Роман Заин
Следующий день
Начало смеркаться, когда молодая пара появилась на вилле. Их встретил несколько озадаченный Палла, и еще несколько рабов, готовых помочь разгрузиться. Озадаченность, а точнее сказать, удивление Паллы обуславливалась тем, что из терм приехало всего два человека, тогда как перед уездом, Флавиан распорядился накрыть столы к ужину на всю семью. А поскольку Палла слыл ответственным виликом, столы уже томились в ожидании, готовые к приему гостей.
– С приездом вас, молодой господин, – начал вилик, – как отдохнули?? При этом, в сторону Авелии он даже головы не повернул, дабы поприветствовать молодую красавицу. Девушка, уже успевшая привыкнуть к положению рабыни, внимания на это не обратила, однако Луция сие неуважение покоробило. Он справедливо считал, что раз он ее себе выбрал, отношение к ней должно быть подобающим.
– Скажи-ка мне Палла, ты не ослеп часом?? – раздражаясь, начал Луций. Палла молниеносно почувствовал недовольство в голосе господина, но причину своего проступка определить не мог, поэтому крутил головой влево и вправо силясь разыскать.
– Я не слышу ответа!! – плавно повышая голос, продолжал юный господин, краснея. Палла еще быстрее закрутил головой пытаясь определить свое прегрешение. Он шарил взглядам по повозке, может быть с ней что-то не в порядке, смотрел на рабов, может быть с ними что- то не так, и вскоре остановил взгляд на Авелии, точнее на том расстояние, которое отделяло её от Луция. Расстояния не было, она сидела совсем рядом, почти в обнимку с Луцием, а руки их оказались соединёнными вместе. Все прояснилось в туже секунду.
– Юный господин, – начал, сгибаясь Палла во внушительном поклоне обоим, – я не успел договорить, потому что не мог подобрать слова. И вы справедливо сердитесь на меня. Да чего уж там!! Я и сам злюсь на себя, за свое глупое молчание. Но ведь старого вилика можно понять. Я не сразу разобрал кто это с вами рядом. Сначала мне показалась, что эта Авелия, но приглядевшись получше, я понял, что нет!! Это Афродита, не иначе. А как может глупый раб приветствовать богиню??? – он уставился на Луция, потом перевел взгляд на Авелию, и в тоже мгновение пал ниц пред ней, громко бормоча:
– Ты, что вышла из пены морской, и почтила присутствием нас. Добро пожаловать в наш дом, царица цариц. Будь здесь хозяйкой, а мы будем твоими рабами … – он продолжал бы еще и еще, если бы его не прервала Авелия, спрыгнувшая с повозки, и поднявшая того на ноги.
– Прекрати немедленно, – сказала смущенная такими речами девушка вилику.
Луцию же напротив, понравилось это действо. Вмиг он забыл обиду на Паллу, и даже решил того наградить.
– Все ли готово к нашему приезду?
Палла окончательно сообразил, что Флавиан не едет следом, и значит, не будет ужинать дома. Следовательно, кормить надо только молодого господина, ну и «Афродиту».
– Конечно Луций. Все готово!! – ответил он решительно.
Проследовав за Палой в триклиний, их взору предстали пустой стол и застеленные покрывалами три ложа. На немой вопрос Луция, вилик ответил, не задумываясь:
– Все блюда готовы, и через мгновение предстанут перед вами, – теперь он уже крутил головой от Луция к Авелии и бил поклоны обоим, давая понять молодому господину то, что урок усвоен, и впредь ошибок допущено не будет.
Луций уволился на ложе, с ближней стороны от входа. Он занял самый ее центр, оставляя на кушетке места, справа и слева от себя. Авелия, шедшая следом, не поняла, куда ложится ей. Толи он хочет находиться один во время еды, толи напротив, хочет, чтобы она возлегала рядом. Девушка застыла в нерешительности, не зная, что делать и куда садится. Луций заметил эту смущенность:
– Ты можешь сама выбрать, куда хотелось бы лечь, – при этом весело ей улыбнулся.
Авелия пыталась вспомнить, что же в этом случае правильнее сделать. По законам этикета, тем, которым она обучалась в Карфагене, ее место находилось против него, но нынешнее положение, и веселое настроение Луция, говорили ей сделать по-другому. Хотелось к нему, хотелось быть рядом, но еще и хотелось чтить традиции и богов. Ведь если бы не бог, ей не быть бы с Луцием. В итоге она рассудила так: раз сказка в моей жизни еще может происходить, раз любовь существует и для меня тоже, пускай же она будет правильной любовью юноши и девушки, а не юноши и рабыни. И окончательно уверовав в правильность своего решения, она выбрала место напротив Луция.
