Сергей Владимирович Киреев
Леонид Заманский: человек без страха
Полировку, пригонку, притирку –
Посмотрел, как у них это всё
Получается – быстро ли, ловко, –
Плоскостная разметка, рихтовка,
И уже им ручищи трясёт!
«Молодцы, вижу сам, получилось!
Ну, а то, что контора накрылась,
И начальники ваши козлы,
То и ладно, плевать, – он сказал им,-
Мы берём вас. Заказов навалом.
И давайте уже за столы!»
Он глядел в их спокойные лица:
«Вот и есть мне к кому обратиться
По вопросу крепёжных винтов,
По износу кондукторных втулок –
Это им вроде лёгких прогулок,
Каждый с ходу ответить готов».
«Фрезеровщики – вот кто ещё мы
Нам давно это дело знакомо!»
Саня рад был, конечно, за них,
Но уже был немного рассержен,
Услыхав про конический стержень:
«Мне на свадьбу пора! Я жених!»
«Я шляпу с неохотой, но снимаю, –
Признался не без ревности Санёк, –
Отлично эти парни понимают
Горизонтально-фрезерный станок».
Мы за столами долго пили-ели,
Роняли даже морды в сельдерей,
А после покататься захотели
На Сашкиной тележке, кто быстрей –
И вся команда наша молодая,
И сторож с палкой, старый аксакал, –
Нам Лёня, из двустволки старт давая,
Секундомером время засекал.
Уже от перегрузок рельс погнулся
И сложности с балансом начались,
И кто-то невезучий звезданулся
В какие-то колючки сверху вниз!
Я подсказать хочу на всякий случай,
Нельзя скрывать такое от ребят,
Что я и был тот самый невезучий,
Но показал отличный результат!
Народ вокруг всё больше расходился,
«Салют хочу!» – Санёк пошёл вразнос,
Вот тут-то мне мой ствол и пригодился,
Который я зачем-то брал в колхоз.
Да, если уж висит ружьё на стенке,
Должно оно когда-нибудь пальнуть!
Но я, согласно ленинской оценке,
Как жить, как быть, особый выбрал путь.
Вопрос другой: чего в итоге вышло,
Куда нас эта тропка привела.
А так он прав по сути: нету смысла
Валить кого попало из ствола.
Наш праздник – в состоянии салюта,
Вот, значит, для чего я ствол купил!
И я пальнул, и это было круто,
Я всю обойму в небо разрядил!
-29-
И ментура на шум прибежала:
«Кто стрелял?» Да никто! Ты сначала
Штопор в пробке сумей закрепить!
Я ведь тоже парнишка не промах.
Мы нашли с ними общих знакомых
И за них тоже начали пить.
Танцы, скрипки, – концерт вроде бала.
Тридцать пять человек нас гуляло –
Сослуживцев, друзей и коллег, –
Перепуталось всё капитально,
Кто там пьёт за кого. «И нормально!» –
Мне какой-то сказал человек.
Я гляжу – это ж родственник Катькин,
Тот, седой, что-то там вроде дядьки.
«Ну и ну! Ты ведь вроде сидишь!»
Он смеётся: «Ребята, привет вам,
Жизнь хотела меня встречным ветром
Сбить с пути, завалить – вот ей шиш!
Холодок лишь один по загривку.
Я отпущен сюда на побывку,
Чтоб торжественно Катьку женить.
Да, потратился, жизнь стоит денег,
Но зато теперь с вами со всеми
Можно новый проект замутить!»
Да мы его тогда и замутили,
Сейчас неважно, где там что чего
Мы сообща потом наворотили,
А важно, что мы встретили его.
Заманский с ним грядущие поставки
Успел вполне детально обсудить.
В Москву из-за Урала для затравки
Вагоны с лесом стали приходить.
И лозоходец наш, что бани строил,
(Читатель, ты такого не забыл?)
Их общее число не то утроил,
Не то и вовсе удесятерил.
Ах, эта свадьба! – вот они, истоки
Всего, что с нами будет в свой черёд.
Он снится до сих пор мне, тот жестокий,
Прекрасный девяносто первый год!
