Сергей Николаевич Прокопьев
Купола в солнечном просторе
Под крылом Архангела Михаила
Господи, дай нам батюшку
Нина Николаевна жила в последние годы на два дома, на две губернии. Зимой в Омске, а на лето уезжала в Приволжье, в село Михайловка. Родная земля, известное дело, магнит, где бы ни был, притягивает. В Михайловке у Нины Николаевны старшая сестра, племянники, да и домик там пять лет назад прикупила. Ладный с весёлыми ставеньками, живи да живи, но в Омске своё притяжение наличествует – сын, внуки, квартира и могилка мужа, с которым полвека прожили.
Лет десять назад в Омске в пяти минутах ходьбы от Нины Николаевны освятили церковь. Один раз зашла в храм, другой и стала регулярно по субботам-воскресеньям посещать службы. До этого ездила по праздникам в кафедральный собор, а тут каких-то пять минут ходьбы. И как в деревне – все друг друга знают.
Вскоре привлекли Нину Николаевну на клирос, регент, дочь настоятеля, предложила попробовать, клирошан не хватало. Слухом Бог наделил, на лету схватывала, голос тоже какой-никакой имелся, и упрямства не занимать: дала себе слово – во что бы то ни стало освоить церковное чтение, чтоб не хуже других бабушек-клирошан. Жила одна, каждый день часа три, а то и четыре читала вслух псалмы да молитвы. После завтрака садилась за Псалтирь, после обеда в сон клонило, но подремлет, омоется сном, после чего так славно читалось. И под вечер открывала Псалтирь. В результате читать стала бойко.
Если вернуться к родному селу Нины Николаевны, имелся в нём один феномен. Церковь закрыли, когда ещё матушка Нины Николаевны в девушках на вечёрки бегала – в 1929 году. Началась поголовная коллективизация, ну и вменили сельскому батюшке отцу Василию агитацию против колхозов. В частной беседе прихожанин попросил у него совета: вступать в колхоз или нет. Батюшка не дал благословения. Дошло до властей. Отца Василия отправили в лагерь, там и сгинул, матушку с детьми выслали, храм в честь архистратига Михаила закрыли. Однако слово Божье продолжало звучать в Михайловке. Иконы и церковные книги активисты прихода снесли в дом к слепой Варваре и глухой Марфе. Были две убогие женщины в селе: Варвара пела на клиросе, а Марфа убиралась в храме. Жили они вместе, в их доме по воскресеньям и церковным праздникам стали собираться женщины да старики на молитву. И дьякона почему-то не тронули облечённые властью защитники передовой идеологии. Забыли, похоже. Он тоже приходил в домик к Марфе с Варварой на молитву.
Дьякона приглашали над покойником Псалтирь читать, перед погребением на кладбище литию служил. Слепая Варвара вместе с женщинами-помощницами пела. После кладбища перед трапезой обязательно молились и песнопения исполняли.
«У меня была подружка Клава, – вспоминает Нина Николаевна. – На поминках извертимся с ней. Женщины как начнут петь да молиться, на добрые полчаса не меньше растянут, а мы изнываем: когда уже закончат, да можно поесть. Годы-то голодные после войны…»
Надо сказать, не один раз приходилось сталкиваться с подобным – церковь закрыли, но коллективная молитва не пресеклась на селе. Не удивительно, когда о подобном рассказывали староверы-беспоповцы из Тюменской области. У староверов в генах заложено претерпевать гонения. Однако и у них возникали проблемы – настоятелем, который ведёт службы, мужчина положен быть, однако дореволюционные деды-наставники поизносились, поумирали… Следует заметить, мужчины чаще верховодят в более-менее комфортных условиях, а когда по голове могут дать, слабый пол берётся за дело… Женщины-староверки из своих рядов стали выдвигать наставниц, которые собирали вокруг себя молящихся…
Это что касается приверженцев старой веры. Недавно друг, Миша Поляков, рассказал. Он из Татарии и крэшен. Я уже где-то рассказывал, ну да ладно – повторюсь: крэшен татары настойчиво называют крещёными татарами, сами крэшены с этим категорически не согласны. Считают себя отдельным тюрским народом, который мусульманство никогда не исповедовал и обратился в христианство из язычества. Родной язык у них татарский, фамилии и имена русские: Ивановы, Поляковы, Новиковы, Миша, Галя, Таня, Игорь… Был мой друг в Татарии на поминках родственника. Районный городок Мамадыш, поминки современные – в кафе. Однако за отдельным столиком сидели бабушки, первое слово дали им, и они добрых полчаса пели, читали молитвы, поминая усопшего. Насколько канонично всё это звучало – не знаю, мой друг Миша в церковь заходит только свечку поставить, но, как он пояснил, в его родном крэшенском селе, в котором церковь закрыли и разрушили лет девяносто назад, из поколения в поколение передавались церковные книги и старушки-крэшенки вели службы мирским чином на татарском языке.
