Роман Владимирович Моргунов
Старикам – вечно восходящее солнце
– Им никогда не узнать, как это здорово, когда восходит солнце!
Рукой, которая лежала на спине старого товарища, Александр Иванович чувствовал, что для несчастного, обобранного и немощного старика Калиная рассветов уже не будет.
Глава 4. Маленький разговор.
На ночь Александр Иванович открывал дверь дома, чтобы свежий воздух поступал внутрь.
Так делали многие, или почти все. Ничего необычного в этом не было. Но утром в четверг к дому напротив от дома Александра Ивановича подъехала машина милиции. Люди в форме поспешили в дом. Видевшая эту сцену соседка Александра Ивановича, почтеннейшая восьмидесятитрёхлетняя Дарья Николаевна, настолько испугалась, что позвала своего соседа. Смотреть, собственно говоря, было не на что. У ворот дома стояла пустая милицейская машина. Всё. Но из домов выходили старики, многие, как и Александр Иванович, опирались на палку. Машина правоохранительных органов сама по себе приковывала интерес и будоражила воображение.
– Что же это они, а, Саш? – спрашивала Дарья Николаевна.
– Арсений Сергеевич выйдет, тогда и сам расскажет! – пытался успокоить её Александр Иванович, но сам говорил слишком взволнованно, чтобы это могло хоть кого-то успокоить.
– А если того… не выйдет? – с беспокойством спрашивала Дарья Николаевна.
– Тогда бы и другая машина подъехала, – резонно заметил Александр Иванович.
– Да, да, да! – соглашалась Дарья Николаевна.
Так стояли старики около своих домов, гадая и обсуждая то, что им было неизвестно, но нарушало мирный покой их улицы.
Наконец из калитки вышли два милиционера и хозяин дома.
– Что случилось, Арсений Сергеевич? – криком спросили те, кто был ближе.
Тяжёлый, грузный Арсений Сергеевич басом огласил на всю улицу:
– Награды мои стащили! На деньги не позарились, а медали с орденами унесли! Как будто и войны не было, как будто и не воевал я!
И все молча смотрели, как старик садился в машину милиции, как машина эта завелась, как выезжала задом на пыльную дорогу, и как умчалась вдаль, поднимая за собой клубы песчаной пыли.
– Ничего святого что ли не осталось? – спросила Дарья Николаевна.
– Да нет, что-то же должно быть… – рассеянно ответил Александр Иванович.
Солнце медленно поползло вверх над головами стариков.
– Как Митрич-то?
– Ребро ему сломали.
– А милиция куда ж это смотрит?
Александр Иванович не ответил.
– Как же торговать теперь будете?
– Никак.
– А жить?
– У него кой-какие сбережения есть, а я протяну ножки по одёжке: на пенсию, как и ты, жить буду.
– Ну не скажи, Александр Иваныч, мне ещё дочка с зятем помогают! А так-то тяжело! Всё тысячи и тысячи стоит! Где ж это их наберёшь?
– Ничего…
– Ну и ты поди не с пустыми руками-то остался, а? Мне тут дочка по телефону рассказывала… Вот, послушай, Александр Иваныч!
Старики отошли к древнему раскидистому ореху, опёрлись на палки и завели прерываемый вздохами разговор.
– Я её как-то спрашиваю: «Кем он хоть работает-то?» Это я про зятя. А она мне говорит: «Он бизнесмен». А я и знать-то не знаю, кто это такой-то. Я её и стала дальше пытать: «А что же он делает?» А она мне говорит: «У него магазин свой есть».
– А что за магазин?
– Вот и я её об этом спросила. Ведь по-нашему то он должен быть бакалейщиком, булочником или молочником. А то «бизнесмен»!
– Ну и как?
– Оказалось, он компутеры американские продаёт, вон оно как!
– Ух, ты! Бизнесмен!
– Да, вот оно как!
– Богатый?
– Да, на машине ездит!
– Ну повезло тебе, Даш!
– А твой чего? Что у него за жена-то?
Александр Иванович грустно улыбнулся, сделал жест, который обычно обозначают словами «развёл руки в стороны», не переставая правой рукой опираться на палку.
– Не видел, не знаю…
– Вот и я не видела…
Старики грустно улыбнулись друг другу, сочувствуя о том, что хотелось бы знать о жизни своих детей больше.
– Солнце припекает к обеду, – сказал Александр Иванович. – Пойду я…
– И мне пора! Поковыляю я…
Каждый из них отправился к своей калитке, медленно и устало.
