Софи Вёрисгофер
Сокровища Перу

VI

Выздоравливающие. – На охоте за шиншиллами. – Горные овцы. – Акробатический фокус. – Немецкая гасиенда в Перу.

На следующее утро все больные, казавшиеся безнадежными, и даже краснокожие почувствовали себя гораздо лучше. Обия, придя в себя и открыв глаза, движением руки подозвал к себе Рамиро и сказал ему, указывая на чистые бревенчатые стены, дощатый пол, устланный циновками и теплые меха, окутывающие его со всех сторон.

– Не правда ли, чужеземец, мы находимся теперь в царстве белого коршуна? Ведь это не настоящая жизнь – заколдованное царство? Да?

– Нет, мой милый, это хижина индейцев, охотящихся за мехами. Здесь нас обогрели и дадут нам мулов и съестных припасов на дорогу и необходимую одежду, а через несколько дней все мы будем уже в моем родном городе, а пока спи – это тебе всего полезнее!

В этот день, вскоре после восхода солнца, сеньор Эрнесто уехал один, без провожатых, в другое селение индейцев – охотников за шиншиллами, стоявшее в нескольких милях отсюда, тоже в горах.

– Через два дня я вернусь обратно, – сказал он, прощаясь с Рамиро, – а до того времени индейцы со своими мулами все равно не успеют прибыть сюда!

Когда незнакомец уехал, сеньор Рамиро попытался вступить в разговор с одним из охотников индейцев, чтобы узнать кое-что о таинственном сеньоре Эрнесто. Оказалось, что все индейцы прекрасно понимают испанский язык и даже могут кое-как, с грехом пополам, изъясняться на нем. От своего собеседника Рамиро узнал, что «отец Эрнесто», как его называли туземцы, очень добрый, хороший человек, великий кудесник и колдун. Он научил бедных краснокожих возделывать поля, строить прочные и надежные дома, разводить сады и огороды, держать кур и свиней, научил их считать и помогал им сбывать за хорошие деньги шкуры и меха, трофеи их охоты. Мало того, он сам пересчитывает меха, продавая их торговцам, и сам получает от них деньги. Кроме того, он богат, имеет много денег и раздает их бедным и больным в разных деревнях.

На другой день все больные были уже на ногах. По совету сеньора Эрнесто им необходимо было умыться холодной водой, смочить ею немного губы, а руки держать в воде до тех пор, пока чувство болезненного отвращения к воде, характерное для горной болезни, не исчезнет совершенно. Кроме того, Бенно и Халлинг, особенно тяжело болевшие, получили еще по нескольку глотков вина, специально оставленного для них сеньором Эрнесто. После сытной горячей мясной пищи все ожили.

Перуанцы не могли дождаться прибытия индейцев с мулами, так спешили они туда, на поле битвы, спешили померяться силами с врагом. Кроме того, они считали неудобным злоупотреблять гостеприимством человека, совершенно не знакомого им, тем более что он упорно отказывался от всякого рода вознаграждения. Но пока не было ни проводников, ни мулов, и путешественники, не любившие бездействовать, стали помогать туземцам плести из конского волоса арканчики для ловли шиншиллы. Стрелять этих зверьков было нельзя, так как и пуля, и стрела испортили бы их нежную, шелковистую серебристо-серую шкурку и обесценили бы ее для продажи.

Когда туземцы отправились закидывать арканчики, Бенно, укутанный в меха, пошел с ними, желая ознакомиться с этим новым видом охоты. На другой день, незадолго до восхода солнца, несколько охотников-туземцев и некоторые из перуанцев ушли в горы осмотреть ловушки, но оказалось, что в них не попался еще ни один зверек.

– Еще рано, – пояснил туземец, – шиншиллы спят, надо выходить раньше, не то, когда они попадут в силки, коршуны и орлы, постоянно сторожащие здесь добычу, расклюют пойманных зверьков, и нам ничего не достанется. Когда седой туман клубами начнет стлаться по земле, тогда шиншиллы выползут из своих нор пощипать мокрый от утренней росы мох, чтобы одновременно утолить и голод, и жажду!

