Роман Воронов
Планета Богов
Откройте Николаю
В дверь постучали. Сердце испуганно екнуло и тут же сжалось до размеров игольного ушка, комната, словно коробка в ловких руках фокусника, вдруг двинулась всеми четырьмя стенами на кресло, мое убежище, сокращая и без того невеликое пространство скромного жилища, да и сам я вжался в собственное естество так, что ноги перестали доставать до пола, а голова, с широко вытаращенными глазами, оказалась на плечах безо всякого посредничества шеи.
Ну, казалось бы, что здесь такого – кто-то, возможно попутав адреса, взошел на ваш порог и просится в дом, заметьте, вполне приличным способом, и тем не менее ужас, именно что ужас обуял меня, едва звуковые возмущения от деформации дверного полотна достигли моих ушей.
Дюже нервный, скажете вы, а я возражу – виной всему гены, бережно переданные через кровь предками, на долю коих стук в дверь приносил больше бед и несчастий, нежели благих вестей и радости. Не вполз ли с предательским шипением в шалаш к Адаму Змий, и не стал ли стук закрывающихся створок Райских Врат гимном неосторожного доверия его лживым речам? Не стоял ли на пороге Авелева жилища Каин, сжимая в руке камень, не царапался ли в душу Христа сам Дьявол, дабы слуги его, назвавшиеся спасителями Гроба Господня, долбили в стены многострадального Иерусалима огнем и железом? Ей-богу, начнет дергаться глаз и выступит обильная испарина, когда услышишь шаги на пороге, а стук заставит взять в руки не хлеб-соль, а нож да топор.
«Тук-тук, тук-тук», – снова откликнулась дверь, некто, стоящий за ней не собирался отказываться от своих намерений войти, вопреки моему страстному желанию воспрепятствовать этому.
«Тук-тук», воображаемый надзиратель замкнул кандалы на лодыжках, «тук-тук», я против воли поднялся с места и непослушными ногами сделал шаг, «тук-тук», словно на эшафот гонит меня острие копья стражника, «тук-тук», я, взмокший от напряжения, стою у двери, парализованный ужасом неизвестности.
– Кто там? – я не узнал собственного голоса, севшего, сиплого, размазанного по гортани, трусливо утонувшего в ослабевшем чреве.
– Откройте, это Николай, – прозвучало уверенно за дверью, и медная ручка с выгравированной змейкой дернулась вниз дважды, «тук-тук».
Ишь ты, прыткий, подумал я, немного успокаиваясь, замок у меня хитрый, дверь крепкая, а ключ в кармане, просто так не войдешь. Ободренный подобной аргументацией, я, окончательно перестав дрожать, вальяжно облокотился на дверной косяк и с усмешкой сказал незнакомцу:
– Ну и кто же ты на самом деле, Николай?
– Я есмь ангел Идущего. Всякий раз, отправляясь в обычный путь, ваш ангел Хранитель встает под мое начало, но когда речь заходит о прохождении Контракта, над твоей головой сияет только мой Свет.
Если скажу, что ответ обескуражил меня, обману читателя – глаза полезли на лоб, а ощущение пустоты в области пупка вынудило присесть на корточки. Или псих, или святой, промелькнуло в сознании, и я некстати выдавил из себя:
– Ты проводник, что ли?
– Я не веду по Пути, не направляю и не наставляю, я просто твой спутник, рука в руке следующий подле, и ямы мы обходим или падаем в них вместе, – за дверью кашлянули. – Спрашиваешь, зачем?
(Я со своей стороны двери молча помотал головой.)
– Ты познаешь себя, я познаю твое познание, как процесс, вместе мы познаем мир Создателя, а Он в свою очередь через наше познание познает Себя. Мы образуем святую Троицу Познания.
Незнакомец за дверью явно намекал на то, что на моем пороге стоит сейчас натуральный Николай Чудотворец, ни много ни мало, и я не просто должен поверить в это, но еще и впустить его. В памяти всплыл образ благообразного седовласого старца, обряженного в крестчатую фелонь, с Евангелием в руке, смотрящего немигающим взглядом прямо в сердце грешников, защитника всех путешествующих и терпящих бедствия.