Солнце повисло точно над головой, наступала жара, нагревалась земля, вода и воздух. Люди стремились укрыться в домах, кошки искали тень. Александр Иванович спрятался от жары на старой кухне, прикрыв ставни и наслаждаясь приятной прохладой. Туда же, также наслаждаясь прохладой, пришёл довольно осмелевший, сытый, холёный Непутёвый. На старой, покрытой ржавчиной плите зашипел синенький огонёк, оранжевыми лепестками облизывая жестяной чайник. Александр Иванович привычными движениями покрутил белый кружок абонентского громкоговорителя, настроив приятный для себя звук, потом сел на стул. Непутёвый, немного покрутившись у ног хозяина, запрыгнул к нему на колени, свернулся калачиком и заурчал.
За прикрытой дверью солнце обрушило на землю весь свой испепеляющий жар, но здесь, в низенькой старенькой кухне было уютно и хорошо.
Когда-то это помещение было не кухней. Ещё мать Александра Ивановича рассказывала ему, что вот сюда они приехали впятером: она с мужем и трое детей. И они все жили вот тут. И где-то ещё готовили. Отец Александра Ивановича работал на местной железной дороге сцепщиком и с сыновьями строил тот большой четырёхкомнатный дом, в котором сейчас и живёт сам Александр Иванович. Строительство было долгим, детей за это время стало пятеро. И вот когда они перешли жить в дом, тогда здесь стала кухня.
Потом все стали жениться-замуж выходить. Во дворе порой собиралось и до пятидесяти человек. Когда что-то праздновали и приводили друзей.
Великая Отечественная Война была и великой, и отечественной, и страшной войной. Применительно к семейству Александра Ивановича можно было сказать, что война принесла с собой тишину. После возвращения Александр Иванович застал только мать. Потом женился, обзавёлся сыном, но вот теперь, когда война осталась далеко позади, когда выросло новое поколение, а старое ушло или, как в случае с самим Александром Ивановичем, готовилось уйти, дом оказался пуст и тих.
Это причиняло тупую боль.
Отчаянно хотелось что-то найти, слышать, видеть и ощущать.
На плите забулькал чайник.
Александр Иванович нехотя согнал Непутёвого и заварил чай. Потом сел. Голос диктора радио и присутствие Непутёвого не могли наполнить всё то пространство, которое Александр Иванович называл словом «дом».
Тишина и пустота обуревали его.
Он не знал, как к этому относиться.
И вот в этот момент в глубине дома раздался резкий, глухой, словно от кашля захлёбывался человек, звук телефона. Александр Иванович безошибочно определил неостанавливающуюся трель междугороднего звонка. Вскочив со стула, он без палки, махая руками по воздуху, спешил в дом на больных, с трудом сгибающихся ногах. Вбежал, насколько это было возможно, по ступенькам, открыл дверь, через порог, к другой двери и даже не присев на низкое кресло рядом, сразу же крикнул в трубку:
– Алло?
– Алло! Пап? Это я!
– Миша! – обрадовался Александр Иванович и, чувствуя всю накопившуюся боль и радость от звонка сына, стал садиться в кресло.
– Как ты там, пап?
– Да помаленьку! Живу, землю топчу…
– Пап, у меня отпуск будет в серединке августа, а ты вроде на внучку посмотреть хотел…
– Приезжайте, погостите недельку, уважьте старика!
– Ну вот мы и приедем! Так что жди нас, но я тебе ещё позвоню!
– Буду ждать, обязательно буду ждать, очень ждать буду!
– Ну всё, до скорого!
– До скорого! – эхом повторил Александр Иванович.
В трубке раздались гудки.
Сердце Александра Ивановича гулко и быстро билось в груди. Болели ноги. Во рту пересохло. Жар со двора врывался в незакрытую дверь, в прохлады дома.
Дом оживал даже от обещания, или так казалось улыбающемуся и отдыхающему в кресле Александру Ивановичу.
Глава 5. Как закрылись ставни.
Рассвет ещё не наступил, но тьма уже отступила.
Александр Иванович, сидя на диване под виноградом, ждал утреннего солнца. Небо, чистое и голубое, обещало жуткую жару ближе к полудню. Непутёвый куда-то исчез, даже не допив молока в блюдечке у порога кухни.
