Салма Кальк
Анжелика и принц
14. Гардеробные трудности
Утро началось примерно как и дома – с воплей и грохота. Лика даже не сразу вспомнила, что она не дома, а хер пойми где вообще. Померла и вознеслась. Или наоборот, провалилась. Или есть же ещё, как там его, чистилище. Когда ты как не пришей кобыле хвост – ни туда, и ни сюда. Может, если она будет здесь вести себя хорошо, то ей предложат что-то ещё?
Дома Лика вела себя совсем нехорошо. Но по ходу, хорошо дома и хорошо здесь – это какие-то очень разные «хорошо». Дома было – учись, делай по дому, что надо, и проблем не создавай, а как выучишься – иди работай. А здесь вряд ли ей найдется, где работать. Да и учиться – тоже. Вообще, а учатся ли здесь у них? Надо спрашивать. Надо вообще всё-всё спрашивать, чтобы не встревать по-глупому и не выставлять себя круглой дурой.
Итак, вопли и грохот. Долбили в дверь, вопили снаружи. Чтобы Жакетта открывала. Лика повернула голову – ну да, Жакетта. Девчонка как будто помоложе неё, а может и такая же, шустрая и вроде не вредная. Ночью быстро сообразила, что надо, чтобы зубами от холода не стучать.
Жакетта скатилась с кровати и отодвинула нехреновый засов на двери. Вошла ещё одна девчонка, тёмненькая, в навороченном платье. Из ткани типа как для пальто, вроде плаща, которым они ночью укрывались, только какого-то рыжего цвета. Платье в пол, и внизу, по подолу юбки, какие-то полосочки и ленточки, чёрные, красные и ещё какие-то, и что-то нарисовано. Или пришито, хер разберёшь, надо ближе смотреть. Верх у платья тоже мудреный какой-то, и форма тела нечеловеческая – конус это называется, вспомнила Лика сведения из геометрии. На плечах как валики какие, ну вот на фига они там? Волосы собраны в дульку, а сверху – шапочка, такая же рыжая, как платье. Вот нах ли в доме в шапочке ходить?
И что, на неё, на Лику, сейчас такую же хреновину будут напяливать? Мамочки!
Но сначала пришлось выдержать битву за то, чтобы не устраивать спектакль из туалета. Блин, на толчок не сходишь в одиночестве, как они тут все ещё не свихнулись? Или как раз уже свихнулись, просто сами не поняли?
Чтобы помыться, ещё какая-то девчонка принесла согретой воды. Лика сбросила майку, в которой спала, почистила зубы, умылась, а потом Жакетка притащила ей какую -то фиговину, которой оказалось очень круто мыть голову – Лика прямо пальцами ощущала, как хорошо промылись волосы.
Тётка непонятная ещё спросила про татухи – что это, мол. У них, по ходу, так не делают. Лика набивала всю эту радость потихоньку весь прошлый год – зарабатывала тайком на рынке деньги и ходила к проверенному мастеру. Шифроваться от матери было сложно, она то и дело врывалась в Ликину комнату почём зря, и конечно же, Лика очень быстро спалилась с самой же первой – с драконом на лопатке. Ох, как мать на неё тогда орала, капец просто. Орала, стыдила, что нормальные люди так не делают, и всё ли в порядке у Лики с головой. Так-то Лика думала остановиться на том драконе, но тут её кто как под жопу подпнул. Так и появились две цепочки – на руке и на ноге, а потом ещё цветочек с листиками на копчике – розочка. Колечко в пупок Лика вставила уже перед последним новым годом, там всем в колледже отвалили вдруг денег, немного, но всё же хорошо – на рынке не стоять по морозу. Уши-то у неё давно уже были все в металле, и очень ей это нравилось. Хотела ещё верхнюю губу проколоть, чтобы типа родинки, и в бровь вставить маленькое колечко, но не свезло.
Тётка, конечно, на тётку не тянула никак. Девка молодая. Ну, может чуть постарше Лики, а может и такая же. Надо спросить, сколько ей лет. И не накрашенная совсем. У них тут вообще краситься-то умеют? Ладно, разберёмся.
