Роман Алимов
Академия святости
Куколь беззлобия
Впервые за многие годы Валя крепко спала, ей снилось синее озеро, в котором она плавала вместе с разноцветными рыбами. Плескалась как в детстве, подбрасывала их и хватала крупных за хвост. Рядом, на берегу смирно стояли лошади, словно связанные прочными веревками и боялись пошевелиться без разрешения, от чего Валя от всего сердца радовалась.
К озеру подошел старый, невысокий монах в схимнической одежде и постучал клюкой по берегу:
– Выходи, достаточно!
– Еще немножко и выйду.
– Хватит с тебя на сегодня Валюша, выбирайся! – монах коснулся палкой воды и рыбы замерли, затем загибом клюки зацепил ее и с легкостью вытащил на берег.
– Сушись и приходи, мы ждем! – монах растворился словно в дымке.
Светлая одежда сияла и не требовала сушки.
«Куда же идти, где он? Вокруг цветы!» – рассматривала приоткрытые бутоны на бескрайней поляне.
Вдали заметила скалу и бегом, как в юности, понеслась вперед. Старалась бежать изо всех сил, отталкивалась от земли и длинными прыжками перемещалась по полю. Толчки становились плавнее и мягче, а сила росла. Оттолкнувшись еще, Валя полетела вдоль земли, над цветущей поляной. Сверху виднелся лес, в его чащу со страхом неслась стая костлявых, хромоногих волков. Бесшумно летела дальше, еще и еще, словно воздушный шарик, стремящийся ввысь.
Внизу проплывала макушка широкого дерева, захотелось коснуться его, сорвала лист и заметила, что, у подножия лежит обессиленный серый слон, а вплотную к нему громко храпит бурый медведь, осторожно пролетела над ними, чтобы не потревожить. Добралась до крупной скалы, в ней виднелся крошечный вход в пещеру в самом основании горы. Спустилась на землю и обернулась к теплу, исходящему со стороны поляны. Издали наблюдал за ее приземлением незнакомый человек, невозможно было разобрать, какого он роста или пола, лицо его тоже не просматривалось от яркого ореола вокруг. Решилась подойти поближе, но при первом шаге уперлась словно в невидимое стекло.
Вмиг пришла мысль от незнакомца:
– Не пытайся! Пока ты еще не можешь. Выслушай наставников, все будет хорошо и не волнуйся.
Повернулась к скале, там ожидали три монаха, один выступил вперед и обратился:
– За смирение, ты получила Машу от Господа! Она подарит тебе венец, помни это.
Выступил второй монах:
– Мы поможем тебе в ее воспитании, не волнуйся, жизнь у нее длинная, успеешь взрастить в ней то, что не получилось в сыне.
Выступил вперед и третий монах:
– Теперь главное – ради чего ты здесь! Передаем весть от Него – твои грехи прощены!
Схимник приблизился и протянул руку:
– Возьми – это наш подарок за труды.
В руке он держал черные плетеные четки с пятью позолоченными бусинами и крестом с кисточкой.
Монахи улыбнулись и направились назад к пещере. Валя проводила их взглядом и повернулась к незнакомцу. Он поднял руки и стал молиться. Высоко вверху кружила величественная птица похожая на орла, постепенно она стала спускаться, делая круги ниже и ниже. Затем взмахнула крыльями и приземлилась прямо на плечо к Вале.
Неизвестный улыбался:
– Не потеряй его, теперь он с тобой! Пробуй молиться о прощении грехов болящих душ, которые будут тебе посылаться, ради явления славы Господней. Только о них, о близких или о себе не пытайся!
Проснулась в слезах: «И за что мне это, ведь грешная старуха?!»
Между двух сосен
Одна за другой пролетали недели, Валя не могла нарадоваться юной гостье, по утрам девочка помогала готовить завтрак, днем читала вслух книги, а вечером они смотрели на небо и мечтали. Валентина рассказывала ей о своем детстве, сыне и муже. За прошедшее время Валя стала любимой бабушкой, а Маша внучкой.
В один из этих счастливых дней Валя готовила завтрак, а Маша на удивление долго спала.