Александр Иванович наслаждался предутренним холодом, гуканьем голубей, исчезающими звёздами и боязно мечтал о приезде сына. Он раз за разом прокручивал в памяти короткий телефонный разговор, находил в нём что-то новое, какие-то скрытые интонации, которые предавали сказанному новый смысл. Поэтому Александр Иванович огорчался, вспоминал ещё раз, радовался, и так повторялось несколько десятков раз, пока солнце не оказалось на небе так высоко, что стало слепить глаза.
Тогда старик поднялся, медленно дошаркал до кухни, пригнувшись в дверном проёме, прошёл внутрь. На стенке, завешенной тряпками и одеждой, он разыскал серую сетчатую сумку. Свернув её в трубочку, медленно передвигая ногами, опираясь на палку, Александр Иванович отправился на хлебозавод. Сам хлебозавод находился в противоположной от автовокзала стороне и к нему надо было пробираться маленькими узенькими улочками, где на посыпанной гравием дороге с трудом могли разъехаться две машины, если шли навстречу друг другу, где узенький тротуарчик жался к заборам. Именно так выглядела улица Ватутина, а потом и улица Космонавтов.
Александр Иванович, будучи уже на улице Космонавтов, остановился в тени раскидистой вишни и посмотрел на угол, где пересекались улицы Ватутина и Космонавтов. Как говорили люди его времени, «нутром почуял», что что-то происходит. Но ничего не происходило. Александр Иванович повернул голову в другую сторону, и только старческое спокойствие позволило ему не измениться в лице и не ахнуть. Ему навстречу шла девочка в лёгком коротком фиолетовом платьице. Лет 12-13, вполне себе милая и симпатичная. Смотрела под ноги. Немного размахивала тонкими загорелыми ручками. Проходя мимо Александра Ивановича, мельком подняла на него глаза. И продолжила свой путь спокойно, не торопясь и не оглядываясь.
Медленно идя к хлебозаводу, Александр Иванович что-то ещё бурчал себе под нос, но потом успокоился, перестал.
Хлебозавод оставалось единственным стабильно работающим предприятием в городе. Фирменный магазинчик уже успел подстроиться под новое время: теперь это уже не ларёк, где только хлеб купить можно, а полноценный магазин, где и минералка есть, и конфеты, и тортики, и алкогольная продукция.
Александр Иванович взял булку белого хлеба и бутылку минералки. Он вышел на улицу, сел на скамейку около магазина и открутил крышечку. Минералка зашипела, и из горлышка стали вылетать водяные брызги. Сделав пару глотков, Александр Иванович вспомнил минеральные источники Пятигорска.
Он тогда приехал в Пятигорск с Марьей Ивановной и они, как и все, купили «кружку с носиком» и отправились пить воду из установленных по центру огромного зала кранов. Гадость, как понял Александр Иванович позже, несусветная, но, видимо, на самом деле лечебная, иначе зачем такая толпа народа приходит сюда каждый день и пьёт то, что воняет тухлыми яйцами?
А вот сейчас, в жаркий день купить бутылочку минералочки – милое дело. И тухлыми яйцами она не воняет. Вот почему?
И Александр Иванович сделал ещё пару глотков. Даже запрокинув голову, он увидел, как по дороге пронеслась милицейская машина с включённой мигалкой.
– Вот допью и домой пойду! – сказал Александр Иванович.
Лучи солнца не проникали сквозь толщу листвы вековых деревьев. Александр Иванович сидел в благостном тенёчке, хотя совсем рядом пылала дорога, по которой изредка проезжали машины. Александр Иванович, как и обещал, допил минералку и отправился в обратный путь. Обратный путь оказался тяжелее. И потому, что теперь Александр Иванович нёс хлеб, и потому, что стало припекать солнце, и потому, что старость обуревает воспоминаниями.
Когда едешь на машине, или бежишь, или идёшь быстрым шагом, то всё проносится мимо тебя. Мало что имеет значения на твоей дороге. Но когда ковыляешь, опираясь на палку, когда один дом проходить за две минуты, а не за десять секунд, воспоминания обуревают. От этого дорога становится длиннее, собственный дом становится дальше, хотя ты к нему приближаешься, казалось бы, неумолимо. Тяжело. Жутко тяжело.
Александр Иванович подходил к своему дому с опущенной головой и не сразу заметил молодчиков в чёрном, ожидавших его в чёрном джипе у его дома. Хотя, если подумать, что он мог сделать, даже заметив их у угла улицы? Оставалось только подойти к своему дому. Александр Иванович вздохнул, покрепче опёрся на палку и уверенно пошёл вперёд.
