Софья Сергеевна Маркелова
Театр бездушных
Она принялась в одиночку разбирать завалы декораций под монотонный бубнёж актёра, словно в одночасье повредившегося рассудком.
– Ещё и головой приложился! – с мрачной злобой выплюнула женщина и рывком попыталась поднять пострадавшего на ноги. Что-то со смачным звуком хрустнуло, и актёр повалился на пол как подкошенный. Из левой штанины выпала оторванная нога ниже колена с белеющим суставом.
Паша подумал, что его вывернет в то же мгновение, но тошнота отступила, стоило в голове промелькнуть пугающей мысли. Крови не было.
Обтянутая тёмно-жёлтой кожей конечность покоилась на полу, и ни единой капли крови не сочилось ни из чудовищной раны, ни из оторванной ноги.
– Дрянь! – в отчаянии завопила Венера. – Безногий и безмозглый теперь! Мусор.
Наклонившись, она подняла отделённую ногу и внимательно её осмотрела.
– Не восстановить. Чёрт… – Явственно скрипнув зубами, хозяйка кинула конечность актёру, как обглоданную кость жалкому псу. – Придётся искать тебе замену. И срочно.
Развернувшись, она решительно шагнула за кулисы, с презрением бросив напоследок:
– Сам доползёшь до комнаты отдыха.
Венеры и след простыл, а изувеченный актёр, бурча одно и то же, на локтях пополз прочь. Пашка дождался, пока тот немного отдалится, и затем сошёл со сцены обратно в партер. Бесшумно он выбрался из зала, заперев за собой дверь.
В здании никого не осталось из работников, свет почти нигде не горел. Паша на ощупь переоделся, всё ещё глубоко потрясённый увиденным, через чёрный ход покинул театр и пошёл к метро. Ему проще было поверить, что случившееся сон. Потому что в реальности люди истекали кровью, когда у них отрывались конечности. Потому что в реальности люди стонали от боли при травме, а не продолжали повторять заученную роль.
А ещё был этот пугающий белый грим, бестолковый косой взгляд. И запах.
Эту ночь Паша спал тревожно, ворочался до самого утра под храп соседей по комнате. На учёбе он всё прослушал, пребывая в тумане собственных мыслей, а на работу поехал по привычке, осознав это только в тот момент, когда переступил порог каморки, где переодевались в форму коллеги.
Едва он развернулся, чтобы успеть незамеченным сбежать, дорогу ему преградила Женя.
– Ты чего так поздно, Заболоцкий? Хочешь штраф за опоздание получить? Ну так я выпишу, ты не переживай. – Паша рта раскрыть не успел, как менеджер продолжила: – Быстро переодевайся и на гардероб. У нас тут всё кувырком. Венера Осиповна вчера прислала распоряжение, что сегодня вместо «Чайки» показываем «Медею». Кто-то из актёров заболел, замены нет. С утра толпы недовольных сдают билеты в кассах, а оставшимся гостям, кто придёт, мы весь вечер будем объяснять, почему так вышло. Так что быстрее, быстрее!
Женя оказалась совершенно права в своих догадках. Весь вечер Паша, как и остальные ребята, пояснял зрителям, почему заменили спектакль. Но, судя по всему, настоящую правду никто, кроме него и Венеры, не знал. И молодой человек откровенно боялся с кем-то заговорить о том, что он видел. Не поймут. Не услышат. Не воспримут всерьёз.
Нужно было увольняться ко всем чертям из этого театра и держаться подальше от Венеры – вот и всё, что Паша решил к тому моменту, как очередной спектакль отгремел и капельдинеры проводили всех гостей до последнего. Он уже набрал воздуха в грудь, чтобы сообщить о принятом решении менеджеру, когда та, выудив из кармана связку ключей, пихнула их Паше и попросила перенести сломанный стул из гардероба на цокольный этаж.
– Спускаешься и сразу налево, последняя дверь, маленький ключ, – проинформировала она Пашу на ходу, активно собираясь. – Там склад всякого хлама. Когда отнесёшь, то оставь ключи в нашей раздевалке. Завтра заберу. А то мне пора бежать.
Так, спихнув обязанности на Пашку, она легко упорхнула из театра в компании остальных ребят. Коря себя за покорность, Паше пришлось взять стул и нести его на нулевой этаж. Но он мысленно пообещал, что завтра с утра напишет Жене об уходе. Больше тянуть не станет.
Спускаясь по ступеням на цокольный этаж, первым он ощутил прикосновение холода. Внизу было темно и стыло, несколько тусклых люминесцентных ламп на потолке рассеивали тьму. Но ровно настолько, чтобы было видно заставленный объёмными декорациями и афишами коридор.
Паша преодолел все ступени и замер, вращая головой и силясь вспомнить, куда сказала идти Женя. До конца направо или налево? Кажется, всё же направо. Да, точно.
Подняв стул повыше, чтобы не царапать ножками пол, он протиснулся мимо груды театрального барахла, добрался до последней двери, оказавшейся полностью металлической. На этаже стояло такое бархатистое таинственное безмолвие, что Паша невольно старался вести себя тише. Но когда он загремел ключами, этот противный звон разрушил всю атмосферу, и темнота вокруг недовольно заворочалась.
Маленький ключ не подошёл, но когда Пашка случайно дёрнул неожиданно холодную ручку, незапертая дверь вдруг послушно распахнулась перед ним, заскрипев петлями. Из тёмной комнаты в лицо Паше дохнуло знакомым зловонием и пробирающей до костей прохладой. Оставив ключи на стуле, он поспешил рукой нащупать выключатель на стене.
Кнопка обожгла пальцы осколком льда. Щелчок. Бледно-голубой свет вспыхнул на потолке.
В идеально квадратной комнате в абсолютном молчании стояли актёры театральной труппы, расставленные ровными рядами, будто шахматные фигуры на доске. Их остекленевшие глаза были распахнуты, взор устремлён прямо перед собой. Пашка отступил, когда подумал, что они пялятся на него, возмутителя спокойствия. Но нет. Они смотрели и не видели.
Густо покрытые гримом лица не выражали совершенно никаких эмоций. Затянутые в театральные костюмы, эти похожие на кукол актёры смиренно ожидали следующего спектакля. Никто из них не шелохнулся, стоило Паше открыть дверь, никто не сказал ни слова. Они не дышали.
И одуряюще тошнотворная вонь шла от этих людей, оставленных стоять в комнате без окон и света, в сухой прохладе тёмного плена.
Чуть дальше, за спинами безмолвствующих актёров, Паша разглядел нечто более жуткое: гору человеческих останков. Изломанные лишённые отдельных конечностей трупы тихо догнивали у задней стенки, и эта объёмная смрадная куча почти касалась потолка. А у самого её подножия валялся одноногий актёр, которого ещё вчера Паша видел на сцене под грудой обломков. Теперь его место было среди мусора, как и сказала Венера.
– Тело без души гниёт, – раздался внезапно из-за спины Паши вкрадчивый, сочащийся надменностью голос.
Он резко обернулся, чтобы увидеть, как из темноты коридора к нему медленно ступала Венера. Грива её чёрных волос клубилась, колыхалась юбка платья, словно тьма только что выпустила её из своих объятий, но тени ещё тянули незримые длани к женской фигурке, лаская силуэт.
Впервые Паше почудилось нечто потустороннее в облике хозяйки.
– И как бы я ни пыталась замедлить этот процесс всеми доступными мне средствами, ни бальзамирование, ни поддерживаемая температура и влажность не позволяют моим актёрам играть достаточно долго. Я вынуждена постоянно искать новые кадры.
