Сергей Владимирович Киреев
Леонид Заманский: человек без страха
И никогда не вышел из него!»
Друзья Димона Лёньку подкололи:
Ты старший, типа, маршал, генерал,
Возьми его хоть как, хоть даром, что ли,
Убитый этот, брошенный металл!
Давай, решай, и – с Богом, поднатужась,
Хоть и учили нас, что нет Его.
Вокруг, пока он жив, железный ужас,
Не будет никогда и ничего.
Ну, что ж, у Лёни принцип: делать дело!
Желательно, со всеми и везде.
Ну вот и здесь душа его запела:
«Кому платить? – спросил их Лёня, – где?
Там вроде бы какая-то контора
Вблизи холма». «Хорош, – ему в ответ, –
Там раньше человек сидел, который
Был всем нам враг. Его там больше нет.
Он по одной всегда и той же схеме
Строчил доносы. Больше не строчит.
Их не читал никто. Другое время.
И он тогда скончался. Суицид».
-15-
Лёня с ходу туда и нагрянул,
Сквозь окошки разбитые глянул:
«Ну и где тут приём платежей?»
Он нормальный пацан, понятийный,
Только всё заросло паутиной
В этом доме из двух этажей.
Зябко. Пусто. Темно. Нету власти.
Лишь крыльцо, словно челюсть из пасти,
Из поломанной стенки торчит.
«Эй! Ау!» Никого. Видно, где-то
Человек тот, глава сельсовета,
На том свете доносы строчит.
«Ладно, что ж, не хотите, не надо, –
Лёня горькую выдал тираду, –
Что и денег тут даже не дашь
Никакому начальнику в лапу,
Это раньше он, может, и хапал,
Но спалился и вышел в тираж!»
Ветер волком голодным виляет
В чистом поле. «Плевать, не влияет
Это всё на житьё и бытьё,
Что веду я – сказал себе Лёня, –
Пусть в атаку, вперёд меня гонит
Развесёлое войско моё».
Ну, войско – это я и друг наш Коля,
И парни, что души не чают в нём,
В Заманском. И пришлось нам поневоле
Грузить потом в машины этот лом –
Через неделю, после, оклемавшись,
От ярких впечатлений, а пока,
Мы, минимально, наскоро проспавшись,
И снова остаканившись слегка,
По ходу дела всё же распрощались –
Мы Колю в лапы к Нинке повезли –
К жене его. Мы за полночь примчались.
И мы там с Лёнькой тоже огребли!
Да, это так – когда спасаешь друга,
Заранее готовься ко всему –
Взволнованная строгая супруга
Не даст из вас пощады никому!
Теперь скажу насчёт металлолома:
Мы десять дней его в грузовиках
Возили, завалив его соломой,
Чтоб к нам менты не лезли на постах.
Куда, мол, что везём-то, где грузили?
А мы в ответ: «Протухший урожай!
Делиться надо, знаем, проходили,
Но чем – соломой?» «Ладно, проезжай!»
И Сашка, наш шофёр, толковый парень,
Потом на целый год про всё забыл –
Шаманил в арендованном ангаре,
Запчасти эти гиблые чинил.
-16-
Мы, как лоцманом, Лёнькой ведомы,
Промплощадку для нашего лома
С подъездными путями нашли.
Год прошёл. Мы стоим, морщим рожи:
А ведь как-то пора его всё же
Превращать потихоньку в рубли!
Вяло всё в этой теме, убого.
Сашка наш нашаманил немного –
Там три тыщи вся прибыль была,
Да и та вскоре стала трухою, –
Может, дело оно неплохое,
Но инфляция всё сожрала!
Мы стратегию долго искали, –
Ничего ты в разбитом бокале
Не найдёшь никогда и нигде.
А бокал был разбит, то есть бизнес
Рухнул, сдох, и уже собрались нас
Кредиторы мудохать в суде.
Уйма, тьма, как бычков на асфальте,
Министерств по стране. «А давайте
С филиалами их флиртовать», –
Лёня кинул одну из идей нам,
И уже мы заводам литейным
Стали оптом наш лом продавать.
А вышло как? Племяш большого чина
Нам намекнул – холёный жирный кот,
Влиятельный такой седой мужчина,
Что он деньгами взяток не берёт.
