Саманта Шеннон
День, когда пала ночь
6
Юг
Подставка для благовоний изображала птицу. Дымок курился по груди и сложенным крыльям. Тунува вдохнула аромат и закрыла глаза, с наслаждением принимая Эсбар.
Красные блики, проникая сквозь сплетения решетки, пятнами ложились на их тела. Тунува приподнялась на локтях. Она смотрела сквозь туман, впитывая в себя образ подруги с запутавшимся в ее черных волосах солнцем. От этого зрелища тело напряглось больше прежнего, задрожало стрелой на тетиве.
С тех пор как она стала терять меньше крови, огонь в ней в иные дни почти затухал. Тропа к вершине стала длиннее и круче. Эсбар об этом знала. Они были сверстницами, Эсбар полугодом старше, – и ее тело тоже менялось. В последнее время кровотечения у нее усилились, кровь проступала сквозь одежду.
Но в такие вот ночи, когда обеих скользкой пеленой одевало желание, Эсбар добивалась своего – как всегда и во всем, с неутомимой решимостью. Тунува запрокинула голову, ощутив сладкую вспышку меж бедер – язык трепетал язычком огня, и руки точно знали, где и как прикоснуться.
Она сгребла простыню, прерывисто задышала. У самого пика Эсбар одним плавным движением накрыла ее сверху, легла сердцем к сердцу.
– Рано, – шепнула она. – Побудь еще со мной, любимая.
Тунува обняла ее руками и ногами, улыбнулась в поцелуе. Эсбар часто спешила, но в этом деле – никогда.
Они перебрались на прохладный край постели, и здесь уже Эсбар отдавалась, а вела Тунува. Эсбар потянулась обнять ее за талию, вдавила в кожу кончики пальцев. Тунува не шевелилась, уставив на нее взгляд.
– Что? – подняла бровь Эсбар.
Тунува скользнула губами по ее губам, потом прижалась лбом ко лбу.
– Ты, – сказала она, подавшись к ней бедрами и ощутив твердую хватку ее руки. – Только ты.
Она медленно, не прерывая ласк, сползла вниз. Эсбар следила за ней, дыша все чаще с каждым движением. Их тени на стене слились воедино, расплавленные огнями свечей.
К тому времени, когда они насытились, обе обливались потом. Тунува лежала рядом с Эсбар, положив голову ей на грудь и слушая ровный барабанный бой сердца.
– Я в восторге, – заговорила Эсбар, – и все же удивляюсь, чем вызван такой взрыв страсти.
Тунува коснулась губами ее темного соска.
– Сагул спросила меня, не случалось ли мне усомниться в наших целях, – тихо сказала она. – Я сказала, что такое было, и рассказала когда.
– Ах, тот день… – Эсбар повернулась к ней лицом, подтянула теплое бедро себе на живот. – Вскоре после того, – мягко сказала она, – я узнала, каково мне жить без тебя.
Тунува прижалась теснее и поцеловала ее. Ей и теперь не хотелось вспоминать ту краткую разлуку.
Это случилось через два месяца после Багровой пустыни. Те дни остались в памяти горячечным сном, словно она провела их в бреду. Проснувшись, она сразу ощущала боль во всем теле и, едва успев помолиться и выполнить положенные упражнения, бросалась к Эсбар. Желание походило на безумие, любовь наполняла ее, как дыхание, – будто так было суждено от века, записано на семени ее души.
Настоятельница разыскала их, смеющихся в обнимку, среди душистых мешков с розовыми лепестками, мускатным орехом и гвоздикой.
Двадцатилетняя Эсбар отличалась среди сестер дерзостью обращения со старшими, Тунува же никогда не нарушала правил. Для нее стало ударом, когда Сагул без всяких объяснений разослала их по разным концам обители.
Зачатия – другое дело. В замкнутой обители приходилось тщательно отслеживать родственные связи, но союзам, не угрожавшим принести дитя, Сагул никогда не препятствовала. Тунува уже думала, что лишится рассудка, когда Сагул наконец вызвала обеих к себе.
«Это союз тел, – спросила она, – или сердец?»
