С. Н. Ходоров
Белая Лилия
– Ну не виноват я, Лиля, не виноват, что она, моя новая подруга, такая энергичная и инициативная, такая темпераментная и жизнедеятельная, такая активная и пробивная.
Виктору показалось, что Лиля не слышит его, она смотрела поверх его головы на желтоватые кроны раскидистых клёнов и каштанов, лицо её окаменело, а с глаз катились крупные капельки слёз. Виктор, не выдержав гнетущего напряжения, развернулся и побежал в сторону центральной аллеи старого парка. В какой-то момент он остановился, обернулся в сторону Лили и громко, распугав каркающих на деревьях ворон, закричал:
– Я очень надеюсь, что мы останемся друзьями.
Вернувшись в общежитие, Лиля уже не плакала, все слёзы горючим потоком были пролиты по дороге. Она села за стол и стала всматриваться в белоствольные берёзы за окном, пытаясь найти в поспешном шорохе их раскачивающихся ветвей какое-то успокоение. Несмотря на то, что в комнате топилась печь, пальцы рук её окоченели от внутреннего холода, в сердце застыл ледяной комок отчаяния, а душа окостенела от мучительного удара произошедшего. Такой её и застали, впорхнувшие в комнату, весёлые и розовощёкие, Лялька и Лара. Они быстро растормошили опечаленную Лилю и тут же заставили рассказать, что произошло. Тягостное молчание царило в комнате ещё несколько минут. Лялька стремительно выскочила за дверь и тут же вернулась с каким-то подозрительным керамическим флаконом в руках, раздобытым в соседней комнате у ребят. Выплеснув из него подозрительную коричневатую жидкость в три стакана, услужливо подставленными Ларой, она подняла один из них и, слегка перефразировав нарицательный тост отца Фёдора из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова, вымолвила:
– Не корысти ради, а токмо для лечения рабы божьей Лилии, аминь.
Лялька и Лара быстро опустошили свои стаканы, а Лиля, оставаясь в той же позе, что её застали подруги, продолжала всматриваться в берёзы, которых, впрочем, уже не было видно из-за наступившей темноты. Лялька торопливо подскочила к Лиле и на повышенных тонах чуть ли не зарычала:
– Лилька, я очень прошу, не действуй мне на мои, и так расшатанные, нервы, если не выпьешь, я за себя не ручаюсь, позову ребят, они в тебя силой вольют это лекарство.
Лиля отрешённо придвинула табуретку к столу, ни слова не говоря схватила стакан и залпом опустошила его бурое содержимое, которое на поверку оказалось дефицитным, сорокоградусной крепости, рижским бальзамом, состоящим из целебных трав, настоянных на спирту. Через четверть часа лекарство доктора Ляли Кириловой подействовало. Внутри у Лили всё горело, сердце оттаяло от холода, голова немного кружилась, а всё тело окутала приятная истома.
– Ну, теперь, подруга, ты в полном порядке и вполне сможешь переварить то, что я тебе сейчас скажу, – удовлетворённо констатировала Ляля.
– Лялечка, ты же знаешь, как я тебя обожаю, – слегка заикаясь и растягивая слова, бормотала опьяневшая Лиля, – я с удовольствием переварю всё, даже минералы и окаменелости из геологического музея.
Лялька подвинула свой табурет поближе к Лиле и, положив её светловолосую головку к себе на плечо, нежно заворковала:
– Да кто он такой твой Виктор? Ален Делон, Марчелло Мастроянни или Муслим Магомаев? Ни первый, ни второй, ни третий и даже ни девяносто девятый. Поверь моему обострённому женскому чутью, что этот, неуважаемый нами, господин Бровченко ещё вернётся к тебе и сочтёт за честь мыть твои стройные ножки. И что мы ему скажем на это, Лилечка?
– Бры-ы-ысь, к чёрто-о-овой бабу-у-ушке, – протяжно и жизнерадостно провизжала вконец охмелевшая Лиля.