Мы с ним вели беседу в филиале –
В таком, куда пойди ещё зайди,
Но с Лёнькой нас везде тогда пускали,
И то ли ещё будет впереди!
Так вот о взятках – пьёшь обычно виски,
За рюмкой шутишь с важными людьми,
И разговор у вас, как мыло, склизкий,
Как мыльная верёвка, чёрт возьми!
Как будто ты идёшь, а под ногами –
Капканы, ямы, минные поля, –
Сказал не так – и всё, уже ты в яме,
Уже вокруг горящая земля!
Эх, не люблю я братцы, это дело,
И, в общем-то, обычно не давал,
Тут не одна башка у них слетела,
Серьёзный, непростой тут филиал.
И вдруг тебе с неведомым подтекстом
Туманным тайным смыслом точат плешь,
Пирог с таким слоёным сложным тестом
Суют как будто в зубы – на, мол, ешь!
В моём уме – дедукция, анализ,
Про то, что наш тандем во что-то влип.
Короче, мы слегка подрастерялись –
И я, и Лёнька, но не этот тип!
Как будто поэтические строки
Читает он: «Такой вот мой каприз»,
Мол, не беру, и всё, и – руки в боки,
И смотрит так с улыбкой сверху вниз.
-17-
Дело было весною, в апреле;
Мы, признаться, слегка охерели:
Это что у него – реактив?
Обострение как бы такое?
«Нет, ребята, ни то, ни другое», –
Он сказал, по рюмахе налив.
Он подкопы какие-то роет:
«Я прошу к вам на фирму устроить
Дочку шурина свёкра снохи.
Вся столица Заманского знает,
Что таланты у вас набирают –
К свету, к звёздам идти от сохи.
Тридцать лет уже ей, кличут Катей.
Ваше дело – побольше понятий
Под завязку в неё напихать.
Выпускница престижного ВУЗа,
Недотёпа, лентяйка, обуза,
Пусть уже привыкает пахать!
Так берёте?» «Берём». «Классно, круто.
И коньяк, что мы в эту минуту
С вами пьём, обретёт новый вкус, –
Мы сперва обнулим для начала
Все проблемы со сбытом металла –
Я с литейками сам созвонюсь».
Она через неделю к нам явилась
И всех подряд сумела распугать –
У двери возле нас остановилась,
И – прямо в лоб: «Интим не предлагать!»
Она волну с порога сразу гонит:
«Мне не нужна пустая болтовня!
Заманского хочу увидеть Лёню,
Чтоб он прособеседовал меня!»
Он здесь. Он посадил её на место,
Откуда ей потом быстрей уйти,
И попросил любезно в виде теста
В квадрат любую цифру возвести:
«Одиннадцать, к примеру. Вас устроит?»
Она ему: «Нормально. Не вопрос!
Вам даже беспокоиться не стоит.
Я подойду к заданию всерьёз.
Тут, даже если конченный баран ты,
Несложно это всё обосновать.
А что, бывают разве варианты?
Ведь это же почти как пятью пять!
Меня ни разу так не проверяли.
Какой-нибудь балбес вам скажет: «Сто!»
Но мы-то с вами разум не теряли.
Конечно, сто одиннадцать. А что?»
И стон надрывный из груди у Лёни
По офису прошёл взрывной волной,
И даже программист наш Коля Пронин
Под стол залез от страха за стеной.
Она глазами Лёньку так и ела,
Крутила пальцем локон у виска.
Он заорал, аж пыль с портьер слетела:
«Найдите этой дуре мужика!»
-18-
«Ой, – запела она вроде пташки, –
У меня аж по шее мурашки,
Как Вы линию гнёте свою,
Все преграды на свете сметая, –
Быстрый, резкий, я тоже такая!!»
И взревел уже Лёня: «Убью!»
Я сумел за неё заступиться.
Моё слово – как острая спица:
«Лёнь, кончай уже девок чморить!
Может, разум у них и не очень
На трёхзначные числа заточен,
Но не всем же Эйнштейнами быть!
Как-то мы с этой Катей суровы.
«Адаптация» – верное слово, –
Пусть пока что с простого начнёт –
На компьютере в игры играет,
Или с кактусов пыль вытирает,
Или пол в кабинете метёт».
Как ни странно, она согласилась
И не очень-то даже бесилась.
День, другой, и её не узнать –
Не особо уже и дурила,
Но зачем-то всегда говорила,
Что интим ей нельзя предлагать.