Тунува медлила с ответом, опасаясь, не ранить бы Эсбар шипом слова.
«За Тунуву сказать не могу, – опередила ее Эсбар, – но, настоятельница, разве одно исключает другое?»
Сагул не зря была избрана на свой пост. Она с первого взгляда распознала, что между ними не мимолетное влечение, которое остынет со временем. Тут, на перекрестке дорог, сошлись два сердца и решили дальше идти вместе.
«Вы обе мои дочери. Я доверяю вашему рассудку, но знайте обе, – предостерегла она, – вы не вправе допустить, чтобы любовь между вами превзошла вашу любовь к Матери. Нет ничего превыше нашего призвания. Если долг разлучит вас, как я разлучила в эти дни, вам придется вынести разлуку. Терпеть, что бы ни принесло будущее. Оставайтесь вместе, если желаете, но помните, что вы невесты Дерева».
– Неудивительно, что она так разгорячилась, – пробормотала Тунува, когда губы освободились для слов. – Столько гвоздики…
– И не только она, как мне помнится, – легонько шлепнула ее Эсбар, – но и ты, тихоня.
– Я не всегда тихоня, – суховато отозвалась Тунува.
Обе захихикали. Тридцать лет прошло, а стоило кому из них учуять гвоздику, одна ловила взгляд другой.
Еще один поцелуй, и Эсбар села, откинула черные кудри, стекавшие по спине до пояса. Тунува заложила руки за голову.
– Скажи мне, долго ли ты решалась ослушаться Сагул? – спросила она.
– Я отвергаю обвинение! Я, как мунгуна, в точности исполнила ее просьбу. Утешила и успокоила сестер. – Эсбар потянулась за кувшином с вином. – А потом отправилась к Сию и сказала ей, что думаю о ее безрассудном дурачестве.
Тунува с улыбкой покачала головой.
– Да-да, качай головой и улыбайся, Тунува Мелим! Может, Сагул это не по нраву, но Сию растила в себе я. Я день и ночь трудилась, чтобы дать ей жизнь, и вправе сказать напрямик, если она меня позорит. Или тебя. – Эсбар налила земляничного вина в две чаши. – Она носит твое имя.
– Сагул придумала для нее наказание?
– Посидит неделю взаперти. А потом еще месяц ей нельзя будет выходить в лес.
Тунува молча взяла у нее чашу.
– Ты слишком мягка с ней, Тува, – настаивала Эсбар. – Сама знаешь, она поступила дурно.
– Все мы были когда-то молоды и глупы.
– Мы с тобой рассыпали мешочек гвоздики, но никогда не влезали на дерево.
Так оно и было. Тунува и в семнадцать лет скорей дала бы отрубить себе ногу, чем ступила бы на святые ветви.
Эсбар поставила между ними блюдо с плодами, взяла медовый финик. Тунува выбрала отваренную в масле сливу.
– Хидат слазала за веревкой и после весь день провела в молитве, прося Мать о прощении, – сказала Эсбар. – Сомневаюсь, чтобы Сию проявила подобное благочестие.
– Сию не терпит несвободы. Для нее это тяжкое наказание.
Эсбар буркнула что-то, то ли соглашаясь, то ли отмахиваясь.
– Я просила Сагул отправить ее в широкий мир. Пусть бы попробовала, каков он на вкус. Мне кажется, она была бы на месте при принцессе Йенйеди. Сагул, похоже, не согласна. – Тунува покосилась на Эсбар. – Разве я так глупа?
Эсбар взяла ее за руку:
– Нет. Я понимаю тебя, Тува. Но и понимаю, чего боится Сагул. Я бы не поручилась за ее поведение при дворе. – Она вздохнула. – Должно быть, напрасно я выбрала Имсурина. Он сталь, я камень. Сойдясь, мы выбили искру. Куда бы она ни упала, что-нибудь да подожжет.
– Дай срок, искра может разгореться в ясный огонь.
– Но кто решится уронить искру в своем доме?
Тунува надкусила сливу. Эсбар взяла еще один финик.
