Роксана Миллер
Лучший мир
II.
«18.03.2020: Редкая неизученная болезнь продолжает распространяться по всему миру».
Яркий свет пробивался через веки так, что они казались оранжевыми. Я простонала и попыталась отвернуться.
– Проснулась! Она проснулась!
Потребовалось немалое усилие, чтобы открыть глаза. Да, солнце светит так, будто приблизилось к земле на десяток-другой миллионов километров. Яркость лучей умножалась белыми стенами просторной комнаты, в которой я оказалась, а ещё – белыми занавесками и белым одеялом, укрывавшим моё тело до пояса.
Я скосила глаза в сторону голоса и увидела мужчину и женщину в медицинских халатах. Мужчина в два шага очутился у моей кровати, без слов нацепил на запястье какие-то металлические щипцы, подсоединённые проводом к планшету в его руках, и принялся сосредоточенно наблюдать за происходящим на его экране. Женщина проявила больше вежливости.
– Доброе утро. Вы наконец-то очнулись.
– Где я?
– Не волнуйтесь. Вы больнице.
Я закрыла глаза, вспоминая фары у самого лица, и вздохнула. И вот мы снова здесь, на больничной койке. Хорошо хоть год успел пройти. Я не придаю особого значения смене четырёхзначных чисел на календаре (можно подумать, это что-то меняет), но почему-то именно сейчас по-особенному приятно, что они разные.
– Угу. Я что-то такое и подумала.
– Всё позади. Вы провели без сознания несколько дней, приходили в себя постепенно. Что-нибудь помните?
Я напряглась.
– Колёса машины. Это последнее, что я помню.
– А последние три дня? Вы приходили в себя, недолго бодрствовали и засыпали, иногда даже что-то говорили…
– Нет… Совсем нет. Такого не помню.
Женщина понимающе кивнула и поправила выбившуюся из пучка волос светлую прядь.
– Как вы себя сейчас чувствуете?
– Хорошо. Только тело всё затекло. И можно как-то закрыть окно? Солнце…
Не дожидаясь повторной просьбы, мужчина шагнул в сторону окна и ловким движением опустил жалюзи. Стало приемлемо.
– Спасибо.
Он не ответил и вернулся к изучению планшета.
– Ваше тело восстановилось без участия вашего сознания, и это здорово, – с энтузиазмом прощебетала женщина. – Это какое-то чудо, на вас практически ни царапины. Если всё продолжится в таком же духе, дня через четыре можно будет говорить о выписке.
– Четыре дня? Я настолько в норме? В смысле, да, я чувствую себя более, чем в норме, но всё же это авария… Несколько дней без сознания…
– Это самый оптимистичный прогноз. Мы в любом случае будем наблюдать за вашим состоянием столько, сколько потребуется. Но пока есть смысл надеяться на лучшее. Даже без сотрясения обошлось.
Что-то меня в ней смущало. В ней и в её коллеге. В их лицах. И не только – сама обстановка казалась зыбкой. Может быть, от удара у меня упало зрение? Говорят, такое бывает.
– Ну… Ладно. Спасибо за хорошие новости. И насчёт самочувствия…
– Да? – оживилась женщина.
– Я как-то… М-м-м… – я простонала, пытаясь выкорчевать из себя хотя бы пару связных слов.
– Не торопитесь.
– Я странно вижу. Можно будет у офтальмолога провериться?
– Хуже? Расплывчато? В глазах не двоится? – к разговору наконец подключился мужчина.
– Я не знаю. Просто по-другому.
Парочка переглянулась. Казалось, они переговариваются без слов.
– Обязательно это устроим, – заверила женщина. – Отдыхайте, а если что-то понадобится – кнопка вызова медсестры у изголовья, вот здесь. Ах да, к вечеру ждите вашего молодого человека – он практически не отходил от палаты, но пару часов назад всё же уехал отдохнуть.