Что ж, неплохое, в общем-то, начало.
Ухватистый и цепкий, как бульдог,
Тот мужичок седой из филиала
И правда нам с заводами помог.
Такие просто так не точат лясы.
Был подан кому надо тайный знак.
Мы про́дали заводам все запасы
Кривых и страшных наших железяк.
И снова куча денег в обороте,
И мы на кураже, без лишних слов,
Купили ровно тех, кто нас банкротил
При помощи наездов и судов.
Наверно, там у них печаль на рыле.
Они нам в ощущеньях не даны.
Мы даже дядьке этому звонили:
«Мы точно ничего вам не должны?»
Не зря оно тогда пошло в охотку
То ключевое наше рандеву, –
Опять, короче, выправилась лодка,
Ну, в смысле, фирма снова на плаву.
Мы новые подходы применили,
Чтоб кризис платежей не поиметь, –
Я никелем платил за алюминий
И кобальт покупал в обмен на медь.
Да тот же лом – нормальная валюта,
Хоть и рубли никто не отменял,
Но с ними новый кризис нас окутал,
Накрыл, как смог. Нам нужен был металл.
Мы слышали порой: «А вот и…-р вам!
Мы спим. Нас нет». Страна была пьяна.
Тогда, весною, в девяносто первом,
Нам всем уже маячила хана.
-19-
Все зарплаты посыпались разом;
То реформы по нам, то указы
Били в лоб, как из пушки картечь!
Увернулся, словчил – значит, выиграл.
Кто всё это из памяти вырвал –
Молодец. Надо нервы беречь.
Всё дымилось – надежда и вера,
Как на спичке шипящая сера,
Да и детям уже, наконец,
Из заглавий газетных и рубрик
О Союзе советских республик
Было ясно, что он не жилец.
Вот и яблочный спас, вот и август.
Наш весёлый азарт, нашу наглость
В суматохе событий и дел
Колесом норовят переехать, –
Та ещё накатила потеха –
Путч, как поезд, уже подоспел.
«Всех посадят, и с песнями, строем,
Под таким ли, сяким ли конвоем
Где кому коротать свои дни,
И прозрачен расклад, и понятен, –
Думал я, – никаких белых пятен –
Это мы, а вот это они».
Тот август был весёлым и ужасным,
Я помню утро путча: в небесах
Тихонько трепыхался месяц ясный,
Как яркая заколка в волосах.
И он же стал скукоженной креветкой,
Которую те самые, «они»,
Под коньячок могли бы, под конфетку
Сожрать со всей Россией в эти дни.
Хреновая была у «них» бригада –
Ни разума, ни сердца, ни лица.
У «них» не вышло. Мы на баррикадах
Плечом к плечу стояли до конца.
А в первый день, когда всё закрутилось,
Они закрыли главный банк страны, –
И всё, что на счетах там находилось,
Захапать были, сволочи, должны.
Там рота автоматчиков стояла.
Казалось, шансов нет. Привет. Ку-ку!
Но Лёня – к ним: «Зовите генерала!
Заманский. От Смирнова. По звонку».
«Зачем, какая цель?» «Да за деньгами!
Снимать их кому надо, чёрт возьми!
Согласно поступившей телеграмме!
Потом-то их поди ещё сними!»
Какой такой Смирнов, он сам не понял.
Он брякнул наобум – придумка, блажь!
Сработало. «Туда, – сказали Лёне, –
По лестнице, с торца, второй этаж».
И три мешка рублей единым разом
Ему дала, глотая димедрол,
Завкассой – тётка с выпученным глазом:
«Ну что ж, бери, коль ты сюда прошёл!»
-20-
Это с виду лишь дело простое.
Их в то утро таких двое, трое
Было бравых отважных парней,
Кто приехал спасать капиталы,
В три секунды которых не стало –
Мы без них, как кусты без корней.
Ноль на счёте – плохая примета.
Это факт, что возможности нету
Плодоносить такому кусту –
Время срежет его, перепашет.
Слава Богу, особенность наша –
То, что Лёнька всегда на посту!
Вот и банк его принял центральный,
Так что с нашим кустом всё нормально,
Он как цвёл, так и дальше цветёт,
В смысле бизнес здоров и не помер –
Всё путём, если лидер на стрёме
И на дело без страха идёт.