Вот она, неувязка, мешающая мне отворить дверь дома своего:
– Я не собираюсь ни на морскую прогулку, ни на пешую. Не ошибся ли ты, Николай, дверью?
– Всяк, покинувший Отчий Дом, под моим покровительством, речь, конечно же, об оставлении Рая душой, принявшей на себя подвиг Воплощения, человек же упростил мою «задачу» только лишь защитой путешественников.
Я есть Иерарх Энергии Движения прежде всего. Изменению сознания Идущего в Храм светит иная звезда, моя воспылает в молитве его. Так что, мой друг, адресом я не ошибся, – голос «святого» звучал по доброму и участливо.
– Но человек ты или призрак? – попытался я воззвать к разуму «психа». – Годы жития твоего не совпадают с цифрами на календаре нынешнем, стало быть, бесплотен ты, а ежели нет, то тогда лжец.
Ответ последовал невозмутимым тоном:
– Мое воплощение на земле, о коем твердишь сейчас, – тогдашняя проверка стремления людей ко Христосознанию, надо признаться, неудачное во всех смыслах, впрочем, и теперь дела обстоят не лучше. Так что, отопрешь дверь или нет?
Напористость незнакомца была под стать его логике, я мучительно раздумывал под непрерывное «тук-тук, тук-тук». Наконец счастливая, как мне показалось, мысль пришла в голову:
– Послушай, Николай, ты ведь Чудотворец?
«Тук-тук» прекратилось (и то хлеб).
– Тогда сотвори чудо и пройди сквозь стену, – я самодовольно заулыбался во весь рот.
Мой невидимый собеседник, ни на йоту не уязвленный, рассудительно заметил в замочную скважину:
– Энергия чудотворения есть Любовь ожидающая, и ваш импульс (намерение), изменяющий внутренний хаос на гармонию, «оплодотворяет» ее, оживляет, возбуждает и пробуждает, раз, два – и чудо сотворено. Не мной, стоит обратить на это внимание, а вами и только вами. Роль Николая Чудотворца – синхронизировать волну энергии с кармической емкостью (Здесь и Сейчас) получателя. Вы отталкиваете лодку от берега, я – не даю ей оказаться в открытом море. Далеко от берега.
– Отчего же тебя так страшит наша лодка на большой воде? – усмехнулся я, оценивая предложенную метафору.
Николай («Задверный», как я уже успел прозвать его) не замедлил с пояснением:
– Ваши лодки без весел.
– А весла – это… – я поддержал назидательный тон беседы.
– Христосознание, – просто донеслось из-за двери.
– Ну так дайте нам их, – вырвалось у меня. – Лодка без весел – корыто.
«Задверный», не меняя нейтральной интонации, выдал без запинки:
– Вмешательство Высших сил, впрочем, как и Альтернативных, в бытие проявленной души возможно исключительно с позволения ее, вы сами открываете дверь. Душа, как носитель Частицы Бога, неприкосновенна ни для кого без разрешения на то. Любое чудо (или несчастье) есть продукт выбора души, генерация ее намерения, а Высшие Силы всего лишь инструмент. Дуальность во всей красе – Человек – инструмент Бога, но Бог, в виде Иерархии Высших Сил, инструмент Человека, помнишь, на Земле как на Небе.
Я готов был поклясться, он подмигнул там, за дверью, мне.
– Стало быть, – задумчиво протянул я, погружаясь в мелькание чередой мечущихся в плотной темноте южной ночи светляков-мыслей, – просить если и есть о чем, то некого.
«Чудотворец», с детским задором, не вязавшимся с представляемым мне его образом, рассмеялся:
– Напротив, Просящему дадено будет обязательно, Вселенная (энергополе любви Создателя) не может не реагировать на импульсы запроса, но как душа вопрошающая интерпретирует полученный дар, так и посчитает для себя, был ответ или нет.
Молящий о богатстве вряд ли споткнется о сундук со златом, но «внутренний взор» его направлен будет в нужную сторону, на Путь достижения запроса. Сокрушающийся о худом здравии не очистит тут же желудок от грязи, а переломанные кости не примут чудодейственным образом первоначальный вид сразу, но сознание получит возможность принятия закономерностей, как разрушающих, так и восстанавливающих тело его.