– Пускай так и будет, по крайней мере, пока, – его глаза лукаво моргали, заигрывая и предупреждая о том, что там ее место не навсегда, и что всякому терпению есть предел.
Палла, одобрительно кивнув пошел на кухню распорядиться, чтобы кушанья начали подаваться. И только оказавшись там, одним кивком выстроил рабов – поваров вокруг себя и тихо объявил:
– Молодой господин, , влюбился. Тем, кому голова дорога, рекомендую прислуживать Авелии, так же, как и остальным хозяевам.
– Вот еще, – с неудовольствием фыркнула, в ответ, толстокожая повариха, работающая на кухне уже больше десяти лет.
– Кто сказал??? – Палла искал глазами, ту, которая осмелилась спорить. Все притихли, ожидая дальнейшей расправы. И она не заставила себя ждать. В миг определив виновную, вилик схватил ее за волосы, и потащил на задний двор. Повариха, знавшая Паллу не один год, не сопротивлялась, а покорно следовала за ним. Перед выходом они остановились, Палла стоявший уже почти в дверях проговорил:
– Начинайте накрывать стол, – и не дожидаясь никакого ответа, вышел с поварихой вон.
Трудяги знали, что с ней будет, и в глубине души признавали, что повариха сама виновата в гневе Паллы. Посему наказание, в виде ударов ногами, и таскание за волосы по улице, является справедливым. Тутошние рабы воситывались в суровой дисциплине, и второй раз приказ управляющего не надо было повторять. Вазы с салатами, тарелки с яйцами, рыбные нарезки, первыми отправились в триклиний. Следом за ними, внесли гретое вино, изрядно разбавленное водой и сдобренное пряностями так сильно, что казалось, в комнату внесли целый сад благоухающих цветов. Далее, на пороге появились музыканты, но Луций выгнал их прочь. Сегодня, ему хотелось быть только с Авелией вдвоём. Раб-виночерпий, разлил вино в кубок Луция, и хотел уже налить Авелии, но она отказалась. Иудейка не пила горячительных напитков. Никогда не пила. Ей подали гретый апельсиновый сок с гвоздикой и корицей. Закончив вносить первую часть трапезы, рабы удалились, оставляя молодых людей наедине с самими собой.
– За прекрасный день, что подарили нам боги!! Хвала Минерве, что наставила меня на путь правильный, и помогла выиграть в поединке. Слава Венере, сотворившей тебя, и отдавшей в мои руки, – закончив он, сбрызнул из кубка несколько капель на пол. А после, словно человек прошедший пустыню, осушив его залпом до конца.
Авелия ответила счастливой полуулыбкой, и отпила несколько глотков сока. Оба оказались голодными после бани и потому набросились на еду с утроенным аппетитом. Спустя мгновенье, комната наполнилась похрустыванием салата, стуком приборов по тарелкам, да счастливым дыханием двух голодных едоков. Вначале ужин проходил в молчании, и лишь веселые перемигивания во время трапезы, отвлекали молодых людей от еды. Наконец, утолив первую волну голода, им захотелось поговорить. Точнее сказать, Луцию захотелось поговорить. Авелия же теперь, поддерживала юношу во всём. Кушать – значит кушать, говорить – значит говорить. Он хлопнул три раза в ладоши, вызывая виночерпия и остальных рабов сменить им блюда.
– Скажи, ты чувствуешь себя так же как и раньше?? Там у себя дома, было так же?? – он откинулся на ложе и с довольной, несколько ненадменной улыбкой наблюдая за ней.
Авелия ничего не отвечала, продолжая таскать шпинат из салата.
– Что же ты молчишь? У вас в Иудеи, ты ужинала хуже или лучше этого? – продолжал он.