А у тех, кто расстался с деньгами,
Всё пошло кувырком, вверх ногами,
Долго были их плачи слышны,
А потом мы однажды проснулись,
И вообще чуть едва не свихнулись:
Больше нету советской страны!
Представь себе, читатель, на минуту,
Что некий мамонт – крепок, полон сил,
Шагает по привычному маршруту,
Который он себе определил.
Идёт вот так в пургу, и в снег, и в ливень,
Поплёвывает, я, мол, всех главней!
Об эвкалипт, об ёлку точит бивень,
Лягушек топчет, ящериц и змей.
Я крикнул бы ему: «Эй, ты, потише!
Ответишь! Все записаны ходы!»
Но толку что? Большие нас не слышат,
Жуют свой корм, и всё им до звезды.
Наш СССР – вот он тот самый мамонт,
Шагал себе, месил песок и грязь, –
Земля разверзлась. Грохнулся фундамент.
Другая жизнь повсюду началась –
Сплошные турбулентные потоки.
У министерств, считай, предельный крен,
Их валит в штопор злобный и жестокий,
Разящий насмерть ветер перемен.
По филиалам шторм десятибалльный
Прошёлся там, где тишь была и гладь,
Их новая ментура досконально
Под микроскопом стала изучать.
Наш контактёр остался не при деле,
Уже он за Уралом срок мотал.
Мы без него крутились, как умели,
Рубли – труха. Нам нужен был металл.
Россия отходила от наркоза,
От спячки, что в калач её согнул.
И тут Димон, тот самый, из колхоза,
С оказией в наш офис завернул.
Сначала мы по стопке: «Как? Чего ты?»
Он принял десять штук их в аккурат
И попросился к Лёньке на работу.
И был без разговоров сразу взят.
И скромно так поведал, без зазнайства:
«Я смог преодолеть упадок сил.
Системный кризис сельского хозяйства
Мне всё-таки мозги не своротил!
-21-
Этот год, что прошёл, был тяжёлым.
Мой бюджет был малюсеньким, квёлым,
Я его до нуля сократил,
Даже про́пил пиджак и пальтишко,
Но приехал в один городишко
И с Фортуной роман закрутил.
Мой земляк там, директор завода,
Ловко рулит последних два года,
Что тут скажешь? реально силён! –
Зайцев, бывший советский партиец, –
Все дружки у него поплатились
За былые грехи, но не он.
Есть объёмы. И медь он, и никель
Продаёт. Нынче цены на пике.
Но потом ещё больше взлетят.
Ехать надо». «Ну, что ж, поезжайте, –
Нам Заманский сказал, – порешайте
Все вопросы, и сразу назад!»
Прилетели. Пурга – снег и ветер.
Вот уже мы в его кабинете.
Он не глядя кивнул: можно сесть
…Он зевал и чесал свою ногу,
Мы ему: «Купим дорого, много.
Платим сразу. Наличные есть».
Я знал от Димки: он умом не блещет,
Но всех нюансов не предугадал,
Тут сюр пошёл такой – ещё похлеще,
Что я тогда в колхозе наблюдал.
Нас этот Зайцев нехотя дослушал,
Потом минуты три чего-то ждал,
И, кажется, прочистил даже уши.
А после встал и вышел. И пропал.
Ну, мало ли куда отходят люди,
Прошло уже почти что полчаса,
Но нет его. «Сегодня и не будет», –
Какие-то раздались голоса.
У нас уже душа дымилась в теле,
Несладко ей там было, в том дыму,
Нас местные снабженцы пожалели,
Случайно заглянувшие к нему.
От них мы и узнали по секрету:
Традиция такая, много лет –
Что, если он поймёт: отката нету,
То просто покидает кабинет.
Как? Просто молча? встал вот так и вышел?
Ни слова никому не говоря?
Ну, да, мол, из ума-то я не выжил –
Базарить с дилетантами зазря!
Читатель, пей за нас, за бизнесменов,
За Лёнькиных весёлых дружбанов,
А не за этих вот олигофренов,
Зажравшихся и жадных кабанов!
Люби её, Россию молодую,
И, если ты стоишь, то лучше сядь.
Я с этих строк тебе рекомендую
Особенно внимательно читать.
-22-
Мы вернулись ни с чем, рассказали,
Как там было оно, все детали, –
Лёнька белый, как скатерть, как мел,
Нам по рюмке с усмешкою налил
И кофейником в шкаф засандалил –
Верный признак, что он озверел!