И действительно, из едва заметных под снегом норок стали показываться шиншиллы, и штук тридцать этих зверьков были пойманы хитроумными волосяными силками за задние лапки.

Несчастные животные метались и выбивались из сил, а коршуны и кондоры зорко сторожили их, готовясь каждую минуту наброситься на беспомощную жертву.

Не медля ни минуты, туземцы подошли к пойманным зверькам и, предварительно оглушив их сильным ударом по голове, прирезали их по всем правилам искусства так, чтобы не испортить и не запачкать шкурки.

Видя, что один из кондоров, невзирая на присутствие охотников, налетел и схватил одну шиншиллу, Бенно не утерпел и тут же убил хищника наповал. Когда он попытался растянуть его крылья, то оказалось, что обеих его рук не хватает для этого: громадная птица имела около полутора сажен в размахе крыльев.

Убитую птицу Бенно подарил туземцам, которые приняли ее с величайшей благодарностью. И так как ловля шиншилл на этот день была окончена, то гостям предложили поохотиться еще на другую дичь: на особую породу местных баранов.

Предложение это было встречено с радостью, и маленькая группа белых охотников ползком стала пробираться вслед за индейцами в живописную долину, где росли горные сосны и шумел поток. Кругом торчали дикие черные скалы; поток, пробиваясь между ними, образовал в этой мрачной долине небольшое озеро. Дикари полагали, что эта долина служила убежищем Вохарра, то есть злого духа.

– Но теперь мы так не смеем думать, потому что мы христиане! – сказали они.

– Бараны приходят сюда на водопой?

– Они живут в этих темных ущельях, среди скал, а за этими черными соснами песчаные ямы, в которых они купаются, подымая целые облака мелкого песка. Там такая глубина, что ни один человек не может спуститься туда. Этих баранов нельзя силой выгнать из их убежищ, а чтобы выманить их, надо накрыться бараньей шкурой, лечь на их пути и делать всевозможные движения, чтобы возбудить любопытство этих животных, которые тогда станут собираться со всех сторон к заинтересовавшему их предмету. Они сотнями живут здесь, в этом песчаном ущелье, мы все это знаем, но до сих пор мы ни разу не пробовали даже стрелять по ним: к чему убивать их, если нет никакой возможности достать оттуда убитое животное и воспользоваться его шкурой и мясом!

– Ну, а мы попробуем, – заявили белые, – только достаньте нам длинную надежную веревку!

Веревка была принесена. Завернутый в мех Педрильо с непостижимой ловкостью, спрыгивая вниз с одной скалы на другую, проделал все, чтобы обратить на себя внимание этих гуанако. Только тогда они стали показываться на дне песчаного ущелья из расщелин скал. Первый баран, очевидно, вожак, заметив Педрильо, издал странный звук, напоминавший не то блеяние, не то конское ржание.

И вот все бараны, один за другим, стали спускаться вниз, перескакивая со скалы на скалу, с легкостью настоящих балерин, несмотря на то, что эти красно-бурые животные достигали ростом до двух аршин и длины без малого сажень. Небольшая остромордая голова и длинная шея были свободны от руна, все же остальное тело этих животных было покрыто густой и длинной шерстью, которая у старых животных даже волочилась по земле. Эти странные животные напоминали отчасти барана, отчасти лошадь, отчасти верблюда. По словам туземцев, мясо их чрезвычайно вкусно.

– Но, увы! Как ты его оттуда достанешь, если даже и убьешь? Разве только что тот, твой белый брат, умеет летать! – сказал Келли, один из самых общительных туземцев.

Между тем более сотни громадных самцов, стройных самок и ягнят обступили Педрильо, обнюхивая его и дотрагиваясь своими мордами с видимым недоумением.

– Что же, гуанако не кусается? – спросил Рамиро.

– Нет, зато плюются!

– Ну, это не беда! Смотрите, Бенно, не зевайте: сейчас Педрильо вскочит, и тогда мы будем стрелять!

В этот самый момент акробат ловко подбросил в воздух мех, в который он кутался, и, проделывая удивительное «сальто-мортале» то на руках, то на ногах, выбежал из круга баранов.

Почти одновременно раздались два выстрела. Пока все стадо мчалось в паническом страхе, два больших барана остались на месте: один – убитый наповал, другой – раненый.