Авелия задумалась над ответом. Она всю жизнь училась говорить не первое, что придет в голову, а пыталась разобраться, сравнивая ужины. Эта черта «взвешивать» являлась ее украшением и проклятием одновременно. С одной стороны, она характеризовала Авелию как девушку умную, целеустремленную. Но с другой, из-за пауз, что иудейка брала на раздумье, людям казалось, что она глупенькая. Так произошло и сейчас. Луцию начало казаться, что его счастье не такое уж и безмятежное, как вдруг Авелия, вернувшаяся из кулуаров своего сознания, бодро ответила:
– Здесь лучше!!, – выпалила девушка. Лицо ее во время раздумья казалось серьезным, глаза сосредоточенными, но когда слова полились из уст красавицы, лицо обрело былую округлость, а взор, присущую ему мягкость.
– Ага!!! я так и знал, – Луций чуть ли не хлопал в ладоши от радости, – Правильно говорил отец, про Луция Пизона. Его окружают только самые лучшие повара.
– Еда здесь не причём, – тихо, но при этом уверенно проговорила Авелия, разглядывая мозаику на полу.
Луций не понял, о чем это она и с удивлением уставился в ее сторону.
– У римлян лучше вышколены рабы? Красивее триклиний? – он говорил то, что приходило ему в голову, пытаясь угадать, о чем думала девушка.
Вместо ответа она отрицательно покачала головой, продолжая разглядывать пол. Однако, по губам пробежала нежная снисходительная улыбка, в миг осветившая лицо, багряным заревом.
– Что же тогда? – спросил он больше себя, чем ее, при этом постепенно догадываясь, куда клонит Авелия. Когда же мысль окончательно сформировалась, и в смысл в намеках отпал окончательно, душа молодого человека запела и воспарила в небеса. В первый раз в жизни он почувствовал любовь!!! Причем не ту любовь, которую хочешь глазами, слышишь ушами, осязаешь прикосновениями!! Нет, совсем не ту!!! Он ощутил дыхание любви чем-то сокровенно внутренним, чем-то, что нельзя описать словами, но оно непременно есть. Луций чувствовал, как это что-то, словно раскаленная лава, поднятая из недр его души, ураганом плывет прямиком к ней. Как она должна поглотить, окутать, сжать, скомкать Авелию. Но еще больше он чувствовал другое. Это другое – та же самая лава, но пущенная в ответ прелестной иудейкой, обволакивающая и стесняющая теперь уже его. О как прекрасен плен этой лавы??!! Они обжигали друг друга, хотя правильнее сказать жгли!! Жгли без остатка, не боясь сжечь полностью. Более того, они жгли бы еще сильнее, просто сильнее было некуда!! Глядя на Авелию, он больше не видел рабыню. Он видел девушку мечтающую жить для него, быть для него, и даже броситься с самой высокой башни вниз головой, лишь бы навсегда остаться с ним. И не потому, что он сын Флавиана, не по крови. Луций чувствовал, что она отдается ему, потому что он Луций. Побочных причин не существовало. Она любила его и лишь его. От него она хотела, только его и больше ничего. Сейчас он понял, в полном значение слова понять, что это девушка, будет рада чему угодно, где угодно и когда угодно, лишь бы он был бы с ней, лишь бы он был рядом. Сердце застучало еще сильнее. Никогда в жизни, он не чувствовал так хорошо как сейчас. Всё внутри пело и клокотало от взаимного счастья, о котором, надо признаться, он никогда и не просил, а теперь, не за что не отдал бы. Хотелось кричать, хотелось прыгать и бесится как ребенок, которому хорошо, лишь от того, что солнце встало над его постелью.
Тем временем, Авелия поняла, что Луций угадал ее намек. Да и чтобы не понять его, надо быть особенно тупым. Словно дикий бык, возлегая напротив, он раздувал ноздри, бороздя ее облик голодный взглядом. Сейчас, казалось, он сделал бы всё, что она не прикажет. Но она не хотела приказывать.
– Ты догадался, Луций? – осведомилась она нарочито робко. Причем ответ она знала заранее, но отказать себе в наслаждении услышать его из уст любимого мужчины, не могла.
– Получается, что и у меня, это самый лучший ужин в жизни, – с нескрываемой радостью, практически прокричал Луций.
– И какова же причина? – ее лицо раскраснелось, но в этот раз, краска не связывалась со стыдом. В этот раз ее разжигал огонь любви. В этот раз Авелия завидовала своему счастью, не веря, что это происходит именно с ней.
Вместо ответа, Луций обошел стол, сел на кушетку рядом с ней, плавно обнял, и грубо притянул её к себе, не давая той даже вздохнуть.
– Ты будешь моя, только моя, – и после этих слов, в которых, казалось, не было ничего такого, но в тоже время было всё, юноша крепко поцеловал её.
