Роман Воронов
Планета Богов
Войди в мой дол
Ровоам торопился, отец не любил ждать, а восточная аркада, преодолеть которую ему предстояло, казалось, уходила в бесконечность, и юноша успел не раз пожалеть, что второпях не нацепил удобные сандалии, то и дело болезненно наступая изнеженными ногами на неровности каменного пола. Фрески на стенах, где жили диковинные животные, мчащиеся навстречу титанам в человеческом облике с занесенными мечами и копьями, краснохвостые рыбы, злобно сверкающие огромными глазищами из сетей, заброшенных в море, райские птицы с длинными цветастыми хвостами и клювами в виде фонтанчиков, воины, плотной стеной из щитов прикрывающие дворец Царя Небесного, и демоны, корчащиеся под их ногами, накрепко сплетенные рогами и хвостами друг с другом, знакомы были с детства, и Ровоам с отвращением пробегал мимо опостылевших сюжетов, просто отсчитывая в арочных простенках кованые головы медуз, крепко держащих в раскрытых пастях остывшие факелы:
– Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать…
Всего их десять дюжин, значит, осталось… думать не хотелось вовсе.
…Сорок четыре, сорок пять, сорок шесть…
На стенах двуглавые змеи тянули скользкие языки к купающимся в озере девам.
…Семьдесят один, семьдесят два…
Слоны, высоко задрав синие хоботы, несли на своих спинах целые дворцы, а под ногами их, с ужасными гримасами на черных лицах, валялись раздавленные рабы.
…Десять десятков и один, десять десятков и два…
Лучник, прикрыв один глаз, целится в лань, беззаботно щиплющую траву на лужайке.
…Сто тринадцать, сто четырнадцать…
Мавр, с белоснежными глазными яблоками и недоброй усмешкой на черном лице, вонзил кривой нож в грудь спящего младенца…
Десять дюжин, все, пришел. Юноша на миг замер у двери, на одной створке красовалось позолоченное солнце, другая несла на себе медный полумесяц в окружении звезд, инкрустированных изумрудами кедровых шестиугольников, а затем решительно распахнул ее и вошел в зал приемов.
Отец, третий правитель Иудейского царства, благословенный Соломон, восседал на каменном троне в несвойственной ему расслабленной позе, пребывая, судя по виду, в глубокой задумчивости настолько, что не заметил появления Ровоама.
Молодой человек, дабы хоть как-то привлечь к себе внимание царствующего отца, кашлянул и слишком уж торжественно продекламировал:
– Пурпур королевский на нем, нитью златой пояс расшит и украшен драгими каменьями…
Поймав удивленный взгляд правителя, он пояснил:
– Так сказал бы поэт.
– Но ты не он, – мягко улыбнулся отец и протянул руки навстречу сыну. Они обнялись.
– Ты звал меня, отец? – Ровоам, закончив приветствия, присел на ступеньку трона.
– Войди в мой дол, прошу тебя. – Соломон всегда говорил загадками, семья и подданные давно привыкли к такой манере общения, и юноша, взглянув на правителя снизу вверх, переспросил:
– Но где это место, отец, ведь мы в Храме твоем, в притворе, никак не в доле?
– Там, где я есть, – гордо поправил Соломон, – уже не притвор, но святилище.
– Да, отец, – согласился юноша, стараясь понять, куда клонит Царь Иудейский. – Святилище, но не дол.
Глазами Соломон указал сыну в сторону окна:
– Долом называет наш народ долину, место своего обитания, и долом же именуется кровосток, желоб на мече.
Юноша хотел сказать отцу, что стало еще непонятнее, но царь поднял указательный палец вверх:
– Человек в свое «обиталище», долину, вынужден впускать «гостей», желанными из коих будут те, кто явится чистым телом и помыслом, меч же примет в объятия свои кровь как жертву, когда она (жертва) была не напрасна.
– Ты хочешь поговорить со мной о своих гостях и врагах? – пролепетал молодой человек, теряясь в догадках. Ему всегда нравилось присутствовать на судах, где отец, мудрый и справедливый, решал споры своих подданных самыми необычными и неожиданными способами, уводя лукавые умы в сторону, успокаивая их, а затем выводя на свет, расслабленных и неподготовленных. Но сейчас, невольно оказавшись на месте людей, пытающихся разгадать замысел правителя, чувствовал себя неуютно.
Иудейский царь довольно ухмыльнулся и погладил бороду:
– Я буду говорить с тобой о тебе, твоих «гостях» и… друзьях.