Жакетта притартала чистую ночнушку – ещё одну, сейчас-то её куда? Оказалось – под платье. Ну да, у тётки – как там её зовут? Госпожа Туанетта. Туалетта, блин её нафиг, если любит смотреть, как люди на толчок ходят. Так вот, у неё из подмышек рубаха торчит. Кстати! Дезодорант-то у Лики с собой, не надо забывать. В такой ночнушке весь день – это уже через час завоняешь.
Местные чулки Лике понравились тем, что в них однозначно тепло. Лучше б колготки, в комнате так-то прохладно, ну да не до хорошего. Колготки у Лики с собой были, и кажется, ещё есть запасная пара. Надо вообще проверить, что у неё с собой есть.
У чулок, правда, оказалась весьма сомнительная система крепления. Ленточками вокруг колена, да и всё. Даже не резиночки, и не пряжки никакие, пояса под те чулки тоже ещё не изобрели. Интересно, а что делать, если такой чулок спустился? Юбки до ушей задирать и поправлять?
Туфли напоминали кеды или балетки со шнурками. Так-то красивые, зелёненькие, зелёный цвет Лика любила.
– Госпожа Анжелика, какое платье вам подать?
– Зелёненькое есть? – первым делом спросила Лика.
– Конечно, – кивнула Жакетта и потащила что-то из сундука.
Точнее, не потащила, а откинула крышку, и держа её одной рукой, пыталась что-то найти внутри. Лика подскочила и придержала ту крышку – и тяжёлая же, холера!
Жакетка подняла голову и вытаращилась на Лику, будто на инопланетянина.
– Госпожа Анжелика, вы что?
– В смысле? – ну поняла Лика.
– Я справлюсь сама!
– Да ладно! Если эта херня упадёт тебе на башку, мало не покажется! Я держу, ты ищешь.
– Но…
– Это, вот, мне так угодно! – вспомнила Лика фразочку из какого-то фильма. – Хочу – и держу!
Туанетта-Туалетта стояла и таращилась на всё происходящее, и ещё разевала рот – как рыба в аквариуме, мать её. А Жакетта нашла что-то в сундуке и вытащила на свет божий.
Ну да, зелёненькое, цвет красивый. Лика потрогала – точно, как пальто. Ну хорошо, не как пальто, потоньше, но как юбка на зиму – чтобы под неё ещё толстые шерстяные штаны надеть, или даже лыжные. Ещё девчонка достала какие-то левые предметы, наверное, расскажет, зачем они сдались.
А потом Лика всё прокляла. Потому что эта долбанная конструкция была дико неудобной.
Сначала на неё напялили нижнюю – так сказали – юбку и корсет, или как это у них называется. Самой фиг наденешь, там шнуровка сзади. И типа должен держать грудь, но хер там – бюстик в сто раз лучше держит, тут всё проваливается. И верхняя юбка не свалилась на пол только потому, что сначала вокруг жопы завязали толстую кишку с верёвочками. А если та кишка на пол провалится, то что, и юбка тоже? Туанетта ахала, Жакетта что-то подкалывала булавочками.
Дальше надели какую-то фень на шею, вокруг горла, и завязали под мышками. Типа чтобы закрыть грудь. Три раза закрыть, ага, как раз дырень-то посередине, всё видно. Ну то есть было бы видно, если бы та грудь в корсет внутрь не провалилась. Лика глянула на тётку – точно, у неё тоже так же, но, по ходу, корсет сидит плотнее, и сиськи чуток торчат наружу. Лика мрачно подумала, что знает кое-кого, кто бы с ходу подумал про такой костюм неприличное. Или у них это специально, чтобы мужиков завлекать? У нас раздеваются, а у них – одеваются, но трусов нет, а к сиськам – дырка? И все это типа знают? Я, мол, в броне, но на самом деле доступная? Охренеть система.
Верх от платья на Лику тоже не сел. Болтался, как на вешалке. Тоже Жакетта что-то куда-то прицепила, подколола, а потом ещё привязала рукава, они, оказывается, отдельно. С ума сойти можно от таких одёжек, вот дебил-то их придумал! А эти – носят, и ничего.
У пацанов-то вчера ничего не болталось, хотя тоже было много ленточек, шнурочков и всякой всячины. Мужская одежда удобнее? Или это просто ей так не повезло?
– А с волосами-то что делать? У нашей Анжелики очень уж красивые были, – влезла тётка.
Вот будет же теперь причитать на каждом шагу, дура. Лика повернулась к ней и взглянула – недобро так взглянула, она знала этот свой взгляд, его пацаны-то опасались, а девки так и вовсе.