Вот так без остановки наш Заманский,
Пока мы ели в кляре карасей
И друг на друга брызгали шампанским,
Крутил свою лихую карусель.
Без славословий всяких, песнопений
Скажу вам по-простому, как поэт:
То, что Заманский Лёня – это гений,
Тут даже спорить смысла как-то нет.
В любой науке гениев в избытке
Порой им даже премии дают.
Учёный люд, нахрапистый и прыткий,
Сожрал на этом деле соли пуд.
Один, к примеру, пялится на солнце,
На всяческие звёзды в телескоп,
Другой придумал цезий или стронций,
Которого хлебнул – и сразу в гроб.
Снаряд какой-то чертит третий некто,
Чтоб только поточнее долбануть
В различные секретные объекты, –
Куда ни плюнь – одна сплошная муть.
А Лёня вот Заманский, сколько помню,
Всегда живых людей заместо звёзд
Конкретно открывал. И я наполню
Бокал за Лёньку, хоть он и не прост.
Он потрясал своей мохнатой лапой,
Когда дела не шли: «Урою всех!»
Я не скажу, что было как в гестапо,
Но без услад особых и утех –
Сю-сю-мусю там, вздохи под луною,
Из-под бровей лукавый женский взор –
Всё это проходило стороною,
Мы этого не видели в упор.
Мы сутками пахали, днём и ночью,
Какое, к чёрту, там «сю-сю-мусю»!
В деталях помню, трепетно, точь-в-точь я
Доподлинно картину эту всю.
-30-
За деньгами, хитёр и неистов,
Участковый, пожарник ли, пристав,
Как бы ни было хлопотно им,
К нам спешили совать своё рыло.
Каждый раз их явление было,
Как нашествие галлов на Рим.
Звон в башке у нас вместо медалей:
Нам гранаты в окошко кидали,
Ночью, правда. Охрана спала.
Ей за это, конечно, влетело, –
Разобраться на месте, в чём дело,
В силу пьянства она не могла.
Мы в тот год из-за вечных баталий
Колизеем свой офис прозвали –
Нам играть приходилось с огнём.
Мы сражались на этой арене.
Мы от страха не гнули колени.
И сейчас, в наши дни, их не гнём.
Вряд ли скажешь, что мы супермены,
Но с разбега бетонные стены
Чётко, слаженно сносим башкой.
Мы живём – не горим и не тонем.
И вообще – если б не было Лёни,
То Россия была бы другой.
…Писателей известных вереница
Проела нам всю плешь. Я мог бы им
С героями помочь определиться,
Но обо мне потом поговорим
Герои умных книг – сплошная лажа.
Нет, есть один нормальный – Колобок!
Я всех литературных персонажей
Ещё со школы знаю назубок.
Скажи, читатель, кем работал Чацкий?
Онегин – вот чего он делать мог?
Какие-то одни сплошные цацки:
Вино, балы, на тыкве котелок…
И Гамлет, да и те, кто с ним сражались,
Горячие такие господа,
Не очень-то на службе появлялись,
Сказать точнее, просто никогда.
А будь он бригадиром на разливке,
Где цепи, мульды, огненный металл,
То груз своих сомнений на загривке
Не так бы, может, остро ощущал.
Да, быть или не быть – вопрос серьёзный,
Тут не решишь так просто с кондачка!
А ты вот лучше дай, пока не поздно,
Под зад себе хорошего пинка
И в цех иди, там мастер наваляет –
Полезно, если нервы не в дугу.
Работа положительно влияет
На кровообращение в мозгу.
Что значит «Быть»? – на ум одно приходит:
Не только регулярно есть и пить,
А, например, работать на заводе,
А не работать – значит и не быть.
-31-
Вот Заманский – отличный работник,
У него каждый праздник – субботник,
И выходит, что он поглавней
Всех Базаровых,Чацких и прочих, –
Он пахал и пахал дни и ночи,
За него, мой читатель, и пей!
Все они неплохие ребята,
Мне Печорин вообще вроде брата,
Так что я против них ничего
Да и против других не имею,
Но держу, как героя, в уме я
Только Лёньку, его одного.