Ровоам от удивления привстал, а Соломон продолжил как ни в чем не бывало:
– Кто же напрашивается в гости, в твой дол, каждый миг? Это воздух, посредством дыхания, вода и еда – через рот. Глоток вина, кусок хлеба или мяса, финик, яблоко – все несет на себе энергии определенного качества и знака. Ведаешь ли, кого впускаешь в «храм» свой?
Царственный родитель подкрепил свой вопрос острым изучающим взглядом, от которого юноша передернул плечами, но, справившись с волнением, возразил:
– Не знаю, ибо не могу проникнуть взором ума ни под кожу фрукта, ни в волокна мясные, ни в толщу жидкости, будь она и прозрачна, как слеза младенца, на предмет наличия ядов и других вредностей. Но отчего же Бог, коему служишь так верно и истово, не приставил стражи к губам моим, дабы воспрепятствовать вхождению в дол мой «гостей» безответственных и враждебных?
– Да превзойдет сын отца своего, – радостно воскликнул Соломон, – ибо узрит суть, исток и корень.
Ровоам удивленно вскинул брови, Царь Иудейский же, довольно потирая руки, начал доверительным тоном:
– Десять, десять стражников выставил Бог Иудеев у входа в дол твой, впрочем, как и у каждого.
Юноша, на всякий случай потрогав губы руками, недоуменно спросил:
– Что за стражники?
Соломон поднялся с трона и, спустившись к сыну, присел подле:
– Первый – Страж Единого Бога, олицетворяющего жизнь, единственную с точки зрения текущего твоего пребывания на физическом плане. В этом смысле Первый Страж формирует твое внимательное, аккуратное отношение ко всему впускаемому (потребляемому) в себя в виде еды. Он напоминает о хрупкости человеческой оболочки и, значит, об ответственности ее использования.
Ровоам задумался, от жрецов он неоднократно слышал философему о Едином Боге, но трактовать ее в свете вкушаемой пищи в голову не приходило.
Отец же тем временем продолжил:
– Второй твой «друг» – Страж Идола, его задача предостеречь твой разум от возникновения культа еды, что, в свою очередь, приводит к чревоугодию, а сие – не просто беда для тела, но грех для души.
И это утверждение было хорошо знакомо юноше от тех же служителей храма, грозящих всяческими бедами человеку, в чьей жизни появится идол, коему начнет поклоняться как Богу. А ведь отец, находившийся рядом, почти соответствовал этому «титулу», и молодой человек всегда смотрел на него не просто как на Царя Иудеев, но прежде всего как на Повелителя его собственной души.
Соломон, будто прочтя мысли сына, обнял его за плечи:
– Третий помощник – Страж Имени, произнесенного не к месту. Ты наверняка слышал от старейшин о «не поминай имя Бога всуе», так вот, этот стражник научит не относиться к потребляемому небрежно, походя, безответственно. Гость, принятый наспех, уйдет недовольным и обиженным, а о себе оставит «размытое» впечатление.
– Кусок, проглоченный на ходу, не впрок? – улыбнулся Ровоам, а Соломон одобрительно кивнул головой.
– Именно, но продолжим. Четвертый «на входе» – Страж Субботы, на его щите толкование о Божественном присутствии повсюду (день субботний всего лишь маяк), в том числе и в пище, да и сама еда в энергетическом смысле есть Бог, а стало быть, он (страж) и формирует отношение к ней как к Богу, с любовью и вниманием.
– Отец, ну как же так, – вспыхнул юноша, пытаясь сказать, что это как раз подталкивает к культу еды, созданию того самого идола, но Соломон жестом остановил его.
– Страж Почитания идет пятым по счету, не отвергай его, как пытаешься сделать это сейчас с предыдущим помощником. Он прикован цепями к своему месту, как дитя к родителю, – Ровоам снова притронулся к губам, – символизируя привязанность и потребляемых продуктов к месту рождения человека.
– Мне нравятся заморские угощения, – возразил несмело Ровоам.
– Но сколько в них пользы, а сколько вреда, – откликнулся отец. – Пятый Страж и есть весы.
Юноша нахмурился, припоминая терпкий вкус мякоти привезенных издалека фруктов и нежное мясо обитателей морских глубин северных областей. Неужели все это вредно только потому, что растет и водится не здесь?