Авелия не планировала вырываться, хотя ее девичья скромность кричала изо всех сил «уймись, пора немедленно остановится», но как можно прекратить, то о чем мечтала всю жизнь. Как можно погасить то, что так неожиданно свалилось на тебя, в самом проклятом месте земли. Она чувствовала как первородная страсть, так кружащая голову, начинает брать верх над рассудком. Да и наплевать!! Теперь на всё плевать, ведь впереди только он.
Утро застало Авелию в кубикулуме Луция. Его не было, по всей видимости, уже давно, ибо постель остыла, и не хранила остатков тепла возлюбленного. Она, еле слышно подобравшись к выходу, прислушалась нет ли кого за дверью, и убедившись в отсутствии таковых, быстроногой ланью, выпорхнула из комнаты. Минуя атриум, Авелия направилась на кухню, в надежде встретится с матерью, но там найти её не представилось возможности. Зато на кухне оказались поварихи, еще вчера подруги и товарищи по рабскому несчастью. Но не сегодня. Сегодня, при одном только её появлении кухарки побросали дела и замерли, приготовясь получать ценные распоряжения из управляющих уст. Эта остановка труда подействовала и на Авелию, ведь так прислуга ведет себя только когда в помещение входит хозяин. Подумав, что она, возможно, кого-то не заметила, Авелия вытянулась в струнку, так же как остальные, приготовляясь подчиняться. Время шло, а звук распоряжений ниоткуда не доносился. Девушка осторожно огляделась, выискивая причину, но обнаружить ее не смогла. На кухне находились только они. Переведя взгляд на рабов, Авелия совсем запуталась. Те стояли в том же положении, не смея дернуться или произнести хоть бы звук. Что же тут происходит? А-а-а, наверное, это дружеская шутка!!! В большой семье секретов не бывает и их отношения с Луцием стали известны. Веселая улыбка, словно лучик солнца, пробежала по ее лицу и осталась на нем. Однако нет!! Никакого веселья на чумазых, залитых потом лицах, не наблюдалось. Напротив, кухарки казались максимально сосредоточенными, готовыми уловить любое, даже еле слышимое слово и воплотить его в дело. Она разглядывала поваров и не понимала, что происходит. Это были, вроде бы они, и не они одновременно. Что же произошло? Авелия вглядывалась в знакомые физиономии, но не узнавала никого из них. Черты лица, одежда, всё казалось таким же, но взгляд и поведение кардинально поменялись. Ей чудилось, что она попала в общество, совершенно незнакомых ей людей. Поварихи, все как один, смотрели в пол, и лишь Рина смотрела на нее с искренней симпатией, радуясь за счастье молодой девушки.
– Доброе утро, – обратилась Авелия ко всем, немного боязливо переводя взгляд с одной кухарки на другую, – Рина ты не видела маму?
– Здесь ее нет, госпожа, – с радостной улыбкой, во все оставшиеся зубы, пропела Рина, – она, по-моему, в комнате Эмилии, готовит ее к пробуждению, и к сегодняшнему дню.
Авелия огляделась по сторонам. Только теперь ей стало понятно, что произошло и насколько изменилось отношение к ней. Эти вчерашние сестры отделили ее от себя, сделав непонятно кем, точнее тем, кого надо бояться и лишний раз не связываться. От этого нового чувства внутри покоробило. Обида, ядовитыми каплями, поставила ожог на прекрасном утреннем настроении. Авелия справедливо считала, что не заслуживает подобной участи. Не заслуживает хотя бы потому, что находясь когда-то давным-давно дома там в Иудеи, не ставила рабов в положение нелюдей. Напротив, сколько девушка себя помнила, она была дружна с рабами и оттого ими любима. Заслужить любовь людей, было для неё делом понятным и приятным. Получить же их «уважение» таким способом, оказалось противно. Что-то менять в Остии она не собиралась. Более того, давно ли она стала неровней им?? Да и вообще стала ли??
– С каких это пор, я стала тебе госпожой? – обратилась она к Рине. В голосе звучало негодование и раздраженность.
