Роман Воронов
Планета Богов
Червивое яблоко
Пролог
Бог, не глядя, погрузил руку в густую листву диковинного дерева, ветка неслышно дернулась, и Он протянул Адаму длань с бледно-зеленым яблоком:
– Отведай, сынок.
Адам нехотя принял выбранный Отцом плод, не спеша повертел его пальцами и, поморщившись, сказал:
– Ева предлагает вкусить даров того древа, что ты запретил, а тамошние яблоки краснее и крупнее. Почему этот?
– Чтобы понять, надо попробовать, – улыбнулся Бог. – Так будут поступать твои потомки, ибо в отсутствие веры остается опыт.
Любящий Отца Адам, не раздумывая, впился зубами в кисло-сладкую мякоть, и в его чреве исчезла добрая половина сочного плода, причем в не разжеванном виде.
– Ты голоден? – рассмеялся Бог, а первочеловек с удивлением уставился на оставшуюся в его руке часть яблока – в самой сердцевине, меж двух косточек, удобно устроился довольно упитанный червячок, пробравшийся внутрь возле самой ножки.
– Ты подсунул мне червивое яблоко, – с возмущением вскричал Адам. – Отец Всевидящий, как ты мог поступить так?
– Это Божья тварь, – Создатель с любовью подмигнул своему прекрасному юркому творению. – И она выбрала себе, а заодно и тебе самый чистый и спелый плод. То, что ты определил для себя как зло, сделало тебе добро, указав на хорошее, безопасное яблоко.
– Я запутался, Отец, – Адам продолжал разглядывать червяка, не зная, глотать вторую половину с ним или вынуть из мякоти Божью тварь.
– Эти сомнения передашь потомкам, – снова рассмеялся Бог. – А червячка вытащи.
…Священник, грузный, краснощекий мужчина средних лет, с уже наметившейся лысиной и крепко обосновавшейся в его легких одышкой, оторвал утомленные глаза от поплывшего текста. Узкое окно его опочивальни, а по совместительству и гостиной бросало на Святое Писание более чем скудные корпускулы света. День выдался пасмурным, а невеселый пейзаж церковного кладбища, куда и выходила «бойница» северного нефа, точнее, его цокольной части, где и обосновался наш герой, был перегружен двумя могучими столетними дубами и даже в светлый полдень не баловал радостным буйством солнечных лучей.
Все это, вкупе с низким сводчатым потолком, готовым вот-вот опуститься на плечи своим непомерным весом, подобно кресту распятия, и разыгравшейся после вчерашних чрезмерных излияний язвы, заставило беднягу раздраженно отодвинуть тяжелую книгу, пачку пожелтевших листов в кожаном переплете и неожиданно для его сана выругаться:
– Черт.
В низкую, почерневшую от копоти свечей дверь бухнули снаружи, да так бесцеремонно, что святой отец снова позволил себе крепкое выражение:
– Черт, кто там еще?
– Это я, ваше преосвященство, – издевательским басом загрохотало из-за двери, и, не дожидаясь приглашения, в обитель священника ввалился Палач, старый друг и верный компаньон-собутыльник, участник вчерашней посиделки за бочонком сладкого гранатового кагора, напитка, над сотворением коего без устали трудились два глухонемых брата-монаха, менявшие рецептуру от раза к разу, не гнушаясь самыми смелыми идеями и добавками.
– Входи, дружище, – охнул священник, потирая через рясу правый бок. – Чем обязан столь раннему визиту?
Палач, здоровый, рыжеволосый малый, с недельной щетиной на бугристой прыщавой роже и узкими, бегающими глазками, плюхнулся на лавку подле хозяина:
– Трое болтаются на городской площади, больше желающих на встречу с Всевышним нет, по крайней мере, на сегодня.
Он весело посмотрел на Священника и, похлопав того огромной ручищей по больному месту, подмигнул:
– Что-то ваша инквизиция обленилась, но я рад выходному.
– Страшный ты человек, – буркнул святой отец, отодвигаясь от товарища подальше. – Не убий, вот заповедь, которая приведет тебя в ад, прямехонько на раскаленную жаровню.