Вот и в Михайловке родничок слова Божьего не иссякал всё время, пока страна жила под красным флагом. Однако лет пять назад отошла ко Господу последняя сведущая в церковных делах бабушка – фронт оголился.
Самое обидное, за год до этого администрация отдала верующим под временный храм бывшее здание фельдшерско-акушерского пункта. Если углубиться в историю дома, первоначально он принадлежал тому самому священнику отцу Василию, репрессированному большевиками за противоколхозную агитацию. Через много лет снова зазвучала в нём молитва. Батюшка Евгений, настоятель храма в районном селе, благочинный округи, освятил церковь в Михайловке. Иногда приезжал служить в ней, но крайне редко – раз в полгода сподобится и то хорошо.
Околоцерковные бабушки уговорили в регенты Ираиду Речкину. Ираида сама не из девушек, недавно седьмой десяток разменяла, хоровик по образованию, в далёкой юности окончила культпросветучилище. При прежнем регенте, она пела на клиросе, но не вникала в тонкости службы, интереса не было. Поэтому, когда взяла руководство на себя, сильно не утруждалась, составила свой, как говорила, «сценарий службы». Нина Николаевна приехала из Омска, пришла на Николу весеннего, постояла на службе, по завершении оной спрашивает:
– Ираида, а мы кого сегодня праздновали?
– Как кого – Николая Угодника. Ты что не знала?
– Я-то, положим, знала. Странно, что ни тропарь ему не пропели, ни кондак?
– А надо было?
Такая Ираида. Нина Николаевна пыталась донести до неё, что знала сама. Ираида с неохотой слушала поучения. На следующий год весной Нина Николаевна привезла кой-какую богослужебную литературу из Омска. К тому времени в селе стали поговаривать, что надо бы церковь построить, что мы хуже других, батюшку попросить у епархии. Нина Николаевна женщин, собирающихся с Ираидой во временной церкви, сагитировала молиться, чтобы настоящую церковь построили и батюшку дали. Ираида согласилась и «в свой сценарий», в сугубую ектению добавила: «Господи, дай нам батюшку. Господи, дай нам церковь».
В большом дворе бывшего фельдшерско-акушерского пункта поставили поклонный крест на месте будущего храма.
Самое интересное, молитва михайловских бабушек-старушек была услышана. Сначала нашёлся спонсор на строительство церкви. Деньги выделил, подряд со строителями заключил. На месте поклонного креста был установлен закладной камень будущего храма. Происходило это в торжественной обстановке с участием и под руководством благочинного отца Евгения. Через неделю началось возведение деревянного храма.
Бабушки воспринимали это как чудо, вскоре и батюшку епархия прислала в Михайловку – отца Валериана.
Настолько всё ладно покатило, что обязательно должно было произойти что-то из ряда вон. Это «из ряда вон» не заставило себя долго ждать. Случилась настоящая драма епархиального масштаба по дискредитации и защите честного имени батюшки Валериана.
Но всё по порядку.
Отец Валериан поначалу обрадовался – есть основа клироса, да быстро понял – каши с михайловскими клирошанами не сваришь. Самая продвинутая среди них Ираида переучиваться не захотела, дескать, и так сойдёт. Молодой батюшка в дипломатии был не силён, сказал: «Так не сойдёт, это церковь, а не глухая клубная самодеятельность!» И на раз отстранил строптивого регента-дилетанта, забрал у Ираиды ключи от церкви.