С помощью веревки, перекинутой через сук гигантской сосны, Рамиро и Педрильо, вскарабкавшиеся наверх по спущенной веревке, втащили свою добычу и с триумфом вернулись домой. В этот день Рамиро был особенно радостно настроен.

– Еще несколько дней – и мы с вами, быть может, будем миллионерами! Да! Ах, Бенно, тогда мне остается только пожалеть, что нет у меня крыльев, чтобы полететь к моим дорогим, – говорил он, – чтобы положить их к ногам женщины, сердце которой устало надеяться и бояться за меня.

Вечером вернулся сеньор Эрнесто, а сутки спустя прибыли и индейцы с мулами, съестными припасами и всем необходимым. Теперь спутникам столь долгого и тяжкого пути приходилось разойтись: перуанцам-добровольцам, желавшим пристать к действующей армии, расположенной по линии побережья, приходилось сворачивать влево, тогда как маленький городок Концито, родина сеньора Рамиро, лежал в равнине, вправо от их сегодняшней стоянки.

Шестеро больных, не совсем еще оправившихся от трудностей пути, должны были остаться в деревне индейцев, тогда как остальные с сеньором Эрнесто готовились выступить вперед. Во избежание препятствий со стороны занимавших страну испанцев, решили выслать вперед разведчиков.

– Концито, – сказал сеньор Эрнесто, – занят теперь испанскими войсками, а потому нам придется переодеться прежде, чем явиться туда. А уж там-то мы как-нибудь просуществуем, не показываясь испанцам на глаза: ведь в городе у меня есть собственный дом.

– О, как это прекрасно, как удобно! – обрадовался Рамиро, сжигаемый одною лишь мыслью: поскорее добраться до родного города и выполнить до конца ту задачу, которая стоила всем им таких трудов и лишений.

– Будем надеяться, что все будет хорошо, – возразил Эрнесто, – пока же отправимся на мою гасиенду, находящуюся в нескольких милях от города, где все вы будете желанными гостями!

– Так нам все-таки еще придется выжидать? – спросил обескураженный наездник, – а я думал немедленно отправиться в Концито!

– Нет, друг мой, и на гасиенде, дай Бог, чтобы все было благополучно. Эти разбойники-испанцы могут нагрянуть и туда, и по своему обыкновению подвергнуть самому беззастенчивому грабежу мое имение с его фруктовыми садами, скотом, запасами, лошадьми и всем, что им нужно и не нужно!

– И вы так хладнокровно говорите об этом! Вы можете спокойно отдать во власть неприятеля все свое состояние?

– Ну, нет! До более существенного они не доберутся. Пускай они жгут дом, обгложут ветви фруктовых деревьев и обыскивают кладовые. Все наиболее ценное, все, что только можно спрятать и угнать подальше, не попадется на глаза неприятелю!

Через два дня небольшой отряд выступил из индейской деревушки, выслав вперед проводников, вместе с которыми находились Обия, Тренте и другие. Вид встречавшихся на пути туземцев, обрабатывающих поля и занятых сбором фруктов, поразил Обию. Он уже понял смысл часто произносимого белыми слова «дикарь» и теперь еще более был поражен тем, что его соплеменники, люди одной с ним расы, встречавшиеся повсюду, носили такую же одежду, как и белые, и говорили на одном с ними языке.

Честолюбие закралось в душу проводника, результатом чего явилось немедленное исчезновение оловянной ложки из его волос, которым, несомненно, скоро придется встретиться с ножницами парикмахера. Татуировку же, так безобразившую его стройное тело и смытую во время дождливого времени года, он и не думал возобновлять.

С большой осторожностью продвигались путники вперед. Однако испанцев нигде не было видно. Кругом все дышало тишиной и миром. Среди густой растительности изредка показывались всадники, не возбуждавшие, однако, никаких опасений: это были мирные пастухи-пеоны.

Вскоре перед отрядом сеньора Эрнесто показалась его гасиенда, Прекрасный дом роскошной архитектуры был окружен целой кучей различных построек и великолепным фруктовым садом. Кругом шла плотная стена колючей изгороди из кактусов, которая была, пожалуй, надежнее любой каменной ограды.

