и умерла от горя и тоски.
− Всё ясно, − сказал Джонни, ходивший с нами, − её убили бандиты за то, что она связалась с вами.
− Мышка, мышка, на тебе зуб костяной, дай нам коренной, − брезгливо проговорил Бертран, выбрасывая нашего друга в ведро.
За день до отъезда я еще раз выбрался в город и встретил Ракету. Она стояла у входа в кафе и курила. Увидев меня, она обрадовалась и предложила поехать к нам в трущобы. Когда же узнала, что завтра утром мы уезжаем в горы, то завелась не на шутку. Сначала мы пошли к Джонни и Марьяне, они жили в двух кварталах от кафе. Не успели позвонить в дверь, как поняли, что в квартире вовсю скандалят.
Что-то ударилось о дверь и разлетелось на части.
− Ох ты, дура! Ты разбила будильник! − орал Джонни и тоже что-то запустил в ответ.
− Моя любимая кружка! − завопила Марьяна. − Я тебя ненавижу! Ненавижу! Козел!
− Ты сейчас сама полетишь вслед за своей долбаной кружкой! − донеслась угроза Джонни.
Потом что-то рухнуло, и Джонни завыл от боли, а через мгновение испуганно закричала Марьяна.
− Скорее всего, это надолго, − сказала Ракета.
− Влюбленные бранятся, только тешатся, − добавил я.
Видимо не согласные с моим замечанием влюбленные так завопили, что на площадке отвалился кусок штукатурки.
− Надо бы милицию вызвать, − обратилась к кому-то из-за дверей соседка, слушавшая концерт с самого начала, − как бы они там за ножи не взялись.
− Вызывайте лучше скорую помощь, − посоветовал я.
И мы ушли.
На ночлег мы остановились в другой квартире, увешанной махакалами и фото Оле Нидала. С вечера там проходила лекция по буддизму, сведущие чуваки неторопливо рассказывали обо всем понемногу и делились практикой. Ракета слушала с нескрываемым интересом, ей это годилось − буддизм объяснял её беспокойную жизнь.
В отличие от Ракеты я не похвастать, что это мой день. В тот момент, когда я прикидывал, как долго продлятся наши отношения и в каком углу нам завалиться друг на друга, один из лекторов, просветленный мужик со сломанным носом, несколько лет овладевавший знанием в непальском монастыре, предложил Ракете уединиться и более подробно разобрать тему лекции. Она без колебания согласилась.
Я не подал и виду, что расстроился. А когда они не ушли, спустился в лавку и купил вина позабористее. Пожилому усатому продавцу я пожаловался, что брат переспал с моей невестой. Усач сочувственно вздохнул, а я поинтересовался, как он относится к тому, что буддисты советуют не привязываться к людям и дарить любовь всем.
− Всем? − переспросил продавец.
− Всем.
− Так нельзя.
− Почему?
− Нельзя, − удрученно покачал головой продавец. – Плохое слово получается.
− Вот то-то и оно, − согласился я, – что плохое.
И вернулся.
Лекция закончилась и те, кто остались, налегли на вино.
− Я же говорил тебе, не связывайся с Ракетой, − сказал Бертран, присутствовавший на лекции. − Это только начало.
− Думаешь, я еще хоть раз подпущу её к себе? − подавленно проговорил я.
− Конечно, куда ты денешься, ведь она уже пустила яд в твою кровь. Это как с вампирами, ты теперь такая же тварь, как и она.
Всю ночь я проклинал буддизм, постукивая бутылкой о стакан. Утром нас повезли в горы. Джонни провел дворами к микроавтобусу, в котором кроме водителя сидел еще один человек.
− Ну, давайте, ребята, удачи, надеюсь, скоро увидимся, − сказал Джонни.
Волонтера, ехавшего с нами, звали Артём. На работу в горах он согласился тоже по личным обстоятельствам. Был он немногим старше, но жизнь свою проводил бойчее: в девяностых разбойничал в Петербурге, расстреливая витрины, нюхая героин и пугая мирных граждан преступными выходками. Повидал прилично − на бандитский сериал, и, чудом избежав пару раз смерти, решил пожить иначе.