– Теперь я – ваша Анжелика, ясно, тётя? Или мне тебя надо как-то по-другому звать? Ты предупреди, а то все лоханёмся, – сказала так весомо, чтобы подавить бунт в зародыше. – А про волосы – ну, какие есть. Мне так удобнее, если что. И после тяжелой болезни, я слышала, волосы обстригали – если человек валялся с температурой или ещё там с какой лихорадкой, я не помню, давно сдавала, в зимнюю сессию. Вот и скажешь, что обстригли и в камине сожгли. Ясно?
– Ясно, – пробормотала испуганная тётка.
– Волосы – не зубы, вырастут, – добавила Лика.
Хоть и не любила она длинные волосы – возни с ними больно уж много.
– Сейчас сеточкой накроем, – кажется, Жакетта хочет сгладить углы.
Ну, пусть.
Жакетта притащила из ещё одного сундука, поменьше, серебристую сеточку, и попросила Лику сесть в деревянное кресло с подлокотниками. И что-то там сделала ей с волосами. А сверху надела что-то типа шапки.
– Вот, готово. Госпожа Туанетта, смотрите.
Лика встала, сделала несколько шагов по полу, а потом с неё свалилась на пол та кишка из-под юбки, и сама юбка съехала на бёдра, потому что развязалась та верёвочка, которой она была на поясе завязана. Из-под корсета выбился кусок нижней ночнушки. Жакетта горестно вздохнула.
Гардероб прежней Анжелики был нынешней Анжелике безбожно велик.
На размер, а то и на два. А трикотажа и свободного кроя они тут не знают, со своим допотопным устройством.
Вашу ж мать. Ну и ладно, все эти одёжки трындец какие неудобные. Лика и дома не любила платьев, юбок-блузок и вот этого всего, ей бы джинсы и футболку, зимой – ещё с водолазкой, а летом и вовсе шорты. А эти все вообще не понять, как ходят!
Вот Жакетка ходит попроще. У неё рубаха, юбка и верх к юбке, и даже никаких рукавов не привязано. И застёжка, то есть, тьфу, шнуровка спереди. И она сама быстро оделась. Может, Лике тоже так можно?
– Эй, а вы чего вообще хотели-то с меня в этой дурацкой одёжке? – спросила Лика.
– Я вам не эй, а Антуанетта, – тётка обиделась.
– Ничего личного, – покачала головой Лика, – я к вам обеим обращаюсь. – Вы что со мной сейчас сделать-то хотели?
– Так монсеньор же ждёт, – пробурчала тётка.
– Кто такой монсеньор, кого он ждёт и зачем? – нахмурилась Анжелика.
– Монсеньор ваш жених ждет вас на завтрак, – сообщила тётка. – Уже неприлично так долго собираться, и что мы ему скажем?
Ох ты ж господи. Жених, мать его.
– А я-то думала, там что-то серьёзное, – отмахнулась Лика. – Если что, он в курсе той истории, которую сам и сочинил. И если у него хоть немного мозгов в голове есть, то должен понимать – если кто-то ещё вчера был при смерти, то ожидать, что этот кто-то явится с ним завтракать, только пришедши в себя – немного глупо. Так-то я знаю, о чём говорю, мне в прошлом году аппендицит вырезали под общим наркозом. Так мне капец как не сразу вставать разрешили.
– Госпожа Анжелика дело говорит! – вступилась Жакетта. – Я сейчас сбегаю и скажу монсеньору Анри, что вы пришли в себя, но ещё слабы, и выйти сегодня из комнат не сможете.
Она убежала, а Лика попробовала снять с себя оставшуюся одежду, и у неё ожидаемо ни хрена не вышло.
– Помогла бы, что ли, раз тётка, а то стоишь, как неродная, – глянула она на Антуанетту. – В смысле – помоги мне, пожалуйста, снять с себя эту дрянь.
– Это, между прочим, отличного качества одежда, – заметила тётка.
Но подошла и стала расшнуровывать.
– Да и бог с ней, просто мне она не подходит.
– Мы пригласим портного и швей, и всё под вас подгонят. Под вашу фигуру.
– Что ты всё «вы» да «вы», как училка! Мы ж типа родня? Или нет? Или ты ту Анжелику терпеть не могла?
