bannerbannerbanner
полная версияСтарикам – вечно восходящее солнце

Роман Владимирович Моргунов
Старикам – вечно восходящее солнце

Полная версия

Старикам – вечно восходящее солнце.

Моей бабушке – Губаревой Марии Георгиевне –

с любовью и благодарностью.

Р.В.

– Марья Ивановна, вот я есть. Как там тебе, голубка моя, на небесах? Прости уж, что давно не бывал! Самому совестно, однако, и я всем прощу, коли мне кто должен будет. Прости и вину мою: заросло тут всё, а я всё и дойти не мог… Неходячий я, недвижущийся… Ну и до меня никто не дойдёт! Всё-то и осталось-то у меня, что твоё заступничество небесное, и прошу одну тебя только: много пожил, много земли топтал, много видел… Вот ещё увидеть внучку хочу… Прошу тебя, голубка моя Марья Ивановна, не зови покудаво к себе, дай пожить ещё немного!

Глава 1. Старик.

Старик поднялся с узкой кладбищенской скамейки, опираясь на палку.

– Ну, с Богом!

Перекрестившись, он вновь опустился на скамейку, пригнулся к земле, подобрал тряпочную потёртую сумочку и, опираясь на палку, медленно, словно тень, стал выбираться на дорогу сквозь кустарник и гибкие пушистые деревья. Конец весны выдался приятным, мягким, словно небесная канцелярия забыла о том, что в её арсенале имеется жара, дождь и прочие неприятности. Александр Иванович побрёл по петляющей пыльной дороге к маленькой, недавно отреставрированной церквушке, около которой так и стояли чугунные скрипящие ворота, оставшиеся здесь со времён царской России. Мимо этой церквушки, мимо скрипящих ворот к бетонной коробке с крышей. Ждать маршрутку или автобус и прятаться от набирающего силу солнца Александр Иванович не спешил. Физически Александр Иванович находился в прекрасной форме, разумеется, для своих лет. Взгляд его не утратил цепкости делового зрелого мужчины, руки потеряли силу, но не ловкость, и только ноги выдавали в нём человека с чрезвычайно длинной жизненной дорогой. Сидя на узкой доске и ожидая автобус, Александр Иванович всё бормотал себе что-то под нос, качал головой и поглядывал на дорогу. На этой узкой пыльной ленте, петляющей мимо оврагов и огрызков пустых разваливающихся домов, показалась точка. Она росла и росла, пока не стала новенькой белой маршруткой, какие недавно стали ездить в городе. Это сильно удивило Александра Ивановича, и он даже встал со скамейки, приветствуя столь неожиданное чудо. Машина резко развернулась на дороге, подняв к пустому небу тучу земляной пыли и остановилась. Пассажирская дверь с лязгом отъехала в сторону, и Александр Иванович стал свидетелем отменной нецензурной ругани водителя, говорившим на русском с сильным акцентом, и молодого человека, толстого, с золотыми часами, в рубашке и белых брюках. В салоне находилась ещё старушка, которая всё шептала под нос какие-то слова и поминутно крестилась. Они вышли, не закрывая за собой дверь машины, и поплелись к кладбищу. Водитель закурил, а Александр Иванович застыл перед открытой дверью в просторный красивый салон новенькой маршрутки.

Александр Иванович привык к старым, уже отжившим свой век автобусам, которые со скрипом открывали двери, гудели и дымили как паровозы. А такие белые, чистые и тихие машины должны были проноситься мимо, а не останавливаться рядом и манить расположиться на широком и мягком кресле.

– Здравствуйте! – откашлялся Александр Иванович. – В город едете?

Водитель слегка повернул голову – ровно настолько, чтобы увидеть, кто его спрашивает. Увидев старика, он мгновенно потерял интерес и бросил через плечо:

– Льгот нет!

Александр Иванович потянул носом воздух и провёл рукой по редеющим седым волосам.

– Сколько ж стоит?

Водитель зло процедил сквозь зубы:

– 15 рублей.

Александр Иванович облизал пересохшие губы, смиренно прижал к животу палку и тряпочный мешочек и попросил:

– Может, довезёшь старика-то до автовокзала? Какие с меня деньги?

Водитель, кашляя и давясь кашлем и дымом, ответил:

– В твоём возрасте, папаша, с кладбища можно и не уезжать!

Он расхохотался собственной шутке.

