С. Н. Ходоров
Белая Лилия
– Эдуард Петрович, я приглашаю вас с супругой на необыкновенную, самобытную и очень оригинальную свадьбу моего сына, которая состоится не в городе, а на лоне деревенской природы. Приезжайте, вы не пожалеете.
Субботним утром, когда неяркое осеннее солнце, взошедшее из-за покатых холмов, опутавших село Поморяны, рассыпало свои лучистые блики на белесую паутину бабьего лета, у дома Михаила и Анфисы Сергачёвых остановились несколько больших автобусов, прибывших из областного центра. Даже в дни первомайской или ноябрьской демонстраций жители деревни не видели такого скопления празднично одетых людей. Едва успев выйти из автобуса, городские гости тут же окунулись в атмосферу великолепной природы, натуральными компонентами которой были вкусные запахи скошенного сена и соснового леса, лёгкий ветерок с манящей глади прозрачного озера, сизый дымок с сельских печей, протапливаемых берёзовыми дровами, от которых исходил какой-то особый сдобный аромат. Уже завтра прибывшие гости будут наперебой рассказывать своим друзьям и приятелям в Львове, как мажорные чарующие аккорды, встретившей их скрипки, переплетались со звуками пения петухов, мычания коров и гогота гусей. Сегодня же звонкий голос Ляли, усиленный микрофоном, пригласил пройти гостей на лесную опушку, напротив дома Сергачёвых.
Въезд туда преграждал, сделанный по Лялиному проекту, необтёсанный красно-белый шлагбаум. Через несколько минут к нему приблизилась, запряжённая тройкой лошадей, телега, декорированная сухим камышом и красочной палитрой полевых цветов. На телеге, обнявшись, стояли новобрачные, Лиля в шикарном подвенечном платье и Виктор, в пошитом специально для этого случая, торжественном чёрном костюме. По древней украинской традиции гости обсыпали их зерном, пшеном, конфетами и монетами для того, чтобы будущие супруги жили сладко и зажиточно. Лошади, нервно всхрапывая то ли от натуги поводьев, то ли от важности момента, остановились у шлагбаума. Возле него стояли сельские хлопцы в широченных суконных шароварах, поверх которых развевались вышитые сорочки из льняного полотна. Они не спеша подошли к Виктору и грозными голосами потребовали выкуп за невесту, похищенную им из их деревни. Для Виктора эта просьба явилась полной неожиданностью. Видя его замешательство, хлопцы подтащили к телеге огромное бревно, заграждающее по их замыслу путь к красной девице, вручили Виктору небольшую ножовку и предложили ему в качестве выкупа перепилить это бревно. Растерянному Виктору ничего не оставалось, как скинуть праздничный пиджак, развязать с трудом вывязанный галстук и взяться за тяжёлую работу лесоруба. Он очень старался, действительно испугавшись, что если он не справится с этим злосчастным бревном, то дюжие деревенские парни не отдадут ему Лилю. Минут через десять Виктор под аплодисменты гостей успешно завершил выкупной бартер, ударом ноги разделив почти распиленное бревно на две части. Хлопцы открыли шлагбаум, и повозка медленно подъехала к заранее подготовленной деревянной беседке, украшенной ивовыми ветвями. Здесь по замыслу Ляли должна была произойти регистрация брака.