Рина, даже в лице не поменялась. Искренне радуясь за вчерашнюю подругу, она даже не заметила гневные нотки в голосе новой госпожи. Выросшая, с самого измальства в подчинении, и не пробуя на вкус свободу, она даже представить себе не могла, что в такое утро, что-то сможет обидеть Авелию. Сейчас, прямо на глазах Рины, происходило чудо!! Разыгрывалась сказка о бедной девочке, которую полюбил богатый принц, и по всем законам жанра, дальше будет только хорошо и навечно. Именно поэтому, утерев сальным рукавом блестящий пот со лба, она еще более радостно ответила:
– С сегодняшнего дня!!! Утром, молодой господин, собрал домашних рабов в атриуме, и тихо, чтобы ни нарушить ваш покой, объявил, что теперь вы госпожа, и отношение к вам, должно быть подобающим. Он очень заботится о вас госпожа.
Авелия, от последних слов расцвела, но сразу же завяла. С одной стороны то, что сделал Луций, казалось очень приятным, а с другой …?? С другой, эти перепуганные лица, которые она успела полюбить. И что же делать!!? На свою беду, а может быть на счастье, Авелия не умела отдаваться моменту жизни целиком, не умела забывать прошлое, и тех, кто был к ней добр. Да, сегодня ее заметила Фортуна, да, сегодня ей повезло. Но не может она одна нырнуть в этот океан счастья, не обрызгав капельками благодати остальных. Не хочет юная девушка радоваться в одиночку. Ну неправильно же, чтобы хорошо стало только ей, особенно на фоне тех, кого она считала почти что семьей. Ведь как же всё просто!! Не надо ничего выдумывать, всё и так понятно!! То счастье, которым накрыло юную иудейку, не только её. Оно всеобщее!! Как же этого можно не замечать?? Авелия жаждет общего веселья, вселенской радости, понимания. Ей нужно чтобы каждый, до последнего ноготка, пропитался и разделил ее восторг, заразился им, и вот только тогда, только после этого, Авелии станет по-настоящему хорошо. Она еще раз обвела кухню взглядом. Уставшие лица, глаза уставленные в пол, и руки вытянутые по швам. Печаль. Однако, я ничем такого не заслужила – подумала девушка. Как их переубедить? Сегодня никак!!! Да я и не буду этого делать словами, после, всё делом докажу. Хотите хмуриться, да на здоровье!!! Я все равно счастлива. А Рина? Пожалуй, только она и может быть искренней и радоваться счастью вместе с ней.
– Спасибо тебе, – звонко ответила Авелия, и выбежала прочь с кухни.
Оказавшись в атриуме, она уже хотела бежать за Ревеккой, в комнату Эмилии, но вдруг засомневалась. Попасть к матери своего любимого мужчины, без приглашения, оказалось как-то не с руки. Более того, она до конца не понимала своего текущего статуса в семье. Одно дело, Луций объяснил рабам, что она его женщина, другое остальной семье, и третье, пожалуй, самое важное – Флавиану. Так и чего делать? Куда податься?? На ее счастье, из-за угла послышались знакомые шаги, и вскоре оттуда же появился Луций, о чем-то мило беседующий с Акимом. Увидев Авелию, он расплылся в широкой улыбке и жестом пригласил ее к себе. Девушка, словно молодая лань, быстрой перебежкой, рванулась к Луцию и уже через мгновенье болталась на его шее.
Аким стоял рядом, с потухающим взглядом, буравя пол ногою. Он, с обостренным чувством страха ожидал возмездия, памятуя последнюю встречу с Авелией. От ужаса за свою шкуру волосы тихонько приподнимались на голове, а по спине пробежала холодная испарина. Память, в самых мелких подробностях напоминала ему ту бойню, что он учинил девушке. Каждый удар, каждый пинок, проносился перед глазами и ложился в корзинку вымышленного депозита. Теперь, со стуком в зубах ожидал он его возврата. Однако Авелия даже внимания на того не обратила, любуясь исключительно своим возлюбленным.
– Хочу, чтобы ты познакомилась с Акимом, – он жестом указал на него, – мой верный раб и друг, с самого детства. Если что-то будет необходимо, достаточно сказать всего лишь слово, и твое приказание будет исполнено в самом лучшем виде. Уж в ком, в ком, а в нем, я никогда не сомневался.
– Мы уже знакомы, – не выпуская из объятий шеи Луция, проговорила Авелия.