Их, как и на рынке, оказалось двое. Тот, что с чётками шёл впереди. Второй следовал за ним и ухмылялся.
Но это было не всё.
Беззаботно по дорожке у домов навстречу Александру Ивановичу вышагивал Шуша. Увидев только Александра Ивановича, Шуша криво ухмылялся, но заметив ребят в чёрном, замедлил шаг и, не придумав быстро путей отступления или отхода, остановился.
Но и это было ещё не всё.
На другой стороне улицы, сев на корточки возле разросшегося крыжовника, фиолетовое платьице карими глазками наблюдало за этой сценой.
– Здорово, папаша!
Александр Иванович остановился, но на приветствие не ответил.
– Чё не работаем?
– Хозяин болеет.
Митрич уже третий день лежал и охал дома. Оказалось, что эти ребята переборщили с запугиванием и сломали ему два ребра. Митрич пробовал ходить, но был вынужден отказаться от этой затеи.
– Знаю, – заулыбались оба. – Но работать-то надо.
Александр Иванович молчал. Подержав паузу в несколько секунд, вопросительно поднял брови.
– Твой хозяин нам уже за три дня должен. Будете дальше просто так сидеть – хуже будет.
– Мясо закупает только Митрич. Я в этом ничего не понимаю. До тех пор, пока он не сможет закупать, я не могу выйти продавать. А угрожать и убивать можешь сколько угодно. От этого ничего не изменится.
– Я не угрожаю, – заулыбался парень с чётками. – Я предупреждаю. Если неделю работать не будете… Будет плохо. Очень плохо. Вот тебе напоминание.
С этими словами он нагнулся к земле, схватил камень и запустил его в окно дома Александра Ивановича. Стекло со звоном обрушилось вниз. Часть битого стекла оказалась на улице, часть упала в комнату.
Парень с чётками отправился к машине. Второй посмотрел на замершего Александра Ивановича и радостно ткнул пальцем в разбитое окно:
– Думай, папаша, думай!
Чуть ли не вприпрыжку доскакал до машины, прыгнул в неё. Чёрный автомобиль взвыл и рванул с места.
В облаке пыли остался стоять Александр Иванович. Он смотрел на разбитое окно. Смотрел не моргая, как статуя.
Медленно, точно стесняясь, подошёл Шуша.
– Ты это, Александр Иваныч… Того…
Александр Иванович смотрел на разбитое окно.
– Ну этого…
Александр Иванович смотрел на разбитое окно.
– Они приезжие… С Кабаном нашим воюют…
Александр Иванович смотрел на разбитое окно.
– Вот.
Шуша переминался с ноги на ногу. Думал, чтобы ещё такого сказать, но подбирать правильные слова в такой момент у него плохо получалось. Он развёл руки в стороны и украдкой посмотрел на Александра Ивановича.
Александр Иванович смотрел на разбитое окно.
– У меня дома стекло в сарае стоит… Ну, было раньше. Наверное, и сейчас стоит… Я занесу… Завтра…
Александр Иванович смотрел на разбитое окно.
– Ладно?
Александр Иванович смотрел на разбитое окно.
– Ну я пойду?
Александр Иванович смотрел на разбитое окно.
В небе стояло солнце. Жара вовсю пылала в этот летний день.
Александр Иванович отпёр калитку, зашёл, закрыл калитку за собой на засов. Прошаркал на кухню, там оставил хлеб, взял жестяное ведро и веник. Потом взял савок для мусора, положил его в ведро. Без палки вышел на улицу, закрыл за собой калитку, собрал стекло в ведро. Оставил савок и веник у дома на асфальте, отнёс разбитое стекло на мусорку, что стояла на углу улицы. Вернулся. Снова собрал стекло в ведро и снова отнёс его на мусорку на углу улицы. Потом ушёл в дом. В комнате собрал битое стекло в ведро и снова проделал длинный путь до угла улицы. Опять вернулся в комнату, в последний раз собрал остатки битого стекла и снова без палки одолел путь до угла улицы и до дома. У калитки он оставил ведро, дошаркал до разбитого окна и рукавом рубашки вытер со лба пот.
– Дожили, Марья Ивановна! Солнечный свет в наши окна им мешает! Тьма, видимо, всё-таки наступает, голубка моя Марья Ивановна!
С этими словами старик отцепил крючочки на ставнях и закрыл окно, как делал это на ночь всегда. Потом подумал и закрыл ставни и на других окнах.
Глава 6. Другие одиночества.