Сей факт Ираида восприняла болезненно. Она себя чувствовала на коне в последние годы, едва не второй человек после главы администрации. К ней шли, ей кланялись, её просили. Не один раз сетовала: «Эх, если бы ещё можно было крестить да венчать!» Во-первых, с отстранением от церкви лишилась своего рода развлечения в не столь богатой на события сельской жизни. Службы проводила следующим порядком: соберутся женщины-бабушки во временной церкви и добрый час судачат, рассевшись под иконами, новости сельские перебирают, косточки односельчанам перемывают… Только наобщавшись досыта, Ираида скажет: «Всё, девочки, хорош лясы точить, давайте работать!» А во-вторых, лишилась она ощутимого приработка. На похороны стариков-старушек мало кто из села не звал «церковных женщин». И большинство молодых с их участием хоронили. На поминки тех же стариков и старух «попеть» обязательно приглашали. Значит, есть нередкая возможность (село большое) поесть вкусно, да и денежку непременно дадут.
Разуверившись в местных певчих, отец Валериан стал приглашать супружескую пару из Климовки, где служил до Михайловки. В этой паре за женой было регентство, муж помогал в алтаре. Кроме этого батюшка привлёк в алтарники парнишку из многодетной семьи. У Нины Николаевны душа радовалась, когда Славик выходил из алтаря в роли свещеносца. Важный да серьёзный. Батюшка учил его читать на церковнославянском. Славик жил через три дома от Нины Николаевны, семья такая, что мать ещё ничего, а отец крепко выпивал. Учился Славик неважно, однако к заданиям отца Валериана серьёзно относился, в церкви подходил с вопросами к Нине Николаевне: как правильно читать. А то домой к ней прибежит. Батюшку не решался лишний раз беспокоить.
Батюшка и сам ещё учился. В педагогическом университете. Приход ему дали сельский, со всеми вытекающими финансовыми последствиями, нужен был приработок, точнее – заработок. Батюшку пошёл в школу учителем.
Батюшка Валериан
Батюшка рос в неверующей семье, родители советская интеллигенция в первом поколении. В школе акробатикой занимался, в смешанной паре едва мастером спорта не стал. Учился по всем гуманитарным и точным предметам твёрдым хорошистом. Мог бы и лучше, да парень есть парень. Поступил в педагогический университет на физико-математическое отделение. Толчком к вере стал художественный фильм про Иисуса Христа. Показ устраивали протестанты. Кто-то из знакомых пригласил Валерия, он из любопытства пошёл.
Перед началом сеанса на сцену вышел пастор. Что-то длинно говорил… Кроме лёгкого раздражения (скорее бы уж фильм начинали) в душе ничего не оставил. К церкви Валерий относился свысока. Храмы воспринимал сугубо как архитектурные сооружения, которые украшают угловатые от современных построек города, но не более того. Стоят пирамиды в жарком Египте на радость непоседливых дяденек и тётенек, которым только и дай поглазеть на экзотику да запечатлеть себя на фото-видеотехнику на её фоне. Имеются каменные истуканы моаи на острове Пасхи, тоже можно сфотографироваться и выложить в «Одноклассниках». Православные храмы тоже из этого ряда… О себе тогдашнем отец Валериан вспоминал: «Был темнее тёмного – молитвы воспринимал, как прибаутки. Кому-то песни застольные дай попеть, другому по нраву задорные частушки под перестук каблуков, а кто-то предпочитает “Отче наш” или “Господи, помилуй”».
Озарений, откровений после просмотра фильма не последовало. Жизнь продолжалась по накатанному: зачёты, экзамены, тренировки, соревнования. И всё же невидимая работа шла в сердце. Однажды поймал себя на мысли: почему у него в жизни всё ладно? Принялся перебирать знакомых по школе, улице, спорту. Один подсел на наркотики, нормальный парень вдруг за короткое время опустился. Второй погнался за лёгким деньгами, связался с мошенника, угодил в тюрьму, там заболел туберкулёзом. Соседа укусил энцефалитный клещ. Поехал за город на шашлыки и стал инвалидом. Друг по спорту поломался на тренировке, перенёс две операции на позвоночнике. Один двор, одна школа… Вместе бегали на реку, ходили в кино, играли в футбол… Его будто что-то хранило… Случались ситуации, когда или-или, но обходилось. Может, думал Валерий, на самом деле есть Высшая сила, которая к нему благоволит. Тогда по законам логики, дабы и впредь везло, надо благодарить эту Силу, благодарить Бога. А значит, установить связь с Ним.