– Не осталось ли у вас, ваше преосвященство, – снова с издевкой парировал Палач, – того чудесного нектара, что смочил наши желудки вчера вечером?
Служитель церкви, перекрестившись на распятие, молча кивнул в угол, где на колченогой табуретке, словно величественный монумент, красовался вожделенный бочонок. Гость, не вставая с места, протянул мачтоподобную руку и двумя пальцами доставил сосуд с вином к столу.
– А ведь вы, святой отец, – произнес он с довольной ухмылкой, примериваясь к пробке (вытащить ее зубами или выбить щелчком), – ровным счетом ничем не отличаетесь от меня, и в кипящей смоле барахтаться нам обоим.
Священник нервно наложил на себя троекратный крест:
– Не выдумывай и не богохульствуй, я не лишаю людей голов и не стягиваю петли на их шеях. Мое ремесло – наставить заблудших на путь истинный.
– А мое – отправлять их в последний, – загоготал Палач и прильнул к бочонку. Закончив работать кадыком, как пожарной колонкой, он придвинул опустошенный на пинту сосуд к собеседнику.
Священник не стал повторять фокуса своего соседа и налил в стеклянный кубок:
– Пустой разговор, я не держал в руках топора, ты – молитвослова.
– Говорю тебе, брат, – Палач забрал бочонок обратно, – нет между нами никакой разницы. Дозволь примерить твою рясу и сам убедись в этом.
Святой отец, отхлебнув из кубка, почесал лысину золотым перстнем, красовавшимся на указательном пальце, и недобро ухмыльнулся:
– Идет, дам тебе рясу, пойдешь в конфессионал и выслушаешь первого пришедшего на исповедь, а заодно и отпустишь грехи ему. После поговорим.
Сказано – сделано. Кожаная куртка, вся в темных пятнах застывшей крови, легла на скамью, а ряса с пухлых плеч святоши перекочевала на широченную спину Палача. Последний, перед тем как выйти из опочивальни, бросил взгляд на свои вещи и обратился к святому отцу:
– Не примеришь?
После чего хохотнул и был таков.
Служитель церкви легко мог дать фору любому базарному пройдохе, такова профессия пастыря, подразумевающая работу с людьми и их грехами. Он вынул из сундука дорожный плащ пилигрима, надвинул на лицо глубокий капюшон и выскользнул следом за собутыльником, только в другую, потаенную дверцу, решив подшутить над простаком и предстать перед ним первым пришедшим исповедаться.
В конфессионале было весьма уютно, по крайней мере, выслушивающему. Палач по достоинству оценил высокий стул с мягким седалищем, такой же «ласковой» спинкой и удобными подлокотниками. Резьбу в перегородке выполнили особым образом, что позволяло разглядывать прихожан, когда те в свою очередь не могли видеть сидящего за ширмой. Комфортно устроившись на новом для себя месте, Палач приготовился ждать сколько угодно, но, о чудо, створка входных ворот скрипнула, и торопливые шаркающие шаги наполнили величественную тишину пространства главного нефа новым содержанием. Калитка исповедальни распахнулась, и на скамеечку присел некто грузный и, судя по запахам, просочившимся сквозь резьбу, после доброй пирушки.
– Назови свой грех, сын мой, – добавив голосу баса, проурчал Палач, еле сдерживая смех.
– Святой отец, – «возмутился» прихожанин, – вы не спросили меня о чистоте помыслов.
– Раз явился сюда, знать, чисты они, – резко перебил Палач (извините, теперь уже священник). – Итак, слушаю тебя, сын мой, и не перебиваю.
Пастырь, в качестве исповедующегося, точно так же, как и его визави, едва сдерживал улыбку:
– Грех мой в том, святой отец, что не могу отличить добро от зла, благое от пагубного, греховное от праведного.
Сделав паузу, он продолжил:
– В сомнениях этих опасаюсь совершить непотребное, приняв сие за благостное, прости меня, Господи.