В дверь постучались, на пороге показался участковый.
– Василич приветствую, заходи, рада тебе! Что скажешь дорогой?
– Все хорошо Валюш, позвонил я вчера родственнице твоей Машутки. Удивительно мне всегда с такими гражданками беседовать.
Говорит:
«Если жилье за мной оставите, добровольный отказ напишу. Достала Машка, особливо по ночам», – я в детали не стал вникать, но дама странная. Ты, Валентина уже не молода, можешь не пройти по опекунству, но скажу сразу, у меня старый друг есть в ведомстве, решали с ним такой же вопрос. Не волнуйся, побегаешь за бумажками и Бог даст получится.
– Ну Василич, благодарствую! Буду молиться о тебе. Побегаю, главное – помочь ей.
Провела до калитки участкового, повернулась и ахнула, прямо за ней стояла Маша босиком, в ночной рубашке.
– Я испугалась! Вас нет, тетя Валя, вы так не бросайте меня, я одна боюсь спать! Я, я, я никогда не остаюсь ночью! – губы у Машки дрожали, вот-вот разрыдается.
– Машенька, я только вышла во двор, проводить Василича, тетка твоя согласна на все, странная она видать, женщина.
– Пожалуйста, не бросайте, Маша прижалась к Вале, подрагивая от страха.
– Да что же это с тобой, пойдем в дом, милая.
Пили горячий чай с малиной, девочка успокоилась:
– Это началось около четырех лет назад. Мне приснился кошмар. Тогда… я… не все рассказала про родителей. Я… тоже была с ними в машине, ну, когда все случилось.
– Не волнуйся хорошая, если тебе трудно не нужно вспоминать, – погладила по спине Машу.
– Нет, сейчас уже лучше. Родители так долго ждали отпуск, папа очень устал от работы. Мы ехали по горной дороге, я позвала его, хотела, чтобы он посмотрел на лисицу, что стояла под деревом. Он обернулся, и не уследил за крутым спуском дороги, и мы съехали прямо в обрыв.
Слезы текли, Маша вытерла щеки платком, глотнула чаю и продолжила:
– Очнулась в машине между двух острых веток. Сиденья в крови, стекла рассыпались, я тогда узнала, что такое острая боль и паника. Пришла в себя и поняла, что сломала обе ноги, да вот посмотрите, – показала шрамы ниже коленей.
– Я кричала пока не охрипла. Нас заметили уже в темноте и вытащили, мама… умерла прямо там, в овраге, а папа, совсем немного не доехал до больницы, – девочка вздохнула и затихла на мгновение.
– После того как мне сняли гипс, ноги срослись. Но я стала видеть по ночам кошмары, чувствовать родителей во сне, и наяву. Винить себя. Если бы не та лисица, разве я позвала бы… – Маша подняла голову, и смахнула запястьями слезы.
– Но это еще не все. Однажды я очнулась от очередного кошмара… прямо у тетиной кровати. В комнате темнота, она спит, а я стою и не понимаю, как я попала туда. Утром рассказала ей, мы записались к врачу, меня обследовали, пила таблетки, ничего, не помогло. Может быть, поэтому тетя так невзлюбила меня. Я боюсь! Приступ иногда повторяется, боюсь спать, боюсь ночи, особенно когда в комнате одна.
– Как же тебе тяжело! – прижала к груди Машу, – постарайся принять мысль, вины твоей нет в смерти родителей, мы не знаем когда, и кого Господь призывает! Да, вот, например, люди, лишенные ума, они ведь совсем не понимают, что творят, а Господь иногда делает их жизнь образцом душевной чистоты, не подвергаются они страстям, а значит и грешить не могут. Скорбящий по плоти перестает грешить, значит и у тебя появилась эта болезнь, может быть попустительно, провидя твое будущее, кто знает, что бы с тобой произошло, если бы не болела. Иногда это бывает ради борьбы с болезнью, чтобы стать победителем! Но, лечить, конечно же нужно, обязательно съездим с тобой, у меня есть врач, старый коллега, расскажет, что и как принимать.
– Изо всех сил стараюсь, но не могу, считаю себя виноватой, может мне в церковь с тобой пойти, бабуль?
