Сергей Владимирович Киреев
Леонид Заманский: человек без страха
Вторая часть
-1-
Ну что, мои друзья, антракт окончен,
И я продолжу, гусли бы сюда!
Эх, песнь моя, звучи сильней и звонче,
Рассказ про те далёкие года!
Наш холдинг процветал. Мы рвали жилы.
Да, вот оно, начало всех начал!
Одно меня тревожило и злило –
Что Лёнька никогда не отдыхал.
Он был огнём охвачен, адской страстью,
Не ел, не спал нормально, по-людски,
И, даже говоря кому-то «Здрасьте»,
Всегда черкал какие-то листки.
Вот здесь, мол, миллион по предоплате
Получим, а вот здесь возьмём кредит, –
И повторять любил, что, кто не тратит,
Вот так в углу всю жизнь и просидит.
Он в полночь, днём, с утра, в любую пору,
Включая калькулятор в голове,
С переговоров на переговоры
Как маятник, мотался по Москве.
«Питание, режим, скажи на милость! –
Глумился он, – да вроде я не псих!»
Но что-то в нём однажды надломилось,
Он просто сполз со стула и затих.
Потом привстал, но бледен был и страшен,
И мы его скорей, пока он жив,
На частном самолёте к бывшим нашим
Отправили в больницу в Тель-Авив.
Он прилетел туда, почти что синий,
Под скальпель с ходу, с лёту угодил,
Его там искромсали, словно дыню,
Он от наркоза сутки отходил.
Диагнозов там было выше крыши,
Хоть сразу в изголовье ставь свечу.
Я эти все названья хоть и слышал,
Озвучивать их даже не хочу.
-2-
Да, когда организм на измене,
Как букашка, микроб в мыльной пене,
Срочно надо тревогу трубить.
А пока за хорошую плату
Лёнька в тихую прибыл палату –
Понемногу в себя приходить.
Вроде был в нём слегка скособочен
(Я вообще в этом шарю не очень)
Кровеносный какой-то сосуд,
Сердце билось тихонечко, робко,
Лёньке дали брелок с красной кнопкой:
Плохо будет – нажми. Прибегут.
Плохо стало под утро, к рассвету.
Жми, не жми, никого. Толку нету.
Никаких медсестёр. Тишина –
То ли спят они все, ротозейки,
То ли нету в брелке батарейки.
Лёнька понял: приплыли, хана.
«Нет, плывём ещё! – зубы скрипели,
И сверчком стрекотал, еле-еле,
Слабый пульс. Но явилась уже
Та, с косою мадам, в капюшоне:
«Что, заждался? Прости меня, Лёня,
Я была на другом этаже!»
Она стояла возле изголовья.
«Что надо? – Лёнька был немного зол, –
Откуда ты?» «Оттудова – с любовью!
А ты уже, считай, наш новосёл!
Я та, с кем смысла спорить – никакого,
Кто в свой черёд приходит к вам ко всем!»
И Лёнька, запинаясь, молвил слово:
«Не рано ли? мне только тридцать семь.
И то лишь будет. Может, для начала
Послушаем консилиум врачих,
Что шансов у меня не так уж мало?»
Она лишь усмехнулась: «Никаких!»
К нему в палату дверь из коридора,
Стеклянная, прозрачная, вела,
Чтоб Лёнька был доступен для обзора,
Мол, как, чего, какие там дела?
В палате свет горел, и для чего-то
На тумбочке стоял пустой графин,
И Лёнька, уплывая, понял: вот он,
Последний в жизни шанс. Всего один.
Теперь в кулак с отчаяньем звериным
Собрать на миг всю силу, волю, страсть,
И к чёрту эту дверь разбить графином!
Авось услышат. Только бы попасть!
Замах! Бросок! И лязг, и звон! Всё просто!
И, прибежав на шум и кавардак,
Как курицы, кудахтали медсёстры:
Да что ж оно! Да как же это так!
Душа у Лёньки в радости купалась,
Звенела, как летящая стрела,
И та, что в капюшоне, испугалась
И под шумок куда-то удрала.
Потом уже, в Москве, под вой метели,
Он зубоскалил: классный был бросок.
Графин вполне достиг заветной цели,
Хоть и летел слегка наискосок.