За свою, хоть и не очень долгую, профессиональную карьеру Палач повидал многих и, надо признаться, весьма достойных, благоразумных и начитанных людей, коих впоследствии, с превеликим сожалением, лишил жизни. Обладая недюжинной, помимо физической силы, памятью, он, «пролистав» в голове последних замученных им философов и вспомнив их реплики на дыбе, подобрал вполне подходящий ответ:
– Если совершенное добро, в понимании одного, оборачивается причиненным злом для другого, с его точки зрения, то законным становится вопрос – а есть ли разница между этими понятиями? – Палач прокашлялся: – Может ли кто-то спасти мир, приняв на плечи свои всю тяжесть грехов его? Этого не удалось Сыну Божьему, Иисусу, несмотря на величие его жертвы. Тогда зачем он, светоносный, ступил на твердую землю и принял крест свой? Что хотел понять (узреть) Отец Небесный, «отдавая» дитя свое на «съедение волкам»? Каков истинный след от жития Христова, когда в память о нем носим мы на шеях своих, как ярмо, символ казни Спасителя?
У Священника за перегородкой отвисла челюсть, а глаза грозились лопнуть прямо в эту самую секунду от волны возмущения, нахлынувшей на него. С трудом справившись с эмоциями, он, сдерживая заикание, пробормотал:
– Святой отец, позвольте, слышать подобное оскорбительно. Иисус, Господь наш, принес в мир любовь, это и есть его след.
Палач хмыкнул, однажды он уже слышал подобный аргумент от Великого Инквизитора в адрес несчастного звездочета, бедного старика с набором стекляшек в берестяной трубе и путаницей в мыслях. Ответ его тогда был следующим:
– То количество любви, которое принес Иисус, в каждом слове и шаге, «компенсируется» и по сей день, начавшись с его казни, через крестовые походы и костры, пылающие во Имя Его. Взойди Иисус на Голгофу на день позже, успей открыть еще одну истину, каких потрясений узнало бы человечество в дополнение к тем ужасам, коими сыто по горло. Не вручил ли Господь через посредника, Сына Своего, острый клинок неразумному дитяте, потомкам Адама, а те, вместо очищения райских фруктов от кожуры (познание через любовь), стали тыкать им друг друга, пуская кровь и отсекая члены.
«Что себе позволяет, богохульник, – начал по-настоящему закипать Священник. – Да будь у меня сейчас, – тут он пожалел, что не прихватил топор палача, – инструмент, я бы немедленно развалил конфессионал и добрался бы до твоей черной души».
– Уяснил ли ты, сын мой, грех свой и понял ли, что его не существует? – пролепетал за перегородкой довольный собой Палач.
А Священник, вцепившись пальцами до бела в скамейку, сделал елейным голос:
– Простите, святой отец, не внял до конца.
Исповедующий поморщился, в голову лезли предсмертные вопли, проклятия, смех сошедших с ума от боли, в общем, всякая ерунда, ничего по делу.
– Святой отец, – поторопил его «прихожанин», и тут Палач припомнил одного поистине интересного собеседника. Он висел на двух железных крюках, зацепленных за ключицы, а под ногами ваш покорный слуга заботливо насыпал тлеющие угли, но при этом колдун, а именно так квалифицировала Святая Инквизиция деяния этого человека, выглядел спокойным, даже беспечным и, разговаривая на понятном языке, вел совершенно непостижимые речи. Палач, как смог, воспроизвел его тираду:
– Иисус Христос в качестве потенциала энергии, по сути, – отражение потомков Авеля, «не рожденного» человечества, отблеск луча возможного эволюционного развития душ на Земле, сделай они иной выбор, материализовался перед Каиновым семенем, существующим человечеством, которое по обыкновению (гену, заложенному в нем) уничтожило (распяло) Спасителя физически и отвергло сознанием как инородную среду. Но тем не менее Иисус, носитель энергии Авеля, оставил ее «ростки» в сознании «живущих во тьме» для передачи потомкам. «Каин» отныне носит распятого «Авеля» не только на шее, но и в сознании.
Священник в маске исповедующегося начал чувствовать себя крайне неуютно. Пухлые пальцы его судорожно сжимались, а в горле клокотал искренний богословский гнев:
– Но, святой отец, церковь учит нас другому, и если я правильно помню, давеча вы сами определили подвиг Христа, Господа Нашего, несколько иначе.