Дорога шла через перевалы, где облака лежат, как подушки. Осточертевший город остался далеко позади, с каждым километром дышалось легче и легче. Горы обещали исцеление от болезней, волнений и обид.
В Уймонскую долину спустились под вечер. Нас сразу запрягли в работу, мы разгрузили машину, заготовили дрова, наскоро поужинали и легли спать, чтобы с рассветом взять инструменты и строить.
В доме, где нас поселили, жил Николай, исполнявший обязанности истопника и завхоза. Но, прежде всего, Коля был бахай, не пил, не курил и уделял большое вниманием спорам о религиозных предрассудках. Если кто-то при нем заикался о Боге, он, как заправский боец, сразу накидывался с вопросами и сам отвечал на них. Было очень мало людей, кому он внушал симпатию. Коля утверждал, что обладает паранормальными способностями и при помощи гипноза может внушить любую мысль. Ему не верили, но в глаза старались не смотреть.
Нам бахай сразу не понравился своим занудством. Впрочем, как и мы ему. Коля на нашей стройке ходил в роли козла отпущения, был он малого роста, никогда не улыбался, а когда зло сверкал черными глазами, и вовсе походил на злобного инопланетного карлика, явившегося, чтобы основательно нагадить землянам.
Но это было не так. Просто Коля, а, между прочим, Коля отмахал по жизни пять десятков лет и имел одно из старших офицерских званий, жил в своей реальности, где властвовали иные стихии. Люди были слишком мелки, чтобы равняться с ними. И потому Коля смотрел на окружающих, как на нечто утомительное, далекое от истины. Тем более те, кто его окружал, пили, блудили и жили так, словно приобрели путевки в ад.
Село в горах, куда мы прибыли на заработки, не отличалась высокими нравственными устоями. Хотя старики утверждали, что в прежние времена, когда здесь расселялись гонимые староверы, люди были набожны, чисты и свободолюбивы. Потом наступили времена похуже.
Нам предстояла долгая работа на турбазе, строившейся в излучине двух рек, Катуни и Коксы, недалеко от их слияния. Столичные хозяева не без претензии назвали турбазу «Ковчег». Утром первым делом мы установили на крыши корабль из сосновой доски, вырезанный двумя молодыми братьями-метисами из Катанды. Закончив, мы еще долго стояли на крыше, как на палубе, привыкая к пейзажам Уймонской долиной.
Места вокруг были дивные. И красота дикой природы выгодно отличалась от нравов населения. Не смотря на близость Белухи, в большинстве здешние люди нашего возраста мало интересовались происходившими в мире космическими событиями. Многие из них походили на разбойников с большой дороги, полагая, что одухотворенность – это что-то типа простудного заболевания. Таких, вообще, мало что интересовало, кроме выпивки. Их внешняя и внутренняя опустошенность объяснялись следствием алкоголизма, кровосмешения и венерических заболеваний. Один шутник говорили, что Lues (сифилис) пришел сюда, как нежданный гость, а остался, как родственник.
Впрочем, насмешек над местными мы избегали − сами вели себя не лучше. Была Лазарева суббота, а мы в очередной раз решили промочить горло. Календарь фэн-шуй обозначил, что день пройдет под влиянием астрального змея, и все искушения плоти проявятся сильнее обычного, и хотя в этот день приветствовалась борьба с искушениями, мы не устояли.
Сидели и решали, выпить сейчас или вечером.
− Мне лично по х*й эта работа, − говорил Бертран, − я своё везде возьму.
− Ты здесь не один такой, − заметил Артем.
− Ага, − кивнул я.
Рабочий день был в разгаре. Однако с тех пор, как нас оставили в статусе самоуправления, мы зажили сами себе хозяевами. Обзавелись огородиком, насадили картошки да капусты и гоняли соседских коров, забредавших через недостроенный забор. Устраивали вечеринки каждую неделю и парились в свежесрубленной бане. Обязанности по строительству турбазы мы выполняли по настроению.