-3-
Да, Заманский урок преподал нам:
«Если впал ты в глубокий нокдаун,
Бой не кончен. Вперёд, мужики!
Там, где чёткого нету прицела,
Ласты склеить – нехитрое дело,
В смысле сразу откинуть коньки!»
Он вернулся в Москву только летом.
Он полгода в Израиле этом
Пил в палате кисель перед сном.
Слава Богу, что всё это время
Он на связи был с нами со всеми,
И жена оставалась при нём.
Там его сколько раз потрошили,
Столько раз и обратно зашили,
А у нас не всегда было так:
Кораблей и ракет был избыток,
Но при этом с поставками ниток
Иногда наблюдался напряг.
Лёньку нашего – парня из стали –
С того света реально достали,
Главный врач напоследок ему
Руку крепко пожал: «Редкий случай!
Ишь, зараза! – настырный, живучий!
Что ж, давай там, воюй по уму!»
…У нас клубок такой без Лёньки сплёлся,
Что ты его попробуй разрули.
Пока он там за жизнь свою боролся,
У нас дела летели, а не шли.
Наш холдинг рос и двигался, не мешкал –
Не то, чтобы он к звёздам воспарил,
Но он катил почти как та тележка,
Что Сашка нам когда-то смастерил.
Случилось, мать честная, ёксель-моксель,
Пошла какая надо полоса!
А наши электронщики и вовсе
Реальные творили чудеса.
Да никому ни разу и не снилось,
Какая там продукция пошла.
Госбезопасность даже изумилась
И нервничать немного начала.
Напрасно. Век двадцатый – век суровый.
Мы вместе делим общую судьбу.
Полковнику, товарищу Петрову,
Я подарил подзорную трубу,
Чтоб быть ему на стрёме и на страже
И чётко понимать при всём при том:
Благонадёжность в смысле шпионажа
Мы все на высшем уровне блюдём!
Компьютерные розничные лавки
Открыли мы, и в срок, без дураков,
Имели регулярные поставки
От бывших комсомольских вожаков.
Нам счастье прямо в руки так и плыло,
Но, чтобы эффективно выживать,
Нам, как факиру в цирке, надо было
Помехи и капканы миновать –
Вплотную проскочить меж острых лезвий,
Пройти через пылающий костёр.
…Мы в нефтяную тему не полезли.
Поэтому и живы до сих пор.
Но были сформированы подходы.
Напомню, что валютой был металл
Заманский покупать хотел заводы.
А слов на ветер Лёнька не бросал.
-4-
Он собрал нас: «Вы видели это?
Я вернулся сюда с того света.
Я немного, но всё же …к,
Раз довёл сам себя до такого.
Всё накроется – вот моё слово,
Если в графике жизни – бардак.
Тыщу раз будь крутой ты и классный,
Отдых нужен!» Ну что ж, мы согласны,
И для нас ещё было притом
Неожиданно и симпатично,
То, что Лёнька, пусть даже частично,
Сам себя вдруг признал …ом.
«Организму нужна расслабуха! –
Он как сваю бетонную вбухал
Нам в мозги свою речь. Мы в круиз
Забуримся – в Стокгольм, типа, в Таллинн,
Да и в Хельсинки. Все мы устали».
Вот такой вот у Лёньки каприз.
Мы сегодня весь мир покоряем,
В Лондон выпить на сутки летаем,
А тогда, в девяносто втором,
Это было серьёзною вехой –
Лишний раз за границу поехать.
Вот уже мы и к шведам плывём!
Сейчас как вспомнишь, сразу так и вздрогнешь
От наших рож весёлых, но косых.
Скажу об этом вскользь я, между строк лишь,
А вот круизный лайнер был красив!
Нас три десятка русских. Что тут скажешь?
Сначала оно было ничего –
Мы к Лёньке лезли с тостами, и даже
Сумели пару рюмок влить в него.
И мы ещё в какую-то минуту
Его пытались к пьянству подстрекать,
Но он ушёл от нас в свою каюту
Чего-то на листках своих черкать.
Наш Колька возле стойки балагурит:
«Я чувствую вибрацию в ноздре!
А это у меня обычно к буре,
К дождю и к непогоде на дворе!»
Вот Сашка по каютам Катьку ищет,
И, словно чёрт играет на трубе,
Над палубой свистит такой ветрище,
Что как-то всем уже не по себе.