Пошёл в церковь, постоял на службе, ничегошеньки не уразумел. Подумалось: не то. Его физико-математический ум требовал информации, конкретики: что, как и почему. На автобусной остановке увидел объявление, зазывали к себе баптисты. Запомнил адрес и поехал.
Первое, что отметил: баптисты не бедствуют, не с миру по копейке собирают. Просторное двухэтажное строение, добротное снаружи, комфортное внутри. Прихожане чаще среднего возраста, хотя много молодёжи, значительно больше, чем в православной церкви. Валерий определил себе роль наблюдателя-вольнослушателя, который в любой момент может сказать «до свидания». Не принимать крещение, не брать никаких обязательств, присмотреться к происходящему, примерить на себя, а там видно будет.
Ходил два раза в неделю. Нравились четверги, когда шёл разбор Слова Божьего. Начал дома читать Ветхий Завет и Новый Завет. В воскресенье у баптистов была служба.
И здесь Валерия интересовала, прежде всего, та её часть, которая касалась Священного Писания. Читались главы, а потом переходили к толкованию прочитанного. Штатных пастырей-проповедников было несколько, особо отметил Валерий одного, Андреем звали. Лет сорока пяти. Речь поставлена, за словом в карман не лез. Удачно вворачивал в проповеди анекдотичные случаи из жизни, а то и анекдот подпустит, популярную песню вспомнит… И сыпал цитатами из Евангелия.
Не пришлись по душе Валерию молитвы баптистов. Что в голову приходит – вот тебе и молитва. Логический склад ума Валерия не признавал такую самодеятельность. Иисус Христос дал молитву «Отче наш», она как теорема, где каждое слово на своём месте – не убавить, не прибавить, не переставить. Интуитивно чувствовал – молитвы должны быть выверены, выстроены, прочувствованы – ты обращаешься к Богу. Ладно, дома одному молиться, да и здесь, считал, нельзя совсем уж отсебятину городить....
И к песнопениям имелись претензии, у баптистов они отдавали заигрыванием. Отдельные солисты (да и хор) пели под минусовку в микрофон. Этакая гитарно-барабанно-эстрадная смесь с христианским уклоном. Не сказать, что совсем воротило, да ведь не дискотека. Если не вслушиваться в слова, можно на танго барышень приглашать. Благо прехорошеньких предостаточно. Сравнивал с православным храмом, там под песнопения не притопнешь, не прихлопнешь – настраивали на нужный лад.
И всё же Валерий мог в конечном итоге стать баптистом. Надолго или нет, трудно сказать… Подойди к нему кто-то из авторитетных пастырей, тот же Андрей, поддался бы на приглашение, уже созревал…
«По собственной инициативе заговорил или задание выполнял, не знаю, – рассказывал отец Валериан. – Иван Борисович был у баптистов наподобие завхоза и распорядителя. Суетливый, с излишне сосредоточенным лицом, на каждом шагу подчёркивал свою незаменимость. Из натур, которые не удовлетворили амбиции в профессиональной сфере, добирают авторитет на общественной работе. Будь на месте Ивана Борисовича умный пастырь, те-то психологи, тонко работают… Иван Борисович подсел ко мне и спрашивает несколько свысока: “Ты-то уже покаялся?” У них это выходишь перед всеми и начинаешь громко перечислять грехи. Выворачивание себя на публике мне откровенно не нравилась. Сказал Ивану Борисовичу “нет” и вообще, что я – православный, крещён в православии. Резко сказал. Хотя с православием себя никак не отождествлял. Из чувства противоречия вырвалось “православный”. Не понравился менторский тон».