При стуке копыт дверь дома распахнулась и на пороге показалась старушка. Прикрывая глаза от солнца, она долго вглядывалась в подъезжавших и, наконец, узнав среди них и своего хозяина, громко закричала:

– Педро, Педро, иди скорее, господин вернулся!

Когда в дверях показался старик, собака Бенно стрелой бросилась к нему и стала прыгать, ласкаться и ластиться к нему, оглашая воздух радостным лаем.

– Плутон! – вскрикнул старик. – Плутон, неужели это ты?!

Женщина, тоже узнав собаку, спросила хозяина дрожащим голосом.

– Сеньор Эрнесто, Рамон тоже с вами?

Хозяин гасиенды поник головой. Его лицо было бледно.

– Нет, милая, нет! Я о нем ничего не знаю. Ну, да об этом мы еще поговорим!

С этими словами он слез с мула и пригласил своих спутников войти в дом.

– Здесь, в этом доме, – сказал он, – родился и вырос Плутон!

Бенно печально опустил голову и тихо спросил:

– А кто этот Рамон, о котором спрашивает старуха?..

– Тот мертвец, которого вы видели на борту покинутого судна!

– Бедная старуха, – промолвил Бенно, – это был, вероятно, ее сын!

– Тише, тише! – остановил его Рамиро, – смотрите, как побледнел наш хозяин!

– Да, не будем его огорчать, – сказал Бенно, – этот сеньор Эрнесто очень понравился мне.

VII

Ручной серебряный лев. – Друг на чужбине. – Тайник в скалах. – Неприятельские войска. – Во власти испанцев.

– Войдите, сеньоры! – ласково и приветливо сказал хозяин. – Располагайтесь, как вам нравится, и будьте здесь, как у себя дома. Мой добрый старый Педро и его старуха сделают по возможности все для вашего удобства, я же, со своей стороны, от души говорю вам: «Добро пожаловать! Будьте дорогими гостями на все время, пока вы сами того пожелаете!»

Затем, берясь за ручку двери одной из комнат нижнего этажа, он добавил:

– Здесь, господа, есть некто, с кем я тоже должен поздороваться, это моя ручная пума, предупреждаю вас об этом, чтобы никто не испугался!

И, отворив дверь, он едва успел вступить на порог, как громадный серебряный лев одним прыжком очутился подле него и стал ластиться к нему, как кошка, урча и катаясь у ног.

– Я убил на охоте его мать и вынул этого детеныша из убитой, хотя он не был даже еще рожден, но, вероятно, должен был родиться в тот же день. Мы выкормили его здесь из рожка, и теперь это славное животное сильно привязалось ко мне.

В этот момент в комнату вбежал Плутон.

– Карри, смотри, это Плутон, узнаешь ты его? – сказал хозяин дома. Но животные уже скакали друг около друга, катались и кувыркались по земле, виляя хвостами. А затем вместе выбежали в сад, чтобы продолжать играть и забавляться. Появление пумы не произвело на остальных домашних животных, а также и на птиц, ни малейшего впечатления: очевидно, они ее знали и привыкли к ней.

Между тем старый Педро проводил вновь прибывших в отведенные для них помещения, причем все европейцы получили каждый по маленькой, но светлой и опрятной комнатке в главном доме, а индейцы и некоторые из перуанцев были размещены в службах и пристройках дома. Дав время приезжим умыться и привести себя в порядок после дороги, старушка принесла им скромный, но сытный ужин, вино и фрукты. Затем явился к гостям скромного вида человек, постоянно живущий в этом доме, и с любезной улыбкой предложил им свои услуги в качестве брадобрея и портного. Все очень обрадовались его появлению и тотчас же воспользовались его услугами. С индейцев тоже сняли мерки, чтобы изготовить и им из белого холста приличную и опрятную одежду, причем Обия дрожал от страха, воображая, что снятие мерки – какое-то колдовство, какой-то таинственный прием кудесника. Когда же Бенно разъяснил ему, в чем дело, то дикарь глубоко вздохнул и сказал:

– Да, белые люди умны и все знают. Моим братьям, там, в лесу, еще многому надо поучиться у них!