Аким побелел и затрясся в нервном тике, ожидая приговора. Вот сейчас-то она все и расскажет. Самые страшные картины выстроились одна за одной в его голове. Уж что-что, а последствия, ожидающие его за подобное рукоприкладство, он представлял прекрасно. Еще больше жути добавляло то обстоятельство, что Луций оказался влюблен, и влюблен не на шутку. Однако приговора не следовало. Приподняв вжатую в плечи голову, он увидел устремленный на себя взгляд черных глаз. Это Авелия, обвивая шею Луция руками, смотрела на него из-за спины возлюбленного. В ее взгляде отсутствовала месть или злость, однако читалось снисхождение и даже какое-то понимание. Казалось, она забыла о произошедшем. Впрочем, Аким не был дураком, и за свою недолгую жизнь успел вызубрить некоторые понятия. Одно из таких гласило, что женщины, гораздо мстительнее мужчин, и возможно это всего лишь затишье перед настоящей бурей. Что ж, лишнее время никогда не повредит, авось успею загладить вину. Он склонился в поклоне пред нею, повинуясь течению судьбы. «будь, что будет» думал он.
– Он любит тебя всей душой, – проговорила Авелия, обращаясь к Луцию, – я это точно знаю.
– Откуда такая уверенность? – с какой-то детской наивностью спросил он.
– Когда ты болел, мы вместе ухаживали за тобой, и я видела, как он переживал о твоём здоровье, – Авелия снова повернула голову в сторону Акима, давая понять, что не держит зла в сердце, но хорошо помнит прошлое.
В ответ Аким согнулся в еще более глубоком поклоне. Сейчас он думал лишь о том, как избежать участи наказания, и видя, что всё складывается хорошо, бескрайне тому радовался.
– Ну и хорошо, – равнодушно ответил Луций. После, обхватил Авелию за талию, привлек поближе к себе, и ласково поцеловав девушку в висок, продолжая:
– А теперь действительно важные новости. Достопочтенный Кандид, будет эдилом, устраивающим игры в Риме, в честь триумфального возращения Тита. Нашей семье выпала честь выставлять на этих играх зверей, поэтому мы должны хорошо подготовиться. Надо убедиться, что с животными все в порядке, что они здоровы, и готовы порадовать публику своим выступлением. А чтобы всё было, действительно, на самом высоком уровне, нам предстоит сделать несколько контрольных прогонов. Так сказать, игры в миниатюре, дабы растормошить зверей, оживить их ото сна, и придать им былую неистовость, – говоря это Луций прямо-таки разгорался, как уголь, на который дует ветер. Ему хотелось шокировать Авелию и одновременно погордится своей семьёй. Ведь не каждому дарована такая возможность, стать частью грандиозного спектакля. Однако вместо восторженного удовольствия, ее лицо исказил испуг, как будто он сказал ей что-то страшное.
– Что с тобой? – с заботой спросил он, притягивая ее ближе к себе.
Авелия не знала, что и ответить. Она видела, как Луций любит игры, и понимала насколько они важны для него. Более того, игры получались чем-то вроде семейного дела, где именно фамилии Флавиана оказывалась высокая честь, поставлять зверей для травли. И действительно, авторитет семьи в этой области, считался настолько высоким, что конкуренты считали дело заведомо проигрышным, и в соперничество попросту не влезали. Подобное отношение не могло не льстить. Луций кичился этой честью, выставляя её напоказ. А Авелия, что она могла ответить? Сказать вот так прямо, что подобные игры есть мерзкая забава озверевших от крови людей. Подобный ответ считался бы практически оскорблением возлюбленного, поэтому она соврала:
– Я с детства боюсь цирков, – неуверенный тоном ответила Авелия, и спрятала свою маленькую голову у него на груди.
– Вот еще новости! – с неудовольствием, но с пониманием проговорил Луций.
– Тебе надо ближе познакомиться с цирками, и тогда, клянусь Зевсом, ты полюбишь их, так же как я. Тут даже и думать нечего, – продолжал он распаляясь, – ты поедешь со мной, и сможешь посмотреть на происходящие изнутри. Сможешь понять, какой огромный объем работы проводится, увидеть масштаб и почувствовать размах, с каким мы готовимся к этим играм.
Авелия мялась, переступая с ноги на ногу. Отказать она не могла, потому что для Луция была готова на всё, даже на участие в этих зверствах. Еще раз, мимоходом, бросив на юношу взгляд и убедившись в его непреклонности, она кивком головы согласилась, в глубине души делая огромный шаг через саму себя.