Эти слова немного развеяли чувство чего-то неправильного. Я не смогла сдержать улыбку. Женщина лучезарно, даже как-то по-рекламному, улыбнулась в ответ, вопросительно посмотрела на своего коллегу, так и не произнесшего ни слова, и они удалились, оставив меня наедине с белыми стенами.
Лежать не хотелось, так что я встала, наугад нашарила тапочки под кроватью и неуклюже проковыляла к окну, разминая затекшие мышцы. Поймать пальцами полоски жалюзи получилось не сразу – руки слушались неважно. Но в итоге я одержала победу в короткой битве за обзор и прильнула к открывшейся щели.
Судя по свету, сейчас полдень или около того. Часов в палате почему-то не было. Никогда не любила время между двенадцатью дня и пятью вечера – оно казалось каким-то неправильным, неуютным. Причём к пасмурным дням претензий не было, а вот в солнечные дни хотелось спрятаться где-нибудь подальше, потому что мир как будто замирал, и в воздухе повисало ощущение неотвратимо приближающейся беды. Особенно ощутимо тревога начинала вгрызаться в мозг, когда приходилось сидеть дома и ничем не заниматься. Впрочем, залитые солнцем городские пейзажи тоже казались картинкой-обманкой, за которой пряталось нечто, чему в моей голове не было названия.
Вот и сейчас: улицы были абсолютно пусты и неподвижны. Что-то не так. Что-то неправильно. Я всматривалась в дома и пересечения дорог, чтобы понять, в какой части города нахожусь, но это было бесполезно – я не самый искушённый знаток Москвы.
И что делать? Спать? Смотреть в потолок? Ждать, пока тревожность накроет с головой?
В конце концов, мне ведь не запрещали выходить из палаты.
Умывшись над небольшой овальной раковиной в углу палаты, я придирчиво оценила своё отражение в зеркале. Причесать бы это всклокоченное тёмно-каштановое недоразумение, но в целом жить можно – для человека, который лежит в больнице, вид очень даже ничего. Только глаза у отражения расплываются, видно только две мутные зелёные точки. Несмотря на слова врачей, мне в себя ещё приходить и приходить. Странно. Обычно стоит попасть в такую ситуацию в частной клинике, как тебя протащат по всем кабинетам – а обстановка весьма недвусмысленно намекает на то, что я не в государственном учреждении. Хотя бы пижама симпатичная. В прошлой больнице такой роскоши не было, пришлось обходиться каким-то мешком, пока Илья не привёз нормальную одежду.
Наспех пригладив торчащие волосы, я взглянула на палату в отражении. Картинка казалась то ли смазанной, то ли подёрнутой дымкой – возможно, из-за того, как жалюзи приглушали и рассеивали свет. Или же я всё-таки повредила глаза. Так, ладно, пора собраться. Я слишком долго спала.
За дверью оказался просторный коридор со стенами, выкрашенными в нежно-розовый цвет. Гладкий белый пол бликовал от света квадратных ламп, поэтому создавалось впечатление, что потолка целых два, один над другим. Справа выстроился ряд уютных бежевых кресел. Это место – полная противоположность прошлогоднему. Неужели действительно занесло в платную больницу? Даже если так, здесь слишком тихо и безлюдно, учитывая коронавирусный кошмар, будоражащий мир. Заснули все, что ли.
Я сделала пару шагов в случайном направлении и остановилась. А куда, собственно, идти? Никаких других дверей больше нет.
Слишком много света. Слишком много пространства. Слишком «не так» они друг с другом сочетаются. Парадоксально для больничного коридора.
Бледно.
Неподвижно.
Страшно.
Парализующе страшно.
Это всё неправильно неправильно неправильно неправильно неправильно неправильно неправильно…
– Вы куда? – спросил непонятно откуда взявшийся голос.
– Я не знаю… Не знаю… – прохрипела я, чувствуя, как разгоняется пульс, а едва вернувшие способность твёрдо стоять на земле ноги снова немеют.
– Вам нельзя вставать. Идёмте, – я успела увидеть, как белый рукав подхватил меня и мягко, но настойчиво подтолкнул в сторону палаты, из которой я только что выбралась.