– Помолиться хорошо, только чувство вины и покаяние – это разное, когда винишь себя, значит осуждаешь, терзаешь себя за то, что переступила порог дозволенного, и за этой границей мучит совесть. А покаяние – это изменение себя, отвращение от греха, а ведь ты не совершала греха, чтобы каяться в нем. Спроси себя Машенька, сознательно хотела ты чтобы беда произошла? Если винишь себя в том, что ты плохая, за лисичку, за аварию, старайся прекращать помысел сразу же, так ведь можно дойти до уныния, а там и бесы рядом, а из их лап ой как сложно выбираться.
– Спасибо, от беседы мне легче, постараюсь бабуль.
Послышался скрип калитки, Валя обернулась, входил отец Григорий, шутя подмигивал, а в руке нес небольшую корзинку:
– Приветствую тебя Ивановна! Ой, да ты не одна, здравствуйте девушка! Вот зашел проведать Валя тебя, как здоровье? Некогда встретиться, а в храме сама знаешь, времени и поговорить не остается.
– Слава Христу, все хорошо у меня. Сидим, радуемся жизни, так сказать, беседуем, да вы тоже к нам присаживайтесь, поведайте мудрое слово.
– Ой, некогда, корзинку принес от жены тебе, пирожки она испекла. А я бегу, отпевание, опаздываю. Да, вот от меня тебе подарочек, проездом гостил у меня друг старый, в монашестве он сейчас, сам четки плетет, подарил. А мне и не нужны, у меня их больше дюжины, хочу тебе передать, ты молитву любишь, знаю.
Отец Григорий вытащил из сумки бумажный сверток и вручил Валентине.
Развернула бумагу, внутри лежали черные плетеные четки с пятью позолоченными бусинами и крестом.
Пять словес
Тем же вечером, после нежданного подарка, когда Маша уже уснула, Валентина готовилась к Иисусовой молитве, по совету отца Григория. Триста узелков казались массивным, увесистым правилом, поэтому решила ограничиться тремя кругами вместо обычных вечерних молитв.
Уселась на низкую скамеечку, и приступила:
– Господи Иисусе Христе помилуй мя, Господи Иисусе Христе помилуй мя, – тихо произносила вслух, пальцы шагали вперед, узелок за узелком.
Ум начал сбегать от призывов, ему хотелось размышлять о Маше, о разбитой утром любимой кружке мужа, о новом почтальоне и об остальных интересностях жизни, но Валя упрямо тянула узелки и возвращала непослушную мысль.
– Господи Иисусе Христе…
После первых двух кругов источник помысла немного поддался, упорство одержало маленькую победу.
– Господи Иисусе Христе помилуй мя.
Тогда разум отыскал новую лазейку: «А что это ты неполную молитву читаешь? Где грешная, где Сыне Божий?».
Валя ответила: «Апостол свидетельствовал – Хощу пять словес умом моим глаголати, неже тьмы словес языком!»
Продолжала:
– Господи Иисусе Христе помилуй мя.
Помысел решил подсказать:
«Все внимание на низ живота, туда, туда, сейчас потеплеет…»
Валя не отвечала, но продолжала труд. Отец Григорий, советовал перемещать внимание на сердце, поэтому через несколько сотен решилась продолжить еще.
– Господи Иисусе…
В первую ночь молитва не шла, ум необузданно прыгал в разные стороны, отказываясь цепляться за слова, из сотен узелков пробились внутрь только десять-двадцать, оставшиеся ускользнули в пустоту.
Во вторую и третью недели дело постепенно пошло к улучшению. Тянулись четки и месяцы, пока Валентина научилась крепко хватать за хвост убегающую мысль, держать внимание на духовном сердце, молиться умом. Оказалось, что знаний не хватает, пришлось просить отца Григория раздобыть нужные книги. Читала много, по теме и около нее, о «Калабрийском монахе», о «Триадах», «Страннике» и много, о чем еще, постепенно молитва пошла.