Лжеприхожанин с каждой фразой повышал голос, не в силах сдерживаться более.
Палач, напротив, воспроизведя в уме подробности того допроса, совершенно спокойно продолжил излагать чужие мысли:
– Господь Бог наделил душу человека частицей Себя, Сын Его, Христос, согласно принципу подобия, одарил сознание человека частью своего (Христосознания), непроявленной энергией Авеля. В этом и заключалась основная задача его прихода на Землю. А памятуя о соответствии малого и великого, возникает логический (опять) вопрос: для чего же человеческая душа спускается в плотный план раз за разом? Какова ее миссия? И какого дара ждут от нее? Если Бог отдал всего себя, а Сын Его – свое сознание, то что имеешь ты, человек, для «упаковки в подарочную коробку»?
Окончательно взбешенный подобными речами от «убийцы», да еще произносимыми мерзким нравоучительным тоном (надо отметить, Палач прекрасно вошел в роль и получал истинное наслаждение от самого себя в качестве священника), Священник засунул полу плаща в рот и, сжав ее зубами, застонал в бессилии.
Не ожидавший такой реакции прихожанина, Палач встрепенулся:
– Прости, сын мой, не могу разобрать. Ты что-то хотел спросить?
Священник выплюнул вонючую ткань изо рта и нервно выкрикнул:
– Очень познавательно, продолжайте.
Палач за перегородкой довольно кивнул головой:
– В общей системе познания Богом самого Себя всякое существо любым своим деянием или помыслом (кто наделен соответствующей способностью) встраивает необходимый и обязательный элемент в ее (системы) развитие, вне зависимости от понимания правильности или неправильности сотворенного – нет ни добра, ни зла, есть Бог. Вряд ли проповедовавший любовь Иисус догадывался о последствиях речей своих в качестве возникших позже Крестовых походов, он творил должное Здесь и Сейчас, то, что было в его силах. Иуда, указавший на Учителя, для Творца всего лишь один из цветков, распустившихся на поле Его бытия, но для человечества – символ предательства, то есть зло. При этом большинство из воплощенных и воплощавшихся душ в той или иной степени примеривали на себя одежды Искариота, и в их карманах довольно явственно позвякивали монеты, числом тридцать, конечно.
Священник, не понадеявшись на плащ, укусил себя за руку, слезы брызнули из глаз, а Палач тем временем продолжил:
– Но если нет разницы между добром и злом, значит нет ни добра, ни зла? – Снова в точку, – он словно разговаривал сам с собой. – Есть шаги, складывающиеся в Путь, есть направление Пути (в гору, вверх или под гору, вниз). В дуальном мире важным является куда ты движешься, а не как. Благими намерениями выстлана дорога в ад, эту формулу ввел в обиход Антимир.
– Святой отец… – Священник, багровый, как лик закатного солнца на ветреную погоду, уже просто прошипел: – Давайте закончим исповедь, я совершенно выбился из сил.
В некотором роде, это была правда. Служитель церкви, богослов и проповедник вынужден был теперь, поддавшись искушению обмана, выслушивать речи богохульника без возможности открыться наглецу и наказать его самым строгим образом, начав с банального мордобоя (тут шансы святого отца невелики) до предания Палача анафеме.
Палач, естественно, не догадываясь о мыслях своего визави, слегка повысив голос, произнес:
– Не торопись, сын мой, я не закончил. Направление выбирает человек, Господь «обеспечивает» подъем исключительно благими намерениями, как и следит за тем, чтобы дурные помыслы формировали ступени, ведущие вниз.
– И как знать, определить и понять благо, если нет у него различий с не-благом? – сдался Священник, хватаясь за сердце.
– А вот здесь мы и подходим к смыслу воплощения души на физический план. Еще раз, Бог поделился собой, сын, сознанием, а человеку надобно отдавать деяния, и физические, и тонко-плановые мысли-образования.
– Отдавать кому? – прихожанин беспощадно грыз ногти и морщил лоб.
– Богу, естественно, – воскликнул Палач. – Возвращая за дарованную Свободу Выбора ее плоды, источник Познания.