Для него, как и для всех остальных, была приготовлена постель, но бедняга никак не мог решиться лечь на нее и, свернувшись клубочком в углу на конском потнике, заснул крепким, здоровым сном почти в ту же минуту.

Бенно вернулся в свою комнату, но тоже не лег в постель, а, придвинув стул к открытому окну и закурив сигару, стал смотреть вниз, на освещенный луною сад и дальний ландшафт рисовавшихся на горизонте Кордильер.

Вдруг кто-то постучал в его дверь.

– Войдите! – отозвался Бенно.

– Вы еще не спите? Я не помешаю вам? – спросил, входя, хозяин дома.

– Нет, нет, нисколько, я даже еще не собирался ложиться! – сказал Бенно, подвигая другой стул к окну.

Сеньор Эрнесто сел и закурил сигару, предложив и Бенно сделать то же, так как при виде его молодой человек из вежливости отложил в сторону свою.

– Если я не стесню вас, то поговорим с четверть часа о вашей собаке, – сказал сеньор Эрнесто. – Скажите мне, пожалуйста, как и когда пристала к вам эта собака?

Бенно подробно рассказал все, как было.

– Итак, вы, кроме Плутона и крыс, не нашли на судне ни одного живого существа? – переспросил страшно изменившимся и упавшим голосом хозяин дома.

– Да, мы нашли там еще труп одного молодого человека, которому, вероятно, принадлежала эта собака.

– Да, да… вы не осмотрели его карманов, не нашли в них письма?

– Да, но от этого письма, очевидно, съеденного крысами, не осталось ничего, кроме мелкой трухи, которую ветер развеял из моей руки. Эта мысль о письме мучает меня и сейчас.

При этих словах сеньор Эрнесто порывисто схватил руку Бенно и горячо пожал ее.

– Вы – хороший, сердечный человек! – воскликнул он. – Вы пожалели несчастного человека! Бенно, это письмо писал я, и собака, раньше по крайней мере, принадлежала мне!

– В таком случае позвольте узнать, письмо ваше адресовано было в Гамбург?

– Да!

– Ну, так напишите его вторично; если все будет обстоять благополучно, я с одним из ближайших пароходов думаю вернуться с господином Халлингом и доктором Шомбургом в Гамбург и могу передать по назначению ваше письмо.

– Обратно в Гамбург? Но разве вы не намеревались присоединиться к сеньору Рамиро и…

– Стать цирковым наездником, хотите вы сказать? О, нет! – и Бенно рассказал своему собеседнику о своем знакомстве с Рамиро, о своей легкомысленной проделке в Гамбурге и об изгнании не только из дома, но даже и из Европы, о своем бегстве от Нидербергера и дальнейших скитаниях.

– И после всего этого вы все еще хотите вернуться туда?

– Но что же мне остается делать? Я был в старшем классе гимназии, я мечтал поступить в университет, но, конечно…

– Ну, а не пожелали бы вы заняться сельским хозяйством, например? – спросил сеньор Эрнесто. – Я живу один, останьтесь у меня, займитесь этим делом, а родителям вашим я бы написал.

– О, вы, право, так добры! Но…

– Но вас влечет наука! Тогда, конечно, другое дело, но все же я могу написать вашему отцу несколько строк…

– У меня, к сожалению, нет ни отца, ни матери: я не любимое, а только по необходимости терпимое в доме дитя умерших родителей. Еще ребенком я оказался в доме моего дяди и там вырос, не зная ласки и любви… Фамилия моя, вы ее, кажется, не знаете еще, – Цургейден, мой дядя крупный коммерсант, сенатор Иоханнес Цургейден, которого знает весь Гамбург!

– Цур… Цур… – произнес, почти задыхаясь, сеньор Эрнесто, как будто выговорить эту фамилию, этот слог стоило ему напряжения всех его сил. Он побледнел до того, что если бы Бенно в этот момент взглянул на него, то, наверное, испугался бы. Но прошло немного времени, и сеньор Эрнесто успел оправиться и овладеть собой.