– Вот и правильно, – закричали в унисон Ляля и Лара, стягивая с Лили верхнюю одежду и заботливо укладывая её в тёплую постель.
Следующее утро выдалось воскресным, и когда Лиля проснулась, лучи неяркого осеннего солнца, брызнувшие свои блики в окно, осветили на стекле жёлтый листок бумаги. На нём кумачовой гуашью крупными буквами было написано: «Сегодня праздник у девчат, сегодня будут танцы». Не успела Лиля придумать о каком празднике, и о каких танцах идет речь, как уже умытая и причёсанная Лялька протянула ей в постель чашку свежеза-варенного кофе со словами:
– Скажи, дорогая, какой ещё мужик будет баловать тебя, как я. Давай, подруга, пей кофе, он взбодрит тебя, а это значит, несмотря ни на какие невзгоды, жизнь продолжается.
– А ещё, подруженька, – вторила ей Лара, – жизнь, как учит нас марксистско-ленинская философия, прекрасна и удивительна и поэтому вся наша дружная комната отправляется сегодня на танцы для адекватного и ненавязчивого знакомства с кавалерами местного разлива.
Танцевальные площадки в конце 60-х годов располагались, как правило, в домах культуры, которые дифференцировались по профессиональному признаку. В городе функционировали дворец культуры железнодорожников, дома культуры строителей, работников промкооперации, работников связи и ещё несколько. Наибольшей популярностью почему-то пользовалась танцплощадка, разместившаяся в парке культуры и отдыха имени Богдана Хмельницкого. Неизвестно, кому в голову пришло назвать этот замечательный лесопарк словосочетанием «культура и отдых». Какие-то элементы отдыха там всё-таки присутствовали. Это были садовые скамейки и лавочки под сенью вековых деревьев, овальные ротонды и квадратные беседки. К ним прилагались павильоны с мороженым и газированной водой с сиропом крюшон и игровые аттракционы для детей с неизменной комнатой смеха, оборудованной кривыми выпуклыми и вогнутыми зеркалами. Стереотипной разновидностью отдыха считался стрелковый тир, где можно было в качестве приза получить голого пупса за сбитых из воздушной винтовки зверюшек, использующихся в качестве движущихся мишеней. Что же касается культуры, то, как раз с ней в парке было также напряжённо. Единственным её символом можно было рассматривать, разве что, зелёный театр, который к искусству Мельпомены имел такое же отношение, как цветная побелка стен в квартире к натуральной живописи. Хотя справедливости ради, в этом зелёном театре иногда давали концерты заезжие вокально-инструментальные ансамбли, только начавшие зарождаться в это застойное время.
Едва ли не самым важным атрибутом, неважно культуры или отдыха, для молодёжи считалась танцевальная площадка, находящаяся в самой зелёной зоне парка. Она и в самом деле напоминала зону, только не парковую, а, как говорили в народе, зону мест не столь отдалённых, поскольку по неизвестной причине была огорожена проволочно-сетчатым забором. Посетители этой танцевальной зоны окрестили её метким словом «клетка». Непосвящённому в танцевальную терминологию городскому обывателю не очень было понятно, когда кто-то из прохожих говорил «сегодня будем вальсировать в клетке». Желающим поучаствовать в танцевальном вечере на лоне природы полагалось приобрести билет стоимостью в 50 копеек в фанерной будке, прилепившейся к колючему ограждению. Для справки: за этот же полтинник можно было не очень вкусно и питательно, но довольно сытно пообедать в студенческой столовой, купить 300 грамм шоколадных батончиков, два раза сходить в кино на дневные сеансы или приобрести сборник стихов, обожаемого всеми девушками Советского Союза, лирического поэта Эдуарда Асадова. Теперь можно понять, что «любители трения двух полов о третий» жертвовали танцам как реальную, так и духовную пищу. Когда обладатель счастливого билета (их число было ограничено