Бухгалтерши, однако, загалдели:
«А мы хотим по палубе пройтись!
Там, говорят, и впрямь, на самом деле
Душа летит куда-то сразу ввысь!
Друзья! Ведь иногда бывает людям
Немного страшно видеть сильный шквал,
Давайте мы Заманского разбудим,
Он должен успокоить персонал!
Пусть будет рядом, если нам придётся
Смотреть во время качки на луну.
А вдруг наш лайнер перекувырнётся?
А вдруг мы вместе с ним пойдём ко дну?
И чтобы нас в ревущую пучину
Какой-нибудь Гольфстрим не уволок,
Нам надо настоящего мужчину –
Чтоб рядом был, хранил нас и берёг!»
-5-
Мы к нему постучались легонько:
«Девкам страшно, вставай, слышишь, Лёнька,
Им гусары нужны, мужики!»
Он протёр каждый глаз. Он поднялся.
Он спросонья слегка чертыхался,
Но завязывал всё же шнурки.
Он никак не въезжал: что случилось?
То ли баба в пучину свалилась,
Где никто никогда не бывал,
То ли мы в кабаке все фужеры
Перебили сверх нормы и меры,
То ли гром нас сразил наповал!
«Ладно – Лёнька вздохнул, – жизнь покажет.
Цель пока что одна – баб уважить
И найти, если кто-то пропал,
И спасти». А они были рады:
«Нам всего лишь романтики надо,
Чтобы ветер нам кудри трепал!»
Он на верхнюю палубу вышел:
«Кто со мной?» Да никто. И, не слыша
Бабских визгов: «Постой! Ты куда?»,
Он уже в ураган окунулся,
Он под ливнем стоял и не гнулся,
Да плевать, мол, пустяк, ерунда!
А ветер уже, сволочь, обезумел,
Чего-то там свистел не в склад не в лад,
А Лёнька о своём о чём-то думал,
И мы ему орали: «Всё, назад!»
Я бросился за ним с медвежьим рёвом:
«Эй, ты, очнись, в своём ли ты уме?»,
Но тут же был стихией измордован
И в поручни вцепился на корме.
И в этот миг, счастливей всех на свете,
Вокруг себя не видя ничего,
Заманский в лоб пошёл на этот ветер
И грудью навалился на него!
Мол, кто ты есть, я сам тебя урою!
А ну-ка шагом марш отсюда вспять!
И, вскинув кулаки над головою,
Он крикнул нам: «Держаться! Жить! Стоять!»
Под хриплую какую-то сирену
Как будто смерч к нам шёл из темноты.
И Лёнька вдаль грозил: «Торнадо хренов!
Да это я торнадо, а не ты!»
«Кто спятил – рядом с ним подите встаньте!» –
Мне думалось, – скажу, как на духу, –
Что этот шквал сомнёт его, как фантик,
И с палубы сметёт, как шелуху!
Но нет – у них бодание на равных
Конкретно шло по типу «быть – не быть»,
И никакой там риск тяжёлой травмы
Его не мог уже остановить!
Не то, чтоб это были два барана.
Скорей, два носорога, два слона.
Кино «Заманский против урагана»
Когда-нибудь увидит вся страна.
Я снял тогда на видео те волны,
Тот чёртов ветер – сорок пять секунд,
Как лапы ливня Лёньку в свете молний
За шкирку держат, хлещут и секут,
И нераскрытый зонтик, как рапиру,
В сырую мглу вонзив по рукоять,
Он морю, звёздам, небу, всему миру
Кричит: «Эй, вы, не падать, жить, стоять!»
-6-
Мой читатель, ты мне не поверишь,
Мол, такое в моей голове лишь,
В сновиденьях возникнуть могло,
Но всего полчаса миновало,
А вокруг, вон, ни бури, ни шквала,
Всё плохое исчезло, ушло!
Штиль не штиль, но потише, получше
Сразу стало вокруг. Даже тучи
Унеслись врассыпную, аврал! –
Словно серые в море селёдки!
Мы за это махнули по сотке, –
Это Лёнька их всех разогнал!
Вот оно и в мозгах уложилось,
Всё, что раньше во мне копошилось,
Всё устроилось в мыслях моих –
То, что нас не поднимут на вилы
Никакие зловещие силы,
Если грудью стоять против них!