Он был лучшим из всех, если кратко,
Он себя отдавал без остатка
Нам – своим регулярным войскам.
Если с кем-то беда приключалась,
Вся команда на выручку мчалась –
Ой, какой же там был трам-тарарам!
Ой, судьба, ой, ты, сволочь слепая!
Из застенков ребят выкупая,
Я поил кого надо до дна.
Что ж, я помню их, наши истоки,
Потому и пишу эти строки
Про великие те времена.
Я знаю, будут спрашивать порою:
«Твой ближний круг с пристрастием воспет,
А что же, отрицательных героев
В твоей поэме вовсе, что ли, нет?»
Ну почему? Да те же понятые,
Избравшие особый в жизни путь, –
Что пялили глаза свои пустые
На обыске: чего б тут хапануть?
Они тогда сигнала только ждали –
Подкинуть, не подкинуть Лёньке ствол?
Они его в клозете потеряли,
И Лёнька от судьбы своей ушёл.
Там срок ему светил совсем весёлый,
Но он тогда Чапаева включил,
И мясорубка Лёньку не смолола,
А придала вдобавок новых сил.
Ещё «герой» – маньяк из сельсовета,
Которого когда-то знал Колян,
Что вроде даже с неба, с того света
Строчил доносы на односельчан.
Товарищ Зайцев тот же, для примера,
Что бизнес весь в итоге пр…л,
За что потом совет акционеров
Едва ему башку не оторвал!
Конечно, все они большие суки,
Собрать их вместе – чистый карнавал!
Но кой-кого Заманский на поруки
Готов был брать и многих даже брал.
Забыл сказать: майор тот очумелый,
Что Лёньку личной свите напоказ
На обыске чморил по беспределу,
Теперь складами ведает у нас.
Он вспоминает прошлое нередко,
Уже не задирает больше нос,
А, самое-то главное, беретку
Ту самую, пропавшую, принёс!
Вот, значит, совесть – это не химера,
И не такой уж гад ты и злодей,
Пока в тебе жива простая вера:
Нельзя беретки п…ть у людей!
-32-
Мне мозги подозренье мутило –
То, что он стопроцентный мудила,
Но потом я свой взгляд поменял,
Всё же не был похож он на лоха,
С накладными справлялся неплохо,
В крепеже стеллажей понимал.
Он однажды сказал мне с тоскою:
«Ты прости, было время такое, –
Всех сажали, ты помнишь – дурдом!»
Он, как гусь, угодил к нам в духовку,
Что ж, такая она, перековка
Добросовестным честным трудом!
«Он тебе нахлобучку и встряску, –
Мы давали майору подсказку, –
Обеспечит, но ты не робей!
Труд есть жизнь. Если честно мы пашем,
То уже нам и дьявол не страшен,
И вообще никакой лиходей!
И уже не мигнёт из-за штор нам
Та, с косой, или кто он там, в чёрном,
Тот безумный больной дровосек».
Мне ясны были эти расчёты –
В том, что кровью, ну, в смысле работой
Много мог искупить человек.
Я раньше был до Лёньки голым, босым,
Простым весёлым парнем молодым,
И первым замом стал по всем вопросам,
Чтоб вкалывать на пару вместе с ним.
Конец восьмидесятых – наше время,
Начало девяностых, а потом
Сложнее стало жить, и не со всеми
Готов сидеть я за одним столом.
Не с каждым я здороваюсь при встрече,
Иных уж нет, как говорил поэт.
Но есть и те, кто рядом, недалече,
Кого бы я не видел тыщу лет,
Кто мне теперь противен до изжоги.
Немало я на свете повидал.
От суммы всё зависело у многих,
Продал он душу или не продал.
Один звонил, который Лёньку кинул:
«Друзья, догадки ваши неверны,
Что я урод и полная скотина,
А просто бабки были мне нужны».
В своих попытках друг мой не ленился
Любого переделать подлеца,
И я прощать у Лёньки научился,
Но, честно говоря, не до конца.
Он многих в баню гнал: «Вперёд, ребята!»
Там некий тип их веником хлестал,
Который лозоходцем был когда-то,
А после человеком всё же стал!