– Знаешь, Николай, – я пытался «ухватиться» хоть за какую-нибудь соломинку, лишь бы не открывать дверь, – у меня нет твоей иконы.
– Зачем она тебе? – удивился голос «Задверного».
– Чтобы сравнить, ты это или не ты, – я снова обрел опору под ногами, «сомневающийся» во мне поднялся с колен.
Незнакомец хмыкнул:
– У иконы нет глаз, нет ушей, есть энергетическая мембрана, что отзовется (со-звучит) при обращении к ней по имени. За изображением нет сути, только приемник, «почтовый ящик», куда вкладываются прошения-письма. Любой образ святого (икона) «передает» мольбу Господу Богу настолько точно, насколько сильна вера обращающегося через этот канал связи. Но если чаяния твои, душа, о поисках своего Пути, открой двери мне, приходи под образ мой, а нет возможности или иконы с ликом моим – поставь пред собой хоть утюг, хоть морковку, только именуй сей предмет Николаем.
– Утюг имеется, – подтвердил я, и мы оба, уткнувшись лбами с разных сторон в одну дверь, дружно расхохотались. Рука моя уже было потянулась сдвинуть засов, достать ключ, отомкнуть замок и распахнув настежь, что есть силы, дверь (да не зашибить бы старика, расчувствовавшись), броситься в объятия Чудотворца, как отдает тело свое упругое ребенок в жаркий день живительной прохладе морской волны, все без остатка, но… оковы страха, не испробованного, не потроганного и не ведомого ранее, крепки. Дитя моего сознания, не успев добежать по рыхлому и раскаленному песку веры до кромки воды, зацепилось за корягу скепсиса и со всего маху уткнулось носом в этот самый песок.
– А что, Создателю трудно явиться пред очи наши самому, дабы востребовать, что положено или желается, а не посылать посредников?
– Всевышнему подвластны все планы, но Он редко работает с плотными энергиями, посему не жди чудес перед глазами земными, дождей из рыб и возникающих из ниоткуда благ, что можно в руки взять. Творец общается в духе с духом и осыпает драгоценностями тонких планов, а это и мысль благая, и слово истины и любовь непредвзятая, – с легкостью «выкрутился» Задверный. – И вообще, страх твой не обоснован ничем, кроме… выбора тобой страха, а выбирать, дорогой друг, надобно всегда и везде исключительно любовь.
– И что тогда? – глупость, нелепость и плоскость моего вопроса отразила всю обескураженность разума перед запертой дверью.
– Тогда перестаешь бояться стука в дверь, – улыбнулся (наверняка) Николай. – Вот, послушай и подумай. Человек есть энергетическая «матрешка», шесть из семи ее оболочек – тонкоматериальные. Присутствие Бога в этой конструкции в виде Частицы Его позволяет ей (человеческой сути) действовать самостоятельно (псевдо-отдельно от Бога), через Свободу Выбора. Идея познания Самое себя – в воссоединении через разделение. Каждая отдельная частица (душа), поступая как Бог (совершая условно правильный выбор), со-творит чудо (шаг к возвращению в Рай, воссоединению с Абсолютным Целым), и наоборот, альтернативный божественной сути выбор ведет к «падению», замедлению воссоединения, развороту вспять энергии любви, что на плотном плане проявляется в неудачах, плохом здравии, несчастиях и бедах. В первом случае вы открываете дверь мне, во втором – на пороге оказываются подданные Люцифера.
Рука с ключом замерла рядом с замочной скважиной. А с кем разговариваю я? Не когтистая ли лапища приготовилась схватить меня, на пялятся ли неземной злобой желто-черные глазища в ожидании ослепить меня, не острые ли клыки похотливо разинутой пасти уже смакуют плоть мою, стоит только отворить дверь и раскрыть ее хоть и на щель малую, размером с невесомую, почти незримую паутинку, ибо вход в Рай через игольное ушко, но Ад пролезет в душу и сквозь еще более ничтожный ход.
Ключ упал обратно в карман, дверь открывать я не собирался. Тот, кто находился снаружи, видимо, все понял.
