Сергей Николаевич Прокопьев
Купола в солнечном просторе
На это у меня своя диссертация
Когда я немощен, тогда силён
С Артёмом столкнулись на автовокзале.
– Какая встреча! – обрадовался он.
Мы крепко пожали друг другу руки.
Артём невысокий, плотный, лет сорока пяти, с живыми глазами. Густые тёмные волосы давно просились в парикмахерскую. Данное обстоятельство нисколько не заботило их хозяина.
– Можно звать Артёмом, – сказал он год назад при нашем знакомстве, – можно Артемием. В паспорте Артём, крещён Артемием. Всяко-разно будет правильно.
Артём прибыл на автовокзал с часовым запасом до отправления своего автобуса, я на планируемый рейс опоздал, следующий через полтора часа. Есть время побеседовать. Лето, мы идём в сквер. Артём закуривает.
– Пост же, – не могу я промолчать. – А ты куришь.
– Я и пива бутылочку могу выпить, – затягивается дымом Артём, – у меня на это своя диссертация. Батюшка Иоанн мне говорит: «Поступай в семинарию, в вашей захудалом селе никакой приезжий священник не выживет, из своих нужен. Иначе не дождётесь». – «Какой из меня батюшка, – говорю, – если курю». – «Бросишь. Церковь у вас есть. Ты мирским чином по воскресеньям служишь. Поучишься заочно в семинарии, владыка рукоположит». – «Курить, – объясняю, – может, и брошу, а детей кормить бросить не могу. Да не парнишки, четыре девчонки, пока ещё ничего, а вскоре всепогодными джинсами с ними не обойдёшься, а приход такую ораву не прокормит. И подработать в деревне негде». Батюшка Иоанн сам всё это знает. Ему в районном селе, которое раз в десять больше нашей деревни, не сладко приходится. Не унывает, пасеку держит. Мне говорит: «Помни слова апостола Павла: ”Когда я немощен, тогда силён”. Будешь служить Богу, он тебя не бросит».
Садимся с Артёмом в сквере на лавочку. Разгорается июльский день. На редкость для нынешнего невзрачного лета погожий. У Артёма и на времена года «своя диссертация». Считает, русский человек мечтает только о лете. «Каждая погода благодать» – это, на его взгляд, всего лишь фигура речи.
– Зима со снегом, лыжами, санями и коньками – отличное время, ничего не скажет, – отстаивает данное положение «диссертации», – Особенно, если жить в городской квартире. Если туалет на улице, печь по два раза на дню хошь не хошь, кочегарь, иначе дуба дашь, то запоёшь исключительно о летней благодати. Пусть даже лето, как нынешнее, – ни два, ни полтора, то чуть тепло, то ещё холоднее.
Лето в нынешнем году никак не разгонится. Начало июля, а настоящего тепла никак дождаться не можем.
– Зато грибы! – говорит Артём. – Нынче урожай – косой коси, бочками заготавливай на сзиму. Я добрый мешок белых насушил.
– А осень, – выставляю свои аргументы, – разве не благодать, шишки, орехи…
Тема тайги тоже присутствует в «диссертации» Артёма. Летом-осенью в поисках душевного равновесия, совершает броски в тайгу. Скажет жене: «Отпускай дня на три, иначе запью», – и вперёд. Заодно собирает ягоды, грибы… И шишковать любит.
– Сентябрь по большому счёту ещё не осень, – говорит Артём. – Нет, что ни говори, весь год мы все мечтаем о лете. В осеннюю грязь подгоняем – скорее бы снег покрыл эту серость, мороз сковал. Снег ляжет, в охотку на лыжах да санках покатаемся, Новый год встретим, Рождество отпразднуем, и уже о Вербном Воскресенье, Пасхе подумываем. После Пасхи подгоняем время к зелёной травке, листочках на берёзах, Троице, тёплой иртышской водичке, рыбалке… Одним словом, лучше нету тепла и лета!