– Воспитанные люди обращаются друг к другу на «вы», – сообщила Антуанетта чуть ли не со слезами в голосе.
– Ты чего? Реветь удумала? – не поняла Лика.
Антуанетта только взглянула на неё – и вправду заревела. Чего это она?
– Моя племянница – да какой бы она не была, но видит бог, она знала, как разговаривать с приличными людьми! И умела себя вести! А с вами же на люди нельзя показаться! Вы же только рот раскроете, и всё, никто не поверит, что вы – Анжелика де Безье! Вы же дворовая девка, которую привели в замок смеха ради!
– Чего это я дворовая девка? – не поняла Лика. – Я обычная, это вы тут все выпендренные какие-то! Я так-то не просила меня сюда тащить, подохла – и с концами, и ладно! И если от меня что-то надо, так, может, имеет смысл мне про это рассказать? И вообще объяснить, что к чему? Вот скажи, тебе на хрена та Анжелика вообще сдалась? Ну нет её, и ладно, а тебе-то что?
– Я не хочу возвращаться в дом моего дяди по матери, – выдохнула Антуанетта.
– Не пустят, что ли?
– Лучше бы не пустили, – всхлипнула она.
– А своего у тебя нет? Родителей там? Бабок-дедок?
– Я сирота, нет у меня родителей.
– И за тебя, получается, и сказать-то некому?
– Некому.
– Кроме той Анжелики?
– Ну да. И она не очень-то радовалась, но не могла же девица прибыть к будущему мужу совсем одна, без компаньонки!
– А когда бы она вышла замуж, то тебя куда?
– Здесь бы осталась, смотрела бы за их детьми, когда бы они родились.
Охренеть перспектива, эту Туанетту даже жаль стало. Тем более она теперь Лике вроде младшей, если Лика графиня, а она – её компаньонка. По-хорошему, за неё впрягаться надо, если что. И за Жакетку. Ладно, разберёмся.
Вернулась Жакетта и сообщила с порога:
– Господин Анри сказал, что вы правы, госпожа Анжелика. Он велел подать завтрак к вам в гостиную, и сейчас придёт. Сказал, что вам с ним надо поговорить. И сказал одеть вас. Во что получится. Кажется, я знаю, во что, было одно платье, которое стало той, прежней госпоже Анжелике тесновато.
В гостиной тем временем кто-то ходил и что-то делал, а Жакетта полезла в очередной сундук за очередной одёжкой.
15. Договор
Анри пробудился с мыслью – что вчера они вытворили какую-то ерунду. О нет, на самом деле не всё плохо – обошли ведь неведомого отравителя, а он чем дальше, тем больше подозревал, что его невесту – его первую невесту – именно что отравили. Но вторая на вид была ничуть не хуже. Когда молчит. Правда, немного костлявая, но они же не знают, в каких условиях она там жила, кем была, и вообще ничего о ней не знают! Нужно это исправить. И нужно понять, что сделать, чтобы Анжелика новая стала похожа на Анжелику покойную. Не то, чтобы кто-то успел слишком хорошо рассмотреть прежнюю за те три дня, что она успела побыть его невестой, но есть какие-то общие моменты, которые сразу же бросаются в глаза.
Та двигалась очень неспешно и плавно, а эту всё время как будто дёргают. У той были прекрасные длинные волосы, а у этой – почему-то короткие, почти как у мальчика. Та была приятно округлая, а эту надо бы откормить, как с ней такой в постель-то ложиться, кости одни. Глаза вроде бы такие же – изумрудные, прозрачные. Красивые. Губы изящные.
Но когда она открывает рот – хоть из комнаты вон беги. Так даже уличные девки в Паризии не разговаривают с возчиками и солдатами. Так не говорят даже солдаты! Кто её вообще учил и чему?
Но ничего, она научится держать себя, как надо. Жить захочет – научится.
Анри поднялся с постели, кликнул слугу Флорестана, чтобы подал умыться и всё прочее, что подобает человеку с утра, и потом ещё побрил. И помог одеться.
По заведённой уже более года назад привычке утренние сборы Анри происходили разом с докладом управляющего господина Греви. Он явился и сегодня – благообразен и сед, голос его звучал бодро и радостно, и даже обычные какие-то слова о привезённых вчера в замок припасах казались исполненными надежды.