– Всякий раз, когда выпадает снег, – донесся до меня его голос, – всем видны ваши следы, кто откуда пришел и куда направляется. Так и мне ведома предназначенная каждому из вас дорога и насколько вы отклонились от нее. Секретов для меня нет, кроме одного: когда обращаетесь ко мне и я подхожу к порогу вашего сознания, дверь всегда закрыта.
В наступившей тишине снова явственно послышалось «тук-тук, тук-тук, тук-тук», но звук шел не от дверного полотна, а из груди, где все понимающее, никогда не устающее, огромное любящее сердце колотило в створки сознания: «Откройте Николаю, откройте Николаю, откройте Николаю».
Толмач
Он таким родился. Едва веки его, освободившись от верникса, открыли взору измученное неимоверным напряжением, раскрасневшееся, мокрое от пота, но улыбающееся, счастливое лицо женского существа, как через пульсирующие складки родничка в удивленное произошедшими метаморфозами сознание проник голос:
– Ты на месте.
– Кто ты? – спросил он у голоса.
На человеческом языке вышел нечленораздельный крик, негромкий, нерешительный, более походивший на хныканье, чем на требование. Находящиеся поблизости люди заулыбались, а та, что носила его до сего дня в своей утробе, прижала к груди и принялась касаться губами его лба, носа и щек, при этом все издавали странные, невнятные звуки, которые ему еще предстояло познать, а в голове прозвучало ясно, отчетливо и понятно:
– Я твой Хранитель.
Много лет спустя он поинтересовался у голоса:
– Почему я слышу и тебя, и всех остальных, а они только себя?
Ответ родился внутри, впрочем, как и всегда, незамедлительно:
– Люди потеряли ангельский язык, еще со времен Вавилона, ты – нет, а почему, я не знаю.
Когда родители дали ему земное имя, Хранитель рассмеялся:
– Как будто створки Райских Врат бухнули на ветру друг о друга.
– Но ведь оно что-то обозначает? – предположил носитель столь «громкого» имени, немного обидевшись на ангела.
– Тебя назвали в честь прадеда, а он был… – захохотал Хранитель, но, спохватившись, вовремя осекся: – Мои коллеги, приглядывающие за твоим отцом и матерью, предлагали нужные варианты, но увы…
Однажды на прогулке в жаркий летний день вдоль ленивой и вертлявой реки, сидя на плечах папеньки, а отроду ему было тогда без малого пять годков, глядя на прыгающих с берега в прохладную воду мальчишек, он вдруг вытянул руку в сторону одного из них, отошедшего чуть дальше от своих товарищей, и готовящегося нырнуть в незнакомом месте:
– Там коряга, она убьет.
Ребенок просто повторил то, что прозвучало в голове мгновением ранее. Отец, удивленно вскинув брови, переспросил:
– Что ты сказал?
В этот момент мальчик, легко оттолкнувшись от травяной кочки, прыгнул в речной поток. Потом была суета, крики, взрослые и дети бросились вытаскивать из реки безжизненное тело со свернутой шеей и застывшим, обескураженным взглядом совсем юных, небесно-голубых глаз.
Папенька, сняв сына с загривка, сел перед ним на корточки и прошептал, пораженный случившимся и слышанным:
– Кто же ты?
Голос Хранителя, там, за лобными долями, спокойно, как это принято у ангельской братии, произнес:
– Толмач.
Мальчик, пожав худенькими плечами, ничего не сказав, обнял отца за шею.
Я встретил его совершенно случайно, так обычно оцениваются любые незапланированные события, которые позже, по истечении некоторого времени, осознаются подарком судьбы, вымоленным у провидения теми глубинными душевными переживаниями, что составляют основу бессонных ночей, сердечной боли и бессмысленной, вечно не к месту, меланхолии. Он просто оказался рядом, на отхлестанной по всем своим деревянным ребрам занудами-дождями старенькой парковой скамейке, словно порыв холодного, недружелюбного осеннего ветра, заставившего меня на миг прикрыть глаза, заодно с пожелтевшими листьями принес на своих плечах, возможно, в качестве компенсации за не слишком тактичное поведение, этого удивительного собеседника.
– Итак, – без расшаркиваний, наплевав на этикет и не желая представляться, произнес он, едва я разлепил веки, – вы писатель.
– Нет, – я удивленно вытаращил глаза на возникшего из ниоткуда соседа.