В одну из ночей сидела с закрытыми глазами и двигала четку за четкой, в полной тишине и внешнем молчании, мысль работала как стрелка часов. Сердце растопилось от первого круга, от второго горело и жаждало Христа, искало благодати. После месяцев упорства, чтения и труда центр души наполнился до краев, залился безмолвной радостью.
Несколько дней жила полученным, встречала Машу из школы, в которую отправил ее Василич, ходила в магазин, убиралась во дворе, а сама светилась и изливала любовь на каждого встречного.
В один из тех дней возвращалась домой с кладбища, проходила мимо магазина. На скамейке, как всегда, засиживались допоздна нетрезвые обитатели слабоосвещенной улицы. Видимо вечер не задался, вместо звона бутылок и сумеречной ругани, две фигуры суетились и что-то трясли. Валя остановилась, поправила очки и пригляделась. У ступенек магазина, на грязном, холодном асфальте лежал закадычный друг Рыжего – Семеныч. Два собутыльника поливали и тормошили его изо всех сил.
– Вставай братан! Харэ валяться! – кричал высокий в ухо лежащему приятелю.
– Лей на него, кажись, траванулся, – добавлял второй.
Валя подошла ближе.
– Давай мать, замантуль че нить, вишь, Семеныч дышать отказался, че с ним твориться?! – промямлил высокий мужик с фингалом.
– Что же с вами сделаешь негодники?! Сами себя убиваете!
– Базаром делу не помочь! Да, он синий уже, как причесон Мальвины! – тряс Семеныча заботливый друг.
– Ой, ой, ребятки. Дайте пульс нащупаю, ведь медик я все-таки!
Валя прижала пальцы к багровой шее Семеныча, пульс вяло шевелился.
«Скорая в деревню быстро не доберется, капельницу тоже не достать. Молиться, Господь милостив!» – хлопала по щекам «Героя асфальта».
Повернулась в сторону востока, опустилась на колени, прикрыла глаза:
– Господи Владыко, ты светишь, как солнце всем одинаково, не каждый из нас принимает Твой свет, многие прячутся. Услышь меня недостойную, исцели от страсти, прости грех, Твоему созданию неразумному, дай ему вернуться в лоно церкви Твоей, пробуди ото сна!
Валя еще стояла с закрытыми глазами, как ее за плечо уже трясли, она обернулась. Семеныч прочно сидел, но его рвало и выворачивало наизнанку.
– Очухался, он, очухался! Благодари мамашу, это она! – ликующе голосил друг, помигивая набухшим фингалом.
– Ну, как здоровье, заправиться может, налить?
Семеныч продолжал эвакуировать желудок и лишь отмахивался от вопросов.
– Не до вас ему! Как в норму придет, водой напоите, – с трудом поднялась с колен Валя, – пойду я домой, ночь скоро.
Шагала по дорожке и раскатывала в мыслях прошедшую ситуацию, как свежее тесто для выпечки: «Отчего Господь попускает развратиться до предсмертного состояния, но по просьбе возрождает душу из прижизненного пекла? Отчего любит прошения от своих созданий? Не от бесконечной любви ли это? Почему не делится этим бисером с каждым, а лишь с просящими?»
За спиной парил Селафиил, радовался мыслям подопечной и решил немножко помочь:
– Благодать попирается закрытыми сердцами! Прошение – это распахнутая дверь, осознание немощности души и источника благ.
Валя ощутила ответ и остановилась у калитки забора, затем впервые со времен забытого детства, поклонилась и ответила своему ангелу:
– Благодарю тебя святый за вразумление!
Жертва
Маша собиралась в школу, Валя готовила завтрак после пары часов сна, свободных от ночной молитвы.
– Бабушка! Там кто-то у нас на пороге.
Сняла фартук и выглянула в окно. На ступеньках сеней, сидел Семеныч. Заметил Валю за шторкой и поднялся, сигналя рукой.
– Господи, чего он в такую рань? – поторопилась открыть дверь.
– Здравствуй, матушка! Пусти в дом.
– Утро доброе Семеныч, заходи, раз пришел, мы завтракать собрались, ежели желаешь, присаживайся.
– Не откажусь от чайка. Час как сижу, не хотел будить, ух-х холодрыга.