Он на мгновение остановился, перед глазами совершенно отчетливо появилась картина: свинец расплавлен, и в чугунном котле его жидкий глянец отражает прыгающий свет от факела, воронка приготовлена, и колдун, странный человек, прекрасно понимая, что произойдет через секунду, с улыбкой говорит ему: «Несколько слов, дорогуша, а потом я с удовольствием глотну твоего напитка…»
– Сын мой, – Палач постучал пальцем по перегородке, – всего несколько слов, и ты можешь идти, я отпущу тебе твой грех.
– Да, святой отец, – коротко прохрипели внутри исповедальни.
– Итак, сын мой, не стоит обольщаться на кажущуюся вседозволенность такого бытия, с дарованного в пользование фруктового сада (Рая) можно снимать урожай спелых яблок, коими пользуясь, процветает и Бог, и его помощник, либо «дожидаться» падения и приносить Творцу разваливающееся в руках зловонное гнилье. Бог способен переварить без вреда любой яд, а вот нутро помощника может и не справиться с отравой. Взгляни на жизнь свою, прекрасная Частица Бога, какова она и каков в ней ты, ответ подскажет путь, поднимаешься ли ты в гору, или, о ужас, несешься вниз.
Створка конфессионала глухо хлопнула, и торопливые, неверные шаги к выходу отчеканили по стенам главного нефа пугливое эхо.
Палач, выждав с минуту, не появится ли кто еще, осторожно выглянул наружу и, улыбаясь, направился к другу-Священнику рассказать о первом грехе, отпущенным им незнакомцу, путавшему местами добро и зло.
Эпилог
– А на том, запретном древе есть червивые плоды? – Адам от нетерпения задрожал и покрылся испариной.
– Нет, – Бог был немногословен.
– Почему? – не унимался Адам, поглядывая в сторону раскидистой яблони, под сенью которой смиренно ждала Ева.
– Плод познания – индивидуальный выбор, – не совсем понятно для Адама ответил Бог. – Без подсказок, даже от червяков, и подталкиваний. – Творец бросил взгляд на прятавшегося в траве Змия.
– А Ева, ведь она… – начал Адам, пытаясь сказать Отцу, что его склоняют нарушить запрет.
– Как червячок, – неожиданно улыбнулся Бог. – Пожалуй…
Он задумался на миг, и лик Его, сияющий и без того, вспыхнул еще ярче:
– Вот вы и определили схему своего мира.
Адам ничего не понял из сказанного, но с надеждой в голосе спросил:
– Так я могу вкусить тех плодов?
Бог, уже не сомневающийся в содеянном, молча кивнул головой.
Мы слегка промахнулись
Мы лежали на берегу реки, уткнув вихрастые затылки в горячий песок и щурясь на яркое пятно солнечного диска, висящее прямо над нашими разомлевшими телами, самым поразительным образом остававшееся в этом положении уже довольно значительное время, или же, что весьма вероятно, само время решило остановить вечное движение своих нержавеющих механизмов в доказательство относительности всего на свете и полном отсутствии каких-либо констант, кроме Всевышнего, Мудрого и Всевидящего. Отдавая должное окружавшей нас тишине, мы хранили молчание трепетно и надежно, в ожидании подходящего момента или просто в отсутствие тем для разговоров.
– Похоже, мы слегка промахнулись, – вдруг, ни с того, ни с сего, подал голос мой товарищ, и солнце на полградуса сдвинулось вправо.
– Ты насчет чего? – без энтузиазма поинтересовался я, зевая, решив, что компаньону захотелось-таки нарушить вечную тишину этого места.
– Насчет планеты, – долетело до меня откуда-то сверху.
Так в нашей компании появился третий член, крылатый. Я оторвал от созерцания блестящей в небе «шайбы» полуослепшие глаза и обернулся на голос – над землей, чуть выше кустарника бузины, «висела» белая курица с человеческой физиономией.
– А ты кто, чудо пернатое? – хохотнул мой товарищ, также развернувшийся в сторону незнакомца.
– Дух Святой, – коротко представился летающий гость.
Мы переглянулись.
– Папа, – ткнул в меня пальцем товарищ.