Завхоз нисколько не смутился, взялся экзаменовать Валерия по Священному писанию. Дескать, знаем мы вас православных, ничего в Евангелие не петрите, а туда же: мы – христиане. Валерий вызов принял, принялся бойко отвечать.
– Какой ты умный! – оценил экзаменатор. И тут же принял кадровое решение. – Значит так – подучишься и будешь у нас пастырем. Давно к тебе присматриваюсь. Парень ты серьёзный. Такие нам нужны.
Анкетируя Валерия, проявил интерес к семейному положению неофита – обзавёлся второй половиной или до сей поры в холостяках пребывает.
– Невесту мы тебе найдём, – сказал решительно, – не сомневайся! Девчонки у нас как на подбор, сам видишь! Машину сделаем! Квартира будет!
Пообещал полную упакованность, будто Валерий пришёл на работу устраиваться и норовит подороже продать себя.
Валерий заявил завхозу-кадровику о полном равнодушии к пасторскому служению. На что услышал недвусмысленное предупреждение:
– Был у нас один наподобие тебя – «не готов, не готов», а потом раз и под автобус – множественные переломы конечностей, позвоночника и сотрясение легкомысленного мозга.
– Это что страшилки? – спросил Валерий.
– Я тоже был православным, – пропустил мимо ушей реплику оппонента завхоз, продолжая вести миссионерскую работу, – ничего там хорошего нет. В Священном писании ни в зуб ногой. На доски, как язычники, молятся… Ты подумай-подумай хорошо…
После памятной беседы Валерий два раза сходил к баптистам, и на этом завершил духовные поиски среди протестантов, записался в воскресную православную школу для взрослых.
После третьего курса, забрал документы из педуниверситета и поступил в семинарию. Окончив её, был рукоположен в диаконы, потом в священники. Один год отец Валериан служил в Климовке, это сорок километров от Михайловки, а потом владыка его в Михайловку перевёл.
Не всё было гладко с перемещением батюшки из одного села в другое. Целая драматическая история, ниже посвятим ей несколько абзацев.
Субботник во славу Божию
Накануне Вознесения отец Валериан договорился, что привезут в Михайловку чудотворную икону Божьей Матери «Избавительница от бед». В воскресной проповеди сказал, что икона будет выставлена в церковном дворе, потом её надо внести в строящийся храм, а ещё – пройти крестным ходом с чудотворным образом к старой церкви, там отслужить молебен и обойти с иконой вокруг храма.
– Да как же старую церковь обойдёшь?! – воскликнули Нина Николаевна. – Там сквозь джунгли не продраться. И клёны, и тополя, и верба! А хламу – стекло, горы мусора, его всяк, кому не лень, сваливали туда!
– Расчистим! – сказал батюшка!
– Маломощные бабки, что мы сможем? – ужаснулась Нина Николаевна. – Хорошей бригаде непьющих мужиков неделю пластаться.
– С Божьей помощью сделаем, – уверенно произнёс отец Валериан. – С трактором и бульдозером договорился, мусор увезут, участок разравняют. Мы со своей стороны должны выйти на субботник и всё очистить. Глаза боятся, руки делают.
Отец Валериан вроде застенчивый. Нина Николаевна удивилась, когда впервые увидела, что Ираидины клирошане вместо того, чтобы подойти к батюшке под благословение, здороваются с ним, как с ровней. Батюшка слова не сказал по этому поводу, ждал, когда сами вразумятся. Но в принципиальных вопросах – кремень. В первый день по прибытию в Михайловку увидел старую церковь и заявил:
– Ничего хорошего не получится у нас, пока Божий дом в таком виде стоять будет.
Не для красного словца, получается, сказал.
Назначил дату субботника. Нина Николаевна надумала на день раньше приступить к очистке территории. Назначила себе кроме общего свой личный субботник. Время есть, пусть силы уже не те, да все одно надо потрудиться во славу Божью.
Сколько себя помнила, столько и церковь. Без крестов стояла, а всё одно почитали её деревенские. Мама с детства приучила Нину: проходишь мимо – обязательно перекрестись. Так большинство женщин делали. Кто на бегу, а кто остановится, поклонится… Мужчины – нет, их практически не было после войны. Нина с подружкой Клавой обязательно крестились на церковь. Мальчишки дразнили за это, что подружек не смущало. В девушках прилюдно не крестились, ложный стыд появился, а в девчонках никого не боялись.