– Я в норме, пустите, – вяло возмутилась я, пытаясь повернуться и разглядеть его лицо. Это был тот молчаливый мужчина-врач, который приходил раньше.
– В норме, но нужно немного полежать, – терпеливо сказал он,
– Я не хочу лежать. Я хочу поесть, – зачем-то соврала я.
– Вам всё принесут. В следующий раз воспользуйтесь кнопкой вызова медсестры.
– Можно хотя бы мой телефон?
– Чуть позже.
Мы вернулись в палату, и он помог мне лечь обратно в кровать, к которой меня словно примагнитило в ту же секунду, когда я на неё присела. Я подняла голову и внимательно посмотрела на врача.
Интересно, почему он без маски?
И та женщина была без маски.
Разве сейчас так можно?
Через запланированные четыре дня Илья забрал меня из больницы сам, специально отпросившись с работы. Для меня это было равносильно празднику – такое даже не на каждый день рождения случалось. Мы шли по центру в разгар дня, когда все на работе, и от этого казались себе сбежавшими с занятий беззаботными школьниками.
– Ты у меня самая сильная, – Илья щурился на солнце и крепко сжимал мою руку, следя, чтобы я не наступила в лужу. Талый снег тёк ручьями, ослепительно сверкая, так что его опасения были небеспочвенны. – Не представляю, каково тебе пришлось. На языке всё крутится это дурацкое «не пугай меня так больше, пожалуйста», но я понимаю, что ты не от большого желания под колёса кинулась.
– За это отдельное спасибо, – улыбнулась я, сжимая его прохладную ладонь в ответ и тихо радуясь редким нежным словам. – Не такая уж и сильная, скорее, везучая. Или нет, учитывая, как аварии меня преследуют.
– Да, вопрос спорный. Но ты отлично держишься. Точно нормально себя чувствуешь?
– Точно-точно. Только видится всё в каком-то странном свете.
– Это как?
– Как бы это объяснить… Как на старых фотографиях. Не так, как раньше.
– Странно, врачи сказали, что ты ничего не повредила.
– Не думаю, что это связано, – ответила я, немного отстранившись. – Это другое. Вот у тебя бывало так: идёшь ты по улице и вдруг понимаешь, что слишком тихо, слишком неподвижно вокруг… И так ярко, что свет кажется другим… И тревожно. Необъяснимо тревожно. Как будто вот-вот что-то произойдёт.
– «Полуденный ужас», – пояснил Илья.
– Что?
– Идёшь себе в разгар дня, никого не трогаешь, и вдруг понимаешь, что привычные места и вещи, которые не должны вызывать тревогу, очень даже её вызывают. Это называется «полуденный ужас».
– Ты тоже это чувствуешь?
– Не конкретно сейчас, но в целом да, знакомо. Словно время выключилось, – он поднял голову и задумчиво посмотрел на небо. – Затишье перед чем-то настолько страшным, что не можешь даже вообразить.
Пространство, пронизанное светом весеннего солнца, показалось стеклянным, готовым разбиться или запачкаться от неосторожного прикосновения. Я притихла, сильнее прижавшись к плечу Ильи на всякий случай. Неожиданно было услышать, что он знает название для такого необычного явления. Он, как бы это сказать… Реалист. Слишком реалист.
– Идём скорее домой, – попросила я.
– Идём, конечно. Не волнуйся так насчёт этого ужаса. Такое бывает, когда видишь привычные вещи при непривычных обстоятельствах. Вот скажи, ты часто гуляла по центру в среду в полдень?
– Не особо.
– Вот видишь. Просто мозг так работает.
– Успокоил.
– Вот и хорошо.
– Просто это напоминает мне… – я оборвала мысль на полуслове.
– Что напоминает?