– Сынок, – ответил я ему тем же, и мы заржали, как подвыпившие матросы на старый, скабрезный анекдот, громогласно и глупо.
– Ничего смешного не наблюдаю, – абсолютно невозмутимо прокомментировал всплеск нашей неуемной радости «Дух Святой». – В любой троице найдется Отец, Сын и я, Святый Дух.
Мы перестали гоготать.
– Это как же? – мне начинал импонировать зооморфный незнакомец.
– Несложно определить роли, – белая курица, ни разу не взмахнув своими убогими крыльями, плавно опустилась рядом. – Тот, кто задумал, есть Отец, кто выполнил – Сын, а кто объяснил – Дух.
– Три поросенка, – быстро «вбросил» мой товарищ (по совместительству Сын, Господи, о чем это я).
Говорящая курица припрыгнула от удовольствия:
– Наиболее часто запрашиваемый пример. Ниф-Ниф – Отец. Построить жилище – его замысел, поэтому он (дом) выполнен из соломы, это аллегория, Создатель творит свои намерения на тонких планах, из невесомой «соломы». Нуф-Нуф – это, соответственно, Сын, он материализует замысел и выполняет его «плотную копию» из прочных прутьев.
Я не сдержался и перебил зазнавшуюся курицу:
– Остается Наф-Наф с домиком из камня, материала более прочного, нежели дерево. Где же логика?
– Терпение, мой друг, – незнакомец очаровательно улыбнулся. – Это самая распространенная ошибка. Камень олицетворяет прочность знания. Наф-Наф «объяснил» братьям несокрушимость осознания своих ошибок на всех этапах строительства, прошу прощения, бытия, от идеи до ее воплощения, он – Дух Святой.
Товарищ двинул меня в бок кулаком:
– А? – и рьяно зааплодировал докладчику: – Как вывернул, каналья.
Я начал лихорадочно подбирать каверзные «треугольники», но в голову лезла всякая чушь, и тут снова «Сын» опередил меня:
– А что насчет трех китов, на коих держится мир?
Курица с человеческой рожей удивленно развела куцые крылышки:
– То же, что и три порося. Первый кит – Отец, творец любого уровня, плана и возможностей, чья работа начинается со слов «я хочу, я вижу, я думаю» и так далее. Второй – Сын его, то есть инструмент, с помощью которого он материализует идею, и, наконец, третий кит – Дух, ваш покорный слуга, отвечает на вопрос, а что получилось в итоге и как это отличается от задуманного.
– Браво, маэстро, брависсимо, – завопил, вскакивая на ноги, мой товарищ, превращая отдельные громкие хлопки в непрерывный гул восторженного зала. А я, задумчиво вдыхая ароматы цветочного луга за нашими спинами и созерцая рефлексию солнечных лучей на голубой воде, неторопливо, но с удивлением спросил:
– А планета-то чем не угодила?
Мой «Сын», перестав кривляться и также успокоившись, выдохнул:
– Что?
– Ты сказал, что мы промахнулись, слегка, – я кивнул в сторону курицы. – А он – что речь шла о планете. Вы сговорились?
Белый комок вспорхнул, видимо, испугавшись моих сверкающих гневом глаз, и завис чуть в стороне:
– Вам бы на другую.
– И что там, климат помягче? – буркнул я, укладывая затылок обратно в удобную ямку, успевшую прогреться заново.
– Условия проще, – гулко отозвался Дух Святой. – И природные, и бытия.
– Это как? – вклинился в разговор мой компаньон.
– Скал да песка побольше, а свобод поменьше, – улыбнулся крылатый комочек.
– А здесь? – я, предчувствуя неладное, оторвал спину от песка.
– А здесь, – Дух неспешно, возможно, даже намеренно медленно, описал круг над нами, – полная.
Мы застыли на месте с открытыми ртами, не в силах пошевелиться и вымолвить хоть слово. «Курица» терпеливо наблюдала процесс нашей эмоциональной «разморозки», надо полагать, он был настолько увлекателен, что и солнечный диск решил повисеть в зените в знак солидарности и не торопиться к закату.