Он до завтра уже не остынет.
Он сказал: «Предлагаю отныне
Болт с резьбой на торговлю забить!»
И в его непростой подноготной
Этот пункт ключевой, поворотный
Никогда мне уже не забыть!
Он глазами сверлил наши лица:
«Сколько можно вот так вот крутиться?
Надо глубже, ребята, копать,
Мы покажем, кто в доме хозяин,
Мы стратегию в корне меняем:
Я заводы хочу покупать!
Хватит к ним на поклоны мотаться,
Ждать, терпеть, психовать и метаться.
Тушим свет. Задуваем свечу.
Все заводики эти, коптилки,
Время к чёрту сметёт, как опилки, –
Это я быть заводом хочу!
Я слышал много раз, что время лечит,
Но в нас какой-то гвоздь как будто вбит,
И по итогам нашей личной встречи
Товарищ Зайцев нами не забыт.
Он номер первый – вот его награда –
В секретном списке. Он теперь у нас
Персона под названием нон-грата,
Сказать по-русски – просто пидарас!
Диагноз это, хобби ли, призванье,
Ему чего? Живёт и будет жить.
…Заманский нас позвал на совещанье
Рабочие вопросы обсудить.
Он пробежался быстренько по смете
Ремонтных в нашем офисе работ
И заявил: «А вот теперь о смерти,
А также и о жизни речь пойдёт».
Своею специфической повесткой
Он даже нас немного удивил.
«Да сколько же ворья в стране советской,
Да лично сам бы всех передавил!
Ну как таких назвать? – кричал он, – суки!
Иначе их никак не назовёшь,
Способных вытворять такие штуки,
Да только тлен в душе от этих рож!
И мы в своей торговой ипостаси –
Словечко вдруг ввернул он, как шуруп, –
Вообще никто в безликой этой массе,
И бизнес наш – почти ходячий труп!
Мы всё по кругу бегаем, как пони,
И всё плывём, плывём, как рыба в сеть.
Заводы – это жизнь, – сказал нам Лёня, –
А вот товарищ Зайцев – это смерть!
-23-
Я о смерть не желаю мараться,
Да и вам не советую, братцы, –
Вот она, моя красная нить,
Аж мозги от неё цепенеют, –
Мертвецы ничего не умеют,
Только хапнуть и брюхо набить,
И беситься с похмелья и с жиру.
Хоть там ранги у них и ранжиры,
Но по сути – сплошное родство.
Все равны – и последний, и первый –
Там внутри лишь могильные черви.
Гниль одна. Больше нет ничего.
Что сказать вам? Ребята, живите!»
И один наш чувствительный зритель,
Коля Пронин, умнейший пацан,
Методично в кладовке нажрался,
Потому что опять испугался.
Я сказал: «Плохо кончишь, Колян!
От стакана, к примеру, осколок
Отгрызёшь, и знакомый нарколог
Сочинит про тебя некролог,
Мол, такой-то тогда-то родился,
Честно жил, честно пил, и допился.
Догулялся. И в этом итог».
Но хватит уж про эту безнадёгу,
А то я буду выть, как волк во тьме.
Читатель, помнишь нашу недотрогу,
Что может числа складывать в уме?
Вот говорят, что нет огня без дыма,
Но Катька вся сама горит в огне!
Подальше ей от всякого интима
Мы кабинет нашли на стороне.
У Катьки никакой в кармане фиги
И в голове сплошная чепуха,
Но мы её в кирпичный старый флигель
Отправили подальше от греха.
На выселки, к далёкому ангару,
Где Сашка, наш невидимый герой,
С Андрюхою, дружком своим, на пару
Ремонтом сложным занят день-деньской.
Он сразу же какую-то ириску
Ей подарил, мол, жуй и уходи,
Не до тебя. Но вспыхнувшую искру
Он где-то ощутил в своей груди.
От флигеля до Сашки метров сорок,
Всё рядом. И она ему в обед
Картошку начала носить и творог,
А после даже суп и винегрет.
Не то, чтобы уж прима-балерина,
Да так она себя и не вела,
Но всё же эта наша Катерина
Довольно симпатичная была.
У Сашки, и мне это не приснилось,
Глядевшего на Катькин внешний вид,
Сетчатка глаза даже изменилась –
Болела, а теперь вот не болит.