Я невольно скривила рот. До меня дошло, что именно этот «ужас» сопровождал меня все дни больнице, а до этого накрыл в тех дворах, когда на стенах начали вырисовываться надписи. Но Илье такое рассказывать сложно. Порой удивляюсь, как нас вообще друг к другу притянуло. Он до сих пор не верит, что в первую аварию я попала, потому что испугалась внезапного голоса, заговорившего со мной из радио. Я и сама уже разобрала ту ночь на детальки и с максимальным скепсисом рассмотрела каждую, готовая раскритиковать в пух и прах что угодно, но не получалось. Я точно знала, что это была не часть радиопередачи, что голос обращался ко мне. Дурацкое, ничем не подкреплённое, но при этом пуленепробиваемое знание. Гнозис.
– Ну так что?
Серьёзный человек, людьми управляет, а я тут со своими потусторонними глупостями, как маленькая.
– Да не…
Ладно, отношения у нас или что. Сначала утаиваешь крошечную деталь, а потом этих деталей становится столько, что хватит на звездолёт.
– Ты только не пугайся. И к психиатру меня сразу не тащи, договорились?
– Окей, – послушно кивнул Илья, задумавшись на мгновение.
– Собственно, как меня угораздило выскочить на дорогу…
Я сбивчиво пересказала все события того дня: начиная от похода в визовый центр и заканчивая исписанной до потолка аркой, растянувшейся в пустоту. Закончив рассказ, я осторожно посмотрела на него исподлобья. Честно говоря, я была не особо готова получать обратную связь по этой истории, а рассказала её исключительно во имя сохранения честности и доверия в нашей почти семье.
Вопреки ожиданиям, Илья прекрасно это понял. Вместо вопросов и нравоучений он просто посмотрел на меня, по-доброму усмехнулся и поцеловал.
– Я не собираюсь ни к кому тебя тащить, пока сама не захочешь. Но пойми меня тоже правильно. Мне всё равно, в твоей ли это голове или же мир действительно так с тобой играет, – последняя фраза из его уст прозвучала так непривычно, что я задумалась о том, что если всё это игра, и вселенский разработчик пишет для нас диалоги, прямо сейчас он знатно промахнулся. Чтобы Илья приписал миру действие, присущее одушевлённому существу? Да никогда.
– Как мне тебя защитить, Леся?
Я грустно улыбнулась.
– Не знаю. Я правда не знаю. Оно само. Я понимаю, какая это ересь, но… Неужели со мной правда что-то не так…
От этой мысли стало тоскливо. Я ведь абсолютно здорова и всегда была. Просто пару раз нечто необъяснимое довело до больничной койки, а я не могу понять, был ли источник этой чертовщины в моей голове или где-то ещё. Сердце сжалось в тисках страха: то есть, в теории я не отличаю реальность от видения. Здорово.
– С тобой всё так. Слышишь?
– Сама уже не знаю. Может, и правда будет лучше провериться?
– Посмотрим. Тебе бы самой сейчас чего хотелось?
Я задумалась, смакуя формулировку, подразумевавшую активное действие с моей стороны. В нашей паре вопрос редко ставился таким образом. Управление было не просто работой Ильи, а образом его жизни. При этом я никогда не ощущала себя под гнётом тирании – скорее частью идеально налаженного процесса. Илья отлично умеет налаживать самые разные процессы, это его работа и хобби.
– Прийти домой. Представить, что всего этого нет. Лежать в кровати и есть пиццу, желательно вообще не вставать.
– И это всё?
– Наверное…
– Представь, что возможно вообще всё.
Я зажмурилась и позволила самым потаённым словам стать услышанными.
– Хочу, чтобы ты взял отпуск и побыл со мной хотя бы до конца больничного. Мне же неделю дали, да?
– Отличный план, – ответил он. – Так и поступим.
– Серьёзно? Ты возьмёшь отпуск? Ты, по-моему, при мне никогда его не брал. Даже год назад…
– А должен был. Больше я так не облажаюсь.