и приобретались они заблаговременно) оказывался внутри клетки, его взору открывалась вполне приглядная стандартная картина: девушки, в узких облегающих юбках и прозрачных шифоновых блузках в неизменных капроновых чулках цвета беж, заканчивающимися внизу белыми туфельками-лодочками, стояли, обрамляя живой стеной периметр забора. Мужская половина, как правило, изобилующая накрахмаленными белыми рубашками, заправленными в узкие чёрные брюки-дудочки, стайками группировалась внутри «клеточного» пространства. Перед тем, как заполнить это пространство, молодые люди прятались в кустарниковых зарослях парка с благородной целью улучшить свой жизненный тонус. Достигалось это, проверенным многими поколениями, методом неумеренного потребления спиртных напитков. Именно поэтому на танцевальной площадке царил устойчивый запах винного перегара, смешиваемого с благоуханием тройного одеколона, осевшего в волосах не очень галантных кавалеров. Тонкий букет цветочных женских духов в самом буквальном смысле тонул в мужском алкогольном запашке и на этом фоне почти не ощущался. С одной стороны, потребление спиртных напитков имело благородную цель быть более смелыми и раскованными, чтобы пригласить девушку на танец и вести с ней светскую беседу. Особенно это касалось стеснительных и малообщительных парней. С другой стороны, алкоголь имел свойство блокировать мозговые подкорки, отвечающие за адекватность поведения. Особо это относилось к агрессивно настроенному хулиганью, для которого драки являлись неотъемлемой частью существования не только в клетке, а и во всех жизненных коллизиях. Поэтому потасовки, скандалы, разборки и мордобой являлись скорее правилом, чем редкостью как внутри клетки, так и за её ближними пределами. Иногда дело доходило до поножовщины и кровопролития, и тогда гостями клетки становились сотрудники доблестных правоохранительных органов. Но центральной и совсем не геометрической осью, которая пронизывала вечернюю жизнь клетки, являлись, конечно же, девушки. Именно они притягивали парней разных интересов, интеллектов, специальностей и даже вероисповедований на танцевальную площадку. Именно с ними завязывали знакомства инженеры и рабочие, офицеры и студенты. Никто не вёл официальной статистики, но было известно, что немало таких танцевальных знакомств заканчивалось свадьбами. Недаром здесь фланировали и женщины, которым было далеко за тридцать: для них клетка становилась своеобразным кругом последних надежд. Для многих молодых девчонок воскресные танцульки становились если и не смыслом жизни, то, по меньшей мере, желанным способом заполнения свободного времени.
Для тройственного союза «Л» танцы, разумеется, совсем не являлись смыслом жизни. Да и попали они в клетку впервые, руководствуясь благой целью отвлечь Лилю от грустных мыслей. Её размолвка с Виктором усугублялась тем, что она каждый день имела неудовольствие лицезреть его в университете рядом с весёлой и самодостаточной Леной Вареницей. Украинская пословица «Глаза не видят, сердце не болит» здесь явно не срабатывала. На самом деле глаза подмечали, как Виктор обнимает Лену и даже украдкой целует её, а уязвимое сердце щемило и ныло от бессилия переломить увиденное. Вот и сейчас Лялька, заметив Лилино уныние и размахивая голубыми входными билетами, весело закричала:
– Итак, девочки входим, походка от бедра. Лиля, я кажется, тебе сказала, от бедр-а-а.
Лялька критически осмотрела Лилю сзади и уже не закричала, а завопила:
– Лилька, милая, ну скажи, пожалуйста, разве для того тебя бог наградил стройными ногами, чтобы они при движении скручивались в замысловатые геометрические фигуры.
– Тебя, Лара, это тоже касается, – продолжала надрываться Лялька, – ноги должны быть прямые и начинаться не от промежности, а сантиметров на пятнадцать выше.