– Но ведь вы запишете наш разговор.
Мне показалось, легкая усмешка тронула выразительные, даже могло показаться, обработанные карандашом губы незнакомца.
– Вовсе нет, – возразил я, подумывая, не подняться ли мне и не оставить любителя поговорить наедине с собой. – Да и с чего вы решили, милостивый государь, что меж нами может состояться какая-нибудь беседа.
– Она уже состоялась, – не смутился незнакомец и расправил «подведенные» губы в ослепительную улыбку.
– Эти три ничего не значащие фразы не в счет, – я отпрянул от впившихся в спину деревянных ребер, собираясь подняться и уйти.
Мой улыбчивый собеседник закатил глаза и обратился к висевшей над нами, готовой вот-вот разразиться мелким, колючим дождиком туче:
– И этот не желает.
– Не желаю чего? – раздраженно кивнул я незнакомцу. – И прекратите пялиться на небо, когда разговариваете с человеком, сие верх неприличия.
– В нашем разговоре участвуют трое, – спокойно парировал загадочный человек. – Не вижу нарушения этикета.
– Уж не тучу ли вы записали к нам в компанию? – мне и впрямь захотелось встать и прямо таки позабыть о приличиях, коими я дорожу с младых ногтей, ретироваться из этого места, хоть и с позором, но быстро.
– С нами ангел, не туча, – не снимая с лица улыбки, незнакомец приветственно помахал рукой куда-то вверх.
– Что за ангел? – застонал я, будто резкая зубная боль вдруг посетила меня нежданно-негаданно.
– Ваш Хранитель, – прозвучал как гром среди ясного (сейчас, правда, было пасмурно) неба ответ.
– И вы способны беседовать с ангелами? – меня перекосило так, словно вся челюсть подключилась к пытке.
– Сколько себя помню, – совершенно серьезно отозвался мой собеседник. – Я толмач. Хотите знать, что прямо сейчас говорит вам ваш ангел?
Я, обескураженный, молча кивнул головой, мое тело, еще молодое, странным образом обмякло, а ватные ноги не желали двигаться ни быстро, ни с позором. Незнакомец нахмурил лоб, понимающе покачал головой, глядя на тучу, и выдал:
– В плотный план, как на подготовленную пашню, бросает Господь Бог семя свое, душу человека, в надежде, что поднимется и расцветет прекрасное древо Христосознания. Но только ли внешние факторы – засуха, наводнения, вредители и, напротив, благоприятные условия будут влиять на росток или феномен гена Всевышнего не в простом копировании, но, возможно, в самостоятельном выборе развития генезиса душой?
– Мой ангел, – усмехнулся я, – похоже, из профессорской семьи, да только я хоть и не совсем дурак, но…
– Но ты ничего не понял, – рассмеялся сосед по лавке и, взглянув наверх, развел руками: – не понял.
Шевеление бровями и губами повторилось вновь, и через несколько мгновений ушей моих достигла свежая порция откровений от Хранителя:
– Господь понял, догадался, определил, решил, что развиваться Он может только за счет деления себя на многие части, ибо каждая такая часть способна выбирать свой Путь развития, а собрав их вместе, Творец получит эволюцию Самое Себя.
– Обалдеть, – вырвалось у меня.
Толмач, не заметив сарказма, кивнул туче:
– Теперь понял.
– Да ничего я не понял, – мои ладони хлопнули по коленям, возможно, излишне сильно.
– Не кипятись, – успокоил меня собеседник. – Никто никого не понимает, даже люди, говорящие на одном языке, и те…
Он замолчал, припоминая что-то свое, наболевшее или уже отболевшее, но эхом отражающееся до сих пор на его смуглом, с правильными чертами лице. Тишина в нашей компании держалась несколько минут, потом толмач вздрогнул, как-то неестественно дернулся, будто судорога пронзила все его тело, и негромко произнес:
– Послушай-ка, что я узнал от них. Ангел не может понять, отчего столь простая Божественная наука, как любовь к ближнему, становится непостижимой к исполнению душой, стоит ей обрести человеческое тело, поелику сам не лишен ни глубиной памяти, ни близкого присутствия Света Его, ни чистого осознания себя как Части Мира. Даже Эго-программа, пребывающая в светящемся крылатом «теле», не оказывает такого порабощающего воздействия по причине ее утонченности и отсутствия дополнительных, вспомогательных тел (ангелы лишены за ненадобностью в тонких мирах эфирной и эмоциональной оболочек). Человеческое существо в свою очередь «глухо» к воззваниям ангельского мира по причине неимоверного количества искусов и терний, свойственных физическому плану, и руководящей роли в нем Эго-программ. Занятые добыванием хлеба насущного редко поднимают взоры к Небу, а кому хлеба «достались», как манна небесная, озабочены сохранением имеющегося, желательно в собственных закромах.