Я синоптик теперь? Да едва ли.
Но прогноз мой такой, что не свалит
Никакая стихия тебя,
Если ты, как Заманский, – с рапирой.
(Кстати, лучше его не копируй,
Чуть ошибся, и дело – труба).
Мы хорошо в круизе отдохнули.
Майор наш, правда, малость начудил –
В Стокгольме, где в пивной его надули,
За мордобой в кутузку угодил.
Надули как? Он пива по-английски
Себе четыре кружки заказал,
При этом вместо «пиво» слово «виски»
Он произнёс. Других он слов не знал.
В итоге и того он, и другого,
И третьего хлебнул, чтоб лакернуть,
И дважды повторил, от пуза, вдоволь,
И бармена пять раз пытался пнуть.
Конечно, всё в итоге шито-крыто.
Он там сказал в застенках, в той норе,
Что в детстве он по поводу рахита
Насмешкам подвергался во дворе.
Психолог, что сеанс ему давала
В легавке ихней типа КПЗ,
Три дня потом от жалости рыдала,
Была, как говорится, на слезе!
Отмазали, короче. Алкоголь мы
Ни капли не даём теперь ему,
А вот другие в городе Стокгольме
Проблем не создавали никому.
Среди их городского шума-гвалта,
Освоившись внутри чужих земель,
Мои друзья, Зубило и Кувалда,
Купили пневматическую дрель.
Чтоб их отвлечь от пагубной напасти,
Чтоб спирт «Рояль» мозги им не сковал,
Воздушный штуцер в качестве запчасти
Им Сашка от души презентовал.
Они регулировку оборотов
На трезвый мозг усвоили вполне
И презирали пьяных обормотов,
Позорящих себя в чужой стране.
-7-
В общем, отдых удался на славу.
Мы увидели ихние нравы
И сумели себя показать.
Да, не всё там у нас получалось,
Аж терпенье у Лёньки кончалось,
Если правду вам всю рассказать.
Он майору орал: «Да пойми ты:
Скандинав толерантен к рахиту
Как к явлению, зная, что он
Провоцирует психику к срыву,
И по ходу распития пива
Ничего ты не ставишь на кон –
Даже если бузишь, дебоширишь,
А взглянуть так поглубже, пошире –
Есть места ещё, где нас не ждут,
Дефективных на группы не делят,
Там не только тебя отметелят,
А, возможно, ещё и сожрут!»
Мы, как в море, в Москву окунулись,
В толкотню переулков и улиц.
Я скучал по тебе, дом родной!
Нас опять карусель закрутила,
Лишь майору предписано было
Поработать ещё над собой.
Москва, Москва, как много в этом звуке! –
Поэт одной строкой мозги вспорол
Согражданам своим, а эти суки
Его спокойно бросили под ствол.
Нет, не сказать, чтоб все такими были,
Имел-таки поэт какой-то тыл,
Но парня так технично притравили,
Что пулю он свою заполучил.
Дуэль – она навроде инструмента,
Простейший путь, не надрывая жил,
Легально закошмарить оппонента,
С кем только что шампанское глушил.
Короче, мы всегда себе умели
Подкладывать подобную свинью.
Ребята, что касается дуэлей,
Я этот инструмент не признаю.
Мне просто так башку не интересно
Свинцом сносить случайному врагу.
Я мирный парень, это всем известно,
Хотя по рылу тоже дать могу.
К чему я это всё? А всё к тому я,
Чтобы сказать вам, братцы-кореша,
Без всяких выкрутасов, напрямую:
Москва была в те годы хороша!
Там люди на дуэлях друг по другу
Не били в лоб, как в прежние года, –
Да, по чужим бывало, с перепугу,
Но по своим, как эти, никогда!
Какие эти? Да такие «эти» –
Дантесов всяких долбаных толпа,
Каких полным-полно на белом свете,
Любого задавил бы, как клопа!
Нет, чтобы на войне, на поле боя
Отчизну от набегов защищать,
Графья, князья друг дружку с перепою
Любили у барьера постращать!
Кошмар, чума болотная, ей-Богу,
Такая вот была в то время хрень –
Бесперебойно, хоть и понемногу,
Свои своих валили каждый день.