− Вот интересно, − проговорил Артём, глядя в окно на снующего туда-сюда Колю, − а какая польза от бахаев?
− Наверное, какая-то польза все-таки есть, − предположил я.
− Не люблю бахаев, − выразительно подчеркнул Бертран и поднялся. − Пойдемте, выпьем сейчас. Чего откладывать? Настроение не рабочее.
И мы пошли в лавку.
Надо отметить, каким жутким пойлом травилось местное население. Ладно, когда-то старина Грогрем, адмирал Эдвард Вернон, приказал разбавлять матросский ром квартой воды, его можно понять. Но что бавили здесь, простите великодушно, было редким дерьмом. И хотя химический состав был прост − молекулы воды и спирта, организм претерпевал самые нежелательные изменения.
К вечеру мы вернулись, накачанные бесовским пойлом, нам не хватало только рогов и копыт. Астральные змеи остались нами довольны. Мы еще принесли пиво, чтобы смотреть футбол.
− У нас телевизор не работает, − нахмурился Артем. − Какой-то мудень, пока нас не было, его сломал.
− Это бахай, точно, − уверенно заявил Бертран. − Помните, он вчера раз десять повторил, выключайте телевизор, не мешайте спать, последний раз предупреждаю. Он, а кто еще?
− Что значит последний раз? − насупил брови Артем.
− Вот это и значит, − указал Бертран на сломанный телевизор.
− Ясно, − Артем решительно встал. − Где он?
− Кто?
− Бахай.
Открылась дверь и, как по заказу, на пороге с двумя полными ведерками воды нарисовался Коля.
− У нас какой-то пидор телик сломал! − проорал ему в ухо Бертран.
Коля молча его обошел, поставил ведра на стол и двинулся обратно. Дорогу преградил Артем.
− А не ты ли, Коля, сломал наш телевизор?
− Нет, − буркнул тот, стараясь выскользнуть на улицу.
− А кто же?
− Не знаю.
− А мне кажется, знаешь.
− Нет.
Коля за что-то уважал Артема и прислушивался к словам бывшего питерского бандита. А может, просто побаивался крепкого телосложения.
− Зачем ты, сука, сломал телевизор?! − набросился Бертран на Колю.
Бертрана трясло.
− Подожди, − отодвигая его, спокойно проговорил Артём, − надо разобраться.
− Чего тут разбираться! − горячился Бертран. − Пинайте его!
Коля весь напрягся, но с места не сходил. Мне подсказывало шестое чувство, что телевизор он не трогал, но знал, чьих рук дело.
− Ты вот что, Коля, − предупредил Артём, − со мной лучше не хитри.
− А мне не зачем хитрить, − скороговоркой затараторил Коля, косясь на пылающего злобой Бертрана, − я к телевизору не подходил, я его не смотрю, и ломать мне его не зачем.
− А кто вчера угрожал последним предупреждением?! − вплотную подскочил Бертран. − Да ты, падла, просто смеешься над нами! Пора тебя по рогам стукануть!
Коля почернел. Показалось, что после такого грубого заявления вслед за сломанным телевизором из дома вынесут еще и два трупа.
− Тогда мне с вами говорить не о чем! − крикнул Коля и выскочил во двор.
− Э, погоди! − бросился за ним Артём, но Колю уже как ветром сдуло за ограду.
− Давай догоним и напинаем! − не унимался Бертран.
− А может, и правда, не он, выгораживает кого-то, − предположил Артём.
− Давайте лучше выпьем, − сказал я.
Бертран сразу переключился на интересное предложение. Мы расположились у дома на лавке.
− Если я сейчас увижу бахая, − мечтательно произнёс Бертран, открывая пиво, − я ему сразу в глаз дам.
− Интересно, во что верят бахаи? − спросил я.
− Да по х*й во что они верят, по носу им так и так получать, − веско заметил Бертран.
− В единство всех религий и богов. Бог один на всех и истина одна на всех. Признают все основные религии, главное, единство и братство, − объяснил Артем.
− А я думал, бахаизм это типа буддизма, − сказал я.