Только Ляля Кирилова могла уговорить председателя сельсовета сделать эту регистрацию выездной, а не в казенных стенах сельской управы. Пребывающий в этой почётной должности уже двадцать лет юморной дядька Данила, пригласил новобрачных в беседку. Без всяких предисловий он спросил у Виктора, согласен ли он обладать важным и почётным правом зарабатывать деньги. Получив положительный ответ, он осведомился у Лили, согласна ли она, уступив мужу, взвалить на себя трудную и нелёгкую задачу тратить, заработанные мужем деньги. Разумеется, ответ невесты был утвердительный. Затем представитель сельской власти осведомился у Лили, не возражает ли она, чтобы её муж не знал общей стоимости вещей, которые она покупает, с благородной целью сберечь его нервную систему от возможных потрясений. Лиля не возражала. Повернувшись к Виктору, деревенский староста вырвал у него готовность, соблюдая правила уличного движения, переходить улицу там, где он пожелает, с условием передвигаться в направлении, указанном женой. На лице председателя сельсовета не дрогнул ни один мускул, когда он не навязчиво посоветовал Лиле никогда не спорить с мужем, в этих случаях необходимо немедленно начинать плакать. Он также порекомендовал своей бывшей односельчанке быть умной, т. е. когда муж задерживается на работе, сделать всё возможное, чтобы её избранник поменял работу. А Виктору дядька Данила предложил записать на плёнку все обещания, которые он давал невесте до свадьбы с тем, чтобы от души повеселиться, когда ему взгрустнётся. Чтобы всё-таки придать возложенной на него миссии законный вид и толк, председатель сельсовета, предложив обменяться молодожёнам кольцами, официально объявил их мужем и женой, в честь чего Лиля и Виктор поставили свои подписи в толстой непонятной книге, явно смахивающей на церковно-приходскую.
Анфиса Александровна плакала, уткнувшись в плечо Михаила Григорьевича, а Эмма Абрамовна старалась радостно улыбаться сквозь выступившие на её глазах крупные капельки слёз. Деревенские девушки подкидывали вверх свои расшитые чепчики и разбрасывали по всей опушке венки из живых цветов. Женщины, разодетые в красно-белые сарафаны, держали в руках свежеиспечённый каравай. Заметив это, Ляля поднесла к своим перламутровым губам микрофон, с которым в этот праздничный день не расставалась не на минуту, и уверенным голосом провещала:
– Дорогие гости! Прошу вас пройти к радушному и хлебосольному дому семьи Сергачёвых и занять свои места за свадебным столом.
Взору гостей открылись жёлтые деревянные скамейки, стоящие вокруг, покрытых белыми холщовыми скатертями, дощатых деревенских столов. Среди вышитых рушников, снопов пшеницы, плетёнок репчатого лука на них лоснились бочковые помидоры с огурчиками, квашеная капуста с мочёными яблоками, полевая каша, картошка с укропом под килечку и селёдочку. Конечно же, на небольших подносах красовалось домашнее с розовыми прожилками сало и традиционная, бордового цвета, кровяная колбаса со шпиком и гречневой крупой. В центре каждого из столов отливал молочной белизной поросёнок, зажаренный на вертеле. Востребованным и весьма существенным придатком к этому, достойной кисти художника натюрморту, являлись десяток красочных бутылок марочного армянского коньяка, предназначенных для особо интеллектуальных городских гостей, и запотевшие хрустальные, кубовидной формы, штофы, в которых дожидался своего звёздного часа свежеизготовленный сельскими умельцами самогон. Этот самый звёздный час наступил, когда бравые и чубатые украинские хлопцы быстро расстелили пятидесятиметровую красную ковровую дорожку (о которой в своё время мечтал Виктор) от беседки к столам, и молодые девчонки-семиклассницы, стоящие по бокам этой дорожки, сплели свои руки над головами, образовав, таким образом, живой коридор. Оркестр заиграл мелодию украинской песни «Червона рута», а Лиля и Виктор, низко прогибаясь в этом натуральным девичьем ущелье, медленно пробирались к своим местам в центре стола.