Александр Иванович опёрся на палку, опустил тряпочный мешочек. Со вздохом оглядел белую машину и медленно, шаркая по земле, побрёл к старой скамейке остановки. Водитель, видимо, сообразил, что других пассажиров здесь не будет и небрежно бросил через плечо:

– Садись. За десятку довезу!

Александр Иванович, щурясь на солнце, и потому с улыбкой ответил:

– Я, сынок, чудесного автобусика дождусь!

– Ну, старый хрыч, бесплатно я тебя не повезу!

Белая машина хлопнула железной дверью и, подняв пыль вокруг себя, рванула по дороге к городу.

Старик остался один, щурясь на восходящее солнце и опираясь на палку. Машина вскоре исчезла, и пустота и гудение насекомых заполнили мир вокруг Александра Ивановича. Всё замерло. Можно было подумать, что время остановилось, но солнце упорно ползло вверх и давно забытый, почти летний зной спускался на землю. Это обстоятельство и радовало Александра Ивановича.

– Ну вот и ещё одно лето, Господи! – вырвалось у него.

Лета, собственно говоря, ещё не было, но его предчувствие в такую жару оспаривать глупо.

Старенький, дребезжащий и пыхтящий автобус подкатил совершенно пустым. С грохотом распахнул одну дверцу и остался урчать, призывая старика быстрее залезать вовнутрь.

– Александр Иваныч, вы тут? – зазвенел молодой юношеский голос, как только Александр Иванович опустился на сидушку.

– Костя?

– Узнали? Как поживаете?

– Да вот живу, землю топчу…

Автобус тронулся, на ходу захлопнул дверь и закачался, как лодка на огромных волнах.

– А я вот водителем тут устроился!

– Кость, так на этой работе пить нельзя…

– А я больше ни-ни! Вот завтра первая зарплата!

– Это хорошо, это правильно!

Автобус, ворча и покрякивая, выбрался из очередной канавы и стал набирать ход по асфальтированной дороге.

– А вы всё Митричу помогаете?

– Да, работаю потихоньку…

– Загляну к вам как-нибудь!

– Заходи, конечно! Не обидим! Как жена и дочурка?

Водитель дёрнул плечом:

– Да развелись мы…

– Неужто тебя непьющего она терпеть не может?

– Да я тогда ещё не устроился. Не дождалась, не дотерпела. Выгнала!

– А так ты приди сейчас, когда работаешь! Ведь другой разговор будет!

Автобус подпрыгнул на какой-то большой колдобине и сбавил ход.

– Гордый я, Александр Иваныч…

– Ну, – развёл руки Александр Иванович – дело хозяйское!

Несколько минут ехали молча.

– Сейчас повернём и будем идти по городу. Вам куда?

– На автовокзал.

– Сядьте тут, рядом. Скажете, где мне остановить.

– Спасибо, Костя!

– Да пока ещё не за что, Александр Иваныч!

Город начинался сразу за железнодорожными путями. Вот около них и стоял небезызвестный Александру Ивановичу белый современный автобус. И водитель был тут же: стоял на обочине и курил.

– Хорошая машина! – кивнул на автобус Костя – Но эти олухи даже на них ездить не могут. А какие деньги зашибают! Нам такие и не снились!

Проезжая мимо этого знакомого по одинокому утру водителя, Александр Иванович приветливо поднял правую ладонь. Водитель тут же узнал старика и показал ему средний палец.

– Чего это он? – спросил Костя.

– Мы утром познакомились – сказал Александр Иванович.

– Утром? – нахмурил лоб Костя.

– Да-да, утром, – подтвердил Александр Иванович и опёрся на палку.

– Ах, утром! – сообразил Костя и расхохотался так, что в автобусе задрожали стёкла.

* * *

Александр Иванович, отирая пот со лба, медленно брёл в сторону газетного ларька. Круглый, грязный, когда-то зелёный, он так и остался стоять в тени древнего раскидистого дуба. И странное дело: когда только Александр Иванович решил купить газету ни у ларька, ни у дуба никого не было, но стоило старику полезть в карман за деньгами, как появились два дюжих молодца, которым захотелось купить газету, в тень дуба спрятались мама с дочкой, чтобы съесть по мороженому, да и за спиной Александра Ивановича уже кто-то место занял.

– "Известия" есть? – спросил Александр Иванович.

– Три пятьдесят – насмешливо ответила продавщица.