– Твой шестой защитник – Страж Милосердия, – Соломон потрепал Ровоама по густой шевелюре. – Я знаю, ты любитель ягнятины, но он, шестой номер, призывает не убивать, ни ради выгоды, ни ради забавы, ни ради… пропитания.
– Я подумаю, отец, – юноша «почувствовал» на губах вкус хорошо прожаренного мяса, томленного в специях и приправах. – Хотя отказаться будет непросто.
Царь пощелкал перстнями и, лукаво взглянув на сына, коротко бросил:
– Признаться, и сам грешен, фазан в меде – это чудо.
– Отец, – игривое настроение Соломона передалось и юноше, – я догадываюсь о седьмом стражнике, вот только для меня загадка, как он «привязан» к трапезе?
– Седьмой, Страж Прелюбодей, – фигура важная, перестань хохотать, – Царь Иудеев нахмурился, чем еще больше развеселил Ровоама. – Он говорит: «Сдерживай страсти желудка, усмиряй желания потреблять непотребное и впускать в себя ради услады плоти то, что вредит ей».
– А я думал, как ты выкрутишься, – смахивая слезы, пробормотал, успокаиваясь, юноша.
– Царь Иудейский никогда не выкручивается, – промолвил Соломон строго и назидательно. – Ибо слово его есть истина. Слушай далее, сын мой. Восьмым у врат твоих поставлен Страж Чести, его девиз нанесен на щит златом: «Не кради», ибо учит он, что воровство ведет к перееданию, поелику всякий чужой кусок, за которым потянется рука, «назначен» Богом другому, но не тебе, по его вере и потребе, но не по твоей надобности.
– Спорить не буду, отец, – Ровоам также стал серьезным. – Переедание ведет к рвоте, мучительной и зловонной, как и не будет радости от присвоенного чужого, только разочарование и страх.
– Сын да превзойдет отца, – снова высокопарно заявил Соломон. Но, оборотив указательный палец с рубиновым перстнем к небу, добавил: – Коли не станет лгать, а ведь девятый стражник, Страж Правды, твердит все время: «Не лги». Он, облаченный в прозрачные доспехи, представляет собой универсальное противоядие, ибо лжец поперхнется и обычным ломтем хлеба, когда истинно честный человек не убоится и горького яда.
– Неужто так и есть? – изумился юноша.
– Слово Соломона, Царя Иудейского, – ответил отец. – Многократно испробовал на себе.
Сын порывисто обнял его, а Соломон, мягко улыбнувшись, прошептал ему на ухо:
– Страж Зависти стоит последним в этом ряду, его работа – научить не потреблять того, что вредно и не надобно. Независтливый человек осторожен в пристрастиях, довольствуясь тем, что имеется на своем столе.
Они одновременно поднялись, широкоплечий, убеленный сединами Соломон и юный, еще по-детски неуклюжий Ровоам, могучий дуб и стройный ясень, мудрость и порыв, спокойствие и дерзновение.
– После нашей беседы о еде я проголодался. Отец, не сесть ли нам за стол теперь с новыми знаниями? – Ровоам с улыбкой указал рукой на выход из зала.
– Беседа еще не закончена, сын, – такой же искренней улыбкой ответил ему Соломон. – Но мы успеем по дороге к столу.
За створками тесаного кедра, обитого медью из отцовских копий, их снова встретили слоны, топчущие на стене несчастных рабов ногами-столбами, и воины, как плотина преграждавшие путь врагу обнаженными мечами. Соломон остановился у фрески и, проведя рукой по поясу, там, где должно находиться оружие, будь он обряжен по-походному, твердо произнес:
– Меч – это Истина, а кровь, текущая по его долу, – продукт искусства владения им, а именно сознание. Вот о чем бы я хотел продолжить нашу беседу, сын.
Ровоам, несколько удивленный таким поворотом, кивнул головой:
– Слушаю, отец.
– Сознание, что желудок, – Соломон похлопал себя по животу, – примет то, что позволишь впустить в него, но и здесь, у входа, Бог Иудеев поставил стражников.
– Неужели еще десяток? – усмехнулся юноша, глядя на фреску, изображающую простолюдина, скорее всего, землепашца, кидающего на землю зерна, и черных птиц, клюющих их на лету, не давая превратиться в ростки.
– Десяток, – неожиданно подтвердил Царь. – Но не еще, а все тех же старых знакомых.
Ровоам оторвался от созерцания бедолаги, занимающегося пустым, бесполезным трудом:
– Отец, хочешь сказать, что Страж Бога Единого занимается моим сознанием?