– Да, все это печальные обстоятельства, но вам не стоит отчаиваться, все может еще устроиться, согласно вашему желанию, несмотря ни на что. Ваш дядя одинокий человек? Вы только с ним вдвоем жили? – продолжал сеньор Эрнесто.

Тут Бенно вспомнил старика Гармса и рассказал своему собеседнику о нем, о его преданности и любви ко всеми покинутому мальчику, о том, что старик завещал ему все свое состояние.

– Да благословит его Бог за это! – воскликнул растроганный до глубины души сеньор Эрнесто. – В Концито есть почтовая контора, вы можете отправить оттуда письмо и старику Гармсу, и господину сенатору, быть может, он согласится на ваше возвращение и позволит вам поступить в один из немецких университетов, а в крайнем случае можно будет сделать это и помимо него.

– О, благодарю! Благодарю вас, сеньор Эрнесто! Ваша доброта трогает меня до глубины души.

– Ну, а теперь прощайте. Спокойной ночи, Бенно! – прервал его хозяин дома.

– Спокойной ночи, сеньор!

Дверь затворилась за ушедшим. Бенно просидел еще некоторое время в раздумье у окна, а сеньор Эрнесто, вернувшись в свою спальню на другом конце коридора, присел к столу и, опустив голову на руки, долго, долго рыдал.

– Боже мой! Боже мой! – восклицал он. – Мне кажется, что я сойду с ума!

* * *

На следующее утро один из слуг-туземцев, нагрузив несколько корзин плодами гранатов, ставил эти корзины на легкую ручную тележку, когда к нему подошел сеньор Эрнесто и, ласково поздоровавшись с Рамиро, стоявшим тут же, спросил:

– Ну что, Модесто, скоро ты управишься?

– Я хоть сейчас готов, сеньор, и могу отправиться в город сию минуту!

– Позвольте и мне, сеньор, отправиться вместе с ним в город! – стал просить Рамиро.

– Нет, сеньор, это совершенно невозможно. Вся страна восстала против чужеземного владычества, все до того озлоблены, что не дают спуску никому. Вас могут принять за испанского шпиона, и тогда ваша песенка спета. Модесто – дело другое, его здесь, по дорогам и в городе, все знают, да и сам он знает здесь все дороги и тропинки и в случае, если его остановят, он бросит тележку и плоды и сбежит в город, как бы спасаясь от гнева своего господина, и даже в этом случае достигнет своей цели.

– Скажи мне, Модесто, что тебе поручено разузнать в городе? – спросил Рамиро.

– Я должен узнать, жив ли еще настоятель монастыря Святого Филиппа, брат Альфредо, и как его здоровье! – ответил Модесто.

– Ну да, ну да, – прошептал Рамиро. – Ах, Боже, помоги ему!

Сеньор Эрнесто взглянул наверх: окно комнаты Бенно было завешено, очевидно, молодой человек еще спал.

– Не надо будить его, – заметил хозяин дома, обращаясь к Рамиро, – пусть спит! Скажите, вы, кажется, хотели усыновить этого молодого человека, если не ошибаюсь?

– Когда я получу обратно свое богатство, то, конечно, да!

– И тогда он должен будет стать цирковым наездником?

– Боже сохрани! Он может быть всем, кем он только пожелает: графом, принцем, землевладельцем…

– А вот и он! Теперь пойдемте завтракать, все остальные уже встали, я их уже видел.

После завтрака все отправились осматривать поместье сеньора Эрнесто.

За садом тянулись виноградники, позади надворных построек виднелись ряды лучших персиков и целый лес плодовых деревьев. Далее шли поля, луга и пастбища. Дошли и до прекрасного пенящегося водопада, низвергавшегося с высокой темной скалы в обширный природный бассейн.

– Теперь, если хотите, я покажу вам мои продуктовые магазины и склады, – сказал хозяин поместья, – они вот здесь, в этих скалах!

– Да разве здесь есть пещеры? Я нигде не вижу входа!

– Тем лучше! Это меня очень радует, значит, и неприятель, в случае чего, не увидит его! – сказал сеньор Эрнесто.

И он повел своих гостей в горы. Обогнув две-три небольших скалы, они очутились перед входом в высокую и просторную пещеру, перед которой, подобно серебристой завесе, низвергался водопад, скрывая этот вход со стороны долины.