− Бахаизм это типа пох**зма, − гнул своё Бертран. − Сломал телевизор и всё по х*й.
Мы закурили.
− Смотрите, − указал в полумрак Бертран. − Кто-то идет. Двое. Вроде к нам. Если это бахаи, то вечер удался.
− Кажется, это женщины.
− Женщины, − оживился Бертран. − Тогда вечер совсем удался.
− О, господи, − вытянулось лицо Артёма. − Это же Ракета и Женечка.
− Ракета, − я встал. – Женечка Бананана… А ты их откуда знаешь?
− Ну знаю…
Бертран нехорошо усмехнулся.
И верно, у нашей калитки остановились две подружки. В полумраке, в грязных банданах они напоминали пираток, Бони Энн и Мэри Рид, явившихся по наши души. Женщина кругла, не ведает различия между добром и злом и может закатиться куда угодно.
С их появлением нашу жизнь будто накрыло потопом. И если бы нас, как царя Зиусудра, предупредили об опасности, мы бы налегке убежали в горы. А так, как говорится, оставь дверь открытой − и враг уже тут как тут.
Вскоре место нашего обитания перестало быть тайной и напоминало цыганский табор: одни работали, другие тусовались, кто-то обзавелся здесь подружкой и жильем, а кто искал места поинтереснее. Братья-метисы из Катанды, отличные охотники и конокрады, прибившиеся к нам на короткий срок, чтобы сделать из сосны корабль и настелить полы, рассказали о долине, где диковинные цветы и вкусные травы, а на деревьях растут редкие фрукты и теплая осень длиться до декабря. Два наших друга, Стёпа и Паша, отправились на поиски чудесной долины, через двадцать дней их отсутствия мы решили, что они нашли затерянный мир и не вернутся.
Летом в Уймонской долине особенно людно − гоняются за экзотикой иностранцы, мелькают повернутые на местах силы экстрасенсы, туристы покоряют маршруты разной сложности, блуждает и прочий люд, кто не путешествует, а бродяжничает, чтобы почувствовать себя свободным. Находиться в их обществе было основным нашим развлечением.
Познать худшее в людях, снять маски − только так можно трезво оценить действительность, избежать лишних слёз и спокойно смотреть на мир, понимая, что лучше стеклянный шарик на шапке и гармония в душе, чем золотой очир и буря в сердце.
Вскоре подружки заскучали без хорошей выпивки и случайных знакомств и пустились во все тяжкие. Утром пока мы настраивались на работу, женщины готовили обед и уходили на прогулку, а возвращались к полуночи, пьяные и довольные жизнью. Мы с ними скандалили, но боком выходило нам.
Как-то, отпахав весь день, мы с Артемом сидели перед телевизором и допивали вчерашнее пиво. Обитатели ковчега разъехались, девочки с утра ушли за продуктами, Бертран пропадал где-то второй день. На экране мелькали вертлявые негодяи, перестреливая друг друга из-за чемодана денег. Мы не скучали, но и полноты жизни не ощущали. Тупо пялились в телевизор и соревновались в остроумии.
− Где шляются эти чертовы шлюхи? – вдруг спросил Артем, закуривая сигарету.
− Мне тоже интересно, − кивнул я. − Они здесь не случайно, это наша карма.
− Это хорошо или плохо?
− Ни хорошо, и ни плохо.
− Может, стоит что-то изменить?
− Может, и стоит.
− Что? – Артем не мог оторваться от экрана, где брутальный дядька клеился к смазливой бабенке.
− Я думал, ты что-то предложишь.
С экрана выплеснули рекламу. Артём взорвался:
− Да что я могу предложить! У меня в голове после выдохшегося пива каша. А у тебя есть идеи?
Я посмотрел по сторонам в поисках подсказки. Потом решительно поднялся. Артём с надеждой посмотрел на меня.
− Начнем с того, что выясним, что нам не нравится, − заводил себя я. – Итак, что?
− Мне всё не нравится!
− Давай конкретно.
− Конкретно! − крикнул Артём, швыряя пустую бутылку. − Почему мы сидим здесь, а эти чертовы шлюхи где-то шляются?!