Валя налила чай:
– Как голова, самочувствие?
– Бывало и хуже, – улыбнулся Семеныч, хлебнул из дымящейся чашки, кашлянул и произнес, – принес я тебе благодарность, за вчерашнее. Вот, от сердца, не откажи мать! – поставил на стул большущую сумку.
– Да что ты, разве меня нужно благодарить? К Господу тебе, а не ко мне.
– Э-э-э нет! Не откажи, раз помогла, прошу принять.
– Ну как скажешь, что там притащил? – согласилась Валя.
Раскрыла сумку. Внутри стопкой лежали старые иконы, писаные маслом на досках, в киотах и рамках.
Валя улыбнулась:
– Откуда ж такое богатство?
– Да понимаешь, бабка у меня померла, когда в наследство осталось, а я, вишь, не умею с энтим добром, потому тебе во владение принес.
– Благодарю Семеныч, а сам ты как, без молитв дома?
– После вчерашнего решил я Валя завязать, вот как раз, думал тебя просить, чтобы научила ты меня, давно хочу причаститься, а страшно, боюсь!
– Все мы грешные, а нет такого греха, которого Господь не простит!
– Так может, того?! Сходим на службу?
Валя удивилась, но не подала виду и стала копошиться на книжной полке:
– Держи, вот тебе молитвослов, читай, где закладки, и приходи в воскресенье утром.
– Ну лады мать, понятливая ты.
Семеныч вышел, а Валя принялась разбирать иконы. Оттерла пыль, открыла каждый киот по очереди, и в одном обнаружила старый тетрадный лист с красивым почерком:
«21.06.1956
Позавчера умерла Федора Кузьминична, складываю ее иконы в кладовку. Оставила бы, да муж пристыдит. Скоро начнем ремонт в ее комнатке. Любила она очень одного святого. Не знаю, кто изображен на той иконе, но положу эту запись дневника за нее, останется на память о свекрови.
Вернулись с Семеном от врача. Все плохо! Видимо, не смогу родить, дурой была в молодости, ох какой же дурой!
Святой! Если ты есть, помоги!»
Валя прочла и улыбнулась, от умиления капнула слезинка, прямо на лист:
– Значит родила! – поцеловала икону святого Феодора Стратилата и поставила на полочку в красный угол.
В воскресенье посетили церковь с Машей и Семенычем, отец Григорий исповедовал и причастил. После «ухода в завязку» Семеныча, он и его спасительница стали главной темой сплетен у деревенских баб. Последние оставшиеся собутыльники скрежетали зубами при встрече с Валентиной и обещали отомстить за пропажу уже третьего закадычного друга по вине Вали. По словам соседки, Марья – самогонщица терпела убытки и собиралась отправиться к знахарке для ворожбы на «вредительницу». Половина деревни обходила ее дом стороной, принимая за колдунью, другая половина присматривалась.
Наблюдатели состояли по большей части из женского населения деревни, склонной к обрядоверию, те, кто вместо причащения, спрашивал про лечение желудка освященными яблоками или предлагали стать кумой для избавления ребенка от сглаза. Иногда Валя шла на уступки, старалась объяснить, помочь с любовью, лишь бы шли ко Христу!
Посетители приходили ежедневно, один просил помолиться о корове, что перестала доиться, другая хотела устроить сына в город, некоторым требовалось сосватать девицу из соседней деревни, вызволить мужа из тюрьмы, отдать долги, узнать о посмертной участи бабушки и даже отрастить волосы на лысине. Односельчане получали просимое после молитв, но Валя чувствовала, что Бог почти никому не нужен, у Него – Владыки и Творца мира, который с радостью подарит просящему целую вечность, благодать и неисчерпаемую любовь, люди требуют лишь телегу навоза для личного огорода.
Валя огорчалась, плакала о неразумных душах и решила прекратить молитвенную помощь до вразумления или ответа свыше, но Небо молчало.
Приближались школьные каникулы, в школе началось родительское собрание. Валя недолюбливала подобные мероприятия, да и возраст уже давно не соответствовал, в классе у Машки все родители годились ей во внуки. Потому подходила к директору школы отдельно, на улице или наведывалась вечерком к нему домой, ведь он свой, почти родственник, принимала его на свои руки, когда тот появился на свет в городском роддоме.