Мне трудно иногда не выражаться:
Там были, кто попарился, поддал,
А через день, не в силах удержаться,
На бабки Лёньку запросто кидал.
-33-
Я бы памятник Лёньке поставил,
Чтобы каждый хлебало раззявил
Хоть на миг, стороной проходя:
«Это ктой-то такой новомодный?»
Что ж, узнают, пускай не сегодня,
А немного потом погодя.
Я не скульптор, не злитесь, ребята,
Я обычный простой литератор –
Как бы с Пушкиным так наравне,
Может, даже чуть-чуть послабее,
Но в итоговой личной судьбе я,
Если честно, уверен вполне.
Я пишу, как умею, стараюсь,
Жилы рву, не сдаюсь, упираюсь,
Я под стать скоро буду ему,
Так как жив, и творю, и не ною,
Как другие порой. И ещё я
За оставшийся срок поднажму.
А вот скульптором быть – как-то это
Не моё. Даже глины-то нету
У меня, чтобы Лёньку лепить.
Так что памятник мой – эта книга.
В ней простая, пожалуй, интрига –
Жить, работать, гулять! Не тупить!
Со статуями сложно всё, ей-Богу,
У земляков бывает скорый суд:
Сначала молотком отколят ногу,
А после морду краской обольют.
И только, распрощавшись с юным пылом,
На склоне дней когда-нибудь, потом,
Задумаются: кем вообще-то был он,
Кого мы били в ногу молотком?
В мозгу у земляков какой-то мутный,
Густой и вязкий плещется кисель,
Ну кто поймёт нерукотворный труд мой,
Событий и героев карусель!
Поймут. Не сомневаюсь.Так ли, этак,
Нам Лёня шлёт из прошлого привет.
Летят, летят года, как листья с веток,
Горит, горит огонь его и свет.
Тот свет души, пронзающий потёмки,
Тот яркий луч, что спать нам не давал,
Скользил, плясал, шептал, прямой и ломкий:
«Держитесь, братцы, чёрт бы вас побрал!
Упал – вставай, и только зубы стисни,
Иди и знай: свои не подведут!»
И мы держались, вместе шли по жизни,
А те, кто вместе, те всегда дойдут.
Я знаю: ничего не исчезает.
Всё остаётся с нами навсегда.
И пусть нас время треплет и терзает,
И пусть за дверью прячется беда.
И я особой тайны не открою:
Товарища и друга моего
Уместно номинировать в герои.
Вот я и номинирую его.
-34-
Знаю, спросит дотошный читатель:
«Лирик ты или нет? вот и кстати
Чем-то новым меня удиви,
Расскажи, не стесняйся, чего ты –
Как у Лёньки по ходу работы
Разрешались вопросы любви?
В нас всегда и везде, в зной и в холод,
К симпатичному женскому полу
Страсть жужжит, словно жук: жу-жу-жу!
Рвёт нам сердце на мелкие части,
Только Лёнька, выходит, бесстрастен?
Скажешь, так что ли?» Нет, не скажу!
Он свои изобрёл наработки,
Разговор был простой и короткий –
Встанет так вот у края стола:
«Гутен морген, мадам, знаешь, кто ты?»
«Знаю: символ разумной работы!» –
Это мантра такая была.
«Ты там модное что-то надела?
Вот и делай полезное дело», –
Лёнька в лоб им любил говорить,
Даже в ухо чего-то пошепчет
Или руку сожмёт чуть покрепче,
Чтоб работой потом завалить.
Чего другого, кроме этой ручки,
Он вряд ли так уж сильно позволял.
Про эти штучки-дрючки-закорючки
Не знаю, братцы, свечку не держал.
Но я тогда у Лёньки научился
Удваивать для бабы фронт работ.
Когда инстинкт у женщины включился,
Она тебя на части разорвёт.
Но, если ты сумеешь увернуться
От встречных заморочек и обид,
Лишь стоит ей к работе прикоснуться,
Она у ней вся с ходу закипит.
И, чтоб глаза у бабы не потухли,
Мизинцем прикоснись к её серьге,
И стрижку похвали у ней, и туфли
На каждой по отдельности ноге!