− Давай, не будем здесь сидеть. Уйдем отсюда.
− Куда?
− В кабак, он еще открыт.
− Пойдем, − охотно согласился Артём. − Успеваем.
С наступлением темноты закрывались все магазины и питейные заведения. И до утра ни выпить и ни поесть культурно. В уличном ассортименте только разбавленное пойло, отшибающее сознание.
Мы вышли в наплывавшие сумерки, в окнах загорался свет. Летом в горах, вдали от суеты, кажется, что свобода плещется со всех сторон, как море.
− Мы насквозь испорчены городом, − вдыхая горный воздух, уверенно заявил я. − Живем в горах, а свободное время проводим у телевизора и в кабаке.
− Не преувеличивай, у нас в активе три сплава, еженедельные походы на плантации, − возразил Артем. − Грибы-ягоды. Рыбалка. И вообще, мы здесь торчим почти пол года, скоро совсем одичаем.
− Хм, ну да, если будем так бухать, станем дикие, как местные.
Мимо проехал пьяный пастух, подтверждая наше предположение. Качаясь на лошади, он напоминал всадника без головы. Вроде, и была голова, но она, свесившись на грудь, больше походила на вспомогательный орган для поглощения огненной воды. Проезжая мимо, он издал звук, скорее всего, означавший приветствие.
− Привет, − поприветствовали мы всадника без головы.
− Привет, мальчики! − услышали мы с другой стороны женские крики.
Рядом, на краю березовой рощицы, на поваленном дереве сидели Таня и Наташа. Они были молоды, совсем девочки. Хотя, честно сказать, девочек на селе было днём с огнём не сыскать.
− Кругом одни б**ди, − буркнул Артём, увидев потрепанных дикой жизнью сельских девочек. − Только не говори, что мы в кабак.
− Понятное дело, − я пребывал в более жизнерадостном настроении и помахал девочкам рукой.
Мы подошли. Девочки еще были трезвые и только разгонялись первой бутылкой. Таня пониже ростом и без талии в тельняшке напоминала боцмана, уволившегося на берег, а Наташа с томным развратным ртом и полуобнаженными бедрами − его береговую подружку. Мы поболтали о том о сём и вместе пошли за продолжением.
В долине темнело быстро, мы шли по берегу реки, в ней отражались первые звезды. Из-за вершины горы осторожно высунулась луна и тут же спряталась за полупрозрачное облако, все вокруг вибрировало чистотой и тайной. Переходя подвесной мост, я вдруг ощутил, как поднимаюсь в воздух. Внизу бурлила река, обдавая приятным холодком, с неба упали две звезды, а я парил свободный от всех привязанностей.
− Свобода! − обрадовался я и хлопнул Артёма по плечу.
− Отлично, пошлём их подальше, − указал он на девочек, встретивших подругу, тоже не королеву красоты, собиравшуюся, судя по ужимкам, присоединиться к нашей компании.
− Еще как пошлем, − подмигнул я.
Однако непросто вырваться из плена тертых девочек-троглодитов. Удрученные мы сидели с ними на центральной площади на автобусной остановке, служившей ночью клубом анонимных алкоголиков. Пока их внимание не переключилось на тех, у кого в карманах продолжали шуршать купюры, а в руках что-то булькать.
Мы спокойно закурили и пошли по главной улице в поисках приключений. Из темноты навстречу, мотыляясь, словно по палубе в шторм, брела странная парочка. Они распевали во всю глотку:
− Мы веселые подружки! Между ног у нас игрушки!
Это были Ракета и Женечка.
− Шлюхи! − заорали мы. − Где вы шляетесь!
− Суходрочки! − завопили они в ответ. − Оставьте нас в покое!
И побежали прочь, мы за ними. Это была самая пьяная беготня на здешних перекрестках. Мы хватались, мутузили друг друга, падали, вскакивали и продолжали погоню. Разбудили всех собак в округе. Вопли стояли неимоверные. Зрелище было что надо, я бы и сам с удовольствием приплатил, чтобы посмотреть на это со стороны.