Неутомимая Ляля снова взяла в руки свой микрофон. Её звонкий голос гремел, наверное, более возвышенно и триумфально, чем голос знаменитого диктора Левитана, когда Юрий Гагарин полетел в космос. Чуть запинаясь от волнения, она патетически произнесла:
– Дорогие соотечественники! Позвольте представиться, меня зовут Ляля, я подружка невесты и не просто подружка, а самая лучшая её подруга. На американских свадьбах принято, что подружка невесты рассказывает всё хорошее про невесту. Во-первых, про Лилю я буду говорить исключительно хорошее по простой причине, что плохого в ней нет решительно ничего. Во-вторых, мы с вами живём не в Америке, а на Украине. Как бы там ни было, мы находимся на родной украинской земле или, как сказал поэт, «вся в цвету вспоминалась калина, что под вечер ждала соловья, Украина моя, Украина, мать земная родная моя». Так уж получилось, что русская девочка, которая родилась в солнечной Абхазии, своим горячим сердцем прикипела к украинской деревне, к украинской земле, где я с ней и познакомилась. Произошло это на вступительных экзаменах в университет. Сдавали мы труднейший экзамен по математике. Так сложилось, что посадили меня с Лилей за одну парту, и так вышло, что не никак не могла я решить весьма заковыристую задачу. Выхода не было, я толкнула свою совсем незнакомую соседку и попросила помочь мне. Через некоторое время Лиля с риском, быть изгнанной с экзамена, что равносильно с треском провалить поступление в университет, незаметно передала мне, которую видела в первый раз в жизни, листочек с готовым и верным решением. Судите сами, как я должна была отнестись к такому замечательному человеку. Ответ лежит на поверхности: просто превосходно потому, что наша белая Лилия, действительно, превосходная, потому, что она, и в самом деле, белая, чистая и настоящая. Что вам сказать, дорогие друзья, что мы с Лилей делили одну кровать в общежитии, ели из одной миски постный борщ, одевали по очереди одно и то же платье. Или, как вместе варили кофе в бессонные ночи студенческих сессий, как на геологической практике в одной неразрывной связке карабкались по скалистым вершинам Карпат. Всегда и везде, в радости, и в горе мы вместе уже пять лет. Пять лет не так много, вместе с тем, это четверть жизни, которую мы с Лилей успели прожить. Не верьте злым языкам, что женщины не умеют дружить. Умеют, ещё как умеют, только при условии, что их подруги такие же бескорыстные и искренние, откровенные и душевные, как моя подруга Лиля. Я очень надеюсь, что умный Виктор хорошо понимает, что он на долгие годы получил не просто красивую женщину, а бесценный подарок, называемый верной, благородной и преданной женой. Дорогие мои молодожёны, я не хочу кричать вам традиционное «горько» потому, что сегодня, на самом деле, горько мне. А вам, Лилечка и Виктор, пусть будет «сладко» сегодня, завтра и всю вашу счастливую жизнь.
Ляля стремительно подбежала к Лиле, троекратно расцеловала её в слегка подрумяненные щёки, крепко прижала к себе Виктора и, повернув их головы навстречу друг другу, заставила их слиться в долгом и сладостном поцелуе под оглушительные аплодисменты гостей.
К Ляле подошёл отец Виктора, и что-то прошептал ей на ухо. Она тут же схватила, ещё не надоевший ей, микрофон и, прерывая звон бокалов, раскатисто объявила:
– Я с удовольствием предоставляю слово отцу жениха, доктору Сергею Ивановичу Бровченко.