Оказывается, слухи о том, что госпожа Анжелика пришла в себя, уже поползли по замку. Пришлось Анри сказать – да, он на это надеялся, и очень рад, что в болезни произошёл счастливый перелом, и слава господу за это. Завтрак? Да, подавать. На сколько персон? На четыре, наверное. Ох нет, ещё же госпожа Антуанетта. На пять.
По дороге до малой столовой его подкараулила Жакетта и официальным тоном известила, что госпожа Анжелика пришла в себя, но пока ещё очень слаба и не может надолго встать с постели. Но она шлёт самый сердечный привет своему наречённому. Тьфу ты, точно. Если человек был при смерти, ему надо лежать. И лекарю бы показать, для легенды, но, может, не сегодня?
– А ещё, господин Анри, – прошептала Жакетта, – госпожу не во что одеть. Все вещи той госпожи Анжелики ей безбожно велики.
Вот не было печали, ещё о каких-то там бабских тряпках думать!
– Одень её ну хоть во что-нибудь, – раздражённо проговорил он. – И распорядись по дороге, чтобы завтрак подали к ней в гостиную. Мы придём, все трое, мне нужно с ней поговорить.
Друзья ждали в малой столовой – подтянутый и бодрый Жан-Филипп, сонный Орельен. Наверное, ему следовало бы пойти в покои невесты самому, но почему-то идти туда в одиночку не хотелось совсем. Эта новая Анжелика – вовсе не та дева, с которой хочется остаться наедине.
– Доброе утро, господа, – кивнул он. – Предлагаю перенести наш завтрак в комнаты госпожи де Безье. Её состояние пока не позволяет присоединиться к нам здесь, но она готова принять нас у себя.
– Да-да, верно, – закивал Орельен. – Дева после тяжёлой болезни. И ещё память потеряла, я верно понимаю?
– Верно, верно, – кивнул Анри со вздохом.
А Жан-Филипп только ухмылялся.
– Чего смеёшься? – Орельен пихнул его в бок, тот в ответ молниеносно вывернул Орельену руку.
На мгновение, и сразу же отпустил.
– Хочу и смеюсь, – добавил, потягиваясь. – Извините, но вся эта затея, если знать подробности, выглядит необыкновенно смешно. Превратить дворовую девку в дочь графа де Безье – такого я ещё не слышал.
– Мы не знаем, кем она была у себя дома, и кто её родители, – возразил Орельен. – Её одежда – из хорошей ткани, у неё с собой целая сума каких-то невероятных артефактов, а ты сразу – дворовая девка.
– Я вижу, как она держится и разговаривает, – скривился Жан-Филипп.
– Нагло она держится, дворовые девки не такие. Она как будто вообще ничего не боится. Смотрит в лицо, всех называет на «ты». В ней есть какая-то загадка.
Про загадки Анри с другом не был согласен совершенно, не видел он в свалившейся на них особе никаких загадок. Но вдруг к нему пришла мысль столь странная, что он не смог её тут же не озвучить.
– А её не станут искать? Оттуда, откуда она родом? Увидят, что девка-то не та, и возьмутся искать ту?
– Она сказала, что у них нет магии и магов, – покачал головой Орельен.
– Так не бывает, – не согласился Жан-Филипп. – Маги есть везде.
– А ты много других миров-то видел? – вскинулся Орельен. – И знаешь, как там всё устроено? Я вот – ни одного. И не отказался бы если не посмотреть самому, то хотя бы послушать рассказы.
– Ладно, идём. Если я что-то понимаю, рассказов у нас будет даже больше, чем нам бы хотелось, – завершил Анри.
Эти двое могут бесконечно подкусывать друг друга, даже если к тому нет совсем никакого повода. Если не знать, что они все трое – друзья, то можно подумать, будто наоборот. Но они очень гармонично дополняют один одного – Жан-Филипп из них самый сильный, самый искусный воин и отменный боевой маг, Орельен просто самый могущественный маг, а на долю Анри всегда выпадали дипломатия и связи, особенно при дворе. То есть – командование. Если Орельена не держать в руках, его унесёт в неведомые магические дали, а Жан-Филипп ленив и сам станет что-то решать только в бою, когда вокруг всё завывает и полыхает. Тут-то он ни за что не растеряется и не дрогнет, за что его Анри и уважал. И ещё за спасённую жизнь – год назад Жан-Филипп вытащил его из схватки тяжелораненым и если бы не портал Орельена, позволивший быстро доставить его к умелому целителю – не ходить бы уже Анри по этой земле. Поэтому и Жан-Филипп, и Орельен могли делать в его доме, что душе их угодно, и говорить тоже что заблагорассудится.