– Стало быть, девчонки, по-быстрому приняли уверенный силуэт с гордо поднятой головой, уверенным взглядом и плавной волнообразной походкой, – заключила Лялька, – и вперёд, и с песней. Вы что не понимаете, что всё это привлекает мужчин и действует на них, как команда «к ноге».
Лялька была права. Как только послышались первые аккорды народного вальса «Амурские волны», всех троих тут же пригласили. Самый приметный кавалер был, пожалуй, у Лили, высокий черноволосый капитан, с погонами и петлицами голубой расцветки. Он, галантно и бережно поддерживая Лилю за талию, быстро кружил её в этом грустном и задумчивом вальсе. Когда его мелодия закончилась, он, призывно глядя на Лилю своими светло-серыми глазами и уже не отходя от неё, попросил разрешения пригласить её на следующий танец. Оркестр заиграл неторопливую и протяжную мелодию вечного шлягера, испанскую песню – болеро «Бесаме мучо». Военный лётчик приблизил Лилю к себе на расстояние, существенно отличающееся от пионерского и, не без уставного оттенка в голосе, шептал ей на ухо:
– Довожу до вашего сведения, девушка, что название этой песни в переводе означает «целуй меня крепче». Я пока не знаю, как вас зовут, но именно это мне хотелось бы совершить.
– Совершать, товарищ капитан, будете боевые вылеты на ваших истребителях, – отстранилась от его объятий Лиля, увидев вдруг, как какой-то, стриженный под бобрик, увалень с продолговатым шрамом через всю щеку насильно тащит Ляльку к выходу, бросая на ходу:
– Я тебе, покажу, шалава, как отказывать в танце королю «Креста», сейчас ты, стерва, будешь у меня отплясывать в другом месте и под другую музыку.
– Прошу вас, помогите, мою подругу обижают, – затеребила Лиля капитана.
– Простите, девушка, я вижу, ваша подруга такая же нецелованная, как и вы, – улыбнулся лётчик, мгновенно растворившись в толпе танцующих.
Лиля, увлекая за собой Лару, бросилась к выходу догонять короля «Креста» (так называли район города, примыкающий к пересечению двух перпендикулярных улиц Пушкина и Киевской), который продолжал волочить Ляльку в сторону синеющих в темноте кустов. За ним не спеша вышагивали три его подельника, предвкушая забаву с эффектной девушкой, которую зацепил их главарь.
– Лара, делай, что хочешь, только быстро приведи сюда милицию, у входа в клетку я видела телефон-автомат, – заорала Лиля, – а я постараюсь их отвлечь.
Она быстро догнала удаляющихся хулиганов и, с усилием вырвав Ляль-кину руку, подбоченившись, вспоминая интернатовскую блатную терминологию, загорланила:
– Эй, фраера, вы, что забыли кому, служите, куда Соньку тащите, хотите иметь дело с Колей Чёрным с Левандовки, ведь Сонька – его шмара, или вам жить надоело, век свободы не видать.
Лилин речитатив по блатной фене, видимо, произвёл впечатление на хулиганскую братию. Пока выясняли, кто такой Коля Чёрный и к какой группировке он относится, вдали послышался свисток и силуэты бегущих милиционеров. Хулиганы не испытывали особого желания встречаться с милицией, на учете которой, наверняка, состояли и ретировались в те же кусты, куда планировали затащить Ляльку. Служители охраны общественного порядка вместо того, чтобы броситься в погоню за хулиганами, как это показывают в фильмах, усадили симпатичных девушек в видавший виды патрульный «газик» и доставили их к общежитию, посоветовав взамен пресловутой клетки посещать такие богоугодные заведения, как театр оперы и балета или городскую филармонию. Выпрыгнув из машины, растрёпанная Лялька прижалась к Лиле и, незаметно проглатывая выступившие слёзы, с трудом выдавила из себя:
– Лилька, никогда бы не подумала, и где ты только таких оборотов набралась, да тебе только в крутых фильмах про зэков сниматься. Да если бы не ты, мне бы точно пришлось навсегда расстаться со своей девственностью в антисанитарных условиях культурного парка.