Долго ли, коротко ли так продолжалось, никто не скажет, но вот товарищ мой, странно поморщившись, наконец ожил:
– Но ведь планета Свободного Выбора – это тюрьма, а наши Контракты…
Неожиданно он умолк, раздавленный собственными словами, а Дух, немного выждав, ответил:
– Не совсем так, но раз уж вы промахнулись и оказались здесь, дабы уберечь от ошибок, прочту вам лекцию об… ошибках.
Я обессиленно уронил голову на песок, предполагая, что в роли Отца должен начать фонтанировать идеями, но внутри моего мыслительного аппарата было до безобразия пусто. С тихим стоном рядышком опустился и «Сын», в ожидании сигнала к действию, мы «притворились» двумя стволами не известных на этой планете древ, выброшенных на берег штормом, бесполезных и не нужных в своем бессилии и статичности.
– Друзья мои, – начал Дух бодро и жизнерадостно. – Коли судьба забросила вас на Землю, – тут компаньон застонал снова, – эту жемчужину Вселенной, – стон повторился, – следует освежить в памяти некоторые присущие именно этому месту моменты поведения. Для полного удовлетворения Эго, столь могущественного здесь, то есть стопроцентного отбора им всей имеющейся в данный момент энергии у вас, в момент любого Выбора, к сожалению, в пользу самости, душа всегда будет промахиваться, слегка, и это отклонение от намеченной цели дает ей возможность… оставаться Частицей Бога.
При слове «промахиваться» у меня задергался глаз, а напарник нервно заерзал макушкой по скрипучему песку.
Вещающая курица продолжила еще более вдохновенно:
– Вспомните, как вы сожалели, часто болезненно и отчаянно, о сказанном слове или содеянном поступке. Включалась эго-программа в попытке заставить вас казаться лучше, чем вы есть на самом деле, при этом гордыня праздновала успех, а потом, со временем, оказывалось, что содеянное направило вас и что еще вернее, того, кто был вашим визави, на путь истинный – ваш «промах» оказался «в яблочко». Неверие Богу заставило вас страдать, принимая за ошибку необходимый шаг.
Прикусив язык, когда Дух в очередной раз помянул «промах», я чуть не выпалил, что лекция предполагалась об ошибках на текущей планете, так давайте о них и поговорим, но вещающий на берегу реки, словно уловив мои мысли, быстро перешел на заявленную тему:
– Следует ли из сказанного, что не стоит расстраиваться по поводу ошибок? Да, это крокодильи слезы, вы не в состоянии оценить ошибку ни по степени тяжести, ни по знаку (положительная или отрицательная нагрузка), и вообще, отклонение от вашего сознания, а иногда и от общественного – ошибка ли это? Значит ли в таком случае, что человек на Земле не ошибается (в прямом смысле этого слова)? – Курица обожгла нас проникающим в самое нутро взором. – С точки зрения вклада в эволюционное развитие Абсолюта этими вопросами занимается Кармический Совет. Оценивая себя (свои подвиги) самостоятельно, рискуешь вот теперь на самом деле, по-настоящему ошибиться. Творец дает душе в рамках одного воплощения двенадцать попыток (возможностей) «исправить» то, чем душа недовольна.
Компаньон призадумался, пошмыгал носом, подвигал нижней челюстью, словно пережевывая слова, вертевшиеся на языке, и, без тени сарказма, присущего его буйной натуре, спросил у меня:
– Как так вышло, «Отец»?
Я не имел ни малейшего представления о том, как мы здесь оказались, зато Дух, очевидно, знающий все, с преданной готовностью ответил вместо меня:
– Эксперимент.
– Такой ценой? – выпучив глаза от возмущения, воскликнул мой товарищ.
– Цена ошибки в Контракте сродни плохо написанной контрольной работе, – курица повертела головой, разминая застывшую шею. – Ученик отправляется за учебники, душа – в пересмотр содеянного, на тонкий план, а затем повторное написание работы, сиречь следующее воплощение. Количество экзаменов ограничено, если ученик упорствует в своей нерадивости, его отчисляют, при нарушении душой Контракта раз за разом она развоплощается, не решением какой-либо комиссии или «ученого совета», но посредством полной утраты энергии Бога, растратой дарованной любви, затуханием Частицы Бога.