Мы бежали к подвесному мосту, но в темноте сбились со следа.
− Какого черта мы гоняемся за ними? − остановился Артем. − Что за цирк?
− Глупо, − согласился я.
Оглядывая друг друга, мы закурили.
− Послушай, если баба сводит с ума, надо от неё избавляться, − сказал Артем.
− Надо, но это не так просто.
− В том-то и дело.
− Пойдем домой.
− Пойдем. Смотри, кто-то на мосту! − воскликнул я.
− Точно!
− Они!
− Сучки!
И мы побежали.
На мосту пил Бертран и его новый приятель Макс, висевший на двух руках прямо над бурлящей рекой. Увидев нас, он протянул руку. Я с опаской протянул ему ладонь.
− Чего руку тянешь! − сердито крикнул Макс. − Стакан давай!
Я подал.
− За знакомство! – выпил Макс, держась одной рукой.
Бросил стакан в реку и в три движения вернулся на мост.
− Макс водит через перевалы небольшие группы немцев и японцев, − объяснил Бертран. − Он их так воспитывает в горах. Они, когда это увидят, становятся как шелковые.
− Макс, а как быть с непослушной женщиной? − спросил я.
− Бросить в реку.
Мы выпили за Катунь, за Коксу и пошли домой.
Очнулся я от того, что надо мной вопила Ракета, исцарапанная и с фингалом под глазом:
− Это вам так не пройдет! Подонки! Вернетесь в город, вас там затрахают!
«Как они нас не прирезали, пока мы спали», − удивился я, валяясь на рассыпанной картошке.
− Да заткнётесь вы, бл*ди, или нет! – откуда-то из-под стола крикнул Бертран.
Ракета и Женечка собирали вещи. С царапинами, ссадинами и синяками они были совсем разбойничьего вида. Такие могли и прирезать.
− Артём, дай денег! − с сумкой через плечо потребовала Женечка у лежавшего поперек дивана навзничь тела, словно простреленного пулей навылет.
Тело вздохнуло и замерло.
− Артём! Мне нужны деньги на обратную дорогу!
− Уходи по-доброму, пока я не поднялся, а то хуже будет, − прошептало тело.
− Эта педрилка тоже денег не даст, − указала на меня Ракета. − Пойдем у нормальных мужиков денег спросим.
С грохотом они ушли.
Не в силах пошевелиться, мы просили друг у друга воды. Но никто не двигался. В комнате воцарилась тишина, предвещавшая смерть от жажды. Как вдруг, словно под натиском бури, дверь распахнулась, и в дом ввалилась расписная компания молодых мужиков и баб, с ними Таня и Наташа. Наше общество на селе прослыло оригинальным, лучших клоунов в деревне было не сыскать. Гости заявились на бесплатный цирк, который длился еще сутки. Изображая героев сериала «Вавилон 5», мы выбрили лбы и макушки, оставив волосы лишь на затылке и висках. В таком мерзком виде законченных кретинов мы орали песни и полуголые плясали посреди двора. Закрученные в мясорубку любви, мы паясничали до полного изнеможения
В тот день по календарю фэн-шуй вскрывались тайные раны, если человек нарушил закон космической эволюции. Ночью я нашел у Наташи между ног ёё тайную рану. Рана была глубокой и пахучей, и я как следует её прочистил.
Нет смысла умирать, если о тебе дурного мнения, говорили самураи. И хотя наутро ничье мнение нас интересовало, вместо смерти в дверь заглянул Коля, где-то скрывавшийся последние дни.
− Завтра приезжает начальство, − официально заявил он, с интересом разглядывая наши прически. − Я всё про вас расскажу.
− Ну а чего от тебя еще можно было ждать, сука, − еле выговорил Бертран.
− Только попробуй, − коротко предупредил Артём.
− Дурак ты, Коля, − сказал я. − Разве не видишь, мы умираем? Кто же так с мертвецами разговаривает?
− От чего умираете, от пьянки?! – по-бабьи взвизгнул Коля.
− От любви, Коля, − успокоил я. − От любви.