На этом жизнеутверждающем возгласе Артём открывает сумку, достаёт книгу:
– Псалтирь в нашу церковь купил.
Ещё одна «диссертация» Артёма (как понял читатель, «диссертаций» у него много) – Псалтирь. Считает, благодаря Псалтири из тюрьмы вырвался.
Тюремные узы
Родился Артём в Казахстане первым сыном у отца. Брак у отца был второй, а сын первый. Папа имел «свою диссертацию» в вопросах семейной жизни – он и после второго брака не угомонился, наоборот, вошёл во вкус, за вторым случился третий и даже последовал четвёртый. У Артёма пять сестёр и два брата. Своим детям Артём говорит: «Я папка у вас не идеальный, зато каждый день в полном наличии, а у меня папка хороший, только я его раз в полгода видел, а то и реже. Являю собой безотцовщину при живом родителе. Лучше вам не знать подробности моего босоного детства и непутёвой юности».
Голова у Артема к наукам светлая, техникум после школы окончил, мастером поработал, однако, говоря дочерям о непутёвой юности, не кокетничал. Первый раз тюрьма замаячила в девятнадцать лет. Хорошо, отец в трудную минуту проявил родительскую заботу, помог сыну в армию уйти во избежание неба в клеточку. Однако Артём и в армии набедокурил. Повезло, командир не захотел раздувать дело, как-никак пятно на часть легло бы, Артёма комиссовали.
– Прихожу из армии, – предаётся историческим воспоминаниям Артём. – Союз развалился, в свободном Казахстане бедлам. Завод мой загнулся, работы нет. Что делать, как жизнь строить? Папа у меня телемастер великий. Работал в телеателье, преподавал в училище. Решил и я пойти по его стопам, освоить тонкости дела. Поехал к нему учиться. Тогда хороший телемастер без денег не сидел. Работы было полно, пока вездесущие китаёзы со своей аппаратурой не полезли на наш рынок. В детстве я серьёзно радиоделом занимался – приёмники друзьям ремонтировал, магнитофоны. Когда пошли видеомагнитофоны, сразу сообразил, дело прибыльное, начал покупать-продавать, фильмы записывать на продажу. До пяти видеомагнитофонов скапливалось дома. И вообще меня всё интересовало. Деньги не в кубышку складывал. Коллекционировал редкие монеты царских времён. Потом в краеведческий музей отдал, с руками и ногами взяли.
Артём ещё и путешественник. «По крови я бродяга», – характеризует себя. Эта «кровавая» черта характера в конечном итоге забросила из Казахстана в сибирскую тайгу. Задолго до этого, в четырнадцать лет, рванул в Индию. В газете «Труд» прочитал про «город рассвета», город всемирного братства – Ауровиль, где коммунизм процветает. Йогой люди свободно занимаются, медитацией. То есть, экзотика, недоступная советскому гражданину. «Перемкнуло меня, – рассказывает Артём, – хочу в этот город».
Поднакопил денег в рублях, поменял на валюту, получилась сумасшедшая сумма – два доллара. Решил, на первое время хватит, а там видно будет. Матери не стал ничего говорить ни про доллары, ни про «город рассвета». И правильно сделал, она тут же навела бы на желанный рассвет суровый закат. Развернул Артём географическую карту, проложил маршрут в направлении Бенгальского залива, на берегу коего стоит Ауровиль. Купил билет на поезд до Усть-Каменогорска. Доехал, дальше отправился автобусом в сторону Алтая, до городка под названием Зыряновск. Деньги к тому времени закончились. Этот факт не остановил Артёма, в рюкзаке лежала карта с маршрутом и компас, взял азимут на Китай и пошёл пешком. План был прост и железно логичен – миновать Китай, затем проскочить Пакистан, и вот она Индия с городом Ауровиль и пляжами Бенгальского залива.
Окунуться Артёму в том заливе не случилось, каких-то двести километров осталось до границы с Китаем, как на пути преградой в погонах вырос участковый:
– Ты куда?