Я замолчала, не поверив своему счастью. В лексиконе Ильи слова «я», «возьму» и «отпуск» в одном предложении никогда не встречались, даже по случаю праздников. Да чего уж там, они и по случаю моего первого валяния в больнице не встретились. Вся та жуть, которая настырно лезла в голову, мгновенно испарилась, уступив место чистому предвкушению.
Но ненадолго. Некоторое время мы шли молча, а потом меня как молнией ударило.
– Слушай, я тут заметила кое-что, но в больнице постеснялась спрашивать, – осторожно начала я, наблюдая за реакцией Ильи. Я и так уже дала ему более чем весомый повод волноваться не только за моё физическое здоровье, но и ментальное.
– Что такое?
– А коронавирус-то куда делся? Я так поняла, что была в отключке несколько дней, не могла же вся эта паника так быстро рассосаться? Ещё недавно нам отменили билеты, а сейчас все ходят без масок, все магазины и кафе открыты…
Ладонь Ильи кольнула мою током. Его тёмные глаза сузились, словно он собирался с мыслями.
– Магазины, – задумчиво ответил он. – Закрывались, говоришь.
– Ну да, а что?
– Лесечка?
– Да что?
– Не знаю, расстроит тебя это или нет, но коронавирус пока не вышел за границы Китая. И вряд ли выйдет. Ситуация под контролем.
Я остановилась посреди дороги, не отпуская его руку, словно она была спасительной ниточкой, которая могла бы вытащить меня из воображаемых зыбучих песков, куда меня заставили провалиться эти слова.
– Это шутка?
– С моей стороны было бы некрасиво так над тобой шутить.
– А как же статистика? Там такие цифры по умершим были… Вся эта паника… Илья, наш рейс в Берлин отменили из-за этой дряни! Германия закрыла границы в тот день, когда я получила визу!
Илья приподнял брови. На его лице боролись желание рассмеяться от той чепухи, которую я похоже несла, и неприкрытый страх.
– Не совсем понимаю, о чём ты, – деликатно сказал он. – Наш рейс в силе. Хочешь – проверь.
– Ну как о чём, – я постаралась придать своему ответному взгляду максимально укоризненный вид и достала телефон, чтобы открыть сначала новости, а потом уже сайт авиакомпании.
Несмотря на робкое весеннее солнце, пальцы ощутимо замёрзли, пока я вбивала в поисковик запрос «коронавирус». Интернета почему-то не было.
– Деньги что ли кончились…
– Можешь взять мой, – Илья разблокировал свой телефон и услужливо протянул мне.
«22.03.2020: Коронавирус успешно удерживается в границах Китая. Внутри страны ситуация под полным контролем – уже проводятся испытания новой вакцины, и скоро можно будет говорить о массовой вакцинации населения».
– Так, – выпалила я с усмешкой, маскирующей нарастающую панику. – А где… Я же точно помню, что…
– Всё хорошо. Всё в порядке, – он нежно, но настойчиво вытащил телефон из моей руки и положил в свой карман.
– Илья, где я?
– Ты дома. Ты попала в аварию, несколько дней не приходила в себя. Это нормально, что твоё восприятие немного искажено.
– Немного искажено?! Да я тогда все глаза выплакала от того, что мы никуда не едем! – закричала я, забыв, что мы на улице. Впрочем, людей практически не было.
– Но мы ведь едем, – немного обиженно возразил Илья.
– А как же… Это всё… Это всё было так реально…
– Тише, тише, – он прижал меня к себе и принялся гладить по голове. Кажется, этой голове уже никакие поглаживания не помогут.
– Это невозможно!
Он не ответил. Просто продолжал гладить меня и слегка покачивать из стороны в сторону, будто баюкая.
– Я правда дома? – спросила я, чувствуя первый мокрый след на щеке.
– Правда. И я рядом.
– Я сумасшедшая, да?
– Нет. Ещё раз: ты в аварию попала. Черепно-мозговых травм у тебя не нашли, но всё же я сомневаюсь, что такие вещи проходят бесследно. Хочешь, мы у других врачей обследуемся на всякий случай?