– Дорогие друзья, коллеги, сельчане и горожане! Сегодня мой сын женится на милой и прекрасной девушке Лиле, которая с этого момента становится моей ненаглядной невесткой. Я сегодня не собирался выступать, да и, признаться, не мастер я произносить застольную речь. Но так уж случилось, что у моего сына нет такой близкой и сердечной подружки, как блистательная Ляля. Нет и закадычного друга, который мог бы рассказать о нём самое хорошее, следуя, я так и не понял, то ли американской, то ли украинской традиции. Поэтому, я как отец взвалил на себя эту нелёгкую миссию: по возможности объективно рассказать о своём сыне. Виктор у нас поздний и долгожданный ребёнок. Несмотря на надлежащий уход и весьма приличную опёку, он рос очень болезненным мальчиком. Мне очень хотелось приучить его, если не к большому спорту, то хотя бы к физкультуре. Из этой затеи ничего не получилось. Всего один раз он пытался во дворе играть со сверстниками в футбол. Результатом неудавшейся игры явились два разбитых окна в соседнем доме, разбитое колено, которое долго не подавалось лечению, и многочисленные ссадины и раны на руках и лице. Альтернативой футбольному мячу наш Витя выбрал шахматы и книги, поглощаемые запоем, днём и ночью. Моего сына билили дворовые мальчишки за его физическую слабость, за отличные успехи в школе, за то, что не пытался быть похожим на них и, в конце концов, за то, что отца его матери величали Абрамом. Виктор, разумеется, был далёк от успешного владения приёмами рукопашного боя, в то же время никогда не убегал от мальчишеской драки. Я, дорогие друзья, просто вынужден подчеркнуть, что Виктор всегда и везде физическому развитию предпочитал развитие интеллектуальное. Лозунгом его детства, как впрочем, и отрочества, и юности, и, наверное, всей дальнейшей жизни стал девиз Сани Григорьева из любимой книжки «Два капитана» – «Бороться и искать, найти и не сдаваться». Он, как мог, боролся с самим собой за, одному ему известные, жизненные ценности, он постоянно что-то искал, искал, прежде всего, самого себя в самом себе, и никогда и ни в чём не сдавался. По-настоящему найти себя ему ещё предстоит. Первые шаги в этом он уже совершил. Он успешно определился в выбранной профессии. Но это пока не шаг, а маленький шажок. Настоящей же и самой ценной находкой в его только начинающейся жизни – это приобретение такого бесценного самородка, каким, без сомнения, является Лиля. Я не знаю, любимый сын, чего ещё ты добьёшься в нашей быстротекущей жизни. Но будь уверен, что главного ты достиг уже сегодня, ты нашёл самую прекрасную на свете девушку, которую любишь больше жизни и которая, надеюсь, любит тебя. Поверьте мне, старому и опытному врачу, во всей вселенной нет ничего более волшебного и божественного, потрясающего и очаровательного, чем взаимная любовь. Так любите друг друга, берегите друг друга, будьте счастливы и благополучны.
Тем временем веселье, проводимое под бдительным оком Ляли, набирало обороты. Тут были зажигательные конкурсы и танцевальные хороводы, частушки и песни, оживлённые праздничные тосты и символические прыжки через пламя разложенного костра. Звуки неумолкающей гармошки разрывали тишину западноукраинского села, а только что взошедшая луна лукаво подмигивала молодожёнам, пока широкой этой свадьбе не стало мало неба и земли. Тогда несколько крепких ребят водрузили Лилю на плетёное кресло и под одобрительные возгласы гостей пронесли его по всему периметру, разукрашенного ранчо семьи Сергачёвых. В руках у неё пестрел красочный букетик живых полевых цветов, символизирующий прощание с девичьей жизнью. Неизвестно кем придуманная легенда гласила, что девушка, которая поймает этот букет после броска невесты, должна в самом недалёком будущем тоже пойти под венец. Когда же Лиля, сидя на своём импровизированном плетёном троне, запустила из-за своей головы этот букет в толпу гостей, произошло чудо. То ли это устроила сама невеста, то ли это было предписано небесами, но в полёте цветы разделились на две связки, одну из которых в неописуемом высоком прыжке прижала к себе Лара, а вторую, чуть ли не в падении поймала Ляля. Однако в этом недалёком будущем обручальное кольцо появилось только на безымянном пальце Ларисы, и сверкало оно где-то на сибирских просторах в затерянном военном городке. Ляльке же ещё предстоял тернистый путь поиска суженного, которого надлежало приручить и сделать послушным и покорным.