Этот разговор ни к чему не вел. Сию увязла, как в зыбучем песке: вне мира ей не стать взрослой; пока не повзрослеет, ее нельзя выпустить в мир. Эсбар считает, что любая оплошность Сию бросает тень на нее, и предпочтет перебрать с осторожностью, чем рискнуть. Тунува решила снова поговорить с Сагул.
Воздух был ласков, как летом. Разделив на двоих лепешку с растертыми фигами и козьим сыром, они прислушивались к долетавшим снаружи привычным звукам. Крикнул на лету красногорлый крапивник. Кто-то из мужчин негромко наигрывал на арфе. Эсбар, наевшись, откинулась на валик и принялась раскручивать вино в чаше.
Она и в отдыхе была разительна, точно в бою. Свечи ласкали смугло-золотистую кожу, подчеркивали твердые мышцы бедер. Если забыть о морщинах у рта и вокруг глаз, о седых прядях в волосах, она почти не изменилась с двадцати лет.
В юности Тунува и не мечтала о подобной любви. Она думала всю жизнь посвятить дереву, своему ихневмону, Матери. Эсбар застала ее врасплох. Четвертая струна на ее лютне…
Нет, она не ждала Эсбар ак-Нары. И пятой струны не ждала – той, что появилась позже. При этой мысли взгляд ее скользнул ниже, к шрамам растяжек, исполосовавшим живот, точно рябь на песке. Темные полосы на теплой коричневой коже.
– Когда ты в последний раз о нем вспоминала? – спросила, заглянув ей в лицо, Эсбар.
– Когда Сию прыгнула с дерева. – Тунува сделала глоток: вино потеряло вкус. – Я не вспомнила имени, не представляла лица, но… он был со мной в тот миг. Я бы сама за ней бросилась.
– Знаю. – Эсбар коснулась ее колена. – Знаю, ты ее любишь. Но и ты знаешь, что я должна сказать как мунгуна.
– Она не моя дочь и не твоя. Она принадлежит Матери.
– Как все мы, – согласилась Эсбар.
Видя, что Тунува глядит в потолок, она тяжело вздохнула:
– Если тебе от этого будет легче, пойди утешь ее после того, как посетишь Мать. Имин тебя к ней пропустит. – Эсбар снова поцеловала Тунуву, оставив на ее губах вкус финика. – А потом вернись ко мне, будем снова любить друг друга, пока не уснем.
В обители обходились без чинов. Сестры не слишком строго делились на два разряда – послушницы и посвященные, а званий почти не было, ведь обитель не двор и не армия. Только настоятельница и мунгуна.
И еще третье – хранительница могилы. Тунува получила это звание на сороковой день рождения, и с ним – честь оберегать останки Клеолинды Онйеню, Матери, сразившей Безымянного, лазийской принцессы, основавшей обитель.
«Я мало знаю людей вернее тебя, Тунува. Ты станешь хорошей хранительницей, – сказала Сагул. – Береги ее!»
Тунува не подвела. Каждую ночь, когда обитель затихала, она спускалась в склеп, чтобы исполнить последний обряд дня. Нинуру всегда сопровождала ее, подобно белой тени.
Нинуру была меньше всех в своем выводке, а теперь ростом почти сравнялась с Тунувой и хранила ей нерушимую верность – как всегда бывают верны ихневмоны тем, кто впервые накормил их мясом. Они запечатлевают кормильца на всю жизнь.
Запечатлели они и обитель. Минули столетия с тех пор, как стая ихневмонов пришла в Лазийскую пущу, чтобы служить Матери, и ее девы обучили зверей говорить. Ихневмоны учуяли в Лазии Безымянного, признали его своим врагом и с тех пор стали верными союзниками обители. Внешне они походили на мангустов – как лев походит на кошку.
У дверей Тунува поставила светильник рядом с сундуком и отперла замок первым из трех ключей. В сундуке лежал плащ. Краска не потускнела за века, прошедшие с тех пор, как его носила Клеолинда, – осталась густо-багряной, словно зрелый финик. Бережно развернув накидку, Тунува набросила ее на плечи. Она год от года боялась, что ткань – память о Матери – расползется в пальцах.