Я отстранённо кивнула, глядя прямо перед собой и ни на чём не фокусируясь. Надеюсь, речь об обычных терапевтах.
– Так реально…
Слишком реально.
Однако сомневаться в реальности рук, которые обнимали меня, было невозможно. И я не стала.
Сложно сказать, кто из нас придумал, чтобы я уволилась. Кажется, всё-таки Илья, а я, на волне эйфории согласилась. Больничный проходил в точности по одному из тех планов, что я рисовала в голове всякий раз, когда он звонил и сообщал, что снова задержится. Мы сняли загородный дом, изолировались от интернета и целыми днями только и делали, что прогуливались по лесу, играли в приставку, смотрели фильмы, ели как в последний раз и даже читали друг другу вслух у камина бумажные книги. В какой-то момент я сказала, что хочу, чтобы так было всегда, и в ходе обсуждения мы пришли к выводу, что нынешняя работа тянет меня на дно. А кого бы не тянуло перекладывание бумажек (в буквальном смысле)? Не просто тянуло, я бы даже сказала, висело на шее камнем, не оставляя ни шанса выплыть.
Однако перспектива уйти в никуда тяготила не меньше, поэтому как только мы вернулись, я открыла сайт по поиску работы. Илья сказал попытаться играть по-крупному, а я решила не спорить и за один вечер составила подборку из вакансий, куда могла бы претендовать только в самых смелых мечтах. В конце концов, я никогда не пробовала по-крупному, вдруг это реально работает? Вдруг и у простого административного работника, который никогда не держал в руках что-то, чуть более интересное, чем приказ или акт сверки, есть шанс осуществить старую мечту и наконец-то зарабатывать на жизнь любимым хобби?
И время. Работа была со мной не только в законные восемь часов, но и нередко цепляла девятый час обеда, пару часов вечером, а также не стеснялась врываться в выходные и праздники. Если бы решение чужих проблем было именно тем, чему я хотела бы посвятить жизнь, вопросов, может быть, и не возникало, но при имеющемся раскладе подобные вторжения казались в высшей степени возмутительными.
Последний день больничного был забит под завязку – приглашения и тестовые задания посыпались как из рога изобилия, а ещё было бы неплохо нарисовать портфолио. Я с университета не то что графический планшет – даже простой карандаш в руки не брала. Ну ладно, брала, но мои художества в основном творились на разноцветных офисных стикерах и либо терялись в бумагах, либо клеились Кате на монитор. Тем не менее, дело шло полным ходом. Ровно в тот момент, когда я впопыхах дорисовывала очередную деталь, мне на плечи легли руки Ильи, а над ухом раздалось пугающее и сладкое «Ну что там? Пора звонить?». Ей-богу, было бы удобнее, если бы в нужный момент торжественно взрывались фанфары, расстилалась ковровая дорожка, ведущая к телефону, и ты точно понимал, что «пора звонить и принимать решение, которое изменит жизнь». Но когда действия глобальных масштабов начинаются так же банально, как пойти на кухню попить водички, то кажется, что как-то неправильно за них берёшься – и начинаются вечные откладывания на потом, до абстрактного знака.
– Да не обязательно отрабатывать две недели! Это только в законе так прописано, а по факту можно договориться как хочешь.
– Это Михаил, – отрезала я. – С ним не будет как хочешь. Не удивлюсь, если он ещё и зарплату за этот месяц зажмёт.
– А ты попробуй, – настаивал Илья. – Вот прямо сейчас возьми и позвони ему.
– Боже, нет! Он неадекват.
– Ну на больничный твой он ведь нормально отреагировал?
– Да, – неохотно признала я. – Действительно нормально. Даже выздоровления пожелал и сказал, что переживает и если что-то понадобится…
– Вот видишь. Звони давай. Просто представь, что всё возможно.
– А теперь мне неудобно, что он такой хороший, а я…
– Я набираю номер.
Через мгновение в моих руках оказался телефон, включённый на громкую связь.
– Слушаю, – ответил Михаил спустя пару гудков.