-24-
Он в нирване какой-то, истоме
Плыл как будто уже, в полудрёме,
А куда, для чего, не поймёшь.
Раньше этого с ним не бывало,
Чтоб любовь с головой накрывала.
Я вздыхал: что сказать, молодёжь!
Всё же Сашка – технарь высшей марки.
Он с приятелем принял по чарке,
Черканул на листке пару схем,
И, собрав кой-какие детали,
Монорельс изготовил из стали,
Сам сначала не зная, зачем.
«Саш, чего это, как бы, такое?» –
Катька тонкой взмахнула рукою.
Он сказал: «Как чего? Агрегат!
Чтоб в окошко твоё на тележке
Пастилу присылать и орешки,
Чай в пакетиках, мёд, мармелад!»
«Сань, скажи, а записочки будут,
Чтоб ложить их везде и повсюду?
Только крупные буквы пиши!
Я пылать буду вся, словно печка,
Только ты там ещё и сердечко
И стрелу нарисуй для души!»
К ним Лёнька заглянул, предполагая
Прикинуть с Сашкой месячный навар:
«Санёк, а что за рельса здесь такая
Соединяет флигель и ангар?»
И Сашка разъяснил без лишней позы:
«Да тут вполне понятные дела:
Гостинцы буду Катьке слать, мимозы,
Чтоб у неё романтика была!»
И Лёня подсказал: «Уж если пламя
Большой любви пошло в тебе гореть,
Возьми и сам с шампанским и цветами
По монорельсу к Катьке и приедь!
Девчата уважают это дело,
Когда рутинный вроде бы процесс
Им душу сверх обычного предела
До облаков возносит, до небес!
Не надо никаких там «сюси-пуси!»
И прочей этой сладкой размазни,
Вперёд, и с песней! Господи Исусе, –
Скажи ему, – спаси и сохрани!
Один изъян у этих революций –
Он в том, что, как бы ни был ты хорош,
Ты можешь так с тележки звездануться,
Что и костей потом не соберёшь!
Держи, Санёк, сцепленье с монорельсом,
Через окно въезжая прямо в рай!
Короче, на хорошее надейся,
Но сам, как говорится, не плошай!
Поскольку так катаются нечасто,
И ты вообще-то нужен нам живой,
Давай застелим мягким пенопластом
Рельеф под этим рельсом, под тобой!»
-25-
«Ну уж нет, никаких пенопластов, –
Саня крикнул, – прорвёмся, и баста!
А насчёт революций ты прав:
Ветер в харю погоды не портит,
Буду сам стартовать!» «Сила – в спорте!», –
Он добавил, меня увидав.
«Да, Серёг, у меня все резоны
Здесь, у нас, на отшибе промзоны
Сольный выход исполнить на «пять»,
На заброшенном этом гектаре,
А тебя попрошу на гитаре
Скрипачу моему подыграть.
Или двум, как пойдёт, есть ребята!»
«Сань, конечно, всегда, для тебя-то!
Я специально возьму ре-мажор!
Я его изучал три недели,
Даже девки вибрацию в теле
Ощущают под мой перебор!».
Он три дня колдовал над тележкой,
И Андрюха, приятель, с усмешкой,
Говорил: «Молодец, что не вплавь!
Что готовишься к важному шагу,
Ты ещё реактивную тягу,
Хвостовой обтекатель поставь!
Дружочка подколоть так между прочим
Мы очень даже любим, стар и мал.
Санёк на гайке был сосредоточен,
И я его прекрасно понимал.
Мне раньше это было всё знакомо, –
К подруге, что меня устала ждать,
С водонапорной башни в стог соломы
Я прыгал с целью смелость показать.
Не то, чтоб я совсем уж промахнулся,
Нет, это значит факты искажать.
И не сказать, что после я рехнулся,
Но явно хуже стал соображать.
Да, Саня прав, что должен быть проверен
Любой мельчайший пунктик и пустяк.
Мне целый стог соломки был подстелен,
И то чего-то там пошло не так.
Но скоро старт, однако. Тут на шару
На дурака попробуй проскочи!
Мы встали по бокам – и я с гитарой,
И нанятые Сашкой скрипачи.
Душа у Сашки прыгала и пела,
И поллитровка вовремя нашлась,
И вот уже тележка заскрипела
И под уклон, под горку понеслась!