Спустя несколько часов, молодая пара, верхом на белоснежных лошадях въехала в ворота, города Остия. Временный цирк располагался параллельно руслу Тибра, прямо на главной улице. Арену возводили на скорую руку и мало заботились о ее внешнем виде, ибо ей предстояло сыграть роль тренировочного лагеря, в преддверии грандиозных игр. В возведении принимала участие уйма народу и животных. Скорее стройка напоминала муравейник, ибо только опытным взглядом прораба, можно было разобрать, кто и чего там делает. Лошади, фыркая и пенясь от натуги, тащили стволы деревьев направо, им навстречу, впряженные в телеги муллы подвозили землю и песок, а между ними, снуя и бегая в непонятном направлении, мелькали рабы. Гул и дребезг телег сливались в какую-то непонятную какофонию, разбавленную щелчками хлыста, так сказать, для придания скорости рабочим. Воздух на стройке пропитался запахом свежего дерева, пылью камней подвигаемых к будущей арене, а так же острым смрадом полевых кухонь, от котелков которых, серые струйки дыма ровно уходили в небо.
Чем ближе Луций с Авелией подъезжали, тем громче им приходилось разговаривать между собой. Стройка оказалась насыщена не только запахами, но и таким гулом голосов и ревом животных, что даже себя было слышно с трудом. Однако, Луция это не смущало. Будучи достаточно опытным, в организации представлений, юноша знал, что крыло отведенное под зверей находится дальше всего от дороги. Виною тому выступали несколько причин. Первая, несомненно, покой дорогостоящих животных. Вторая – водопой, так необходимый в жаркий период. Аккуратно пробравшись сквозь рабочих, пара очутилась на противоположной стороне стройки. Ветер, задувающий с Тибра, гасил смрадные запахи и гул строительства. Тут все уже оказалось готовым. Клетки стояли в ожидании своих постояльцев, прогоны до сцены были качественно укреплены, а в низине, на спуске к Тибру, стояли шатры для кормов животных. Меж клеток, важно вышагивая в окружении свиты рабов, прохаживался Буру, опытным взглядом определяя недоделки и раздавая за них справедливые тумаки. Завидев Луция, он замахал руками, приглашая того к себе. Его то и надо было молодому господину.
– А я думаю, что происходит?? Воздух, вдруг, стал прозрачнее и свежее, рабы послушнее, а главное!!! Прошла головная боль. Думаю, что же может быть тому причиной, и вот вижу вас, со своей королевой. Всё сразу стало на свои места!! – при этом он склонился в поклоне, косясь игривым взглядом на молодую пару.
– Прекрати, – с веселой улыбкой оборвал его Луций, которому лесть про королеву, пришлась по сердцу. – Я приехал посмотреть, насколько всё готово для репетиции.
– Клянусь Зевсом, что у самого Юпитера не встречалось таких ответственных детей. Недаром достопочтимый Флавиан постоянно гордится сыном. Я бы тоже гордился, если бы был так же уверен, что дело жизни надежно прикрыто, и со временем отойдет в достойные руки.
– Да прекрати же ты!! – смеялся в ответ юноша, у которого легкий румянец стеснения, успел проступить на щеках.
– Слушаюсь господин, – с веселой улыбкой продолжал раб, – пойдемте, я все вам покажу, ничего не утаю.
Они тронулись в направлении шатров, с которых Буру планировал начать свой отчет, как вдруг Авелия спрыгнув с лошади, пошла куда-то в другую сторону. Нет, скорее побежала, в направлении нескольких рабов, не замечая ничего перед собой. Добравшись до них, она схватила за руку исхудалого, темноволосого юношу, выдернула его из толпы и стала разглядывать, так как будто бы он был не рабом вовсе, а изящным изваянием, или же произведением искусства. Уже через секунду на лицах обоих проступили слезы. Всхлипы мешали начать разговор, а руки, которыми Авелия вцепилась в руки раба, не разжимались.
– Назар, неужели это действительно ты? – свозь вздохи, прерываемые тяжелыми комками у горла, проговорила Авелия
Юноша молча смотрел на нее, своими влажными от слез глазами. В знак подтверждения, что это он, парень еле заметно кивнул головой. Говорить он тоже оказался не в силах. Разглядывая Авелию, Назар постоянно косился то на Буру, то на Луция, боясь гнева молодого господина и главного прораба стройки. Быстрый затравленный взгляд перемещался с одного хозяина на другого, а после, всего на секундочку падал на девушку пред ним. Виной тому, несомненно, являлось воспитание, полученное им за время пребывания в железных кандалах. Местные надсмотрщики быстро и доходчиво объясняли правду жизни, зазевавшимся рабам. Ведь не работать на работе, мог только самоубийца, в прямом понимании этого слова. Но незнающая или уже успевшая позабыть то Авелия, не отпускала его от себя, сжимая крепче и крепче.