Митрич слушал рассказ Александра Ивановича лёжа на кровати.
– Плохо дело, Александр Иваныч! – изрёк он в конце истории о разбитых окнах.
Александр Иванович молчал.
– Выручишь меня, Александр Иваныч?
– Чем смогу, Митрич! Чем смогу…
Даже со сломанными рёбрами, лёжа на кровати, Митрич излучал всепобеждающую жизненную энергию. Мрачно он слушал, как разбили окно в доме Александра Ивановича, но глаза его пылали огнём, лицо было сосредоточенно. Толстые руки уверено что-то изобразили в воздухе что-то квадратное, а потом Митрич показал на стол у окна в его комнате:
– Подай мне, Александр Иваныч, блокнотик и ручку.
Старик встал со стула и направился к столу за требуемым. Тем временем Митрич говорил:
– Есть у меня надёжный поставщик. Не помню, чтобы у него плохое мясо было. Я с ним договорюсь. Но мясо надо будет привезти, разделать. Ну и торговать, конечно!
Александр Иванович подал Митричу блокнот и ручку. Митрич взял.
– А вот это самое сложное, Александр Иваныч! Надо найти водителя. Вести машину, загружать, даже торговать – я не могу. Но торговать ты можешь, не спорь.
Митрич возил мясо на своём стареньком «уазике», который был оснащён самодельной холодильной камерой.
– Где же мы его возьмём?
Конкуренты Митрича на рынке могли только радоваться пустующему торговому месту № 16. Вряд ли кто-то из них будет оказывать помощь. А кого может попросить Александр Иванович?
– Помнишь, ты про Костика рассказывал?
– Костик?
– Ну да Костик. Наш Костик! Ленкин. Помнишь?
Александр Иванович помнил.
– Шофёр. Автобус водит… Помню!
– В три утра он точно свободен.
Митрич что-то стал писать в блокноте, подняв тот над головой на вытянутой руке.
– Да, этот может, – согласился Александр Иванович.
Митрич оторвал листик, на котором писал.
– Вот адрес, откуда надо будет забрать мясо. Попробуй договориться с Костиком. Я буду договариваться с моим другом-фермером. Может так получиться, что он мне мясо так не даст. И Костик нам будет уже не нужен. А может и даст. Может он даст, а Костика не будет. А может и мясо будет, и водитель будет, но день будет нефартовый, продадим мало. Может так быть, спрашиваю я тебя, Александр Иваныч?
И он впился глазами в Александра Ивановича.
– Может, – кивнул старик. – Да и торгую я хуже, чем ты…
– Так что? Будем сидеть на заднице или работать?
– Работать, Митрич, работать.
Митрич поправил подушку и громоподобно крикнул:
– Настя!
Потом Александру Ивановичу нормальным голосом:
– А вечером позвони мне, что там с Костиком, ладно?
* * *
Около получаса ушло у Александра Ивановича на то, чтобы добраться до дома Костика, который находился на улице Строителей. Эту улицу возводили, чтобы дать жильё работникам маслозавода, поэтому она находилась сразу за ним. На улице Строителей ровными рядами стояли пятиэтажки советской эпохи. Вот до квартиры на этой когда-то престижной улице и добрался Александр Иванович. Хотя, это не совсем верно. Александр Иванович дошёл до скамейки пятиэтажки, где раньше жил Костик. Теперь с женой и дочкой он не жил. Где он жил, Александр Иванович не знал. Собственно, за этим он и пришёл. Честно поднялся на третий этаж, позвонил. Подождал, ещё раз позвонил, а потом спустился на лавочку у подъезда.
Светило солнце.
Где может быть Лена, Александр Иванович понятия не имел. И когда вернётся – не знал, но как иначе искать Костика, он не представлял.
Дом этот, построенный для работников маслозавода, когда-то был гордостью города. Первая пятиэтажка! Газ, свет, вода – все самые лучшие бытовые условия. А как гордо хозяева квартир выходили на балкон!