Соломон изобразил на лице улыбку победителя:
– Все они, все десять Стражей. Первый Страж кодирует сознание на принятие своей принадлежности, своего естества в качестве наличия Частицы Бога, к Абсолюту, как нерушимому жизненному началу, руслу любого (сознательного и бессознательного, проявленного и непроявленного) бытия и всеобщему завершению ради нового перерождения.
Пораженный Ровоам оглянулся, быть может, исковерканные черные человеки – не рабы, а пороки людские, погребенные под гнетом Истины, трубящей Слово свое во всеуслышание и несущей на своей спине Райский Сад? Не так ли видел Вселенную художник, приложивший руку к этой фреске со слонами?
Отец нежно тронул его за локоть, и они двинулись дальше. Неторопливые шаги царственных особ мягко отражались от каменных сводов аркады, и под их неспешный такт Соломон продолжил беседу:
– Страж Идола удерживает сознание от скатывания в серую область восприятия мира с наличием в ней «параллельного Абсолюта», пусть и небольшого, скромного, по своим возможностям, но божества, после погружения в которую неминуемо следует падение в черную пропасть самости и обожествлению самого себя, но не Частицы Бога в себе, а раздутого до размеров пирамиды Эго.
Ровоам бросил взгляд на потолок, фреска свода изображала человека, летящего вниз головой в ущелье, на дне которого он же, уснув на посту, держал копье острием вверх, себе навстречу.
– Отец, – юноша показал пальцем на картину.
Соломон, не поднимая головы, ответил:
– Весьма поучительный сюжет, но поговорим о следующем помощнике, это Страж Имени. Понимание его девиза помогает сознанию выстроить иерархию восприятия бытия надлежащим образом. Без суетливых вкраплений энергий низших уровней в более высокие, оно (сознание) перестает метать бисер перед свиньями, но при этом не гнушается молиться о врагах своих, не ведающих, что творят. Правильное распределение богатств Вселенной, предоставленных душе в полное ее распоряжение, не позволит сверкающий бриллиант Истины положить рядом со ржавой подковой желаний плотного плана.
Молодой человек, как по команде, снова запрокинул голову, на ближайшем своде были изображены два лика, мужской и женский, стянутые общим шипованным ошейником, с высунутыми до безобразия языками, к тому же завязанными в узел. Ровоам вздрогнул, а Соломон, спрятав улыбку в седой бороде, продолжил:
– Страж Дня Субботнего, старый знакомец, не относит себя, да и наше сознание ни к одной дате. Его забота – заповедовать о встрече с Богом, о цели Пути души и цели самого сознания достичь истинной любви к ближнему. «Помни субботу», – эту надпись читай: «Помни о том, что все, что ты делаешь, как Частица Бога, есть День Отдыха, День слияния части с целым».
Солнце отбрасывало на стены полукруглые отпечатки лучей, и две никуда не спешащие тени пересекали эти трепещущие нити, забирая себе, на мгновение, сухость и жар их бесчисленных корпускулов. Удивительное дело, Ровоам сотни, тысячи раз проходил этим путем и прекрасно помнил все, что дарили взору стены, но никогда доселе не догадывался взглянуть на потолок, и вот теперь не мог оторвать глаз.
Следующая картина явила ему лиану, крепко обвившую финиковую пальму и последним побегом доставшую до лунного серпа, соединившегося с солнечным диском.
– Кое-что начинает проясняться, – произнес он вслух.
Отец похлопал сына по плечу:
– Так несут службу Стражи, и, кстати, впереди разговор о пятом Страже, Страже Почитания, и если коротко, то почитание родителей не позволяет сознанию дать волю необоснованной гордыне, притянутой из прошлых воплощений, когда яйцо начинает учить курицу. Смирение – главная цель и награда этого стражника.
В подтверждение его слов Ровоам узрел на потолке изумрудную змею, заглатывающую собственный хвост.
– Лаконично, но истинно, – добавил Соломон, перехватив взгляд сына. – Идем-ка дальше, не останавливайся.
Юноша заранее пригляделся к следующему своду – лучник, спрятавшийся в густой листве, и стоящая на лужайке, ничего не подозревающая лань с детенышем.
– Страж Милосердия не только там, – Соломон дотронулся до сына. – «Не убий» формирует в сознании основу для «возлюби ближнего, как самое себя». Понимание неприкосновенности жизни, дарованной Всевышним, через ее божественное происхождение приводит сознание к утверждению ценности всего живого, что есть отправная точка для возникновения любви истинной. Взгляни-ка сюда.