– А это, всё, Лялька, необратимые последствия твоей походки «от бедра», – иронично заметила Лара, разливая горячий чай, – ну, ничего страшного, девочки, первый блин – он всегда комом.
– Не уж, подруженька, – грустно заключила Лиля, – с меня хватит, если блином ты называешь клетку, то для меня он не только первый, а и последний.
– Блины блинами, – воскликнула, пришедшая в себя Лялька, – а я, всё-таки, была права, когда говорила, что стоит только Лиле глазом моргнуть, как мужиков вокруг неё можно будет штабелями складывать. Чего стоит только этот красавец-лётчик.
– Да ничего он не стоит, – обиженно буркнула Лиля, – сбежал с поля боя, как крыса с тонущего корабля.
Дальнейшие события показали, что Лялькины прогнозы начали сбываться. Ухажёры, как грибы после летнего дождя, стали появляться на Лилиных горизонтах. С одним из них, широкоплечим и коренастым юношей, его звали Володя, она случайно разговорилась на трамвайной остановке. Через несколько дней Лиля заметила, что он пропускает трамвай за трамваем, поджидая её появления. Когда они вместе заскочили в вагон, он, рассмеявшись, радостно сообщил ей:
– Я вас так долго жду, что не ровен час и на работу опоздать.
– А чтобы не опаздывать на место службы, – в тон ему отпарировала Лиля, – надо на работу пешком ходить.
– Согласен, – заверил её Володя, – только при условии, что будем двигаться вместе.
Оказалось, что он работал техником на междугородней телефонной станции, которая располагалась рядом с университетом. Ещё оказалось, что, учитывая, что трамвай не отходил прямо от дома и не подъезжал точно к месту назначения, пешеходное продвижение занимало почти столько же времени, сколько и поездка на городской конке. К тому же, большая часть пути проходила через парк Костюшка, совершать утренний моцион, по аллеям которого ничего, кроме удовольствия, не вызывало. Володя увлечённо рассказывал о службе в армии, учёбе в техникуме связи и об интересной работе по обслуживанию телефонных каналов дальней связи. Родители его жили в Берегово, районном центре Закарпатской области, и Володя не особо скрывал, что они очень хотят, чтобы их сын женился на скромной и порядочной девушке, критериям которой, как он неумело намекал, Лиля полностью и бесповоротно удовлетворяет. Володя был простым, работящим, честным и бесхитростным парнем и даже несколько импонировал Лиле за эти, не очень распространённые во все времена, черты характера. Но их беглому двухмесячному знакомству так и не суждено было перерасти в роман.
Виновником этому был долговязый студент механико-математического факультета Пётр Затула, который каждое утро без пяти минут восемь топтался у главного входа в университет, поджидая Лилю. Заприметив Володю в качестве постоянного попутчика Лили, он, дождавшись, когда за ней закроется парадная резная дверь, не мудрствуя лукаво, соврал сопернику, что она является его невестой и что он не приветствует их совместный утренний променад. Петрусь, как окрестила его Лиля, часто приглашал её в кино, в фойе которого непременно угощал шоколадным эскимо, водил в картинную галерею, в музей прикладного искусства и в украинский драматический театр имени Марии Заньковецкой. Лиля, сама не зная почему, не отказывалась от этих встреч, найдя в его не очень презентабельной особе, прежде всего, скромного и надёжного товарища, с которым чувствовала себя, по крайней мере, безопасно. Петрусь, к своему великому неудовольствию, так и не сумел отыскать ни математическую и ни какую другую корреляцию, позволившую ему приблизить к себе Лилю настолько, чтобы их отношения имели логическое продолжение. Параллельно к Лиле, в полном смысле слова, приклеился ещё один поклонник, длинноволосый блондин, студент иняза, Дмитрий. Он подкарауливал её в академической библиотеке, занимал место в читальном зале, а затем неизменно приглашал на чашечку кофе. В отличие от Володи и Петруся, Дмитрий представлялся вальяжным, даже, в некоторой степени, импозантным типом с претензией на всё модерновое и стиляжное, роскошное и шикарное, помпезное и церемониальное. Вполне понятно, что все его претензии даже близко не пересекались с взглядами и мировоззрением Лили и поэтому их мимолётные встречи не могли иметь перспективы даже теоретически.