И он в итоге выполнил задачу!
Он в Катькин флигель въехал сквозь окно,
Он там все стёкла ей порасхерачил
И парочку плафонов заодно.
Она как раз за спицами сидела,
Вязала там чего-то для него.
Осколок ей вонзился прямо в тело
В районе лба. Но это ничего.
-26-
Вот и первая Сашкина фаза:
Сашка лоб ей лекарством намазал
И, застенчиво глядя в окно,
Он на стул поудобней уселся:
«Разрешите Вам руку и сердце,
И интим предложить заодно!»
И она его к стенке прижала,
Так, что стенка сперва задрожала,
А потом уж и весь кабинет,
И Санёк растерялся немного:
Кать, скажи мне скорей, ради Бога,
Это «да» или всё-таки «нет»?
Но в ответ лишь набор междометий,
Ладно б там «сю-сю-сю» в том ответе,
Там скорей как бы так «бу-бу-бу»,
И Санёк не вполне понимает,
То ли это его обнимают,
То ли мстят за осколок во лбу!
А вот ты́ как считаешь, читатель,
Есть у Сашки надежда? И, кстати,
Твой вердикт – солидарен ты с ним?
Ведь вошёл-то он к ней не в калитку,
Да и факт существует навскидку,
Что она отрицает интим!
Когда б я мог Некрасовым родиться
В далекие года, в другие дни,
Я б написал, что рожь или пшеница
Узнали, как поладили они.
(«Знает только ночь глубокая,
Как поладили они,
Расступись, ты, рожь высокая,
Тайну свято сохрани!»
Н.Некрасов, «Коробейники»)
Я так не напишу. Перезагружен
В мечтах своих и мыслях наш народ,
Любовь теперь не тайна, и к тому же
Пшеница на промзоне не растёт.
А что растёт? Да ничего конкретно,
Какая-то невнятная полынь,
Её тут даже толком не заметно,
Сплошной пустырь, читатель, ты прикинь.
Но есть на белом свете грамотеи,
Что могут свет пролить на молодых,
На ихние забавы и затеи,
На то, как там дела пошли у них!
Известный пролетарский теоретик,
Скончавшийся вожак народных масс,
Во флигеле висел там на портрете –
По виду Энгельс, или даже Маркс.
В связи с таким сюжетным поворотом
Он знает, типа, зорко, мол, гляжу,
Насколько далеко у них зашло там, –
Но он не скажет вам. А я скажу.
Зашло туда, откуда нету ходу,
В субботу свадьба – самое оно!
Мы Катькину глубинную природу
И Сашкину узнали заодно.
Мгновенно, без раздумий, с ходу, с лёту
Делить они решили хлеб и кров,
Не просто абы как, а по расчёту,
И весь расчёт их – только на любовь!
-27-
Мы в субботу засыпали лужи.
И столы у ангара снаружи
В виде клина, точней, буквой «Л»
Укрепили надёжно и прочно.
«Л» – намёк такой ясный и точный
На любовь. Так жених захотел.
Мы окинули взором поляну.
Лёнька хочет попристальней глянуть
На окрестные ямы и рвы,
На убитый промышленный комплекс,
Где растёт, в три погибели сгорбясь,
Что-то серое, вроде травы.
Да, пейзаж, прямо скажем, не очень –
Трансформатор побит, раскурочен.
Корпуса – как пустые гробы.
Тускло, страшно, повеситься впору.
Мужики на бревне у забора
Нас увидев, наморщили лбы:
«Эй, вы кто?» «Мы Серёга и Лёнька».
«Ну и хрен с вами». Молча, тихонько
Чистый спирт они ставят на пень,
Нас не видят, мол, мы-то при деле,
Но не вы. А потом вдруг запели
Вот такую вот жуткую хрень:
«Нет ничего. Всё сгорело дотла.
Жизнь нас загрызла, к чертям сожрала.
Наши дела – это наши дела.
Ваши дела – это ваши дела.
Ночь на дворе, словно конь вороной.
Эй, человек, проходи стороной –
Берегом, лесом, тропинкой лесной.
Или удавим тебя под сосной.
Ветер визжит, как тупая пила.
Пусто. Темно. Ни двора, ни кола.
Ваши дела – это ваши дела.
Наши дела – это наши дела.