Про балкон Александр Иванович тут же вспомнил забавную историю от самого Костика, когда тот ещё только встречался с Леной и провожал девушку до дома с танцев:
– Первый раз провожал, – рассказывал Костик. – Идём медленно, за руки держимся, друг на друга смотрим, смеёмся просто так. Я даже и не смотрю, куда идём. Иду рядом с ней и всё. Она вдруг останавливается и говорит: «Дальше я сама пойду». И я тут решил её поцеловать. А по сторонам-то не смотрю. Только стал наклоняться, как громовой голос будущей тёщи загремел откуда-то сверху: «Лена, это что за хамьё такое тебя провожает?». Лена испугалась и убежала в подъезд. А я как дурак стою, оглядываюсь. А на балконы все как повысыпали, все смотрят. Я стою, как дурак, и говорю: «Здрасти!», а сам даже и не знаю, кому хоть говорить надо…
Сейчас дом стал совсем серым, старым. Давно уже нет на этом свете и тёщи Костика. Балконы давно уже забиты всяким хламом, который должен когда-то пригодиться.
А вот и Лена, которая ведёт маленькую дочку за руку. Наверное, из детского сада.
– Лена, здравствуй!
Александр Иванович встал со скамейки, опёршись на палку и сняв шляпу. Лена явно удивилась появлению около её дома Александра Ивановича.
– Костика ищешь? – догадалась она.
– Да, хочу с твоим мужем переговорить…
– Неужто и ты, Александр Иваныч, пить начал?
– Что ты, Лен! Так и Костик же бросил, шофёром работает…
Лена отпустила руку дочери, упёрлась в бока и хитро посмотрела на Александра Ивановича.
– Ты нас мирить, что ли пришёл?
– Дело, конечно, хорошее, но сейчас мне только Костик нужен.
Лена сомневалась ещё секунд десять.
Когда-то она была очень красивой, миловидной блондинкой. Очень лёгкой, почти воздушной. Постоянно улыбалась. Александр Иванович помнил. Семейный быт, пьющий муж и постоянное безденежье сделали из неё волчицу, готовую грызть горло любому, кто, как ей кажется, посягает на заработанный ею кусок хлеба. Так уж случилось, что на этот кусок, как правило, посягал муж. Александр Иванович знал об их семейных ссорах. Знал, что Костику пришлось уйти, а Лена рассматривала это как свою победу. Но сейчас он видел: эта победа сделала эту женщину несчастной.
Да, это можно было заметить только в эти десять секунд, но Александр Иванович заметил. Понял, хотя он сам бы не смог объяснить, как он это сделал.
– Не знаю, где он сейчас, но слышала, что он в общежитии № 1 устроился. Это что на Пушкина.
– Спасибо!
Александр Иванович надел шляпу, улыбнулся.
– Передать ему что от тебя?
– А что ему передавать? Он-то хорошо устроился? Бабу себе нашёл?
– Ну зачем ты так, Лен?
– От дочери привет передай! Скажи, что живёт замечательно! Пусть на день рождения открытку пришлёт!
– За что ты так на него, Лен?
– Со мной два года жил, так бухал только! А тут на работу устроился, пить бросил. Молодец! Что раньше-то это не сделал? Незачем было?! Что сам-то не пришёл?!
– Совестно ему, Лен! Мужик-то он хороший…
– Кобель он хороший! Сделал ребёнка и бухать!
Александр Иванович опустил голову и замолчал. Опёрся на палку.
– Твоя правда, Лен. Не спорю. Но помириться-то хочешь?
Лена взяла дочь за руку и направилась к подъезду.
– Да пошёл он!.. – крикнула она, не оборачиваясь.
Александр Иванович смотрел, как она открывает в подъезд облезлую дверь, как исчезает за ней, как эта дверь со скрипом закрывается за женщиной и ребёнком.
– Н-да, – щёлкнул языком Александр Иванович. – Дела…
Сверху палило солнце.
Александр Иванович направился к общежитию № 1: сначала на автобусную остановку, потом автобусом на вокзал, потом пешком по улице Пушкина, повернуть направо, немного не доходя до родной Советской улицы.
Как выяснилось приблизительно через час, Костик действительно жил здесь. Он вышел к Александру Ивановичу, и они сели на скамейке в небольшом скверике около чёрного памятника великому русскому поэту..
– Дело у меня к тебе, Костик.
– Слушаю, Александр Иваныч.
– Водитель ты, Костик, хороший…
Александр Иванович многозначительно посмотрел на Костика, но тот молчал.
– А у нас с Митричем загвоздка выходит… Надо мясо привезти.
– Да в чём же дело, Александр Иваныч? Когда надо везти?
– Послезавтра в три утра.
– А в другое время? У меня смена! В шесть утра выхожу!
– В три утра надо за ним ехать. Позарез надо!
Костик прищёлкнул языком. Отрицательно покачал головой. Посмотрел на заходящее солнце.
– Никак не могу. Перед сменой надо выспаться.