Да что студенты-ухажёры, планка Лили с каждым днём поднималась всё выше и выше. Очень уж явные и заметные знаки внимания Лиле стал оказывать молодой преподаватель кафедры физической географии, свежеиспечённый кандидат наук, один из немногих русскоязычных сотрудников университета. Как-то после комсомольского собрания он вызвался проводить Лилю в общежитие. Тротуары городских улиц покрылись плотной коркой льда, который дворники не успели убрать. На высоких каблуках чёрных кожаных сапог, подаренных матерью на день рождения, Лиля скользила, теряла равновесие и несколько раз даже упала, порвав капроновые чулки выше коленей. Когда же они вышли с трамвая, дорога к общежитию превратилась в сплошной гололёд. Молодому учёному, который впоследствии получил докторскую степень и стал проректором Одесского университета, ничего не оставалось, как подхватить стройную и худенькую Лилю и на руках донести её до общежития. Возле входа в него, осторожно поставив её на не скользкую асфальтовую отмостку, он не сдержался, обнял Лилю и внезапно поцеловал её в привлекательную и румяную от мороза щёчку. Она хотела было влепить приват-доценту заслуженную пощёчину, но в это время открылась входная дверь, из которой вывалились Виктор и Лена, которые стали невольными свидетелями случившегося. Лена не удержалась от соблазна подковырнуть Лилю и, нарочито повернувшись к Виктору, съязвила:
– Вы только посмотрите, что делается. При всём честном народе студентки соблазняют преподавателей, и всё это ради того, чтобы сдать непростой экзамен по ландшафтоведению. Это так их там, в деревне, учат.
Виктор замер, неотрывно смотря Лиле прямо в глаза. Придя в себя, он прикрыл Лене губы своей коричневой перчаткой и, схватив за руку, быстро потащил в сторону трамвайной остановки во избежание повтора глупостей, которые могли сорваться с её языка. В спину им неслись слова обиженного доцента:
– Вы правы, студентка Сергачёва, безусловно, сдаст мой экзамен, а вот вам, Вареница, уж поверьте мне, придётся очень нелегко.
Переведя учащённое дыхание то ли от переноски Лили на длинную дистанцию, то ли от своей гневной тирады, преподаватель вежливо и осторожно предложил ей встречаться не только в учебных аудиториях. Не дав ему договорить до конца, она деликатно, но решительно отказалась. Лиля просто не представляла, как можно заводить роман со своим преподавателям, который к тому же на целых восемь лет старше её. К тому же в её сердце ещё оставался Виктор и свободного места там пока не находилось ни для кого.
Проводя своеобразный разбор полётов в своей трёхкроватной девичьей келье общежития, Лялька гневно выговаривала Лиле:
– Можно было отказаться от красавчика-лётчика, забраковать техника Володю, зануду-математика Петруся и пижона-филолога Дмитрия, но отвергнуть перспективного доцента – это уже выше моего понимания истины. Ты, Лилька, просто сумасшедшая, одним словом, права Лена, у тебя, действительно, деревенское мышление.
Стараясь перекричать подругу, закутанная двумя одеялами Лара, весело вопила:
– Главное, девочки, что Виктор, видел, как наш доцент целовал Лилю, а всё остальное чепуха.
– Какая к чёртовой матери, чепуха, – продолжала надрываться Ляля, – а ты, Ларочка, лучше помолчала бы. У тебя, похоже, глаз нету, не видишь, что все свободные девчонки нарасхват, а ты, по-прежнему, как гордая монашка в заброшенном женском монастыре.