Ждала окончания рабочего дня и тихо молилась на скамеечке школьного дворика. Темнело рано, весна чего-то ждала и не приходила в полную силу.
Парадная дверь школы отворилась. Директор удивленно поморщил лоб и придерживая очки, произнес:
– Ну Валентина Ивановна, разве мы с вами не договаривались, я сам зашел бы, что ж вы сидите здесь?!
– Ничего, мне полезно потерпеть, – ответила, поднимаясь со скамейки.
– Сидите-сидите, мне вам и докладывать почти нечего, у Маши все в порядке, пусть больше внимания на математику обращает, учительница говорит, у нее есть задатки.
– Слава Богу, благодарствую за твою работу! А ты сам как, Дмитрий Андреич?
Устало присаживаясь, расстегнул ворот рубашки:
– Да как сказать, по-разному. Думаю, продолжить писать кандидатскую, я не мечтал никогда директором становиться. Помните, наверное, как в столицу уехал, меня тогда пригласили преподавать в институт. А вернулся только потому, что Ксения Григорьевна со мной беседу провела, помните, такая маленькая была, седая, директор школьный наш. Никто же не пойдет сюда работать. Тогда и решил, раз зовут на помощь, буду вместо высокой науки, табелями, да тетрадками заниматься, а наука подождет. Дальше через год оно вон как вышло, сами знаете. Григорьевна умерла, меня вместо нее поставили. А какой из меня директор? Месяц не могу с новым физкультурником общий язык найти, эх-х, – отчаянно махнул рукой.
– Зря ты Андреич о себе так, лучше тебя я руководителя школы не помню. Ну, не буду тебя хвалить, зазнаешься еще! – улыбнулась Валентина.
– Пойду я тогда, пусть Господь помогает!
– Заходите, мама про вас спрашивала, чайку попьем!
Валя медленно шла и размышляла: «Если каждая встреча с человеком – это промысел Господа, как же слова Андреича коснулись меня? Что, если это пример жертвенности. Ведь совсем непросто поменять столичный институт, с карьерой ученого, на должность в деревенской школе. Сама то я не захотела сидеть с пеленками, да Сашку растить, все о карьере врача мечтала, может, потому он такой и вырос» – вздохнула и села на березовый пенек.
«Неужели Господь так отвечает на мои слезы. Что если хочет дать мне понять – Спустись к людям, не требуй от бабки Натальи, богословских вершин, с нее довольно яичка на Пасху и Отче Наш строго семь раз. Не мешай торговцу освятить магазин на удачную прибыль. Не требуй от мухи стать пчелой. Делай то, что поручено! С другими душами Я разберусь, кого и когда привести к познанию Истины!»
Дошла домой при луне, Машка уже храпела под одеялом. Поужинала и взялась за молитву:
– Господи Иисусе Христе…
Стрелка часов шагала в такт.
– … Помилуй мя грешную!
Время текло, ум погрузился в глубины сердца.
– Господи, – внезапно ощутила дыхание за спиной.
Обернулась назад и от ужаса вскрикнула:
– Ой! Машенька, что же это? Родная!
За Валиной скамеечкой, босыми ногами стояла Маша, глаза подергивались, наблюдая за точкой впереди, словно следили за сценой погони в кинофильме. В руке она крепко держала длинный кухонный нож.
Валя перекрестилась, затем перекрестила Машу, встала и разжала ее кулачок. С трудом вытащила нож за рукоятку и придерживая девочку за спину направила в сторону кровати, уложила и накрыла одеялом.
– Господи, бывает же такое?! – провела рукой по лицу, словно снимая захвативший ее ужас.
Продолжила молиться:
– Знаю, что не могу просить за родную мне душу, сердце болит, мучается ведь девочка от болезни. Вразуми! Как ей помочь, готова на все, на любую жертву, дай ответ!
Звонко пронеслось в голове:
– Дай кровь и прими дух!
Немного посидела и легла спать с мыслями о молитве, Маше, словах Андреича.