Много лет совхоз зерно в церковь засыпал, потом устроили в ней столярную мастерскую: рамы, двери делали, оконные блоки. Совхоз после перестройки разрушился, с той поры церковь бесхозная. Окна повыбивали, крыша прохудилась… Стены браво стояли. На строительство церкви сосну взяли, как говорила Нина Николаевна, «смолкую», гниль не точила её.
Батюшка Валериан планировал со временем убрать остатки старой кровли, как бы не придавила кого, новую крышу сделать, маковку с крестом поставить. Церковь не церковь, а часовня должна быть в старом храме.
Нина Николаевна те батюшкины слова не слышала, в Омске была, а когда сестра написала, ещё больше зауважала и полюбила батюшку Валериана – сколько лет плакало её сердце при виде ветшающей церкви.
Недавно встретила Бориса Ильина, дружка её младшего брата Вити. Брат двадцать лет как умер, а Борис куда с добром дедок. Только лёд сойдёт, уже на реке перемёты ставит. Но больше с удочкой любит сидеть. Кроме того столярничает на дому. Нина Николаевна на службу спешила, а он с удочками на реку шёл.
– В церковь, Нина, бежишь? – спросил. – Это хорошо. Мама моя боголюбивая была, а я безбожником прожил. На Бога не наезжал, но и не молился.
– Дак ты, Боря, заходи в церковь, – с энтузиазмом позвала Нина Николаевна. – Как хорошо с Богом-то!
– Куда уж мне старому пеньку. Но знаешь, Нина, что тебе расскажу, чудо в детстве видел. В классе втором-третьем из дома утром выхожу… А на церковь два ангела спускаются. И хорошо видно. Только-только светать начало, морозец хороший стоял, деревья в густом инее, и два ангела… Ровненько и бесшумно спустились на церковь и исчезли в ней. Хочешь – верь, а хочешь – нет…
– А что же не верить, где церковь, там и ангелы. Ты приходи, Боря, в церковь. Видишь, и знак тебе дан. Как же Бога не почитать… Нам скоро идти к Нему.
– Не скажу, что не верю. Ведь не инопланетяне ангелов послали.
На свой личный субботник Нина Николаевна вооружилась лопатой, была у неё лёгкая и острая, племянник наточил, и тяпку. Лопатой рубила мелкий кустарник, тяпкой боролась с зарослями травы… С Иисусовой молитвой и «Богородицей» ходко дело шло. Михаила Архангела, в честь кого была поставлена церковь в Михайловке, считала своим покровителем.
Родилась Нина Николаевна перед войной. Два года не исполнилось, когда отец на фронт ушёл. Совсем не помнит его, погиб. В семье мама, два брата, старшая сестра, да ещё дедушка Андрей. Мама и сестра в горнице спали, дедушка – на печке и остальная мелкота с ним.
«Мама утром у печки возится, обязательно что-то поёт церковное, – вспоминает Нина Николаевна. – Её “Богородицу” по сей день слышу. В праздник готовила что-то праздничное. Я проснусь, из-за занавески выгляну, она блюдечко протянет: “Оближи, посластись”. Не подумайте, сахар. Откуда он? Морковочка, может, или маслице постное. А всё равно – счастье».
Молитвам внуков учил дедушка, матери некогда – работа в колхозе с утра до вечера и дом на ней. Дедушка повторял: «Должны помнить “Живые помощи”, в тяжёлый час обязательно читать. Лет в пять выучила Нина псалом, а лет через пятьдесят узнала, в дедушкином варианте он сокращён на пять стихов. Дедушка как сам запомнил от своей матери, так и учил внуков. Псалтири дома не было.
Наставления мамы пронесла через всю жизнь, та говорила: «Знайте, Бог есть, нельзя говорить, что нет Его, лучше промолчите. Пусть учителя говорят, нет, а вы знайте – есть. Как будет плохо – призывайте Бога».