Лара молчаливо соглашалась, что свободные девушки в общежитии не засиживаются, продолжая, тем не менее, самозабвенно любить своего курсанта военного училища, находящегося на противоположном конце громадной страны, на Дальнем Востоке. В монастырь, однако, она не торопилась, предпочитая вместо него на зимние каникулы поехать к родителям в Донецкую область. Чтобы окончательно вывести Лилю из уныния и вернуть себе прежнюю весёлую подругу, Лара пригласила её поехать с ней.
Родители Лары жили в небольшом шахтёрском городке, которому, по большей части, были присущи все элементы сельского быта. В центре комнаты, отведенной Ларе и Лиле, громоздилась допотопная русская печь, с которой, казалось, вот-вот соскочит сказочный персонаж Емеля. Как водится в деревне, в хлеву мычала корова, а по утрам горланили петухи. Впрочем, их надрывное пение не могло разбудить девушек, которые забравшись на тёплую печь и зарывшись в сельское пуховое одеяло, спали, чуть ли не до полудня, навёрстывая недосып во время экзаменационной сессии. Хлебосольная и радушная мать Лары кормила их домашним творогом, пирожками с капустой, картошкой, поджаренной на свежем сале, непритязательной, но добротной и вкусной деревенской едой, которая никоим образом не могла конкурировать с опостылевшими столовскими котлетами, которые студенты называли булочками из-за практического отсутствия в них мясной составляющей. Соскучившись по домашней еде, девушки поглощали всё, что можно было положить в рот и прожевать. Один раз так увлеклись, что съели целую буханку ещё горячего хлеба, обильно намазывая его свежим мёдом. Утром результат был налицо, точнее даже, на Лилином лице. Её организм среагировал на избыточное количество мёда, поглощённого вчера так, что глаза заплыли, превратившись в узкие, едва приметные щёлочки. Это было совсем некстати потому, что вчера Лара познакомила её с соседом, симпатичным парнем, с которым уже сегодня вечером было назначено свидание. Лиля очень расстроилась, однако в обед Ларина матушка положила ей на глаза повязку с мазью, сделанной из лекарственных трав, и уже через несколько часов аллергию как будто ветром сдуло. После заката солнца Василий, так звали кудрявого черноволосого парня, осторожно постучал в окно. Так было принято в деревне, наверное, ещё и потому, что в отличие от города, там ещё не успели установить на столбе круглые электрические часы, под которыми влюблённые назначали свидания. Сегодня Василий, как впрочем, и в последующие встречи с Лилей, запряг в большие деревенские сани каурую лошадку для того, чтобы с ветерком прокатить её по сельским вечерним улочкам. Она, набросив на себя, отороченную с двух сторон натуральным мехом, тёплую белую шубку почти на голое тело и просунув босые ноги в войлочные валенки, выскакивала на мороз и как снежная королева садилась в саночную карету. А весёлый и жизнерадостный кучер Василий, обнимая одной рукой Лилю за талию, а другой вожжами погоняя резвую лошадку, катил эту деревенскую карету по заснеженному городку. Его грубоватые черты лица скрадывала мягкая и приятная улыбка, которая никогда не сходила с его лица. В отличие от городских ребят он не нахальничал, не приставал к Лиле, не пытался её целовать и не позволял себе другие вольности, которые университетские ребята считали неким стандартом по отношению к сверстницам. Ему было достаточно, что соседи и все жители городка видели, какую снежную королеву он везёт. Как-то раз он направил сани на деревенскую околицу, а затем на опушку берёзовой рощи, где неожиданно остановился и, повернув улыбчивое лицо к Лиле, размахивая руками, не зная, куда направить их, тихо сказал:
– Понимаешь, Лиля, ты мне ужасно нравишься. Я не очень складно говорю, но очень хотел бы, чтобы ты стала хозяйкой в доме, который я уже начал строить.