Опять же, в нехорошей истории с дрянным дядюшкой Жилем и прекрасной Анжеликой они ему тоже очень помогли. И Анри надеялся, что не оставят и сейчас, и вместе они эту историю как-то вывезут.
В гостиной покоев, отведённых им для невесты, уже накрыли завтрак на пятерых. Госпожа Антуанетта с достоинством приветствовала мужчин, невеста же смотрела затравленно. Дождалась, пока они войдут, а слуги удалятся, и произнесла:
– Привет! А я-то надеялась, что мне вчера всё это примерещилось, и я проснусь или дома, или на честном том свете. А вот хрен.
Орельен захихикал.
– Приветствую тебя, о грозная невеста нашего друга! – и ещё подошёл, поклонился и ручку поцеловал.
Анжелика смотрела то на него, то на свои пальцы.
– Тебе твой друг сейчас по башке даст. Я не верю, что он вздумал меня ревновать, наверное, он просто обиделся, что сам не додумался так сделать.
Жан-Филипп сзади уже не просто хихикал, а мерзко ржал.
– С добрым утром, госпожа Анжелика, – произнёс Анри. – С вашего позволения, мы присоединимся к завтраку.
Отставил стул и сел. Остальные сделали то же самое. И все стали ждать, пока она соизволит начать есть, но она смотрела на них – и молчала. А потом выдала:
– Чего уставились? Кусок в горло не лезет? Так я не виновата!
– Анжелика, вы, как хозяйка, должны приступить к завтраку первой, – недовольно пояснила Антуанетта.
– О, спасибо, подсказали, – кивнула та. – А то бы мы все тут с голоду подохли вокруг полного стола. Приятного аппетита.
Взяла нож и стала намазывать им масло на здоровенный кусок хлеба. А потом ещё сверху намазала мёдом, предназначенным для лепёшек. И стала это есть. Неужели это съедобно? Да как этот кусок вообще к ней в рот-то помещается?
Но так или иначе, начало было положено.
Дальше она ела и задавала тьму каких-то странных вопросов.
– А почему у вилки два зуба? Должно быть три или четыре. А сметана к лепёшкам у вас есть? Если есть молоко, должна быть и сметана. А кофе или чай будет?
– Что есть кофе или чай? – нахмурился Анри.
– То, что пьют с утра, – пояснила Анжелика, облизывая мёд с пальцев. – И нечего на меня пялиться, сама знаю, что неприлично, но очень уж вкусный мёд, а салфеток у вас на столе нет!
Кажется, это было в адрес Жана-Филиппа, который и вправду смотрел на неё, как заворожённый. Сморгнул, потряс головой.
– Дурная девка, – и уставился в свою тарелку.
– Чего сразу дурная-то, – вскинулась та.
Разнял Орельен.
– Анжелика, расскажите про кофе или чай. Что это?
– Чай – это такие листья, их заваривают. Они растут в Китае. Это до хрена как далеко. У вас тут есть Китай?
– Я не знаю такого города, – покачал головой Орельен.
– Это не город, это страна. Там должна быть великая стена.
– Это нужно спрашивать у путешественников. А кофе?
– Это такие зёрна, их нужно молоть и потом варить, но не кипятить. И получается такая жидкость коричневого цвета, с особым запахом. Его очень хорошо пить для того, чтобы потом не засыпать, и можно без всего, а можно с молоком или сливками.
– Арро что ли? – догадался Орельен. – Это невероятно дорогая штука, её привозят с юга или востока, и пьёт только её величество королева-мать, она как раз с юга, из-за гор, из Феррайи. Анри, тебе же ничего не стоит побаловать невесту заморской редкостью?
– Я узнаю, можно ли купить арро в Паризии, – сдержанно отозвался Анри.
Если это поможет приручить дикую девицу – нужно попробовать найти.
– Нет, я молоко тоже люблю, но кофе с утра – это ж святое! У нас даже в колледже стоял кофейный автомат.