Артём не стал раскрывать планы путешествия в пленительный Ауровиль. На случай подобной встречи имелась легенда – он направляется всего лишь на курорт «Рахмановские ключи». Был такой поблизости.
– Запрещённое есть? – спросил участковый.
Такое было. Кроме карты и компаса имел при себе Артём коноплю. Два пакетика, в одном три грамма, в другом четыре. Вместе – семь, а это уже статья. Надели на Артёма наручники. Что хорошо, участковый не ссыпал оба пакетика в один, не подвёл к уголовной статье. Однако дело в суровых органах под названием КГБ завели на паломника, шляющегося в приграничной зоне. И вообще удачно история завершилась, позже Артём столкнулся с таким же бродягой, который в подобной ситуации попал в подневольники, в рабы к местным баям, его отправили не в КГБ, а в горы овец пасти. За Артёмом приехала мать и забрала домой.
Дело в КГБ имело своё продолжение, не ограничилось скупой записью, сделанной в Зыряновске. Пару страничек добавил Артём, позвонив однажды в Англию на радиостанцию Би-би-си. Он любил слушать музыкальные передачи, в одной из них популярный тогда эмигрант Вилли Токарев пообещал пластинку прислать, тому, кто позвонит на радио. Артём пришёл на почту, заказал разговор… Тариф разговора с Англией – полтора рубля минута, минимально допустимая длительность беседы – три минуты. Сумма приличная, в то время виниловая пластинка гигант (кстати, их в коллекции Артёма было несколько сотен) стоила два с половиной рубля, однако Артём раскошелился, очень хотел иметь диск Токарева. Самое интересное, дозвонился до туманного Альбиона. А потом последовал вызов в КГБ. То комсомолец в районе государственной границы с коноплёй обретается, то в Англию на вражескую радиостанцию звонит. К чему бы это?
Мы сидим в сквере. Солнышко набирает дневную силу, утренний ветерок с Иртыша овевает лица.
– Нет, – снова обращается к положениям своей «диссертации» Артём, – я полностью согласен с песенным утверждением: «Дождь ли снег – любое время года надо благодарно принимать», – но лучше летней благодати нет ничего. Согласись?
Я соглашаюсь. На самом деле, именно в такой день, что разгорался под голубым сводом июльского неба, понимаешь ни с чем несравнимую прелесть лета. Сегодня буду купаться в Иртыше. У знакомого, к которому еду, дом на берегу, катер. Позагораем, поплаваем. Тело ощутит благостное состояние, которое можно назвать «утомлённый солнцем». После долгих часов проведённых на воде, возвращаешься домой усталый, переполненный летом. Артём начинает вкусно рассказывать, как на летних школьных каникулах по утренней прохладе торопился с удочками на Иртыш. Ловил рыбу, купался, и весь-то день напролёт проводил у воды. Артём младше меня на добрый десяток лет, его детство прошло в Казахстане, тогда как моё в Восточной Сибири, но мы ныряли в прохладу своих рек с одинаковыми призывами: «Раз-два-три-четыре-пять – капитан велел нырять». Или: «Раз-два-три – полетели комары!» Он с друзьями, как и я со своими, любил купаться в ливень. Река кипит под ударами падающих сверху потоков воды, сердце ликует от разбушевавшейся стихии.
– На берег выскочишь – холодно, а в воде благодать! Нет, что ни говори, лето – праздник жизни! – восторженно повторяет Артём.
Я возвращаю его к теме, которую поднял в начале разговора – путь в Россию.
– Покрутился после армии и начал подворовывать, – честно признаётся Артём. – Жить чем-то надо. Надеялся, буду заниматься телевизорами, видеомагнитофонами. У отца это хорошо получалось, у меня – нет. И время уже другое, в магазинах стало полно этого добра. Денег нет, работы нет. А я молодой мужчина. Дружки из разряда: с кем поведёшься – от того и наберёшься. Не гнушался и я чужое взять. Заповедь «не укради» праздновал. Да и не знал заповедей Моисея, а совесть, получается, с прорехами.