"Известия" были местной и самой дешёвой газетой. Они никогда не раскупались, с недавнего времени выходили нерегулярно, занимали всего два листа, но Александр Иванович покупал только эту газету. Он редко прочитывал и эти два листа, зато бумагу использовал в домашнем хозяйстве всю: заворачивал в неё продукты, сворачивая в трубочку бил и отгонял мух, стелил на подоконники, как это раньше делала жена, и почему-то другая газета под все эти дела никак не подходила.

Получив желаемое и заплатив мелочью, Александр Иванович, сделав пару шагов в тень дуба, сильно напугал маму и дочку, хрипло крикнув прямо перед собой:

– Стой, тунеядец! Отдай деньги, душегуб проклятый! Отдай, говорю, хуже будет!

Мама и дочка перестали есть мороженое и, открыв рты, изумлённо круглыми глазами смотрели на старика. Тот не унимался и для пущей убедительности застучал палкой и мелко затряс головой, продолжая громко причитать:

– Ты же знаешь, я в гроб лягу, но тебя, тварь безбожная, достану! Верни деньги мне, старику! Научись, наконец, уважать старость!

Девочка испуганно посмотрела на мать и, прижавшись, вцепилась в её платье. Женщина уже готова была открыть рот и что-то там сказать, когда, словно тень, из-за ларька выскользнул худой под тридцать мужчина в кепке и грязной футболке. Кривая жёлтая улыбка разрезала его угловатую физиономию надвое, нахально сверкнули бледно-голубые глаза, и в спину старику полетели клокочущие, свистящие звуки:

– Что ты завёлся, старый хрыч? Какие деньги?

– Мои!

Женщина тут же потянула девочку за собой, оставив старика и его собеседника под тенью дуба. Старик стоял спиной к вору, мелко тряс от напряжения головой и упирался изо всех сил палкой в землю. Вор ухмылялся, держал руки в карманах, но с места не двигался.

– И стоит так напрягаться из-за ста рублей? Столько нервов, сил, крика… А что если я не отдам, а?

 

– Сто тридцать!

– Чего?

– Сто тридцать! – и старик протянул руку. Рука дрожала.

– На что тебе деньги, старый пердун? В гроб ты их с собой не заберёшь, жены уже нет, сын в Москве и ты ему на хрен не нужен, бухать не бухаешь…

– Тебе, уродец, не понять. Просто отдай деньги.

– Я же вор, я всё равно украду! Было бы лучше, если бы я мамашу с дочкой обчистил?

Старик повернулся и дальше говорил вкрадчиво и неторопливо, наслаждаясь каждым словом, которое слетало с его губ:

– Был бы ты вор, Шуша, я бы пропажу дома заметил. Ты обыкновенная подзаборная пьянь, у которой мыслишки дальше водочки и продажных баб никогда не сдвинутся. Тебе и денег-то жалко… Хуже нищего…

– Ну ты, хер старый!..

Шуша схватил старика за ворот двумя руками. Вены выступили на костлявых длинных щупальцах, Александр Иванович судорожно сжал палку, еле касаясь своими ногами земли, и, сглотнув, абсолютно чётко произнёс:

– Деньги!

Шуша плюнул в сторону и отпустил бледного Александра Ивановича. Потом вынул из кармана шорт деньги, снял с головы старика кепку, положил купюры на лысину и, уже скалясь, водрузил головной убор на место.

– Подавись, старый хер!

Шуша исчез так же ловко, как и появился.

Александр Иванович забрал деньги, вытер со лба пот и медленно поплёлся к рынку, где помогал своему давнему знакомому держать мясную лавку.

Рынок находился в самом центре города, подпирая с одной стороны здание автовокзала и смотря через дорогу на мэрию. Жизнь кипела здесь с самого восхода солнца и остывала лишь к его закату. Александр Иванович всё ещё никак не мог привыкнуть к новому статусу этого места: экономические реформы сделали рынок тем, что в послевоенные годы называли «градообразующим предприятием». Иначе говоря, здесь было чуть ли не единственное место в городе, где можно было добыть деньги. И их добывали в меру своих способностей и талантов: продавали, перепродавали, воровали, обманывали, запугивали или становились милиционерами.

Народу топталось много, кто-то что-то кричал кому-то, парило солнце и всё гудело, как пчелиный улей. Александр Иванович пробирался по знакомому пути, проскальзывая мимо тел и лиц. Несколько дольше обычного он пробирался к привычному месту.