В пещере царил полумрак, и различать предметы можно было не вполне ясно. По приказанию сеньора Эрнесто один из слуг, сопровождавший маленькое общество, зажег несколько свечей в жестяных подсвечниках, прикрепленных к стенам пещеры, и все кругом осветилось.

– Эти пещеры издавна служат мне амбарами и кладовыми, но с начала войны, предвидя возможность вторжения врага, я собрал здесь громадные запасы всевозможных пищевых продуктов и принес сюда все, что у меня есть памятного или ценного. Эта пещера, в случае чего, может даже служить жильем.

В смежной с этой пещерой, куда затем прошли хозяин и гости, находились запасы зерна, топлива и свечей, а в третьей – страшная бездонная пропасть, дна которой невозможно было различить, так как даже свет свечи оставался бессильным против царящего вокруг мрака, и из глубины веяло могильным холодом.

– Да, кто сюда упадет, тому уже нет спасенья! – сказал Бенно.

– Не говорите таких ужасных вещей, Бенно! – с тревогой в голосе отозвался сеньор Эрнесто. – И дайте мне слово, что вы никогда не придете сюда без меня.

– Будьте покойны, я никогда не сделаю ничего вопреки нашему желанию! – успокоил его молодой человек.

– Вот там, неподалеку, пастбища, и если кто-нибудь из вас желает прокатиться верхом, господа, то лошади мои к вашим услугам! – любезно предложил хозяин.

Молодежь воспользовалась этим предложением, и весь этот день в поместье сеньора Эрнесто прошел приятно и незаметно почти для всех.

Только сеньор Рамиро все время поглядывал на часы, поджидая возвращения Модесто. Но прошел день и вечер, наступила ночь, а его все не было.

Когда все маленькое общество перед отходом ко сну сидело на веранде, вдруг из лесу явился Михаил и объявил с сияющим лицом, что наконец-то он нашел приворотный корешок и что теперь он может повелевать всеми русалками.

– Жаль только, – сказал он, – что я не знаю, находятся ли здешние американские русалки в каких-либо сношениях с русалками Венгрии, или же эти духи на всем земном шаре незримо и неслышно для нас ведут беседы и переговоры между собой. Но здесь, вблизи, ведь нет нигде ни лодки, ни весла? – добавил он, как всегда, каким-то таинственно-испуганным тоном. Бенно успокоил его на этот счет и сказал ему, что пора уже спать.

Вдруг со стороны большой дороги послышался конский топот. Какой-то всадник мчался во весь опор, с каждой минутой приближаясь к усадьбе.

Все переглянулись. В следующий момент всадник подскакал к дому, и, спешившись, торопливо вбежал на террасу.

– Добрый вечер, сеньор Эрнесто! – сказал он.

– Добрый вечер, Эстебан! – ответил хозяин дома, – что скажешь?

– Часа через два или три испанцы будут уже здесь, сеньор! – вымолвил он.

При этом все точно окаменели.

– Неужели так скоро? Уверен ли ты в этом, Эстебан?

– Да, сеньор, совершенно уверен! – отвечал молодой пастух. – Потому-то я и спешил предупредить вас об этом; ну, а теперь прощайте! Дай Бог счастья, а мне нужно спешить к товарищам, чтобы вместе с ними укрыть от врага коней!

Он наскоро проглотил поданный ему стакан доброго вина и, снова вскочив на коня, умчался тем же бешеным галопом.

– Что же? Бежать нам? Спасаться? – спросил кто-то.

Хозяин отрицательно покачал головой.

– Нет, мы не станем сопротивляться, позволим неприятелю взять все, что он пожелает, и предоставим остальное воле Божьей, – решил он, – а теперь идите все спать. Я сам запру все двери и ставни дома, идите с Богом! – сказал он, обращаясь к своим слугам и пеонам. – Господа, – обратился он к гостям, – и вам я тоже рекомендую идти в свои спальни и ложиться спать!

Все молча разошлись по своим комнатам, но, конечно, никто не спал.