Был у Артёма дружок Лёха, по кличке Зубатый. Фамилия Зубакин, и зубы передние торчали вразнобой. Он подбил Артёма на квартирный грабёж. Наговорил, что хозяева сами не без греха, мутные, деньжат у них навалом. И момент самый фартовый – квартира пустая, хозяева свалили в Петропавловск, только не тот, что на Камчатке, а в Казахстане. Ключи, говорит Лёха, у него есть, замки ломать не надо. Тихонечко ночью зайдут, пока соседи спят-почивают, деньги возьмут. Всё будет, как в культовом кино «Бриллиантовая рука», без пыли и шума…
– Что-то меня смущало в его словах, – рассказывал Артём, – чувствовалось, темнит, не договаривает, да он всегда был скользкий, но я согласился. Позарился на лёгкие деньги. Только ни рубля, ни доллара, ни одного тенге не нашли… Зубатый под ванну с головой залазил, в бачке сливном искал, за газовой плитой. Во все баночки на кухне заглянул. Бельё перерыл. Я был зол на Лёху, да и на себя – послушался трепача. Квартира бедненько обставлена, чёрно-белый телевизор, «хорошими деньгами» и не пахло.
В результате взяли ведро сахара-песка, и две банки варенья. Не с пустыми же руками идти… Не удалось чаю попить с наворованным вареньем и кофе с награбленным сахаром. Взяли горе грабителей на пороге. Они в дверь, а милиция навстречу. Квартира была опечатанной. Лёха умолчал сей факт, Артёма он поставил этажом ниже, пока открывал дверь. Использовал подельника втёмную, оставил за кадром информацию: за две недели до их проникновения в квартиру, в ней произошло двойное убийство. Бабушка с дедушкой собирали несколько месяцев пожертвования на церковь. Сумму набрали приличную, хранили дома. Тогда банкам не доверяли. Зубатый пронюхал. У него были крутые дружки из России. Сам на лавочке перед домом сидел, а дружки пошли на дело… Они или обманули Лёху, или на самом деле что-то не получилось… Денег взяли немного. Какую-то мелочь дали Лёхе. Он решил сам поискать…
– Сотовых тогда не было, – посвятил в детали ограбления Артём, – нам нет бы перерезать телефонный провод у соседей. Легкомысленно подошли, и вели себя нагло. Лёхе в поиске денег диван отодвигал от стены, потом полез на антресоли и ящик уронил. Глухая ночь, а в опечатанной квартире кто-то шараборится. Бдительные соседи позвонили в милицию. С другой стороны хорошо, мне в конечном итоге не воровство классифицировали – попытку.
Артём не сказать, сильно перепугался, попав в СИЗО. Пусть ни разу не сидел в следственном изоляторе, ну да с милицией дело имел не один раз, и даже не два. Был спокоен – ну, что за кража сахар да варенье? Пустяк, мелкая бытовуха. А его обухом по голове – убийство. «Лучше сознаться по-хорошему, – сказал следователь на втором допросе». – «В чём сознаться?! Сахар, варенье хотели вынести, не отказываюсь». – «Простачка из себя не строй! Дуру не гони, не таких видали…»
– Когда отпустили, – рассказывает Артём, – я к хирургу обратился, это ещё в Казахстане, он спросил: «Часто били?» Не стал вдаваться в подробности, скромно сказал: «Прилетало». На что доктор приговор медицинский выдал: «Детей у тебя, даю девяносто процентов, не будет». Отчасти потому с ребёнком женщину в деревне взял, думал, своих не будет. Первые годы прав был доктор, а потом четыре девчонки родились. Умницы. Недостоин, если разобраться, но Бог сподобил. А в СИЗО жутко было. Убийство – это не ведро сахара. А годы девяностые, беспредельные, да ещё Казахстан. Страшно было. Следователь выбивал чистосердечное признание: «Это вы убили, кто же ещё? Ключи от квартиры были – были, на место убийства вернулись – вернулись… И ты мне будешь мозги парить вареньем вперемешку с сахаром?» У матери денег ни на взятки, ни на адвоката. Отцу не до меня, да и не было у него нужной суммы… Оставалось надеяться на Бога. Баптисты приносили в СИЗО Евангелие, Псалтирь. Я начал читал Псалтирь, понял – в моём тупике надо молить Бога о помощи, а Псалтирь – это молитвы. Не знал про девяностый псалом, про двадцать шестой. Читал подряд. Тогда не ведал, что Псалтирь сам Господь Бог Иисус Христос читал, Пресвятая Богородица, пророки. Интуитивно почувствовал – в псалмах глубина! Да что там почувствовал – Господь наставил.