Закончив, он обмяк и сгорбился, я понял, что подобные знания, носимые в себе, тяжкий груз, и… мне стало жалко толмача по-человечески.
Обняв собеседника за плечи, я участливо спросил:
– Язык ангелов, он какой, сложный?
Толмач благодарно улыбнулся, собираясь с мыслями, он поерзал на скамейке (все-таки неудобная она, долго высидеть на столь редко набитых рейках было сложно), потянул носом, зачем-то размял пальцы и, повернувшись ко мне лицом, глаза в глаза, сказал:
– Ангельский язык – это не фонетика, лексика и грамматика неведомого плана и толка, это энергия сознания, способ создания мыслеформ определенной чистоты и частоты. Ангелы не говорят (как это понимает человеческое существо), они мыслят на расстояния, и именно такую форму общения «отнял» Создатель у людей, в разнузданности своего совокупного Эго взявшихся за Вавилонский Исполин (сотворение антитезы Богу, в отличие от Люцифера, не основанной ни на чем, кроме детского любопытства вкупе с такой же неоперившейся самостью).
– За что и поплатились, – вставил я в образовавшуюся паузу, – потерей Рая.
Толмач бросил взгляд вверх, я понял этот жест.
– Хранитель что-то хочет сказать?
Мой сосед кивнул и, слегка напрягшись, продолжил:
– Потерянный Рай не сад фруктовых деревьев, правильно высаженных флоксов и ровных дорожек из речной гальки вокруг чудесных фонтанов, изливающих из открытых рыбьих ртов потоки Живой Воды. Утраченный Эдем – это Христосознание, чистота помыслов, прямодушие и жертвенность. Вавилонская Башня не поднимала к Небесам, а низвергала вниз, ее «строительство», по сути своей, и было «изгнанием из Рая» совокупного Адама, человечества, окончательно выбравшего в качестве путеводной звезды голос Эго.
– Я думал, он – профессорский сынок, – я подмигнул толмачу, – а он, мой ангелок, сам профессор.
– Магистр, – коротко бросил без тени улыбки на лице сосед.
– Ого, – присвистнул я. – В таком случае что посоветует Магистр и по совместительству Хранитель своему подопечному, чтобы тот разорвал наконец, так сказать, замкнутый круг?
Про себя я подумал: ну, давай, толмач-хохмач, погляди на тучу, поплюй на ладони да и придумай чего-нибудь позаковыристей. Как ни странно, мой сосед так и поступил, задрал голову, почесал ладони и заголосил, как молодой сельский поп:
– Можно ли запрыгнуть на Голгофу (войти в Христосознание мгновенно, Здесь и Сейчас)? Для подавляющего большинства вряд ли, эго не уступит ни пяди своего пространства. Можно ли повторить Путь Христа и осилить подъем на вершину мелкими шагами, да еще и с крестом на спине (подтверждать сознательную приверженность Христу каждую секунду бытия)? После Иисуса никто не поставил подпись под таким Контрактом.
Как же тогда попасть туда, на вершину, душе, приходящей в Божий мир ровно за этим?
Рассказчик вытаращил на меня серые глазищи, и взгляд его, растворив склеру, разметав радужку и пробив хрусталик, завладел зрительным нервом, лишая меня воли к сопротивлению и обеспечивая ему, незваному гостю, доступ ко всем моим помыслам. Вопрос «и как же» кляпом застыл во рту, а он, властитель моего разума, ядовито продекламировал:
– Через «двойника». Если Эфир «привязан» к физическому телу, а им, как уже понятно, управляет Эго из Ментала, что, в свою очередь, определяет «линию поведения» Каузала, стало быть, остается единственное «свободное» тело, не считая Высших, – Эмоциональное (внутренний ребенок). Вот его и следует отправлять на Голгофу, оно способно, в рамках одного воплощения, совершить подъем и… вознесение. «Матрешка» человеческих тел, измененная подобным образом, формирует новое сознание души, близкое к проявлению Христосознания в человеческом облике на физическом плане.