Дедушка Андрей по вечерам тихо-тихо молился. Нина сидит на полатях и слушает. «Помяни, Господи, во Царствии Своём…» И начинает перечислять родственников. Большинство незнакомые, особенно когда начинал перечислять: «Упокой, Господи, души усопших раб Твоих…» В детскую память запало, надо за всех молиться…
Ту ночь запомнила Нина на всю жизнь. Укладывались спать в следующем порядке: дедушка со старшим внуком Петей на печке, Нина с младшим братом Витей на полатях. Брат – с краю. Под разными одеялишками. Лет шесть Нине было. Забралась вечером на полати, прежде чем натянуть на голову одеяло, начала креститься: «Во имя Отца и Сына и Святаго духа» И вдруг подумала: на кладбище молится, иконы, что в комнате висели, за спиной у неё. Вот тебе и раз. Спали ногами на запад. А кладбище от их дома как раз на запад.
Вошла мысль в детскую голову. Правда, тут же Нина забылась. Да глубокой ночью вдруг проснулась и первым делом вспомнила: не туда молится. На этот раз последовала решительная реакция – через брата перелезла и легла с точностью до наоборот – ногами на восток.
Перелезть перелезла, да печь остыла, прохладно, а своё одеяло у стенки оставила, начала с брата стягивать, и новая мысль: а зачем перебралась? Как говорила Нина Николаевна, вспоминая ту ночь: будто под чьей-то волей была. Умишком понимала – что-то не то. Страха не было, но удивление. И не оставляла попытки у Вити хотя бы край одеяла забрать, а тот похрапывает, но цепко держит одеяло… Шумно спал, как мужик похрапывал. Состояние у Нины было между явью и полусном.
«Но хорошо помню, в голове мысль: это со мной происходит, никакой не сон, – рассказывала Нина Николаевна. – Вот брат храпит, одеяло не даёт. Начала я творить «Живые помощи»… Вдруг услышала лёгонький прыжок. Мягкий. На приступочек печки кто-то запрыгнул. И начал накладывать на меня крестное знамение. Лба чувствительно коснулись чужие пальцы, затем обозначили с нажимом точку чуть пониже солнечного сплетения и повыше пупка, потом надавили на правое плечо, чуть погодя – на левое. Ощутимо впечатывался крест. И голос… Нежный-нежный, певучий… Не смогу повторить. Крест медленно накладывает на меня, а в это время протяжно звучит: «Вот так надо». Один раз перекрестили чьи-то пальцы, затем второй с тем же медленным: «Вот так надо». Ни паники, ни страха у меня, но глаза закрыты… Сама думаю: мне же плохо не делают, дай открою, посмотрю, кто меня так крестит (ударение Нина Николаевна делала на последний слог). Лица в темноте не различила, только шлем и, Бог ты мой, рожки белые. Рожки увидела, глаза зажмурила. Рассуждаю про себя, если враг, зачем крестит, зачем учит правильно креститься? Он высокий, под потолок. Перекрестил в третий раз, потом слышу, мягкий, как кошачий, прыжок на пол. С приступочки спрыгнул. Меня чужое владение отпустило, перебралась на своё место, нырнула под одеяло».
Утром Нина решила никому не рассказывать о происшедшем с ней. Вдруг снова ночью придёт ангел и спросит: зачем разболтала? Скажет: не для того учил креститься, чтобы по селу разносила? Даже маме не рассказала. Единственно, не удержалась, с подружкой Клавой поделилась.
Приехала Нина Николаевна в Омск, вышла замуж. Прошло лет тридцать. Однажды забежала после работы к сотруднице Тоне Перекрёстовой. У неё сын Толя собирал иконки. Верующим, как и сама Тоня, не был, но проявлял интерес к живописи, особенно к иконам. Раньше в журналах, в том же «Огоньке», печатали цветные иллюстрации картин из музеев. Были церковного содержания. Толя вырезал иконы из журналов и наклеивал на многослойную фанеру, лаком покрывал. Мода в те годы на иконы у светских людей была. Толя учился в институте.