Чёрные птицы над лесом летят.
Все нас забыли и знать не хотят.
Скука и страх – как стальные тиски.
Речки изгиб – словно вывих руки.
Стелется, стелется снег над рекой.
Тучи ползут, как стада на убой.
Ветер ломает сухую траву.
Крест над могилою. Кости во рву.
Лодка плывёт. Ни руля, ни весла.
Что в ней, не ведаем – брёвна, тела?
Нам всё равно – это ваши дела.
Наши дела – это наши дела.
Свет или сумерки, стужа, жара,
Вольные, пришлые, прочь со двора!
Ваша игра – это ваша игра.
Наша игра – это наша игра,
Чёрная яма, канава, дыра…»
О чём слова? Про вечную усталость,
Что, как овец послушных, нас пасёт?
У Лёни что-то с чем-то не срасталось,
Уж больно скучно, просто это всё.
Простор звенел прозрачный, поднебесный,
Сухая с неба сыпалась листва.
«Ребята, я послушал вашу песню,
Какие-то в ней странные слова.
Я про дела когда всё это слышу,
Что вы поёте, тошно прямо мне,
Реально, я скажу вам, сносит крышу,
Что всё вот так у нас в родной стране.
Едва ли этот мир во всём прекрасен.
Я никогда его не излечу,
Но, что он мёртв, я в корне не согласен.
Друзья, я по другому спеть хочу:
Ваши дела – это наши дела,
Наши дела – это ваши дела.
Если ты скажешь, что это не так,
Значит, долдон ты и полный …к
Если ты рожу во тьму отвернул,
И на крылечке спокойно уснул,
И не желаешь вокруг ничего
Видеть и знать, лишь себя одного,
Если чужой ты в родной стороне,
Значит, …к ты вдвойне и втройне.
Трудно таких, невозможно лечить,
Смерть их, как семечки, будет лущить.
Если мы все по щелям расползлись,
Смерть улыбнётся: «Ура! зашибись!
Всех вас пощёлкаю, всех разорву,
Вытопчу с корнем, как в поле траву».
Солнечный луч, как стальная игла,
Нас из любого достанет угла.
Эй, кто живой там, цепляйся за луч!
И до небес, до заснеженных круч
Лезь по нему, не сдавайся, держись,
С небом и ветром, с мечтой подружись!
Чтоб нам поврозь не пропасть без следа,
Крикни своим: «Эй, ребята, сюда!»
Солнце взойдёт, и рассеется мгла,
Эй, человек,вылезай из угла!
Ваши дела – это наши дела,
Наши дела – это ваши дела!
Сможем, сумеем взлететь, воспарить,
Если друг с другом начнём говорить,
И никогда не умрём от тоски,
Если не полные мы …ки.
Всем нам, ребята, усвоить пора:
В мире нормальных людей до …
Ваша игра – это наша игра,
Наша игра – это ваша игра.
«Вот так-то, он сказал, – оно вернее, –
Пошли на свадьбу к Сашке!» «Что ж, пойдём!»
«А кто из нас тут порет ахинею,
Оставим все вопросы на потом».
«Вообще ты интересно рассуждаешь, –
Они сказали Лёньке, – молодец!
А то одна сплошная ерунда лишь
В мозгах у нас сидит, что всем конец.
Нам в голову когда-то приходило,
О чём ты пел, но, как оно пришло,
Так и ушло. А всё потом, что было,
Какой-то снежной мутью замело».
«А как вас звать, и что вы у забора
Забыли в этих драных лопухах?»
«Да грохнулась шарашкина контора,
Где нас носили раньше на руках».
Зубило и Кувалда – наши клички.
Здесь цех стоял. Его не возродить.
Вот мы сюда и ходим по привычке,
Поскольку больше некуда ходить».
И Лёнька их немного раззадорил:
«Тут разных дел поистине не счесть!
А есть у вас набор спиральных свёрел?»
И получил ответ: «Конечно, есть!»
«Ну вот тогда идите и сверлите!»
«А где? Чего?» «Спокойствие, друзья!
Санёк покажет. Он для вас и зритель,
И он же самый строгий ваш судья!
Да, он жених, он новую спецовку
Уже надел на праздничный манер,
Но он смекалку вашу и сноровку
Проверит, да ещё и глазомер!»
-28-
Сашка сразу их, с ходу – за шкирку!