– Вася, да никак мне предложение делаешь, – весело прокричала Лиля, – ты хочешь, чтобы мы вместе жили в твоём доме, я правильно поняла.
– Я хочу, не знаю, как это сказать, чтобы мы… поженились, – едва слышно произнёс он, поглаживая лошадку и потупив свой взгляд во взрыхлённый санями снежный сугроб.
Лилю очень растрогали искренние слова Василия, ей было жалко этого простого и доброго парня. Она неожиданно для себя выпрыгнула из саней, подбежала к Василию, приподнявшись на цыпочки, обняла его за шею и поцеловала его сначала в одну щеку, потом в другую, а потом, заглянув в его бесхитростные глаза, прикоснулась своими замёрзшими устами к его шершавым губам. Отстранившись от него, она увидела совсем другого человека, лицо которого сияло от, нежданно свалившейся на него, благодати. Лиля понимала, что Василий совсем не тот человек, которого она мечтала видеть в роли своего мужа. В тоже время, жалея его, она нежно прошептала ему на ухо:
– Вася, милый, мы знакомы-то всего неделю, завтра я уезжаю и обещаю тебе подумать над твоим предложением.
После Лилиного отъезда они более полугода писали друг другу письма, пока Василий сам не догадался, что он не настолько нравится Лиле, чтобы она откликнулась на его предложение.
Цветущие белые свечи, проступающие через зелёную листву львовских каштанов в парках и на бульварах, напомнили студентам – геоморфологам, что время наступления летней практики не за горами. Традиционным местом проведения этой, уже производственной, практики, действительно, были горы, горы Забайкалья. Девушки и ребята предвкушали запах лиственницы и дыма уютного костра, туман в таёжных распадках и маршруты по скалистым хребтам. Однако из деканата стали поступать тревожные слухи о малом количестве заявок, поступивших из Зейской геологоразведочной экспедиции на предстоящий полевой сезон. Слухи подтвердились, через несколько дней, когда заведующий кафедрой профессор Гончар собрал третьекурсников и объявил, что в наличие имеется всего восемь мест на практику в Забайкалье. Он заявил, что по этой причине туда поедут только четверокурсники и то только те из них, кто уже успел собрать часть материала для будущей дипломной работы. Для них эта практика уже будет считаться не производственной, а преддипломной. Профессор Гончар был очень основательным и последовательным человеком, не терпел верхоглядства и дилетантства, возможно, поэтому на республиканских конкурсах студенческих работ в области наук о Земле дипломные работы, выполненные под его руководством, неизменно занимали призовые места.
А ещё все знали, что своих тщательно продуманных решений он никогда не отменял. Но куда же деваться третьекурсникам? В каких местах им набираться производственного опыта? Обстоятельный профессор продумал и это. В группе всего двенадцать студентов. Пятерых, по его указанию, берёт к себе в качестве рабочих геоморфологическая партия научно-исследовательского сектора родного университета. В этом сезоне партии предстоит произвести картирование оползневых склонов Косманского лесничества, которое располагается в Косовском районе Ивано-Франковской области. Места – сказочные, это самое сердце лесистых Карпат, центр гуцульского края. Достаточно сказать, что это, пожалуй, единственное место на Украине, где полностью отсутствуют колхозы. Местные жители занимаются народными промыслами: резьба и выжигание по дереву, вышивание, ткачество и производство кожаных, медных и гончарных изделий. Оставшиеся семеро студентов предполагалось распределить между преподавателями и научными сотрудниками кафедры, которые самостоятельно выезжают на летний полевой сезон. Планировалось, что студенты будут наблюдать за смывом почв на карпатских склонах, определять появившиеся подвижки на оползневых берегах горной реки Прут, выявлять новые карстовые провалы в Приднестровье и размывы берегов рек в сёлах и у шоссейных дорог Закарпатья. Другими словами, собирать экспериментальный материал для кандидатских и докторских диссертаций и различных статей и монографий геологического профиля.