Отшумел звон свадебных бокалов, вместе с бабьим летом отшумел и осенний листопад, отгремело буйное праздничное веселье, наступили будни. Будни бывают унылые и серые, когда грядущий день похож на прошедший, а от наступившего дождливого утра не ждёшь ничего, что могло бы вывести тебя из затянувшееся хандры. В то же время в быстротекущей повседневности бывают будни, отретушированные яркими красками солнечных бликов, будни, несущие в себе элементы таинственной непредсказуемости и безудержного желания жить и творить. Для Лилии и Виктора вереница будничных дней являлась продолжением их праздника, их дня рождения на двоих. Они буквально купались в объятиях друг друга, не выбираясь из них ни днём и ни ночью. Только ранним утром, когда счастливая и уставшая от ночной камасутры Лиля досматривала в светлых снах то, что не успевала увидеть или ощутить наяву, изнеможённый Виктор во всю прыть мчался на близлежащий рынок за свежими цветами. Когда молодая жена просыпалась, постель её была усыпана или стеблями красных и белых гвоздик, или палитрой разноцветных лепестков розы, а по воскресениям – цельным красочным букетом белых лилий. Следуя традиции лучших домов Парижа, он подносил своей женуленьке в постель отлично заваренный кофе с неведомо, где добытыми круассанами. Вот и сегодня солнечные зайчики медленно скользили по их счастливым лицам, намекая, что всевышний предоставил в их распоряжение ещё один блаженный день, который они отдадут друг другу. Но планы божьи уже с утра прервал бесцеремонный телефонный звонок. Звонила Ляля, она безапелляционным голосом прокричала в трубку:
– Виктор, Лиля, вы, что там окончательно свихнулись, интеллектуальные люди находят себе и другие занятия, которые по остроте ощущений не уступают сексу. Вы что в вашем эротическом забытье совсем забыли, что через час начинается распределение выпускников. Короче, быстро натягиваете на себя, всё, что ещё можно надеть, ловите такси и дуйте в деканат.
Слово «распределение» являлось знаковым в системе высшего образования советской государственности. Оказывается, при социалистическом планировании и учёте распределять необходимо было не только жизненно необходимые продукты питания и предметы повседневного быта, не только путёвки в санатории и квартиры для проживания, а и живых людей, в данном случае выпускников, именуемых молодыми специалистами. Предполагалось, что каждый новоиспеченный инженер или агроном, дипломированный математик или юрист, равно, как и представители множества других специальностей должны работать не там, где велит им зов души и где им нравится, а отработать не менее трёх лет исключительно в местах, намеченных Госпланом СССР. Венцом такого распределения являлся документ, называемым направлением. Смешно даже вдуматься в смысл этого слова. Получалось, что студент, овладевавший в течение пяти лет избранной специальностью, не принимался и не устраивался на работу в соответствии с его приоритетами, а направлялся на неё, как будто в ссылку или на каторгу в места не столь отдалённые. На самом деле места распределения были чрезвычайно отдалённые, учитывая, что геоморфологи подвергались союзному распределению, а Советский Союз простирался на пять тысяч километров с севера на юг и более десяти тысяч – с запада на восток. Ни правительству СССР, ни его флагману – коммунистической партии, ни ректорату университета не было никакого дела до того, устраивает ли это распределение самого направляемого. По сути дела и государству, и всем его институтам было глубоко наплевать на чаяния, желания и стремления самого выпускника. Неявка по месту распределения даже каралось наказанием, предусмотренным уголовным кодексом страны советов. Быть освобождёнными от распределения и иметь возможность трудоустройства (как в Европе или в Америке) на свободном рынке, которого, кстати говоря, в стране и не было, имели только инвалиды по здоровью или лица, направлявшиеся на учёбу в аспирантуру. Именно такая возможность подвернулась Виктору.
Ещё на свадьбе, приглашённый туда, профессор Гончар намекнул ему, что хотел бы видеть его среди своих аспирантов. Позже, в деканате состоялся уже конкретный предметный разговор на эту тему. Ярослав Николаевич произнёс примерно следующее:
– Хотелось бы видеть вас, Виктор, среди своих аспирантов. Не сомневаюсь, что вы способны выполнить научные исследования и, в конечном итоге, под моим руководством станете кандидатом географических наук.