Лавка Митрича находилась на распутье: сразу после торгового места №16 (так называлась его лавка в разных бумагах) рынок развивался по двум направлениям. Налево уходили торговцы одеждой, обувью, стройматериалами, хозтоварами и чем-то ещё в этом духе. Направо шли местные земледельцы и рыболовы. Местные воротилы считали, что здорово наживаются на Митриче, что дали ему довольно неудобное место, ведь все остальные торговцы мясом и молоком располагались ближе ко входу, но толстый румяный Митрич не огорчался. Платил и за аренду, и за «безопасность», и местным милиционерам (тут Александр Иванович не знал за что, но особо и не интересовался). Это давало ему спокойную, обеспеченную жизнь, а о большем он и не думал. Рукастый проворливый Митрич мог справляться и в одиночку, если б был жаден или спесив, но мясник обладал весьма немногими отрицательными качествами, и, как правило, был центром доброй дружной компании. Всё это притягивало к нему честных и почти всегда печальных работяг, толстых домохозяек, худеньких мальчишек, всегда в изобилии наполнявших рынок, и котов всех мастей и окрасов.

Поэтому Александр Иванович не удивился, когда, добравшись до своего рабочего места, обнаружил Митрича, кормящего маленького рыже-белого тощего котёнка.

– Здорово, Митрич! – обратился к нему Александр Иванович и протянул руку. Митрич поднял на него глаза, расплылся в улыбке и пожал протянутую руку:

– Приветствую, Александр Иваныч! Дома не сидится? Торговли-то нет, сам видишь, тут и я-то больше для порядка, чем для дела…

– Да я от Марьи Ивановны. Зашёл водички попить, посидеть…

– Да, это правильно, – почесал затылок Митрич, пока Александр Иванович наливал в жестяную кружку зубодробительно холодную воду из старого крана. – Чтить и помнить непременно надо… Сколько вы вместе-то прожили?

– Мало, Митрич, мало!

Старик улыбнулся и кивнул в сторону прилавка:

– Здравствуйте, Галина Иванна!

С той стороны в улыбке расплылось толстое круглое лицо с ярко накрашенными губами:

– Здравствуйте, Александр Иванович! Здравствуйте, Алексей Дмитриевич! Ко мне завтра зять приезжает! Придётся, как вы понимаете, угождать…

Толстяк Митрич поднялся, приветствовал лучезарной улыбкой и занялся привычным для себя делом: показывал, взвешивал, обменивался последними новостями, что-то рассказывал. К Митричу вообще приходили не только купить мяса. Важно было и пообщаться. Мясник являлся одним из лучших поваров в городе, умел готовить и экзотические блюда, а главное, умел рассказывать про всё на свете. От всех этих его качеств мясо становилось особенным, хотя и исключать собственно профессиональные его навыки никак нельзя, ими он владел в совершенстве.

Бедный котёнок, тем временем поплутав около ног Митрича и не получая требуемого внимания, практически сразу же пришёл урчать и тереться о ноги Александра Ивановича. И даже когда Митрич вернулся на своё место после непосредственно работы, возвращаться обратно не захотел.

– Ах ты, проказник! – негодовал Митрич. – Стоило мне на минутку отлучиться, как он обо мне забыл тут же и уже обратно, ты смотри, никак не идёт!

Он для верности своих слов отщипнул кусочек куриной кожицы и протянул котёнку:

– На!

Котёнок остановился, потянул носом, но через секунду продолжил тереться и урчать как мотор о ногу Александра Ивановича, чем вызвал приступ смеха у наблюдавших за этой сценой.

– Молодец! – крикнул кто-то из посетителей рынка, – Митрич, ты не тем соблазняешь! Дай мяса!

Митрич развёл в стороны маленькие круглые руки:

– Это ж не тигр, а котёнок!

– А мясо-то чует! – раздался гогот.

Александр Иванович легко поднял его рукой к себе на колени и сделал глоток из жестяной кружки.

– Смотри, прикипишь! – улыбаясь, ткнул пальцем в котёнка Митрич.

– А что плохого? Он меня переживёт!

– Сплюнь, Александр Иваныч! Тебе ещё сотню лет жить!

– Это ты, Митрич, сплюнь! Куда мне столько?

– Ты это брось! Ты так не рассуждай! Это… Ты так не надо…

– Да что ж здесь худого? Своё пожил, сына вырастил, уже у него дочка. Моя Марья Ивановна уже там…

– Брось, говорю! – пробасил Митрич. – Пожил он своё… Откудаво ты это знаешь? Не тебе решать!