Артём закуривает. Сигарету держит в кулаке. Смеётся:
– У деда была военная привычка, а у меня школьная да тюремная.
– У меня даже судимости нет, – продолжает Артём. – Два года назад узнал весь расклад. Поехал к игумену Феодору. Есть в области такой уникальный монах, старец. Напросился к нему в духовные чада. Живёт в деревне с братией, без электричества, при свечах служит. Говорит мне: «Ты курить брось». – «Батюшка, три дня не курю». – «Три дня мало, надо месяц. Поживи, помолись, тогда и причащу». А откуда мне месяц взять. «Батюшка, – взмолился, – меня с работы за прогулы вытурят, другой не найти в нашей деревне». Причастил. К отцу Феодору отовсюду едут. Встретил у него Игоря, мужчину моих лет из Павлодара. У нас с Игорем знакомых полным-полно оказалось. Тебя, говорит, в Павлодаре на тюрьме до сих пор вспоминают, как лихо сорвался. Убийц нашли через Лёху. Его в СИЗО раскрутили, он и рассказал. Те сразу после убийства в Россию смотались, а потом, на моё счастье, вернулись. Их повязали. Если бы не взяли, меня здесь не было. В оконцовке Лёхе два года дали, а мне сказали: «Обознались, убийц нашли». А знаешь, благодарен судьбе, что там побывал. Тюрьмы не так стал бояться и смерти. Страх и сомнения – козни рогатого. И где бы я Псалтирь читать начал. В моей жизни тогдашней не до псалмов было. В тюрьме от корки до корки тогда прошёл.
Сплав по Иртышу
Вышел Артём на свободу. Расклад такой, за плечами двадцать восемь лет жизни, которая едва не привела к серьёзному тюремному сроку… С женщинами тоже не сложилось. Было в разное время две симпатии, чувства к ним питал, да не сложилось, считает – по их вине, он честно и по любви, а у них другое в голове. Детей не было. Всё говорило Артёму, надо жизнь кардинально менять, в Казахстане она не складывается в красивую картину. Любви нет, работы нет – всё расплывчато. Артём обратили взор не в Индию, с её местами обетованными в Ауровиле, а в Россию. К русским надо русскому прибиваться. В СИЗО два дня сидел с парнем, тот бывал в монастырях, советовал в Тобольск, в Абалакский монастырь к старцу Зосиме съездить, с ним поговорить.
– Мечтаю к нему съездить, – говорит Артём. – Сразу не получилось, но хочу… Кстати, он к игумену Феодору приезжает…
В Ауровиль Артём отправился с двумя долларами в кармане, на дорогу в Россию не было ни копейки. Зато имелся отличный японский магнитофон, двухкассетаник «Сони». Фирменный аппарат. Сейчас в цифровой век это уже раритет – кассеты с плёнкой, а тогда классная машина. Артём продал магнитофон, на вырученные деньги на лодочной станции в Павлодаре купил старую железную лодку «Тюменку», столкнул её в воду и отправился в Россию. Не просто сел в поезд, пару раз чайку попил и вот он Омск, Артём выбрал кружной путь. Стояло лето, по его «диссертации» – лучшее время года. После тюрьмы как не подышать всей грудью воздухом свободы, покупаться вволю, загореть до черноты, подумать, отдавшись на волю течению могучей реки.