Второй ключ открывал дверь в гробницу. Она обошла ее, зажигая от своего огонька сто двадцать светильников – по одному на каждую жизнь, оборванную приходом Безымянного в Юкалу. Когда вся камера засияла, она повернулась к каменному гробу и засветила последний светоч в руках каменного Вашту, высшего божества огня.
Тунува налила себе из кувшина с драгоценным вином, изготовленным из смолы дерева. Испить его дозволялось только троим с высшими званиями. Преклонив колени перед гробом, она ополовинила чашу и молчанием почтила сто двадцать жизней.
Она повторила про себя все имена и завела долгую молитву на селини, согревая горло песнопением. На этом языке говорили в затерянном древнем городе Селинун, откуда вышла пророчица Сутту, положившая начало дому Онйеню.
Одним глотком допив вино, Тунува встала. Пол в последние дни стал жесток для ее коленей – в другой раз надо будет захватить циновку. Она коснулась могилы ладонью.
– Будь спокойна, Мать. Мы твои дочери, – тихо сказала она. – Мы помним. Мы здесь.
За дверью гробницы она вернула плащ в сундук, заперла его и оставила на ночь зажженный масляный светильник. С рассветом вернется, чтобы подлить масла и произнести утренние молитвы.
Третий ключ холодил тело под одеждой. Он был бронзовый, с головкой в виде апельсинового цветка с белыми эмалевыми лепестками. За десять лет Тунува ни разу им не воспользовалась. «От тебя требуется только носить его при себе и сторожить, – сказала ей Сагул. – А что он открывает, тебе знать не надо».
Поднявшись по лестнице, Тунува обратилась к ихневмону:
– Нашла?
Нинуру ткнулась носом в стенную нишу, шумно поскребла лапами и вернулась с тканым мешочком в пасти.
– Спасибо. – Тунува взяла находку и почесала спутницу между ушами. – Скоро поедем гулять?
– Да. – Нинуру смотрела на хозяйку черными блестящими глазами. – Сию наказана. Не надо носить ей подарки.
– Ох, и ты туда же! – Тунува постучала пальцем по розовому носу. – Хватит того, что Эсбар мне выговаривает!
– Эсбар умная.
– Не хочешь ли тогда покатать завтра умную Эсбар? – Тунува почесала ее под подбородком. – Хм?
– Нет, – ответила ихневмон. – Ты часто глупая. Но ты меня кормила.
Она хорошенько вылизала Тунуве лицо и убежала, заметая следы хвостом. Тунува, улыбнувшись, свернула в другую сторону.
Имсурина она нашла на скамье. Он вышивал воротник туники цвета старой кости. Заметив ее, поднял глаза, вздернул брови, поседевшие за последний год.
– Я хочу ее видеть, – сказала Тунува. Он недовольно поджал губы. – Прошу тебя, Имин.
– Не след тебе в этот раз ее утешать. Эсбар скажет то же.
– Сию носит мое имя. – Она встала перед скамьей. – Пусть немного успокоится в эту ночь. Потом я оставлю ее поразмыслить.
– А если узнает настоятельница?
– Я перед ней отвечу.
Имсурин прищемил себе седловинку широкого конопатого носа. Зрение у него с возрастом ослабло, из-за чего появились головные боли.
– Проходи, – сказал он. – Но ради нас обоих не задерживайся.
Проходя, Тунува пожала ему руку. Он покачал головой и снова взялся за иглу.
Сию лежала поверх одеяла, закинув руку за голову. Волосы рассыпались по ее лицу. Тунува присела рядом, заложила темные пряди ей за ухо. Сию с детства так спала. Шевельнувшись, девушка открыла глаза, заморгала на Тунуву.
– О Тува! – Сию, привстав, обняла ее. – Тува, Имин сказал, мне неделю здесь сидеть. А потом еще целый месяц не выходить из долины. Правда?
– Да, – ответила Тунува, чувствуя, как вздрагивают плечи под ее рукой. – Тсс, солнышко. Имин позаботится, чтобы мужчины не дали тебе скучать. Ты и не заметишь, как пролетит месяц.
