Софья Сергеевна Маркелова
Театр бездушных
– Не уверен, что нужен вам, – повторил Паша. – Это ведь надо тонны текста наизусть знать. А помимо этого, ещё и играть – жесты там, мимика, слёзы из глаз выдавливать…
– Это всё второстепенно. – Хозяйка хлестнула его холодом брошенной фразы.
– Это явно не моё, – покачал головой Паша.
– А ты подумай ещё раз, мальчишка. С твоим личиком ты станешь бриллиантом. Я ограню тебя, подберу нужную оправу. Будешь сиять под софитами. Неужели тебе этого никогда не хотелось? Приобщиться к вечному искусству? Стать его неотъемлемой частью?
Паша промолчал, чтобы не злить Венеру категоричным отказом.
– Давай поступим так. Я дам тебе время на раздумья. Вижу, что ты сейчас не в силах мыслить ясно. Но не тяни с ответом слишком долго. Иначе я приму решение за тебя.
Этой фразой она поставила жирную точку в их разговоре и непреклонно указала Паше на дверь. В коридор он вышел растерянный, ничего толком не понимающий и с чувством подступающей к горлу тошноты от запаха цветов, пропитавшего одежду насквозь.
Внизу уже всё убрали. Посетители покинули театр, гардероб опустел, а коллеги Пашки ушли переодеваться в отведённую им каморку. Только Женя, поглядывая на часы, дожидалась последнего сотрудника, устроившись на мягком пуфе.
– Ну наконец! – воскликнула она, заслышав шаги издалека. – Чего так долго, Заболоцкий? Рацию мне сдавай, а то я домой хочу.
– Я думал, Венера Осиповна меня отчитывать будет… – поделился собственными переживаниями Паша, протягиваю рацию. – А она предложила играть у неё в театре.
Брови менеджера взлетели на лоб.
– Правда?
– Угу.
– Это твой счастливый шанс на самом деле. Знаешь, полгода назад с нами тут работала девочка, Дианой звали. Так Венера Осиповна её тоже под своё крыло взяла.
– И как?
– Блистает теперь. Вон роль Нины Заречной в «Чайке» играет. Ну да ты сегодня её видел на сцене.
Паша вспомнил белокурую красавицу в белом платье, которая будто не ходила, а плавала по сцене с томным видом.
– Жалко только, что зазналась девочка, – неохотно призналась Женя. – Сразу, как взяли в труппу, перестала с нами всеми общаться. Как отрезало.
– А до этого?
– До этого была улыбчивой, дружелюбной, а потом вдруг стала надменной ледышкой. Я теперь её если случайно встречаю где-то в театре, то даже не здороваюсь… Да и она со мной…
Через мгновение, будто устыдившись несвойственной ей печали, менеджер передёрнула плечами и приняла обычный невозмутимый вид. Забрав рацию, она отпустила подчинённого домой, а сама растворилась в темноте неосвещённых коридоров.
На следующий вечер в театре опять давали «Чайку». Паше впервые стало казаться, что он не может смотреть на неё без тошноты. Это ощущение усиливалось ещё и из-за того, что его вновь поставили в партер, где распространялся сладковато-гниющий отвратительный запах неизвестного происхождения. Один из вентиляторов у края рампы вышел из строя, и эта вонь явственно тянула с театральных подмостков.
Паша её чувствовал, менеджер её чувствовала, зрители её чувствовали, недовольно обмахиваясь программками. Два ряда в партере пришлось рассадить в незанятые ложи бенуара в антракте.
Но больше запаха Пашу волновал пристальный взгляд Венеры, занявшей место в пустующем третьем ряду партера и наблюдавшей вовсе не за тем, что творилось на сцене, а за одиноким капельдинером, покорно стоявшим у стенки. Пашку очень нервировало внимание начальства – дышать и шевелиться он старался пореже.