С собой взял молитвослов, икону Николая Чудотворца. На груди был крестик. Старинный крестик товарищ нашёл в степи на поле, копал с родителями картошку и наткнулся. В то время Артёму было шестнадцать, он коллекционировал царские монеты, да и вообще – его тянуло ко всему, что относилось к старине. Товарищ похвастался находкой. Артёму редкая вещица приглянулась, задался целью заиметь её. Крест был около пяти сантиметров. Распятие с изображением копья Лонгина, пронзившего Спасителя и трости, на которой подали Христу, когда висел на кресте, губку с уксусом. На обратной стороне начальные строчки из 67-го псалма: «Да воскреснет Бог…» Артём сторговался с товарищем. Мать давно агитировала креститься, а тут и повод появился, где нательный крест держать, как не на груди. Пошёл Артём в храм.
– В СИЗО потребовали крестик снять, – продолжает Артём повествование о своём житье-бытье. – Не так давно покаялся на исповеди, что послушался и снял. Мне сказали: крестик на верёвочке, а верёвочку нельзя держать при себе в тюрьме. Надо было сказать «снимайте вместе с головой». Не посмели бы сдёрнуть. А я растерялся. Может, меньше били, будь на груди крест… Молитва, случалось, помогала. Однажды начали колошматить, повторяя: «Сознайся, что ты убил!», – я стал молиться: «Господи, помоги». Один заметил, что молюсь, говорит другому: «Он молится». Тот в подтверждение: «У него книги есть православные». И перестали бить. Подельнику больше доставалось, ему почки отбили. А мне только жути нагоняли больше. Били аккуратно. Выходя из СИЗО, не надеялся, что вернут крест, нет – отдали. Потерял позже. Говорят – чужой крест тяжёлый. По дурости в подпитии ввязался в драку, крест сорвали, сразу в горячке не заметил, хватился только на следующий день… Пошёл искать, куда там найти в центре села…
Артём, путешествуя из Казахстана в Россию, взял обязательство читать утреннее и вечернее молитвенное правило. Иртыш река не медленная, течением лодку несёт, чуть вёслами подгребай, держи направление. Редко когда баржа проследует, катер пролетит. Это не советские времена, когда река кишела плавсредствами – от теплоходов с туристами, до моторок туда-сюда снующих. А тогда моторок почти не было. Тишина, как при Ермаке Тимофеевиче. Артём молитвы «Отче наш», «Богородица Дево, радуйся» запомнил в СИЗО, на Иртыше решил выучить молитву к Богородице из утреннего правила – «Воспеваю благодать Твою, Владычице…», также псалмы 26-й и 90-й, это батюшка Серафим посоветовал. Он дал акафист Николаю Чудотворцу: «Ты паломник-плавунец должен читать обязательно, а я за тебя буду молиться».
С батюшкой Серафимом познакомились следующим образом.
– В Иртышск заплыл, – рассказывает Артём, – слышу, звонят колокола. Храм Александра Невского, как раз вечерня служба начиналась. Я туда. Отстоял службу. Народу немного – бабушки, женщины. Батюшка после службы подходит: «Ты кто?» – «Да вот, – говорю, – на лодке двигаюсь вниз по течению». – «Паломник что ли?» – «Да какой паломник, – говорю, – плывунец». – «Всё равно, – улыбается, – паломник. А что надо?» Я ему как на духу: «Воровал, из-за этого едва мокрое дело не пришили. Хочу исповедоваться». Батюшка опять заулыбался. Это был иерей Серафим, молодой в то время. Он долго в Иртышске служил, а недавно его перевели оттуда. На моё «хочу исповедоваться», батюшка с энтузиазмом ответил: «Молодец, что хочешь. Давай готовься. Исповедуешься, причастишься». Я хотел только исповедоваться. Про причастие не думал. Ни разу до того не причащался. Боялся даже подойти с этим, считал, какое мне вору причастие? «Ты же не торопишься? – батюшка говорит. – Иртыш не пересохнет. Сегодня-завтра каноны почитай, поговорим, в воскресенье на литургии причастишься». Уже ради этого стоило мне плыть в Россию.