-8-
Я поэт, но никак не историк.
Сядь, читатель, со мною за столик,
Мы по рюмке с тобою махнём
За него, за отличного парня, –
Вся Росссия ему благодарна, –
За погибшего в тридцать седьмом!
Да не в том, про который все знают, –
Да уже и добром вспоминают
(Есть такие) масштаб и размах
Той стрельбы, что в тюремных подвалах
Ни на час, ни на миг не смолкала,
До сих пор ещё эхо в ушах.
Дрянь дела-то. Но я не про это.
Я про год, когда пулю в поэта
Вколотили, как гвоздь – получи!
И нормально потом пили-ели…
Что сказать? Кто придумал дуэли,
Те и есть для меня палачи.
Да, весёлые были денёчки.
Девяностые – мелочь, цветочки,
Не водилось такого у нас,
Чтоб открыто, спокойно и скоро
Сам себя истреблял без разбора
Этот долбаный правящий класс!
Вообще, кто правил, было непонятно,
Мы все имели шансы прихватить
Природные ресурсы за бесплатно,
Поскольку было некому платить.
Хотели, но не стали – жизнь дороже.
Да, пару слов о звуках той Москвы:
Их стройный лад томил меня, тревожил,
Как хоровод танцующей листвы.
Гитары и гармошки рвали душу,
Она тогда была почти у всех.
Творцы, что не желали бить баклуши,
На улицах сражались за успех –
Из бывших филармоний виртуозы,
Перелистнув судьбы своей главу,
Где заработок был сплошные слёзы,
Пытались удержаться на плаву.
Без всяких уже званий и регалий,
Они и вправду были хороши
И на Арбате лихо зажигали,
И денег им давали от души.
Да, выступать на людях было в моде,
Где сцена – рынок, улица, вокзал,
Да я и сам в подземном переходе
Бывало, свои песни исполнял.
Они в то время были мрачноваты,
Девчата даже плакали под них,
Но разве мы, поэты, виноваты,
Что время бьет нам в рожу и под дых?
Как спринтер, зазевавшийся на старте,
Спешил я жить и петь, пока дают.
Но время перемешивает карты.
Сегодня на Арбате не поют.
Тогда же новый мир, рождаясь в муках,
Играл и пел, плясал, в литавры бил,
И как же много было в этих звуках,
Москва тех лет, как я тебя любил!
-9-
Время шло. В девяносто четвёртом
Лёнька был всё таким же упёртым.
Он блокнот, наконец, дочеркал
Кривобокой цифирью какой-то,
И вердикт, словно выстрел из «Кольта»,
Среди белого дня прозвучал.
Он собрал нас в своём кабинете
И сказал: «Я завод заприметил
И уже просчитал, что к чему –
Он как за́мок стоит неприступный,
Надо сразу вложиться и крупно,
Даже страшно слегка самому.
Как там, что, я не знаю детально,
Но поднимемся мы капитально,
В перспективную нишу войдём,
Мелкотравчатость всю позабудем
И своим торговать уже будем
Стратегически важным сырьём.
Мы ему: что ж, весёлое дельце,
А представь, что состарится Ельцин,
И другие на смену придут,
И с тобой поработают тесно.
Как? Вот так – откровенно и честно
В интересах страны обдерут.
Он нам в ответ: Ребята, ну чего вы,
Я вас никак сегодня не пойму,
Мой план, возможно, в чём-то и хреновый,
Но сколько я готовился к нему!
Волков бояться – дома на диване
Сидеть и пиво «Балтика» хлестать,
И точно уж на яхте в океане
Сквозь шторм не плыть и в космос не летать!
А это он, я чувствую, ребята,
Вот там мы развернёмся наконец,
А кто не хочет – режь себе в салаты
Кружочками солёный огурец!»
«Постой, не кипятись, остынь немного! –
Уже построже надо было с ним, –
Заманский, цыц! У нас одна дорога,
Но мы на ней замёрзнуть не хотим,
Как тот ямщик, что в песне. Не дождутся
Лентяи, что умеют лишь свистеть
Вослед идущим. Лёня, хватит дуться,
Про ямщика бы хором лучше спеть.
Ну, что, погнали, – вдумчиво, тихонько,
Давай, братишка, помни, не тупи,
Что люди замерзают, слышишь, Лёнька,
Когда они одни в глухой степи.