– Здрасте, – протянула я, ожидая услышать в ответ известную рифму. Так, собраться. Представить, что всё возможно.
– Олеся, добрый день! – его голос стал таким приветливым, что я забыла, с кем говорю. – Как здоровье?
– Да… Лучше, спасибо. Я по такому вопросу звоню…
– Да-да?
– Я хотела бы уволиться, – выпалила я и закрыла глаза в ожидании отборной ругани или едкого замечания как минимум.
– Оу, – только и ответил он. – Это неожиданно. Но понятно.
– Вы не против?
– Я же не могу вас держать. Это ваше решение, и я его могу только принять. Честно говоря, нынешняя должность – совсем не ваш уровень, но расти на ней у нас, сами понимаете, некуда. Буду ждать ваше заявление, можете по почте направить.
Илья показал два пальца и одними губами произнёс: «не-де-ли».
– Получается, я ещё две недели отрабатываю и… – на этих словах Илья разочарованно хлопнул себя по лбу, и я поспешила исправиться. – В смысле, я бы хотела узнать, можно ли…
– Я понял. Вы можете быть свободны в любое время. Вы многое сделали для фирмы, и я без проблем пойду навстречу.
– Спасибо! – воскликнула я, не веря своим ушам и пытаясь найти подтверждение реальности услышанного в лице сияющего Ильи. – Спасибо огромное!
– Пожалуйста, – рассмеялся Михаил. – А куда вы уходите, если не секрет?
– Ой. На вольные хлеба, так сказать.
– Удачи вам в поисках. Уверен, что вы найдёте что-то по душе. Если нужны будут рекомендации – пишите.
– Спасибо… – я окончательно растерялась. Ну не может быть так хорошо! Может, он так сливает меня? Может, это какой-то хитрый план?
– Всё, жду заявление. Берегите себя.
– И вы…
Я ещё некоторое время просидела с телефоном в руке, не осознавая, что только что произошло.
– Я же говорил! – ликовал Илья.
Я не шевелилась, боясь спугнуть случившееся. За последние дни на меня свалилось множество и чудес, и абсурда, но этот разговор по праву занимал одно из первых мест по уровню чудесности и абсурдности.
– Ну что ж. Тогда завтра съезжу в офис.
– Это ещё зачем? Тебе же сказали, что заявление можно по почте отправить.
– Вещи забрать, – я загнула палец. – Попрощаться со всеми. И сказать Кате, что наш план по освобождению из офисного рабства продвигается, и она следующая. Хоть как-то с ней пообщаться. Не звонит и не пишет практически, говорит, куча дел. Хоть бы навестила, совсем пропала. На неё не похоже.
– Да, обидно. А можно без этого как-нибудь? Я не смогу тебя отвезти.
– Да не надо меня везти! За неделю ведь ничего не случилось.
– Не сомневаюсь, но одну не отпускаю.
Воздух мгновенно накалился, причём напряжение шло скорее от Ильи, а я находилась в смешанных чувствах. С одной стороны, мной нельзя командовать и если он не понял этого за четыре года, то это плохо, с другой – есть все основания подозревать, что я не в порядке, а он заботится, с третьей – глобально мне было почему-то всё равно, но попрощаться с местом, где прошли целые полтора года жизни, всё же тянуло. Не столько с людьми, сколько с самим местом.
– Так-так. Я в тюрьме теперь, что ли?
– Я волнуюсь за тебя, только и всего. Ты бы как-то иначе себя вела, если бы знала, что мне в любой момент может что-то примерещиться, и я выскочу на дорогу?
– Аргумент убедительный, но я правда очень хочу съездить.
Илья вздохнул, вложив в этот вздох всю печаль мира.
– Что ж, твоё «хочу» для меня закон. Езжай куда хочешь, но будь на связи.
– Есть!
Хорошие у нас теперь законы, мне нравится. Только вот какой бы нейтральный вид ни делал Илья, волны его недовольства ощущались даже после того, как он ушёл в другую комнату.