– Значит ли это, что бессмертная душа все-таки смертна, а якобы бесконечное ее существование на самом деле конечно? – сглотнув слюну, выдавил я из себя.
– Да, это так, и не усматривайте в подобной фразе противоречий, – курица плюхнулась на песок, аккуратно стряхнув песчинки с крыльев. – Душа бессмертна своим, точнее, своим Божественным, то есть дарованным ей, потенциалом, но конечна (может иметь такой исход) собственным выбором. Примером служит решение человека лишить себя жизни (завершить земной путь) ранее определенного ему Кармическим Советом срока. Отсюда следует, что Свободный Выбор как сила может спорить с Творцом, по сути, являясь равной Ему со-творящей энергией. И это позволяет считать всякое существо, наделенное Свободой Выбора, божеством. Человек, способный оценить величие этого дара, обретает Разум Бога, но только Христосознание несет в себе ключи от Сердца Бога, трансформирующее в Богочеловека. Ну как, здорово здесь? – Дух весело подмигнул слушателям.
– Мне срочно нужно освежить в памяти Контракт, – засуетился компаньон. На что говорящая курица, скептически оценив его потуги припомнить текст, насмешливо сообщила:
– Это можно сделать и позже, слушайте дальше. Абсолют для самопознания не только разделил свое тело (энергию) на части (Искры Божьи), но и сознание – Свобода Выбора, ограниченная степенью духовного развития. Их гармоничное соединение и есть возвращение в Рай.
Он (Дух Святой) победоносно поднялся вверх, застив упитанным тельцем солнечный диск:
– И кстати, о Контракте. Когда подписываешь бумаги подобного веса, делай копию на всякий случай.
Взглянув на выпученные глаза моего товарища, Дух заржал самым неподобающим ему тоном, а приведя себя через некоторое время в спокойное состояние, продолжил как ни в чем не бывало:
– Любой Контракт прежде всего несет в себе задачу сбалансировать Разум и Сердце Бога. Если воплощенная душа имеет перекос в сторону Пути Разума, а именно предрасположена к взвешенным (естественно, в свою пользу) решениям, то есть ограничивает этим условием свой Выбор, Контрактом будут создаваться условия (жизненные ситуации), дающие возможность поменять вектор сознания эволюционного развития в сторону Пути Сердца. В этом случае каждый выбор в пользу выгоды станет невыгодным с точки зрения разума, подталкивая таким образом сознание к переменам. Именно Путь Разума здесь «работал» с телом Христа, отправив Спасителя на казнь.
Взор курицы обрел оттенок негодования, а тон огрубел:
– Когда же воплощенная душа сдвинута (сознанием) в сторону Пути Сердца, то есть предпочитает порывистые, эмоциональные выборы (не учитывающие интересы других), а значит, «пылая в огне» готова сжечь все вокруг, пренебрегая границами Искр Божьих, Контракт будет предусматривать условия бытия такой души, создающие понимание индивидуальной ценности Пути Разума. Здесь совершенный эмоциональный выбор будет иметь плачевные последствия для самой души в эмоциональном же плане, предлагая сознанию всякий раз оценить последствия и сделать нужный вывод. Путь Сердца «работал» с сознанием Христа, отвергая глубину слов, но требуя чудес.
– Весьма познавательно, – глухо отозвался мой «Сын», едва дребезжащий голос нашего лектора умолк. – Но нам-то что делать?
Называющий себя Духом Святым скорчил уморительную физиономию:
– Не промахиваться, ни слегка, ни по-крупному.
– Дельный совет, – выдохнул компаньон и повернулся ко мне. – Ну а ты что, воды в рот набрал?
Сложившаяся ситуация представлялась мне трагикомичной, вы усаживаетесь вроде бы в свой дилижанс и преспокойно ожидаете объявления нужной остановки, но извозчик, черт бы его побрал, сворачивает с дороги (вот она, пресловутая свобода выбора), и вы оказываетесь в незнакомом месте, причем первоначальный пляжный антураж оборачивается задворками неблагополучного квартала.