Мы за тобой пойдем в жару и в стужу,
В любой огонь, но всё-таки сперва
Нам надо знать, что ты с мозгами дружишь,
Что у тебя в порядке голова.
В одном ты прав: пора менять орбиту,
Но космос тоже разный, ты пойми –
Мерзавцы, негодяи, паразиты
Там часто притворяются людьми.
Да, надавать им хочется по шеям.
Козлы – кругом, и жалко, нету слов,
Что мы в высоких сферах не умеем
Уменьшить концентрацию козлов!»
-10-
Лёнька внял, что нисколько не странно,
Пару дней посвятил сбору данных,
Чем проект может быть заменён –
Тот, что он самолично надыбал,
Даже что-то нам вроде «спасибо»
Хоть со скрипом, но выразил он.
«Все согласны, что знание – сила.
Знаю! Братцы, ура! Осенило! –
Это Димка запел соловьём, –
В стороне от колхозных угодий,
Где я жил, есть какой-то заводик,
Вот давайте с него и начнём.
Раз уж Лёнька на дело решился
И рублями нормально разжился,
То чего там, пора стартовать,
Я историю слышал такую –
Там народ без зарплаты кукует
И хозяев готов разорвать.
Металлурги какие-то вроде
До сих пор там чего-то возводят,
Выплавляют незнамо чего.
Печи есть – не буржуйки, конечно,
То есть мрак не такой уж кромешный,
Так чего ж не развеять его?»
И Лёнька наш, от радости зажмурясь,
Как золотой червонец, просиял:
«Ну, слава тебе, Господи, проснулись,
Я предлагаю тост за россиян,
Способных покорять любые горы,
Талантливых, весёлых, молодых,
За нас, ребята, к чёрту разговоры!
Даёшь дела! Один остался штрих –
Нам нужен, чтобы знать, как карта ляжет,
Научный консультант, авторитет,
Который в плане мозга нам подскажет,
Готовы мы к победе или нет.
Страна у нас большая, есть такие,
Мы лучшего отыщем, одного –
Уж если мы идём в металлургию,
В которой мы не смыслим ничего».
Мы смахиваем в чём-то на баранов.
Прошло три дня. Мы лучшего нашли.
Друзья, знакомьтесь: Валентин Губанов,
Он нам поможет свет найти вдали.
А, может, тьму иль что-нибудь похлеще,
Такое, что господь не приведи, –
Агломератчик, доменщик, литейщик,
Он объяснит, чего там впереди.
Заманский, Сашка, Димка, все ребята,
Топ-менеджеры, десять пар ушей,
Мы слушаем Губанова. Он краток
Он знает всё в профессии своей.
Ему за шестьдесят. Он гибкий, ловкий,
И взглядом тренированным своим
Я видел всё, как есть: на стометровке
Едва ли мы угонимся за ним.
Он быстро описал и очень ясно,
Без всяких стилистических красот,
Что не такой уж он и распрекрасный
Тот самый путь, что манит нас и ждёт.
Он сказал нам: друзья, я про вас уже слышал немало,
Только надо понять: как бы ни были вы хороши,
Вам нельзя забывать одного: есть душа у металла,
Дай вам Бог, чтоб она стала частью и вашей души.
Здесь экзотика если и есть, то предельно простая –
Колдовством это чьим-то считай или даром богов, –
У металла душа, я пожил, я давно это знаю,
Изначально чиста, как ручей среди горных снегов.
Если чистый родник превратился в гнилое болото,
Если нету души, всё вокруг рассыпается в прах,
Потому и не счесть по России заводов-банкротов –
Закопчёных гигантов на глиняных рыхлых ногах.
Там, где мутью подёрнуты главные мысли и цели,
Там, где совесть в сердцах в тишине и тепле сладко спит,
И где люди понять ничего никогда не сумели,
Строем в ногу уныло бредущих – металл не простит.
Вы ходить научились, как надо, а, значит, не в ногу,
Ни болотных чертей не бояться, ни грозных богов,
И осилить её, эту вашу крутую дорогу,
Шансы, в принципе, есть с вашим качеством мышц и мозгов.
Лёня, ваш командир, может всё рассчитать и расчислить,
Этот яростный ум, псих в беретке, сорви-голова!