– Так я и не решаю!

– Вот и брось!

– Так я что? Я ничего!

Помолчали, уставившись в пол.

– Как сын-то? – спросил Митрич.

– Сын хорошо! – заулыбался Александр Иванович, и его понесло рассказывать. – Представляешь, прислал мне специальную трубку. Она как телефон, но всего остального не надо. Кнопочки прямо на ней. Нажмёшь что надо, и она звонить будет. Чудо техники! Я кое-как с ней освоился. Ей же электричество подключать всё время надо, иначе работать не будет. А как-то она брякнула мелко так и всё. Я уж думал крякнулась! Позвонил – работает. Оказывается, на неё ещё и письма приходить могут и там на маленьком экранчике их читать можно, вон оно как!

– Ну как? Читаешь?

– Да где мне! – махнул рукой Александр Иванович. – Это мне уже не по силам…

– Ещё освоишь! – подбодрил Митрич.

С того момента, как сын прислал Александру Ивановичу мобильник прошло что-то около месяца. Как минимум раз в неделю Митрич слышал эту историю, задавал подобные вопросы и напоследок подбадривал старшего товарища. Забывал старик, что уже рассказывал, или эта история ему безумно нравилась, и поэтому он повторял её так часто, или просто это была последняя история, которую он мог рассказать о сыне за последний десяток лет, Митрич не знал. Он слушал, улыбался, кивал и подбадривал. И готов был снова и снова улыбаться, кивать и подбадривать.

За это время разошлась толпа, стали надвигаться сумерки. Два или три человека ещё пообщались с Митричем, купили что-то незначительное. Остальное – две курицы и три маленьких куска говядины – Митрич уносил с собой в сумке.

– Может, курочку возьмёшь? – предложил он Александру Ивановичу.

– Нет, благодарствую, всё имеется, не на что не жалуюсь!

Они вдвоём вышли из-под крыши рынка и Митрич протянул руку, прощаясь:

– Ты завтра отдыхай, Александр Иваныч, не таскайся понапрасну, а вот послезавтра нам быка обещались привезти. Вот тут ты мне будешь нужен с самого утра! Часам к пяти. Тут мы с тобой возьмёмся за дело!

На свете не было такого быка, с которым бы Митрич не справился бы один. По крайней мере, Александр Иванович такого ещё в своей жизни не видел. Но, как и полагается работнику, он взял под козырёк и улыбнулся:

– Во вторник в пять утра я здесь!

– Ну и ладненько!

Митрич чуть ли уже не повернулся уходить, но вдруг прищурился и, присев, стал указывать пальцем:

– Смотри, Александр Иваныч, а непутёвый этот за тобой как собака бежит!

И в самом деле: котёнок как-то пробрался по рынку и сейчас, странно подпрыгивая на задних ногах, бежал к Александру Ивановичу.

– Ну даёт! – поразился Митрич.

– Да, Непутёвый, – поднял его рукой Александр Иванович. Он посадил его на плечо и, помахав Митричу, поплёлся домой, опираясь на палку.

Глава 2. Девочка.

Фонари на улице выключили в полночь – так экономили электричество. Душная майская ночь враз окутала оплетённый деревьями городок. Темнота наполнилась несметным количеством шорохов. Счастливы были те, к кому пришёл сон.

Александр Иванович, к сожалению, не мог себя отнести к таковым. Он вышел из дома по старым, но по-прежнему крепким деревянным ступенькам и упёрся взглядом в звёздное небо. Причмокнув губами, он достал свою палку и с её помощью поковылял на кухню. Кухня представляла собой отдельный дом, гораздо меньше основного четырёхкомнатного красавца, построенного ещё до войны. Вообще, стоит сказать, что когда Александр Иванович говорил «мой дом», то имел в виду не только четыре комнаты с ванной и туалетом, но и два небольших дворика (во внешнем, ближе к улице, росла черёмуха и стоял забор; во внутреннем располагались диван и стол, над которыми вился виноград, на земле ближе к соседям росли розы, а кроме того, из этого дворика можно было попасть на огород и на кухню), собственно кухня с привыкавшем к ней чуланчиком и огород, в котором так и стояли уже никому не нужные кролятник и сеновал. Всё это уже старело вместе с Александром Ивановичем, ветшало и сыпалось. Кое-что удавалось починить, а в совсем редких случаях и заменить, но общей картины это не спасало: дом в понимании Александра Ивановича рушился и исчезал.