– Стоял – что? – удивился Орельен.
– Такой ящик, который сам тебе варит кофе, – пояснила Анжелика.
– А говоришь, магии нет!
– Так это не магия, кто говорит-то про магию, это технология!
– Техно – что?
Так, похоже, нужно брать дело в свои руки, иначе оно грозит затянуться до бесконечности.
– Госпожа Анжелика, извольте послушать меня. Всё уже случилось, вы уже среди нас, и вам предстоит выполнить всё, что должна была выполнить моя… предыдущая, – он чуть было не сказал «настоящая», – невеста.
– Жду – не дождусь, когда вы уже огласите весь список, – пробурчала она. – Чего надо-то?
– Надо, чтобы вы полностью соответствовали покойной Анжелике де Безье. Вы похожи на неё внешне, и нужно, чтобы вы вели себя похожим образом.
– Извините – подвиньтесь, но я – другой человек. Кто вообще знал эту вашу Анжелику близко и хорошо?
– Она приехала сюда с Антуанеттой, Жакеттой и Мари.
– Кто это – Мари?
– Моя камеристка, – тихо пояснила Антуанетта.
– Она не в курсе дела? – быстро спросила Анжелика.
– Нет, – покачала головой Антуанетта. – Но она знает вас не так давно – мы с ней приехали в Безье, в замок вашего отца, а теперь брата, незадолго до нашего отъезда сюда. В дороге Анжелика почти не выходила из экипажа и не общалась со слугами.
– И ладно. Кто ещё? – продолжала спрашивать Анжелика. – Брат?
– Если что, ему всегда можно сказать, что вы изменились после болезни.
– Ага, похудела и мне отрезали волосы, – хмыкнула девица. – И ещё я потеряла память и ни хрена не помню, и вообще с трудом всех узнаю.
– Да, так и скажем. Скажем, что сейчас как раз пытались напомнить вам о том, что было, и кто мы есть, – кивнул Анри. – Что вы умеете делать? Чему вас учили дома?
– Да всему, – сообщила она. – Домашние дела все – стирка там, уборка, готовка. Разве что шить не умею, у меня и по трудам трояки всегда были. Читала много, ну, пока читала. В музыкалке училась, не закончила. Если у вас есть пианино или гитара – могу сыграть. Петь умею. Мы один раз даже в знакомой студии песню записали. В колледже училась типа на учителя начальных классов. Но проучилась чуть за половину первого курса. Ну и всё. Чего ещё-то?
Честно сказать, Анри не понял и половины из того, что она сказала. Кроме музыки и пения, и хозяйства.
– Хозяйство – это хорошо, вам потом заниматься делами этого замка. Музыка – тоже. Жан-Филипп, взглянешь потом, что там с музыкой, хорошо?
– А с какого перепугу он? – нахмурилась ужасная девица.
– Анжелика, он из нас троих лучший музыкант, – улыбнулся Орельен. – Мы все немного умеем, но Жан-Филипп учился у настоящего менестреля, тот жил у него в замке целую зиму, представляешь?
Нет, девица не представляла.
– Продолжим. Вы умеете ездить верхом?
– Нет, а что, надо?
– Моя племянница плохо держалась в седле, – сообщила Антуанетта.
Так и было, да. И это хорошо.
– Но если научите, я попробую. Ни разу в жизни не видела живого коня! Только один раз в цирке, в детстве.
– А на чём вы ездите-то? – удивился Орельен.
– На машинах и автобусах. Я умею на велике и на мотике, ну, на велосипеде и на мотоцикле.
– И самое главное, – перебил Анри очередную порцию их любопытства. – Этикет и манеры. Сейчас вы производите впечатление человека, которого не учили ничему хорошему и который совсем не знает, как ведут себя воспитанные люди. Это необходимо изменить в самый короткий срок.
– Очевидно, воспитанные люди, все, как один, занимаются тем, что трупы в соседние миры выбрасывают, – заметила девица.
Очень ядовито заметила.
– Я не наблюдаю в вас никакой благодарности за то, что мы, фактически, спасли вам жизнь, – заметил Анри. – Благодарность – это тоже одна из добродетелей воспитанного человека.
– А я ещё не поняла, хорошо это или плохо, и нужно мне вообще или нет, ясно вам? – сверкнула она глазами. – Срать в ведро, воду таскать, отопления нет и ночью дубак, а туда же – воспитанные люди. Воспитанные люди не пялятся, когда другие срут, ясно вам? Так что пока я того, воздержусь от благодарности.