А душа, уж поверьте, без ярости, силы и мысли,
Как на свалке в колхозе тот лом, холодна и мертва.
Да, я знаю про подвиги ваши, наслышан.
Леонид, извините за психа, но я ж не вчера
Всё про вас разузнал. Так держать! Пусть вас в книжке опишут.
В общем, парни, давайте, как в песне, всё выше и выше!
Ваше время пришло. Вы готовы. Стартуйте. Пора!
А ещё – мой постскриптум: завод – вот ваш храм и обитель.
Он живой. Он поможет, он многое сделает сам,
Если вы его вправду поднять из развалин хотите,
А не просто карманы набить и пойти по домам.
Ну что ж, другие дни у нас настали,
Завод поставлен во главу угла,
Мы целый месяц акции скупали,
Там долгая история была.
За них наш босс платил легко и щедро
И грыз гранит науки по ночам,
Врезаясь, словно бур в земные недра,
В таблицы по градирням и печам.
Да-да, одной такой конкретной ночью
Заманский, злой и буйный, словно лев,
Учебник разорвал зубами в клочья,
От формулы какой-то охренев.
А утром он в соседний околоток,
Как конь уже, несётся во всю прыть –
Структуру кристаллических решёток
С Губановым на пару обсудить.
Ещё одну обгрызанную книгу
Он положил Губанову на стол:
«Не бьётся, чёрт возьми, хоть стой, хоть прыгай,
Одно с другим, чего я тут прочёл!
Я скоро буду бонусы за вредность
Давать себе, простому мужичку,
Поскольку переменная валентность
Мне постоянно бьёт по мозжечку!»
Смешались в кучу сдвинутые ложки,
И от окна со светлой стороны
Следы укусов были на обложке
Особенно отчётливо видны.
«Долой печаль, друзья мои, учитесь,
И мы расправим крылья и взлетим!
Спокойней, Леонид, не горячитесь! –
Сказал ему Губанов Валентин, –
Ей-Богу, невеликая загадка –
Всех этих странных чисел перепляс,
Должно быть, там случилась опечатка,
Так сильно опечалившая вас!»
Он оценил при этом Леонида:
У Лёньки отложилось в голове
Отличие оксида от карбида.
Он был один такой во всей Москве.
-11-
Я добавлю своими словами:
Поразъехались люди с мозгами,
Кто бы двигал науку вперёд
Здесь, у нас. Но случилось иначе –
Усвистел, улетел за удачей
Мой любимый советский народ.
Хорошо хоть, не весь. Ну и ладно,
Что моих земляков беспощадно
Век, подлец, разбросал, как дрова.
Эх, пропали друзья, потерялись!
Но Губанов и Лёнька остались.
Это значит, Россия жива.
Валентин на Заманского глянул,
Что с рассветом нежданно нагрянул,
И сказал сам себе: «Будет толк
Из колючего этого парня,
Что прослушал урок благодарно
И над книжкой в углу приумолк.
Он ещё ему дал на дорогу
Стопку книг, мол, поймёшь понемногу
Всё, как есть, про себя самого.
А потом пошутил: «Больше ходу!
Шаг ровней! Пятилетку – в три года!»
«В месяц», – Лёнька поправил его.
Пять лет на металлурга в ВУЗе учат.
У Лёньки было ровно тридцать дней,
Чтоб лучше стать – умней, сильней и круче,
И он вперёд погнал своих коней!
Точней, коня. Он сам себя пришпорил
И мне велел команду создавать,
Надёжный коллектив, который вскоре
В боях победы будет добывать.
Что ж, бизнес – это гонка. Кто быстрее,
Тому и покорится пьедестал.
В бою, в борьбе, шалея и зверея,
В призёры я обычно попадал.
А тут – металлургия, производство,
Какой он, этот спорт, поди пойми,
Да никакого нету даже сходства
У тех, кто в нём, с обычными людьми.
Там всяческих полно своих законов,
И я их только начал постигать,
Но мне приказ – команду чемпионов
Вот так вот с ходу взять да и создать.
Эх, были, помню, классные ребята,
И на чужбине каждый запропал!
Я по знакомству сам для них когда-то
В один конец билеты покупал.