На кухне Александр Иванович, не зажигая света, включил электрический чайник, насыпал в свою чашку чай и шумно набрал в грудь воздуха. Он улыбнулся, потому что даже на кухне чувствовался тот упоительный аромат бархатной южной ночи, что составляет её тайну и очарование. Оставив палку, он дошёл до холодильника, взял ещё неоткрытую пачку масла, нашёл на столе нож и, остановившись, тяжело вздохнул. Почесал затылок и, оставив нож и завернув масло в упаковку, вернул его в холодильник: хлеб, который он купил по пути домой, он оставил в доме, на подоконнике. Идти обратно не хотелось, поэтому Александр Иванович залил кипятком заварку в чашке и, вновь опираясь на палку, добрался до дивана. Здесь он удобно устроился, сетуя про себя на то, что оставил хлеб на подоконнике, а не занёс его на кухню.

Ночь очаровывала.

Александр Иванович пил чай и наслаждался всем вокруг: звёздами, ароматами, звуками. Он знал, как в предрассветный час будет светлеть небо, как закричат петухи и загорланят невидимые голуби. Здесь не было от него секретов, потому что всё было ему известно, привычно и доставляло удовольствие. Особое удовольствие доставляло ему то, что вчера принесли пенсию. Теперь Александр Иванович чувствовал себя довольно обеспеченным человеком и даже размышлял, не нанять ли рабочих, чтобы починили крышу или побелили дом. А может, надо бы поставить новый забор? Повыше и попрочнее?

Сидя в кресле, под которым прятались завёрнутые в старый платок жены деньги (всё точь-в-точь как делала она), Александр Иванович ломал себе голову, как бы поступила она на его месте, но её не было, и старику надо было делать выбор самому.

Допив чай, он отправился на кухню ставить чашку. На обратном пути, остановившись в дверном проходе, Александр Иванович тут же понял: в огороде был человек.

Вряд ли можно объяснить, как он это понял, но человек там точно был. Александр Иванович чувствовал движение в темноте, шуршание растений от соприкосновения с человеком и, наверное, что-то ещё такое необычное, что осталось в нём со времён войны, когда чувствуешь не просто человека, а своего врага. Это было настолько необычно, настолько нарушало весь привычный и предсказуемый ход жизни, что стоило растеряться или задуматься, но Александр Иванович почему-то сразу вспомнил, что за дверью кухни в старый порванный плащ спрятано его охотничье ружьё. Бесшумно он достал старый плащ и высвободил ружьё. Проверил патроны – на месте, стреляй хоть сейчас.

 

Александр Иванович знал, что в такой темноте в проёме кухни увидеть его будет невозможно. Он может спокойно целиться, сколько его душе угодно. Ещё у него мелькнула мысль, что ружьё, пожалуй, надо забрать в дом. Как говорится, на всякий пожарный.

Итак, Александр Иванович занял позицию и стал вглядываться в темноту. Сначала он заметил только движение, потом понял: ночной гость собирает огурцы, который он посадил около забора. И вот это вызвало у Александра Ивановича искренне удивление, гораздо большее, чем понимание того, что в его дворе находится посторонний человек.

Кому надо посреди ночи воровать огурцы? Да и много ли своруешь у одинокого старика?

Следующее открытие обескуражило Александра Ивановича настолько, что он стал оглядываться по сторонам: ночным вором, судя по силуэту, была девочка лет двенадцати-тринадцати, никак не больше. Очень худенькая, в платьице, с растрёпанными волосами до плеч.

Никаких рациональных объяснений того, что происходило, существовать не могло, и Александр Иванович начал подумывать, не призрак ли это. Но призраки огурцы не воруют… Или экономические реформы нашего правительства дошли и до представителей потустороннего мира?

Призрак девочки, набрав огурцов, полетел дальше. Повертев головой по сторонам и, не замечая притаившегося Александра Ивановича, девочка, порхая маленькими шажочками, пересекла двор и замерла. Она заметила открытую настежь дверь в дом. Как будто опускаясь на цветок, она подошла к самой двери и положила собранные огурцы на землю. Неуверенно постояла и поозиралась по сторонам, всматривалась в дом. Решилась и впорхнула в дверной проём.

Рейтинг@Mail.ru