И он указал на фреску, где двуглавые змеи подглядывали за купающимися девами.
Ровоам, задумавшись всего на миг, спросил:
– Вода – это жизнь, дева – красота, значит, купающиеся девы есть красота жизни?
– Гармония, – подсказал Соломон. – А на берегу – человек выбирающий.
– Выбирающий что? – юноша в очередной раз не мог оторваться от фрески.
– Жизнь или смерть, гармонию или хаос. Он раздираем страстями и добродетелями.
– Поэтому он двуглавый, да еще и змий.
– Истинно говоришь, – Соломон не по-царски подмигнул сыну. – Не задерживайся, я проголодался, и да, пока мы не отошли далеко от наших прекрасных купальщиц, вспомним седьмого стражника, Стража Прелюбодея. Его сила для сознания души – это защита от потакания сигналам сознания тела, ибо когда плотное начинает управлять тонким, происходит разворот полюсов «человеческого кокона», все, буквально все вокруг встает с ног на голову.
Ровоам с отвращением и неприязнью разглядывал фреску с копошащимися в грязи демонами с переплетенными рогами и хвостами, проплывающую в этот момент мимо них.
– Ничего не напоминает? – как бы между прочим поинтересовался Соломон.
– Узлы, сплошные узлы, много узлов, затянутых в один большой, – не переставая морщиться, ответил юноша.
– Ты слово в слово повторил седьмого Стража, – одобрительно покачал головой Соломон. – Страж Чести, восьмой в ряду, ждет нашего понимания, надпись на его щите гласит: «Не кради» – еще одна опора для сознания на пути к «возлюби ближнего», ибо осознание и принятие этих слов позволяет не только не покушаться на чужое, но и делиться своим (тому, кого любишь, не жалко ничего). Этот стражник формирует внутреннего дарителя, благодетеля, а не стяжателя и скупца.
Райские птицы с цветными хвостами и клювами-фонтанами, любимая картина Ровоама, предстала их взорам, едва Соломон закончил говорить о Страже Чести.
– Что видит твое сознание, сын? – полюбопытствовал Царь Иудейский, замедлив шаг.
– Я вижу существ, не способных хватать, ибо клювы их лишены зубов, крючков и острых краев, оттого и прекрасных своей легкостью и красотой оперения. Просто глаз не отвести.
– Ты возмужал, пока шел по аркаде, – коротко промолвил Соломон.
Царственные особы сделали несколько шагов в полном молчании и остановили свой величественный шаг у простенка, на котором неизвестный мастер изобразил рыб с неимоверно вытаращенными глазами, плененных тенетами рыбаков.
– Найдешь ли ты Стража Правды здесь? – Соломон внимательно изучал фреску. – Ведь этот стражник формирует сознание воина, ибо в дуальном мире говорить слово правды (в индивидуальном восприятии окружающего) требует мужества и прямоты, порой не совместимой с условиями текущего бытия. Взойти на вершину, не обладая зачатками такого сознания, невозможно.
Особенно не задумываясь, Ровоам выдал отцу:
– Здесь рыбы символизируют не жертву, а изворотливость лжеца, его скользкую натуру, и испуг как расплата, когда ложь оказывается пойманной в сети истины. Стоит «рыбакам» вытянуть ложь на свет Божий, она исчезает (умирает), оставив после себя зловоние и обглоданный скелет гнусного замысла.
– О, мой дорогой, – неожиданно воскликнул Соломон. – Девятый Страж крепко пожимает твою руку, мне же остается поведать тебе о последнем, десятом, Страже Зависти. Зависть обедняет самого себя, принижает (унижает) Бога внутри, формирует недоверие ни Ему, ни в собственный потенциал. Этот стражник следит за наличием веры, в самом широком смысле, в сознании души. Завидовать – бессильно опускать руки, лежащие на дланях Всевышнего.
В конце аркады, над самой дверью в трапезную, диковинные животные обезумевшим стадом неслись навстречу титанам при мечах и копьях.
– Одних ждет грех, других – погибель, – начал Ровоам, догадываясь, чего ждет от него отец. – Одни будут наслаждаться телами убиенных, другие вознесутся раньше срока.
Он посмотрел на Соломона, его родителя, Царя Иудейского:
– Завидовать некому.
Соломон распахнул двери:
– Войди в мой дол.
– И ты войди, – ответил улыбкой Ровоам и первым сделал шаг.