Примерно как в космическом полёте,
Заставь её от радости дрожать!
Чтоб бабу мотивировать к работе,
Ты должен эту бабу уважать!
Я как-то подошёл к одной на пробу,
К бухгалтерше, и прямо ей сказал:
«Не то, что б вы теперь моя зазноба,
И даже не бесспорный идеал, –
Баланс-то вы бухгалтерский готовьте,
Считайте ваши чёртовы рубли,
Но вы подбором пуговиц на кофте
С ума меня практически свели!»
Она сперва как будто впала в ступор,
Проверила углы в районе штор
И полчаса рассеянно и тупо
В мерцающий глядела монитор,
Потом очнулась, хлопнула в ладоши:
Впервые, мол, смогли так удивить!
…Она потом пахала, словно лошадь,
И я не мог её остановить!
Недавно тут с ребятами как раз мы
Узнали от знакомого врача,
Что в мозге невротические спазмы
У баб порой бывают сгоряча.
И чем ногой об землю просто топнуть,
Поплакать тихо в тёмном уголке,
Ей моментально хочется утопнуть
В холодной Волге-матушке реке!
Что надо бабе? Вот чего ей надо –
Идти в рабочий дружный коллектив!
Вот он и есть утеха и услада,
Что пресечёт тяжёлый нервный срыв.
Захочет, скажем, Галька или Машка
Навеки с этим миром связь порвать,
Что всё, мол, я увядшая ромашка,
Мне смысла больше нет существовать,
Что верить и мечтать – смешно и дико,
И вся любовь – один сплошной обман
Ответ: «А не п..ди-ка ты гвоздика!» –
Ей тут же, моментально будет дан.
И ей, ввиду её душевной боли,
Во цвете лет покинуть этот мир
Элементарно мастер не позволит,
Её верёвкой свяжет бригадир.
Но тут и перебарщивать опасно,
Ведь ласку-то никто не отменял!
Я лично знал спецов высококлассных,
Но в их когорту так и не попал.
При этом хоть какой ты спец великий,
Нельзя тот миг прохлопать и проспать,
Когда её синдром на самом пике –
Вот тут и надо бабу поддержать!
-35-
Так какой из всего главный вывод?
Ну, скажи мне, читатель, а ты вот
Как-то понял, к чему я клоню?
То, что с бабой нельзя напрямую –
Вот к чему откровенно клоню я, –
Чтоб не сохла она на корню!
Пусть, к примеру, она тебе скажет:
Три плюс два – это семь, или даже
Утверждает, что шесть – это пять!
Улыбнись, и спокойно, без шума,
Да, скажи, я и сам так подумал,
Просто первым стеснялся сказать!
Я уже, оставаясь за Лёньку,
Баб сверх плана грузил потихоньку.
И платил им, конечно, сполна.
Ну а что? Сил у них безгранично,
Ты лишь ей намекни самолично,
Что на свете всех краше она.
Бухгалтерия наша, банкирши,
Плюс вдобавок и те, кто поширше,
Я имею в виду поварих,
Все стонали, но лямку тянули,
До земли позвоночники гнули,
Я лишь только дивился на них,
Но при этом следил, мониторил,
Чтоб в азарте своём и задоре
Голубые не гасли глаза,
Перед общей унылой рутиной,
Чтобы не было как с Катериной
У Островского в драме «Гроза».
Друзья, я объективным с вами буду
(Я умный, хоть не Гегель и не Кант):
Все бабы – самоцветы, изумруды,
А Катька наша – чистый бриллиант,
Не на истлевшем рубище заплата,
А драгоценный камень на кольце.
Литературовед и литератор,
Я выступаю здесь в одном лице.
Я сам себя хвалю. Ясны причины –
Что тоже, как Островский, дал дрозда –
Вот так вот взял, и образ Катерины
Создал в литературе на года.
Я про века хотел сказать сначала,
Поскольку глубоко привык копать,
Но мне во сне гадалка нагадала,
Что человек разучится читать,
Что очень скоро полчища дебилов
По всей земле колоннами пройдут,
И, если жизнь кого-то не добила,
Они его достанут и добьют –
Зубами будут рвать любую книгу,
С тобой и мной, читатель, заодно.