– Но я не могу здесь сидеть! – отчаянно зашептала Сию. – Пожалуйста, упроси настоятельницу меня простить.
– Она простит, со временем.
Тунува отодвинулась и хмуро взглянула в заплаканное лицо. Кожа у Сию была темнее, волосы сплошь черные, но в остальном – живая Эсбар.
– Сию, ты же понимаешь, что тебя могли наказать и строже. Мужчины занимаются добрыми и важными делами. Что плохого в том, чтобы несколько недель им помогать?
Сию взглянула ей в глаза. За густыми ресницами что-то мелькнуло.
– Ничего. Просто я ненавижу сидеть взаперти. И мне стыдно. – Она подтянула к груди ободранное колено. – Эсбар, наверное, не хотела, чтобы ты со мной виделась. Она сказала, я вас обеих опозорила.
– Эсбар любит тебя всей душой, как и все мы.
– Мать она любит сильнее.
– Как и следует всем нам – но, Сию, я была рядом, когда Эсбар рожала тебя. Я так гордилась тобой все эти годы. Эта ошибка – малая часть твоей жизни. Она ничего не решает.
Сию сглотнула и наклонила голову. Тунува вытащила из-за пазухи мешочек:
– Это тебе. Хоть запах леса останется с тобой.
Сию развязала шнурок. Увидев внутри нежные голубые лепестки, достала цветок и приложила его к щеке. Слезы хлынули снова. Она всегда любила синеглазку.
– Спасибо. – Сию прижалась к Тунуве. – Ты всегда так добра ко мне, Тува. Даже когда я дурю.
Тунува поцеловала ее в макушку. И тут же вспомнила, что для Эсбар такие нежности с дочерью запретны. Не дано им с Имсурином такой свободы.
– Я бы не отказалась получить кое-что взамен, – сказала Тунува. – Не расскажешь ли мне сказку?
– Какую?
– Самую главную. – Тунува погладила ее по голове. – Начинай. Ту, что рассказывал тебе Имин.
Сию слабо улыбнулась и повернулась на кровати, уступив Тунуве место на подголовном валике.
– Ты сделаешь огонь? – попросила она.
– Конечно.
Сию снова утерла лоб и примостилась рядом.
– Под корой мира кипит Огненное Чрево, – начала она. – Столетия тому назад его расплавленный пламень прорвался наружу, сгустился и застыл в поистине ужасном облике.
Тунува, щелкнув пальцами и шевельнув запястьем, вызвала яркий огонек и стряхнула его в печь – сухое дерево с растопкой мигом вспыхнули. Сию вздрогнула, поджимая пальцы ног.
– Молоком ему была лава, плотью – камень, зубами – железо. – Она поглощала глазами мерцающий огонь. – Он пил, пока не загорелось само его дыхание. То был Безымянный, и его непрестанно пылающее сердце сжигала вечная нужда – нужда в хаосе.
Тунува вспомнила, как ту же сказку рассказывал ей Балаг. С каким трепетом она вслушивалась в его грозный голос, вглядывалась в тени, которые мужчины показывали на стенах, искусно складывая пальцы.
– Огненное Чрево глубже и шире моря, но Безымянному этого мало, – окрепшим голосом говорила Сию. – Он жаждал верхнего мира. Он проплыл сквозь расплавленный огонь, прорвал мантию земли и в своем жутком облике вырвался из горы Ужаса. Огненные реки хлынули по ее склонам, пожрали город Гултага. Дым зачернил утреннее небо. Непрестанно били алые молнии, померкло солнце – это Безымянный расправил крылья.
Огонь в печи разгорелся жарче.
– Он искал теплых южных стран, – рассказывала Сию, – и вот его тень пала на Юкалу, где великим царством Лазия правил дом Онйеню. Он поселился у озера Якпа и своим дыханием и взмахами крыльев навеял чуму, отравившую все перед его лицом. Люди страдали. Кровь накалялась так, что они с криками, в корчах гибли на улицах. Безымянный взглянул на род человеческий и возненавидел людей. Он решил обратить мир – человеческий мир – в новое Огненное Чрево.