– Бенно, – сказал хозяин дома, схватив юношу за руку в темном коридоре, ведущем к их спальням, – обещайте мне, что вы ни под каким предлогом не выйдете из своей комнаты!

– Обещаю! – сказал Бенно.

– Вы не знаете, на что способны эти испанцы: оцепить дом, запереть все двери и всех живущих в доме и поджечь этот дом – для них сущий пустяк, это мы видим сплошь и рядом. Может быть, эти войска тут только проходят, дай Бог, но если здесь произойдет сражение, то трудно предвидеть, чем все это может кончиться!

– Давно вы владеете этим поместьем, сеньор? – спросил Бенно.

– Лет десять! Тогда здесь еще был глухой девственный лес и пустыня. Ближайшие туземцы были настоящие дикари, понятия не имевшие ни об одежде, ни о работе, ни о деньгах. Теперь почти все они христиане, возделывают свои поля и огороды и ведут торговлю. Да, слава Богу, все же я не совсем даром прожил эти десять лет… Бенно, – вдруг сказал он, – хотите вы остаться у меня навсегда… и владеть всем, чем я владею, а это довольно хорошее состояние? Хотите унаследовать от меня все, как если бы вы… были моим единственным сыном… – голос его вдруг прервался и перешел в какое-то глухое подавленное рыдание. Он обнял Бенно за плечи и прислонился своим пылавшим лбом к щеке мальчика. – Ах, Бенно, не говорите нет! Не отказывайтесь! – молил он. – Останьтесь у меня, ну хоть на время!

– Да, до тех пор, пока не придут из Гамбурга письма! – сказал Бенно. – И мне было бы тяжело расстаться с вами, но мне так хочется поступить в университет! Отчего бы и вам не поехать с доктором и с другими в Гамбург, сеньор?

– Нет, это невозможно, невозможно! – печально ответил он. – Спокойной ночи, Бенно, постарайтесь заснуть!

Они расстались. Все легли, но никто не спал. Рамиро тихонько постучал в перегородку, отделявшую его комнату от комнаты Бенно.

– А ведь Модесто все еще не возвратился! – почти со стоном вырвалось у него.

– Знаю, но, может быть, он еще вернется ночью или поутру. Быть может, мы узнаем от испанцев то, что нам надо.

Рамиро только вздохнул и умолк.

Внизу заворчала собака. Верно, испанцы уже близко. Все в доме было тихо, все как будто спали. Малейший признак волнения считался испанцами за шпионство, за признак того, что тут поддерживают какие-то тайные сношения с внешним миром, раз уже знают заранее об их приближении.

Все слышали, как в саду шелестели кусты: солдаты ползком, прячась в тени, оцепили весь дом.

Но вот кто-то постучал в дверь. В верхнем этаже распахнулось окно.

– Кто там? – спросил хозяин дома.

– Солдаты Его Величества Короля Испании! Отворите, сеньор!

Спустя минуту сам хозяин отпер двери дома и дрогнувшим голосом произнес:

– Прошу войти, сеньор, чем могу вам служить?

Адъютант главнокомандующего отрядом, граф Лунар, ростом не выше четырнадцатилетнего мальчика, но с чрезвычайно важным и горделивым видом, любезно раскланялся и назвал себя по имени.

– Граф Сильвио Лунар! Прошу от имени солдат всего необходимого для них: вина, хлеба и соломы для ночлега, а для офицеров, кроме того, комнаты, постель, прислугу.

– Входите, господа! – сказал сеньор Эрнесто, указывая рукой на внутренние покои дома. – Мы находимся на военном положении, и я не могу воспрепятствовать вам считать все, что принадлежит мне, вашей собственностью!

Адъютант приложил два пальца к козырьку фуражки и с полупоклоном сказал:

– Между кавалерами не может быть недоразумений. Прошу вас дать нам огня и раскрыть ваши парадные покои для его превосходительства, нашего главнокомандующего!

Педро пришлось осветить все парадные комнаты дома и принести вино и еду на стол господам офицерам и их начальству.

Вскоре весь дом был занят испанскими офицерами, а их главнокомандующий, как только развалился в гамаке, тотчас же приказал позвать к себе хозяина дома и с неподражаемой надменностью и нахальством учинил ему допрос.