– Значит так, – продолжил профессор Гончар, – вот вам программа вступительных экзаменов в аспирантуру, которые вам надлежит сдать. У вас есть три месяца на подготовку. А на распределение вы должны явиться чисто формально. Там будет записано, что вы остаётесь в университете в рамках плана подготовки научных кадров. Надеюсь, что вы не очень будете возражать.
По правде говоря, Виктор меньше всего думал об открывающейся перспективе научно-преподавательской деятельности. Ему грезились геологические изыскания в заснеженных горах Памира, геоморфологическая съёмка в дремучей сибирской тайге или разведка месторождений в заполярной тундре. В то же время предложение остаться в аспирантуре улыбалось далеко не каждому студенту и являлось уделом, если не самых достойных, то самых везучих или имеющих мощную протекцию. Профессор не давал времени на обдумывание, в сию же минуту надо было решать или отдавать себя производству (горам, ветрам, солнцу, туману, дождям) или начинать восхождение на алтарь науки (библиотеки, семинары, конференции, научные журналы, кафедра). Виктору искренне хотелось и того, и другого. Но так уж построена жизнь, что в какой-то её момент оказываешься перед выбором.
– Что вы так крепко задумались, Виктор, – донёсся до него хриплый голос профессора, – надо соглашаться, поверьте мне, перед вами открываются совсем неплохие перспективы.
– Вы уж простите меня, Ярослав Николаевич, – чуть слышно промямлил Виктор, – я теперь человек подневольный и не могу принимать столь ответственные решения в одиночку, я просто обязан посоветоваться с женой.
– Послушайте, уважаемый Виктор Сергеевич, – усмехаясь в седые усы, перебил его профессор, – я хорошо знаю Лилию Сергачёву, простите, уже Лилию Бровченко. Она производит впечатление мужественной и отважной девушки, в некотором роде жены декабриста, которая пойдёт за мужем в любое место, тем более, что я вас не в пенитенциарное заведение приглашаю, ни в лондонский Тауэр и ни в парижскую Бастилию.
Профессор Гончар отрезал Виктору все пути отступления, и ему не оставалось ничего другого как согласиться на это лестное приглашение, святым духом не ведая, что очень скоро пожалеет об этом скоропалительном своём решении.
Это скоро наступило как раз сегодня, когда Лиля и Виктор, наспех собравшись, переступили порог родного университета. Возле кабинета декана, где заседала комиссия по распределению, было шумно и весело. На стене как раз вывешивался список, в котором определялась очерёдность входа на ковёр в кабинет декана, где и определялась судьба и место трёхлетнего пребывания обладателя университетского диплома. Чем раньше переступался этот красный ковёр, тем из большего числа мест предоставлялось право выбирать как географию своей будущей работы, так и занимаемую должность на ней. Критерием очерёдности являлся средний балл успеваемости студента за все пять лет обучения в университете. Причем, высчитывался он весьма скрупулёзно, буквально до сотых долей, как среднее из оценок всех (более пятидесяти) экзаменов, сданных за время обучения. Виктору и Лиле можно было не волноваться: по предвычисленной градации Виктор был третьим, а Лиля восьмой из сорока девяти претендентов. Поскольку Виктор направлялся в аспирантуру, т. е. оставался в университете, то по существующему законодательству жена следовала по месту распределения мужа. Другими словами, Лиля оставалась в городе, где она училась, и ей предоставлялось право свободного трудоустройства. Поэтому, Лиля и Виктор пропускали впереди себя всех своих сокурсников, предоставляя им возможность выбрать подходящие им места работы. Получилось, что они переступили демаркационную линию красного ковра, отделяющую входную дверь кабинета декана от стола, где заседала комиссия, самыми последними. Первое, что донеслось до слуха Лилии и Виктора, это вкрадчивый, не без очевидного злорадства, голос партийного заправилы факультета, доцента Герасимчука:
– Милое семейство Бровченко! Чем вызван такой запоздалый визит на государственное распределение? Ах да, я же совсем забыл, у вас же сейчас, это кажется, называется медовый месяц. Совет вам, как говорится, и любовь.