– Интересно, – я почесал затылок, пытаясь избавиться от беспокоящего зуда в голове. – Сейчас ты произнес его (ангела) слова или говорил от себя? Вы, переводчики, те еще жулики, кто тебя проверит.
– Только ты сам, – толмач загадочно улыбался, и его блаженная физиономия заблестела под редкими лучами пробивающегося сквозь сизо-серую пелену солнца. – Скажи себе: «Внутренний ребенок», запомни образ, который придет тебе на ум. Воображение, даже самое скудное, подарит весьма яркую картинку, и… оно не ошибется. То, что предстанет перед внутренним взором, и есть образ вашего тела эмоций.
– А что дальше?
– А дальше, как в обычной жизни, он – ребенок, вы – ответственный взрослый. Одевайте, кормите, воспитывайте, в общем, меняйте его внешний вид, подобная «операция» на тонком плане вам по плечу, и цвет глаз, волос, и пухлость щек приобретут желаемые вами пропорции, но главное, чтобы все изменения привели его на Голгофу.
– Ага, сразу понятно, кто говорит, – радостно вскричал я, ухватившись за поразившую меня догадку. – Послать на погибель собственное дитя может только существо, не способное иметь потомство.
– Кстати, – отозвался толмач, прислушиваясь к себе (явный признак перевода, а не собственных измышлений). – Обратите внимание на пол своего «внутреннего ребенка», не различается ли он с вашим теперешним (то, кем вы воплощены). Совпадение укажет на эмоциональную резкость, негибкость, несовпадение – на чрезмерность эмоциональных выплесков, что, в свою очередь, определит путь подъема «двойника» на вершину. У Христа «внутренний ребенок» был существом бесполым, ангелом, отсюда скоротечность восхождения (всего 33 земных года) и при этом тяжесть (испытание унижением и физическими страданиями).
«Ну, положим, у меня не сошлось», – подумал я, отрывая зад от впившихся в ягодицы деревянных реек. Мой Хранитель «услышал» эти мысли и, естественно, через толмача-соседа ответил:
– Не совпавшему двойнику свойственна безоглядная вера, которая способна скорый подъем обернуть еще более быстрым падением. В этом случае Телу Эмоций не стоит слишком восторженно принимать «поставленную задачу» и, взвалив на себя несоразмерную ношу, тащить ее в гору – не достигнув вершины, «дитя» упадет, придавленное крестом. Воспитание такого подопечного надобно проводить, придерживая рвущиеся наружу чувства, стоящее успеется, ложное рассеется, вот его девиз, только не забывайте глубоко дышать.
«Хорошо излагает», – подумалось мне не без гордости за своего ангела, а толмач продолжил:
– Совпавший двойник вряд ли захочет покидать эмоциональную крепость, за ее стенами он может крушить от ярости, впрочем, как и от восторга, разницы никакой, старинную мебель и бить антикварную посуду, но ни один звук не перелетит крепостной ров. На Голгофу такой «персонаж» пожелает затащить не только крест, но и весь замок с подъемным мостом и сторожевыми башнями. Здесь необходима «волшебная дудочка», отпирающая засовы и выманивающая наружу затворника. Каждый пусть похлопает себя по карманам, нужный инструмент в одном из них, Творец позаботился об этом, отправляя чистую душу на грешную землю.
Я невольно вдарил обеими руками, вдруг и впрямь, пока мы трепались тут, в парке на скамейке, кто-то, Великий и Всемогущий, подложил нужную отмычку.
От сдвоенного хлопка в тучах образовался приличный разрыв, и солнце, обнаружив его, тут же вылило на меня столь яркий пучок света, что пришлось зажмуриться, всего на секунду, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы мой собеседник, толмач-хохмач, неожиданно исчез, как и появился, без прощания, по-английски, молча и… навсегда.