– Что внизу, то и наверху, – подсказала Тунува.
Сию кивнула.
– В те дни Лазией правил Селину Онйеню. Он видел, как обращается в хаос Юкала. Воды ее смердели и вскипали. Первым делом он отправил воинов сразить змея, но Безымянный расплавил их плоть и усеял озерные берега их костями. Тогда сельский люд стал жертвовать зверю овец, коз и быков. Когда же перевели всю скотину, Селину осталось одно. Он вышел из дворца и приказал, чтобы люди каждый день бросали жребий, решая, кому быть жертвой.
«Сто двадцать имен».
– Селину принес великий обет, – сказала Сию. – Свою жизнь он предложить не мог, но на жребиях писали имена его детей. На сто двадцать первый день из горшка с черепками выпало имя его дочери принцессы Клеолинды. Клеолинда терзалась все эти дни. Она видела страдания своего народа, посылающего на смерть даже детей, и клялась сама сразиться со зверем, потому что была искусной воительницей. Селину запретил ей. Но когда Клеолинду избрали жертвой, ему ничего не оставалось, как послать ее навстречу судьбе. И за то его имя навеки – Селину Верный Слову. В день, когда Клеолинде предстояло умереть, в Юкалу прискакал странник с Запада, искавший себе славы и венца. С ним был редкостной красоты меч, именем Аскалон. Тот человек объявил, что меч заколдован и он один может сразить змея, но двигала им не жалость. За свой клинок инисский рыцарь выдвинул два условия. Первое – чтобы народ Лазии обратился в его новую веру Шести Добродетелей. И второе – возвращаясь в свою страну, он хотел увезти с собой невесту, Клеолинду.
Сию закашлялась. Тунува подала ей кубок с ореховым молоком промочить горло.
– И что же? – спросила Тунува. – Что сказала Клеолинда?
Откинувшись, Сию опустила голову ей на плечо.
– Она просила отца изгнать рыцаря, – сказала Сию. – Даже в отчаянии она не желала видеть свой народ на коленях перед иноземным королем, но, когда она вышла навстречу смерти, рыцарь последовал за ней. И когда Клеолинду привязали к камню и Безымянный поднялся из смрадных вод, чтобы взять свою дань, рыцарь встал против него. Но Галиан Беретнет – так звали рыцаря – был труслив и глуп. Ядовитый дым и огонь свалили его. Клеолинда подхватила меч. От отравленных берегов озера Якпа до глубин Лазийской пущи она гнала Зверя Горы, отступавшего к своему логову. Достигнув этих мест, Клеолинда в изумлении узрела прекрасное дерево – выше всех, что она видела в жизни.
Эта картина была изображена на многих стенах обители. Дерево с золотыми апельсинами и обвивший его ствол красный зверь.
– Они сражались день и ночь, – рассказывала Сию. – Наконец Безымянный опалил Клеолинду огнем. Та бросилась под дерево, а увлеченный погоней зверь не сумел поджечь ничего, укрытого его тенью. Клеолинда умирала, и тут дерево подарило ей свой плод. Из последних сил она надкусила его, и тогда мир вокруг озарился светом. Она слышала землю, чувствовала в крови ее тепло, и огонь тоже вдруг стал ей послушен. Снова она сразилась со зверем и вонзила меч меж его чешуй, и Безымянный был наконец усмирен.
Тунува выдохнула. Сколько раз слышала эту легенду, и всегда она трогала душу.
– Клеолинда вернула Галиану Обманщику его меч, чтобы тот не вздумал за ним возвращаться, и изгнала его из Лазии. – Сию говорила все медленней. – Она отреклась от права на трон и удалилась от мира, чтобы хранить апельсиновое дерево, ожидая неизбежного возвращения Безымянного. И мы, одаренные пламенем, ее дети. Мы все еще здесь.
– Надолго ли? – спросила Тунува.
– Навсегда.
Девушка задышала глубже. Тунува, закрыв глаза, против воли вспомнила другую головку, так же лежавшую у нее на плече в давние времена. Эта мысль удерживала ее на месте, пока за ней не пришел Имсурин.