Обдумывал ли он всерьёз её предложение о вступлении в труппу? Едва ли. Желание стать актёром никогда его не посещало, иначе он учился бы в ГИТИСе, а не на переводческом. Просто Паша надеялся, что через пару дней хозяйка театра забудет о его существовании, как было до этого, и всё вновь станет на свои места. Но, судя по взгляду, Венера не планировала ничего забывать. Кажется, мысленно она уже видела своего избранника на сцене.
После спектакля, когда зрители покинули здание театра, а гардероб опустел, Женя, взглянув на часы, строго приказала:
– Так. Даша с Максимом идут запирать двери бельэтажа и лож. Настя пересчитывает бинокли. Паша, ты закрываешь кресла чехлами.
Пашка поморщился от такого назначения. Работа не особенно трудная, но вот запах…
– Там в зале какие-то проблемы с вентиляцией, да? – обратил он на себя внимание менеджера. – Просто эта вонь, которая сегодня стояла весь вечер, жуткая была.
– Там всегда так. Иногда сильнее, иногда слабее, – пожав плечами и не дав никакого вразумительного ответа, Женя отправила Пашу в партер с ключом.
Он забрал из подсобки груду струящегося атласа, длинные полотна ткани, которыми следовало накрыть кресла от пыли. В тишине и полумраке безлюдного зала, он медленно шагал по рядам, укутывая сиденья. Ткань с шуршанием скользила по спинкам, растекалась блестящими волнами. Но чем ближе Паша подступал к сцене, тем отчётливее он различал какие-то посторонние звуки за плотным театральным занавесом.
Оставив ткань не расправленной до конца, молодой человек на цыпочках подкрался к самому краю сцены. Тихонько поднялся по лесенке и прильнул всем телом к занавесу.
– Если бы вы знали, как я несчастлив! – раздался вдруг голос по ту сторону.
Паша испуганно отпрянул, но через мгновение до него донеслось безумное бормотание:
– …страшно, невероятно… уже считаете меня заурядным, ничтожным, каких много… У меня в мозгу точно гвоздь, будь он проклят вместе с моим самолюбием, которое сосёт мою кровь, сосёт, как змея…
Наконец до Паши дошло, что этот текст он прежде неоднократно слышал со сцены. Треплев, один из персонажей «Чайки», произносил нечто подобное во втором действии. Значит, просто какой-то актёр решил в неурочный час порепетировать?
Раздался глубокий сиплый хрип, затем шуршание, грохот досок. Такого Пашка точно не помнил в постановке.
На свой страх и риск он слегка отодвинул ткань, чтобы заглянуть в щёлку. И чуть не задохнулся от удушающей волны вони, хлынувшей в ноздри и выбившей весь воздух из лёгких. Чудом не закашлявшись, Паша сквозь слёзы осмотрел кусочек сцены, что ему открылся.
Посередине, под грудой обвалившихся декораций, корчился человек. Паша узнал его. Это был тот самый исполнитель роли Треплева, относительно молодой парень с хорошей фигурой. Но теперь с ним что-то было не так: на лице остался театральный грим, который смазался, обнажив маслянисто-жёлтую кожу, остекленевшие глаза косили в разные стороны, костюм изорвался. А рухнувшая на него балка повредила левую ногу – колено неестественно выгнулось назад.
Первым порывом Паши было броситься на помощь. Он сдержался, потому что услышал из-за кулис приближающийся стук каблуков. Венера вырвалась из темноты и замерла на месте, чтобы в следующий миг разразиться бранью:
– Чёртова рухлядь! – воскликнула она. – Что ты натворил?! Нескладный урод!
– …ничтожным, каких много… У меня в мозгу точно гвоздь… – как заведённый повторял актёр, даже головы не повернув в сторону хозяйки.
Паша забыл, как дышать. Теперь он ни за что в жизни бы не пошевелился, чтобы себя не выдать. Венера явно была не в духе из-за несчастного случая, а сорваться могла на бедном студенте.