С десяток икон сделал. Хорошо получалось. Подруга завела Нину Николаевну в комнату сына, показать коллекцию, созданную своими руками. На стене в два ряда иконы. Нину Николаевну жаром обдало – на одной Архангел Михаил с мечом и весами. В правой руке – меч, в левой – весы. Крылья за спиной, сам в воинском одеянии – сапоги высокие, шлем тёмный с прорезями на лбу, а к шлему накидка крепится, а концы её… Их приняла в темноте за рожки.
На личном субботнике Нина Николаевна весь день прорубала просеку у старого храма, хороший задел сделала для крестного хода. И человеческий череп нашла. Сначала показалось – гриб. Пригляделась – череп. Перекрестилась: «Упокой, Господи, душу усопшего раба твоего» Подумала: плохо умершему, когда косточки вот так на поверхности, ой как плохо!
За церковью когда-то было крохотное кладбище. Старшая сестра Нины Николаевны рассказывала – два креста каменных стояли. Нина Николаевна по малолетству их не застала, нашлись кощунники – повалили, уволокли, но две могилы долго читались. Одну, уже на памяти Нины Николаевны, другие кощунники разрыли. Любопытная девчонка Нина, преодолевая страх, заглядывала в яму, был виден край гроба с выломанной доской, куски материи – наверное, от погребального облачения священника.
Позже совхозные рабочие в стороне от тех могил копали траншею и наткнулись на человеческие кости. В Михайловке после войны поселилась монашка в крохотном домике в два окна. Она кости обратно в траншею положила и закопала. Да не все успела собрать, мальчишки кое в чём опередили, однажды притащили в школу человеческие кости.
Нина Николаевна найденный череп прикрыла лопухом с твёрдым намерением показать батюшке и с его благословения захоронить. На следующий день на общем субботнике был найден ещё один. Обнаружил его тракторист Бреднев Волоха. Мужик под шестьдесят, но как в школе окрестили Волохой, так и пошёл по жизни Волохой… «Это какой Бреднев?» – «Да Волоха». – «Болобол который?» – «Ну!» – «Ясно-понятно!» Волоха считался записным шутником. Университеты прошёл в армии, служил на тягаче в ракетных частях, затем несколько лет ездил на вахты на Ямал, на нефтяные промыслы. Там и поднабрался ухарства. В общем и целом мужик беззлобный, неунывающего характера.
Последнее время работал в лесхозе на тракторе. Директор лесхоза с пониманием отнёсся к субботнику (мать его была прихожанкой церкви), выделил трактор – «Беларусь» с тележкой. За рулём трактора восседал в лёгкой кепке с козырьком на затылке Волоха. Уже побитый сединой, но весь как на пружинах.
– Бабыньки, категорически приветствую! – в дурашливой манере поздоровался, спрыгнув на землю из кабины. – А где ваши кавалеры? Где ваши мушшыны, лыцари, поняшь, которые должны освобождать прелестных дам от физического труда! Пластаетесь, поняшь, надрываетесь и корячитесь, а их в помине нет! Непоррядок в ракетных частях!
– То-то, я смотрю, дама твоя ненаглядная, Верка-то, кули сама таскает! При таком рыцаре – как лошадь ломовая! – возразила соседка Волохи Мария Савельевна Плотова, крепкая языкастая старушка лет семидесяти.
– Ей, Савельевна, врач прописал, – тут же нашёлся Волоха, – у неё обнаружены крупные залежи целлюлита в подкожном слое!
– Взял бы да помог нам! – сказала Нина Николаевна. – Чем попусту балаболить.
– Мы-то, видишь, без целлюлита, – добавила от себя Мария Савельевна.
– Мне категорически не положено от трактора отходить! Более чем на три шага инструкция не позволяет. Техника сложная, в любой момент может произойти неуправляемый вертикальный взлёт в космическое пространство! И останетесь вы без моего агрегата-аппарата. И вообще – почему непорядок на объекте? Где ваш руководитель с крестом на шее? Я бы с удовольствием взял командование вами, уважаемые бабыньки, на себя, но сегодня не могу. Тогда как вы без начальственного догляда того и гляди наломаете дров по своей заполошной женской натуре. Налетели на работу, как мураши на сладкое! Того и гляди церковь в запале разберёте по брёвнышку! А это доисторический памятник нашей незабвенной Михайловки!