Ну где искать спецов и управленцев –
Отважных, сильных, умных, молодых,
Чтоб никаких там вредных заусенцев
В мозгах и душах не было у них?
Хоть жили мы тогда порою худо,
И наш доход был – жалкие гроши,
Зато на всех углах, везде и всюду,
Плясали мы и пели от души.
И вот я по родной столице нашей
Хожу, разинув рот, как идиот,
Найти хочу полезных персонажей
Как раз из тех, кто пляшет и поёт.
-12-
Странноватый подход, понимаю,
Но не выжил ещё из ума я,
А по-своему где-то и прав:
Кто поёт? Кто не сдался, не спился,
Нам бы точно такой пригодился,
Кто живёт, даже всё потеряв.
…Над перроном, над Курским вокзалом
Ветер взвыл, будто душу кинжалом
Полоснул, и лихой гармонист
С ним вступил в перекличку на равных,
И на рельсы пикирует плавно
Одинокий осиновый лист.
И под эту мелодию пляшет,
Будто землю подошвами пашет,
Парень в кепке, сшибая рубли –
Бьёт, колотит вовсю, что есть мочи,
Каблуками в асфальт, будто хочет
Достучаться до сердца земли!
Только музыка смолкла едва лишь,
Я спросил его: «Кто вы, товарищ,
Что явились на этот перрон
Под гармошку плясать до упада?
Инженер по котлам? – то, что надо,
Вот аванс, вот вам мой телефон».
Я парень шустрый, грамотный, речистый,
Мне придала удача новых сил,
И в тот же самый день саксофониста
Я на работу к Лёньке пригласил.
Вообще ему другая тема ближе,
Он знает теплотехнику, он наш,
А саксофон освоил, чтобы выжить,
А не впадать в беспамятство и блажь.
От царства нот – забавных финтифлюшек –
Дистанция не так уж велика
До королевства фланцевых заглушек,
И он её пройдёт наверняка.
Вот так я и нашёл за две недели
Для наших целей двадцать пять персон.
Они решили быть со мною в деле
И позабыть печаль, тоску и сон.
Им заработок нужен до зарезу,
Их обморок ещё не обволок,
Как ржавчина бесхозное железо,
Их не согнула жизнь в бараний рог.
Я им давал авансовую ссуду,
Они, я знал, как с удочки лещи,
Соскакивать по-тихому не будут,
Мол, деньги взял и всё – ищи-свищи!
Такая вот невиданная штука.
Не зря столица пляшет и поёт.
Москва, Москва, как много в твоих звуках
И в тех, кто эти звуки создаёт!
Никто аванс в итоге не зажилил
При том, что он не так уж был и мал.
Вот так мы в девяностые и жили –
На улице искали персонал!
Час «икс» настал. Вперёд – к деньгам, к успеху!
Сомнения долой из головы!
На трудовую вахту надо ехать
За триста вёрст на север от Москвы.
-13-
Мы с утра ровно в пять стартанули.
Кто хотел, за знакомство глотнули.
Два автобуса нас повезли.
Лёнька там по цехам уже лазил,
Был на месте, налаживал связи,
Бушевал от столицы вдали.
Мы узнали его, но не сразу –
Он встречал нас, весёлый, чумазый,
Он махнул : «Эй, здоро́во, Москва!»
Под свистящим и воющим ветром
Он нам речь произнёс: «Мой совет вам –
Поскорей засучить рукава!»
Катька – та, что у Сашки супруга,
Как зайчиха, легко и упруго
Начала от восторга скакать,
«Я теперь – теребит она Саню, –
Исторической личностью стану,
Нам с тобой целину поднимать!
Если так хорошо присмотреться,
Что нас ждёт? Знаю, что: праздник сердца
Всем холодным ветрам вопреки.
Я заметною стану фигурой,
А кто раньше дразнил меня дурой,
Вот они-то и есть дураки!»
Поддерживаю. Катька эти годы
Училась, как безумная, всему,
Что надо для подобного захода,
Поскольку мы готовились к нему.
Мы столько раз про это говорили,
Как мы пойдём работать на завод,
Что даже ей на пробу поручили
Освоить управленческий учёт.
Она трех репетиторов имела,
Чтоб лучше математику учить –
Старалась, так как очень не хотела
Любимого супруга огорчить.
И вышло ведь, нормально получилось, –