– Товарищ Герасимчук, – перебил доцента председатель комиссии, начальник одного из управлений министерства геологии СССР, – заканчивайте, пожалуйста, вашу лирику и перейдём к сути дела, по которому мы здесь находимся.
– Извините, Игорь Иванович, – стушевался парторг, – я только хотел поинтересоваться, почему они, которые по списку должны были явиться одними из первых, пришли последними. И ещё я хотел довести до их сведения, что все лучшие места уже проданы. Так что им предстоит поистине медовое распределение.
– Пожалуй, доцент Герасимчук прав, – пробасил председатель комиссии, – у нас в списке осталось одно место, это должность начальника изыскательской партии в посёлке Гуррукли в Таджикистане.
– Вот и прекрасно, – добавил парторг, – исключительное место в живописной пустыне Кара-Кум, там и янтарные пески, и живописные верблюды, и замечательные оазисы, где можно хорошо отдохнуть в медовый месяц и, самое главное, безграничная романтика. И, кстати сказать, вряд ли там, на брезентовом полотнище палатки вывешивается стенгазета, которую можно изорвать в клочья.
– Я не совсем уверен, что это кстати, – вступил в беседу заведующий кафедрой физической географии, – но у вас уважаемые Бровченко, действительно, нет другого выхода, как не ехать в солнечную Туркмению.
– Но позвольте, – дрожащим голосом пролепетал Виктор, – мне было сказано, что я направляюсь на учёбу в аспирантуру, и что этот факт будет отражён в списках распределения.
Виктор ничего не понимал, осознавая при этом, что произошло нечто непредвиденное. Боковым зрением он заметил, как профессор Гончар отвёл свой потускневший взгляд в сторону. Пронзительную тишину нарушил голос председателя комиссии:
– Товарищ Бровченко! Разрешите вам сообщить, что в этом году никто из студентов вашего курса в аспирантуре не остаётся, и решением нашей комиссии вы направляетесь в Таджикскую советскую социалистическую республику в посёлок Гуррукли. Разумеется, вместе с вами туда следует и ваша жена Лилия. Желаю вам всяческих успехов на новом поприще.
– Вот тебе бабушка и Юрьев день, вот тебе и аспирантура, вот тебе и научная карьера, – подумал расстроенный Виктор.
Расстроенная Лиля, как могла, успокаивая мужа, встревожено приговаривала:
– Успокойся, Витенька, обидно конечно, но в этой жизни что ни случается всё к лучшему. Пробороздим с тобой на верблюдах и пустыню Кара-Кум, где наша не пропадала. А там, как говорят медики, вскрытие покажет.
– Понимаешь, родная женуленька, я же и не помышлял стать учёным мужем, это профессор Гончар меня уговорил, точнее, можно сказать, приговорил. Если я и мечтал ехать за туманом, то в, покрытые фирновыми снежными полями и вечными ледниками, синие горы или, изобилующую малахитовым мохом, заполярную тундру, или на берега, оконтуренные живописными перекатами, таёжной реки, но никак не в жёлтое безмолвие омертвелой пустыни. Поэтому, Лиля, пока не знаю как, я буду стараться избавиться от этого, более чем, навязчивого направления.
На следующий день Виктор сидел в кабинете своего декана, к которому обратился за разъяснением произошедшего на распределении. Профессор Гончар подозрительно долго протирал свои роговые очки, пока, наконец, не выдавил из себя:
– Вы уж простите меня, Виктор, прямо не знаю с чего начать, а начать, как бы мне этого не хотелось, всё-таки надо хотя бы для того, чтобы покончить с этим грязным делом, в которое, так получается, я вас непредвзято втянул.