– Мне надо идти работать, – еле слышно проговорил юноша, высвобождая руки из ее объятий. Авелия, казалось, не слышала этого, продолжая заваливать Назара кучей вопросов.
– Скажи же, как мама? Как Хила? Не молчи.
Авелия практически трясла его, в припадке внезапно охватившей паники. Как вдруг почувствовала, что размякшие, до этого времени, члены Назара будто бы окаменели. Подняв голову чтобы посмотреть тому в лицо, она увидела, вместо старого приятеля, которого ей довелось встретить несколько минут назад, совершенно другого человека. На смену увлажненным глазам, в нее смотрели сухие равнодушные пустышки, не выражающие ничего, кроме презрения. Лицо юноши стало цвета мраморной плиты, такое же ровное, холодное, без изъянов. Постояв немного, друг против друга в немом молчании, Назар поклонился и не произнося больше ни слова, направился к остальным рабам. Его исхудалая спина, просвечивающаяся сквозь дырявые лохмотья на солнце, держалась ровно и статно. Всё, что осталось в нем от человека, когда-то знакомого Авелии, демонстрировалось сейчас. Назар шел медленно, как положено сыну вельможи, а не рабу, так, чтобы она успела рассмотреть его и запомнить. Назар понимал, что сейчас он на виду не только у Авелии, что надо бежать на работу, что строгий Буру накажет его, но намеренно шел медленно. Какое наказание уготовлено дерзким рабам, юноша знал прекрасно и искренне боялся его, но поступить по-другому именно в этот момент, просто не мог. Самоуважение, так упорно прививаемое в иудейских стенах, не позволяло поступить по-другому. Подсознательно понимая, что это их последняя встреча, он счел необходимостью показать ей, а может быть больше самому себе, что пока еще является человеком, а не животным. Хотя, этот порыв мог быть вызван и чем-нибудь другим. Скорее, быть может усталостью, умноженной на обреченность и возведенной в степень бессмысленности, давали такой эффект. Увидев подругу детства, хочется удивить её чем-то хорошим, а не демонстрировать убогое настоящее. Однако, приглядевшись внимательнее, Назар увидел не такого уж и друга. Он, чьи родители называли её семью друзьями, видел предателя и отказывался в это верить. Точнее не отказывался, а не хотел видеть. Изменить её он не мог, да и не хотел теперь. Финальной же каплей для измученного сознания, стала красота Авелии. Девушка распустилась словно роза, среди ужаса, скорби и боли. Она цвела и наслаждалась жизнью, прямо на костях его близких. Хотя нет, не его!! Их общих близких. Правильно, именно общих, а него его. Ведь сколько знакомых и родных погубили эти ироды, сколько судеб сломали, сколько людей заковали в кандалы. А она!!?? Она цветет и радуется жизни, держась за ручку с одним из сыночков поганого кровавого сословия. Так пускай же видит!! Пускай знает, что они отняли у Назара всё. Отняли всё, что было дорого и любимо. Они заставили стать его скотом, но улыбаться ей, делая вид, что всё хорошо, он не будет. Пускай это стоит жизни, сегодня это оправдано!!! Это его заключительный каприз, это его последнее желание. Пускай эта подстилка запомнит Назара и каждый раз вспоминая, видит в нем свой народ. Свой забытый, преданный и брошенный народ. Живи с этим, если сможешь Авелия!! Дыши этим, если хочешь!! Радуйся, если сумеешь!!! Он продолжал удаляться от нее, сильнее и сильнее черствея сердцем, но более и более уверенный в своей правоте. Однако, всё оказалось не так просто. Сила вот так вот уйти, была в нем, но не в ней. Авелия догнала Назара, бросилась тому на шею, и прислонившись зареванным лицом к его мозолистой щеке, умаляла остаться, просила рассказать о судьбах общих знакомых. Но ответ молодого раба звучал точно так же. Назар лишь кланялся, сквозь зубы уведомляя о том, что ему необходимо продолжить работы.