– Дело ваше, но извольте говорить, как приличный человек, а не как уличная девка. Иначе нам не поверит никто.
– Скажете, что после болезни я кукухой поехала.
– Да как бы не решили, что в неё бес вселился, – заметил, прищурившись, Жан-Филипп. – С такими-то речами.
Смотрит в корень, как всегда.
– Жан-Филипп прав, госпожа Анжелика. Сомнения в вашем поведении могут привлечь к вам неуместное внимание служителей церкви. Поэтому давайте договариваться. Я принимаю вас, как свою невесту Анжелику де Безье. Я даю вам время на то, чтобы свыкнуться с этой мыслью и научиться вести себя, как подобает девице из благородной семьи.
– Даёте время – это сколько? – зелёные глаза смотрели очень жёстко, и прямо на него.
– Свадьба была назначена через две недели. И первая из них подходит к концу.
– Мало, – выпалила она.
– Месяц, считая от сегодняшнего дня.
– Мало! Три. Хотя бы три.
Она что, торгуется?
– Месяц, госпожа Анжелика!
– Сам потом будешь локти кусать, когда окажется, что я не знаю чего-то важного, а ты со мной опозоришься, – и добавила издевательски: – Монсеньор.
– Через два месяца свадьба сестры его величества, принцессы Маргариты. Я должен быть там с женой!
– А будешь с невестой, что мешает?
– Свадьба должна упрочить моё положение, ваше, к слову, тоже.
– А ты, я смотрю, готов жениться хоть завтра, да? – усмехнулась она как-то очень уж нехорошо. – Вот представь – завтра. Я, такая, говорю тебе «да» при всём честном народе. Кстати, свадебное платье-то есть? Я оказываюсь идти замуж без свадебного платья, и фаты на три метра, и белого коня.
– Анжелика…моя племянница собиралась выходить замуж в том же платье, в котором была в день помолвки. После смерти отца она была в трауре.
– Вот! Ещё и траур! На тебя посмотрят, как на кусок идиота. Скажут, не утерпел, на родича покойного наплевал. А что там, сколько ждут-то нормальные люди?
– По-разному, бывает, что и не ждут, – сказала Антуанетта.
Вообще она права, конечно.
– Хорошо, месяц с половиной, – пусть так.
Может быть, за тот месяц с половиной она покажется ему более привлекательной?
– Ок. И про платье и всю положенную хрень к нему не забудь. Но ты, или кто там, кому ты скажешь, отвечает на все мои вопросы. Я жила совсем в другом всём, сечёшь, нет? В другом доме, ела другую еду, носила не эту вот маскарадную херомантию, как у вас тут, а нормальную удобную одежду. И в жизни у нас всё было устроено по-другому.
– Это разумное требование, госпожа Анжелика.
– И ещё. А если откажусь – ну, быть этой вашей девицей де Безье?
– Вы умрёте, – быстро ответил Анри.
Вот ещё, слушать капризы этой невыносимой девицы!
Она помолчала немного, потом кивнула.
– Ок. Уговорились. Я буду Анжеликой де Безье. Давай руку.
– Что? – не понял Анри.
– Руку, говорю, давай.
Он протянул ей правую руку, она взяла своей правой рукой. Ладонь у неё была твёрдая, ничуть не похожая на мягкую ладошку той, покойной Анжелики.
– И что теперь?
– А теперь разбей, – кивнула Орельену.
Тот не понял сначала, но потом догадался, что она от него хочет, и разбил их рукопожатие ребром ладони.
– Что за странный обычай? – поднял брови Анри.
– Так делают, когда что-то важное, – сообщила Анжелика.
– Хорошо. Но вы должны следить за собой, начиная с сегодняшнего дня. Я допускаю, что вы могли быть привычны к более вольному содержанию, чем то приличествует благородной девице. Но теперь ни у кого даже и мысли не должно возникнуть, что вы способны не только вольно разговаривать, но и утратить целомудрие.
– Что? – вытаращилась на него девица, а потом как захохочет!
– Что с вами? – холодно поинтересовался Анри.
– А губу закатать не хочешь? Целомудрие! Три раза! Да я давно не девственница.