– Это вы простите меня, профессор, – недоумённо воскликнул Виктор, – я просто не понимаю, о чём вы говорите.
– Вот и я не понимаю, – чуть ли не прошептал Ярослав Николаевич, – видите ли, буквально за полчаса до распределения мне позвонили из отдела аспирантуры и сообщили, что ваш моральный облик не соответствует требованиям, предъявляемым к соискателям научных степеней.
– Ярослав Иванович, – взволнованно спросил Виктор, – я совсем не понимаю, в чём заключается корреляция моей морали с гипотетической пока учёной степенью кандидата наук.
Профессор снова стал тщательно протирать свои уже кристально чистые очки, и лишь после этого, скрупулёзно взвешивая каждое слово, заговорил:
– Видите ли, дорогой Виктор, решение практически по всем вопросам у нас в университете, впрочем, как и в стране в целом, принимают партийные органы. К сожалению, в эти органы не всегда попадают порядочные люди. Когда принималось заключение по вашему вопросу, секретарь нашей парторганизации Герасимчук буквально стал на дыбы. Он припомнил случай со стенгазетой и открытым текстом постановил, что таким людям, как вы, не место в аспирантуре. Чтобы усилить свою позицию, мне стыдно и неприятно об этом говорить, Герасимчук не постеснялся заявить, что, в дополнение к сказанному им, следует принять во внимание, что национальность вашей матери является непрофильной на Украине. Вы уж простите меня, Виктор, что старый профессор не предусмотрел возможности отрицательного результата, поверьте мне, я просто не ожидал того, что произошло. Ещё раз, простите меня великодушно, что не по своей вине, подвёл вас.
Говорят, что если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе. В данном случае, партию горы исполнял Виктор, а в роли Магомета выступал начальник геодезического цикла военной кафедры университета. Именно он, подтянутый и высокий полковник Геннадий Евгеньевич Некрасов, чуть ли не строевой походкой шёл по коридору, навстречу расстроенному Виктору в момент, когда он выходил из кабинета декана.
– Здравия желаю, товарищ Бровченко, – раскатистым голосом протрубил полковник.
– Добрый день, Геннадий Евгеньевич, – совсем не по-уставному, угрюмо ответил Виктор.
– Да, похоже, не такой уж он и добрый для вас, – глядя ему прямо в глаза, – отчеканил полковник. Прошу вас, Бровченко, через час явиться ко мне в кабинет. Не исключено, что мне удастся поднять вам кем-то испорченное настроение.
Военная кафедра университета располагалась в центральной части города в старинном здании, в котором ранее помещался штаб Прикарпатского военного округа. Штаб переехал в новое современное здание, а старое отдали на откуп студентам, которые в течение почти четырёх лет обучались здесь премудростям военного дела. Если в высшем военно-топографическом училище курсанты учились, днюя и ночуя там, около пяти лет, то студенты университета занимались на военной кафедре целый день один раз в неделю. Однако, как те, так и другие, по окончанию своих учебных заведений получали золотистые погоны лейтенанта военно-топографической службы. Безусловно, строевая, огневая, тактическая и практическая подготовка выпускников военного училища была несравненно качественнее, однако, выпускники университета были существенно сильнее в теории и в специальной подготовке, требующей масштабного мышления. В то же время, если курсанты военных училищ получали необходимую подготовку для прохождения в дальнейшем кадровой воинской службы, постепенно меняя на своих погонах количество малых, а потом и больших звёздочек, то студенты университета обучались на военной кафедре для создания резервного офицерского состава, так называемых офицеров запаса. Однако, в конце 60-х начале 70-х годов доблестным советским вооружённым силам катастрофически не хватало кадровых офицеров. По этой веской причине военные комиссариаты больших городов организовывали пополнение офицерского корпуса за счёт офицеров запаса, призывая, таким образом, на действительную службу в командный состав советской армии выпускников университетов сроком на два года.