Зачем? Да так. А ты, хоть плачь, хоть прыгай,
Башкой лети в ближайшее окно.
Но я же сам себя и критикую,
Что к лирике немного поостыл,
Что я другую бабу никакую
В роман свой почему-то не впустил.
Да, тут уже роман, по ходу, начат,
Одних героев сколько набралось!
Я их не контролирую, а, значит, –
Роман и есть. Дай Бог, чтоб всё сошлось.
-36-
А чего не сойтись? Всё сойдётя.
Правда, есть одно «но»: всё сорвётся,
Если буквы забудет народ,
И тогда уж конец моей Музе,
Смерть, хана. Я без всяких иллюзий
Отдаю себе в этом отчёт.
Но пока ещё этого нету,
Люди ходят по белому свету,
Знаки, вывески могут читать,
Понимают, где лево, где право,
Север, юг… Мне задача по нраву –
В этом деле от них не отстать.
Лёнька спорил мудрёно и мрачно –
Он ошибочно и однозначно
Интеллект возводил в абсолют,
Я считаю, что зря. Всё сложнее –
Даже карту читать не умея,
Люди к новым вершинам идут –
Не всегда, но бывает такое,
Вот и Катька – в порядке, в покое,
Кем угодно её назови,
И без всякого устного счёта
Пребывает в режиме полёта
По просторам великой любви.
Такая получается картина:
Она примером стала для коллег,
А это значит, наша Катерина –
Общественно-полезный человек!
И, кстати, я сказать хочу о главном:
Она как раз вот в лютую грозу
На фрезерном станке совсем недавно
Освоила фасонную фрезу.
Чего это – фреза? – читатель спросит,
Мол, знать хочу, мол, мне не всё равно!
Я в этом помогу ему вопросе
И сам себя проверю заодно.
При оптимальной правильной заточке
Ей в этом мире, братцы, нет цены,
А мы, чтоб не пропасть поодиночке,
Не только взяться за руки должны,
А знать ещё, чего нам ими делать,
Ну, взялись, разовзялись, и чего?
Чтоб наше братство враз не поредело,
Аттестовать неплохо бы его.
Учи, мой друг, таблицу умноженья,
И слишком сильно не переживай,
Когда в мозгу возникнет напряженье,
Что ты по рельсам едешь, как трамвай,
А вот доехать никуда не можешь.
Уже на части рвётся голова,
И ты скрипишь зубами, рвёшь одёжу:
Ну сколько это будет – семью два?
А шестью пять? А тридцать восемь в кубе?
Тут мне ребята скажут: «Парень, стоп!
Однажды ты на танцах в сельском клубе
За эти речи странные огрёб!»
Да, так и есть, друзья мои, подружки,
Фреза главней в сто раз, чем семью шесть.
И если ты наладил вывод стружки,
То что там быть, не быть, уже ты есть! –
Не ищущий поблажек и уловок,
Прошедший весь дремучий этот лес –
От поворотных фрезерных головок
До шпинделя – хоть с гильзой, а хоть без!
-37-
Что-то я разошёлся, ребята,
Будто ломом шурую, лопатой, –
Понимаю: пора тормознуть.
Про лихое и славное время
Мой рассказ не для всех. Эй, кто в теме!
Пей до дна и про нас не забудь!
Ну, а те, кто не в ней, что ж, бывает,
Жизнь с пути нас порою сбивает –
Вроде яркие светят огни –
Там, вдали, поманили, и нету…
Мой читатель, ты как? С кем ты, где ты?
От меня, от стихов отдохни!
Намудрил тут по тексту слегка я, –
Круговерть небольшая такая –
Лом, запчасти, колёса в грязи,
Путч, заводы, какие-то бабы.
На короткое время хотя бы
Минимально мозги разгрузи.
В парк культуры какой-нибудь, что ли,
Загляни, там найдёшь поневоле
С флорой-фауной тесный контакт, –
Погляди на ползучего гада:
Что, ползёшь? Ну, ползи, тоже надо!.
…Всё. Конец первой части. Антракт.