Отец Серафим храм восстанавливал, плывунца-паломника привлёк поработать. Артём с удовольствием согласился. Пять дней трудился во славу Божью. Потом отцу Серафиму понадобилась срочно в епархию отъехать, Артём снова оттолкнул «Тюменку» от берега, продолжил водный маршрут. Как сам считает, после исповеди и причастия дела на реке пошли в гору. То рыбалка никудышная была, тут стерлядка на закидушку начала попадаться. Границу удачно сразу за Иртышском пересёк и деньгами обзавёлся. Зашёл в поселковый магазин – бутылки принимают. Артём предусмотрительно всю дорогу на реке их собирал. Сдал часть, на сколько тары хватило в магазине, купил ведро. И не просто ёмкость приобрёл – тут же пустил в дело, набрал ягоды-малины. Опять же – не варенье варить. Ягоду продал, на вырученные деньги чай, сахар, курева купил. Всё веселее путешествовать, попивая сладкий чай под сигарету.
Границу Артём пересекал нелегально. Шпион не шпион, а всё одно нарушитель. Единственный документ, который имелся при нём – паспорт гражданина Казахстана, бумаг на переход из одного государства в другое не было на руках. Местные предупреждали, будешь проплывать под мостом, по которому граница проложена – могут стрельнуть. Имеют полное право.
– Слава Богу, – перекрестится Артём, рассказывая о пересечении государственной границы, – пронесло. Никто не стрельнул, за диверсанта-лазутчика не принял.
Полтора месяца сплавлялся Артём до Омска.
– На реке своя жизнь, – рассказывает. – Всякое было. В Казахстане на пляже познакомился с парнями. С виду нормальные ребята. Сказал, что я плывунец без особой цели. О, говорят, давай к нам посёлок, вдовушку тебе подгоним. Нарисовали сладкую картину, я и поверил. И вдовушка, дескать, с жильём имеется, ждёт не дождётся такого бравого, как я, и заработать в летний сезон можно. Я раскатал губу – поживу, подзаработаю, а там видно будет. Вино мне в кружку подливают, да меня вовремя пробило – кинуть хотят. Ладно бы с вдовушкой, лодку забрать. Посидел с ними у костерка, прикинулся захмелевшим вконец, а ночью, когда все уснули, по-тихому лодку столкнул и дёру. Досвиданькаться не стал. В России на такую же деревенскую братву наткнулся. К тому времени полную лодку бутылок насобирал. Решил: с прежними привычками заканчиваю, в России живу по заповедям. Зарёкся впредь на чужое зариться. Бутылок на приличную сумму поднакопил, ребята глаз положили на мой стартовый капитал честной жизни. Я снова дурочку включил, перехитрил их. В Омске бутылки сдал, постригся, побрился. Достал парадную одежду. Джинсы приличные из Казахстана вёз, футболку хорошую… Приоделся, а загорелый, как с черноморского курорта. В городе тормознулся у Геннадия Павловича. Под Омском к острову подплываю, дедок рыбачит. Обрадовался мне, как родному. Когда-то в Павлодаре, Петропавловске жил. Давай меня расспрашивать, что там и как сейчас? Вином начал угощать, и пустился вспоминать, как его в молодости девушки в Казахстане любили. Жена у него была наполовину казашка, недавно схоронил. Скучал дед, пригласил к себе пожить. Неделю у него обретался. Два раза в Никольский храм сходил. А потом решил – пора дальше двигаться.
