Родион Михайлов
Вера, мышонок и другие
Глава 2
Когда они подошли, то обнаружили, что все уже в сборе за двумя составленными вместе столиками на веранде под зелёной крышей с открытыми настежь окнами. Компания состояла из следующих лиц: Рамоны-Раймунды, сидевшей рядом со своим другом-сценаристом Леонардо, который был на голову ниже подруги и одет тепло, не по погоде (в кофте с молнией, застёгнутой под горло, а на его носу красовались очки модного фасона), приятеля Леонардо по имени Дамиан с подругой Фелисидад, приехавших сюда на отдых из какого-то города-спутника столицы страны и привезших с собой Мерлина, друга Дамиана.
Леонардо когда-то жил в том городе, и его родители дружили с родителями Дамиана, ребята тоже подружились, хотя Леонардо и был старше. Мерлин же, которого позвал с собой Дамиан, подумывал о том, чтобы в будущем поступить в университет Санта-Эсмеральды. Мерлин увлекался астрономией, а в здешнем университете преподавал известный профессор Монтойя, на научно-популярных книжках которого и взросла любовь Мерлина к астрономии. Представляя Мерлина, Дамиан рассказал, что тот устроился работать в один из аэропортов Мехико-Сити электриком, вернее, помощником электрика, и такая низкая должность, видимо, очень веселила Дамиана, – он попросил Мерлина прислать сообщение в тот час, когда ему позволят вкрутить первую лампочку. Мерлин только усмехался на это, наверняка привычный к поведению друга, а Фелисидад чувствовала себя неудобно перед новыми знакомыми и время от времени пыталась унять Дамиана, ударяя его кулачком в плечо или ногу, но тот, вероятно, при своём крепком телосложении почти ничего не чувствовал.
Заказав себе много-много мороженого, кофе, и по бокалу «маргариты» за знакомство, все мало-помалу немного рассказали о себе, попутно болтая о том, что приходит в голову.
В числе прочих Вера поведала и о себе, в общих чертах. Вериной историей заинтересовался Леонардо:
– Я сейчас пробую себя в качестве сценариста на местном телевидении. Если вы не знаете, то не так давно там решили придать новую жизнь мыльным операм и от меня… в том числе и от меня, ждут соответствующий сценарий, который всколыхнёт сериальное болото. Но, по правде говоря, я там никто и работаю почти за спасибо. Я оказался на телевидении по знакомству, меня взяли, только чтобы оказать услугу моему дяде. Но мой сценарий могут принять, я чувствую, что способен создать хороший! Но мне нужен зачин, и история Веры мне показалась интересной.
Леонардо посмотрел на Веру:
– Ты не будешь возражать, если она послужит основой для моего повествования? Если хочешь, я могу заменить твоё имя и какие-то детали. Но сразу предупреждаю, что никакой оплаты обещать не могу – я не в том положении.
Вера смутилась:
– Пожалуйста, можете… можешь использовать мою историю, мне не жалко.
– А имя? Имя можно оставить? Мне бы очень хотелось.
– Можно, – согласилась Вера. – Но я не понимаю, что в моей жизни такого интересного? По-моему, таких историй очень много.
– Много-то много, но её ещё надо найти. Представь себе, скажем, каменистое побережье с галькой. Ведь ты же наверняка будешь знать, что там имеется очень много красивых камушков?
Вера, видя, что от неё ждут ответа, неуверенно кивнула.
– И они там есть – все перед тобой! И среди них тот, что понравится тебе всех больше, – продолжил Леонардо. – Но ведь его надо ещё найти – самый красивый! Его нужно выбрать среди прочих, нагибаясь за каждым. Сравнить их, подержать в руках. И вот сейчас я, кажется, нашёл такой камушек. Твой рассказ меня тронул, и я хочу попытаться построить сюжет теленовеллы на его основе, – он поднял вверх палец. – А знаешь, я попробую достать приглашение на просмотр съёмок сцен для пилотного эпизода. Если всё получится, конечно. Для всех достану. Хотя вы-то уж, наверное, вернётесь обратно? – обратился Леонардо к троице из своего родного городка. – Ах, вы можете и задержаться? Прекрасно!
Дамиан заказал ещё мороженого для всех, пояснив: «Я могу его сожрать вообще много!»
Фелисидад, поморщившись от вульгарного словечка, поинтересовалась у Рамоны и Марисоли, как им работается в зоопарке. Те стали перечислять своих излюбленных питомцев, описывая их привычки и странности. Например, жираф Килиманджаро постоянно подходит к одному из деревьев в углу площадки, предоставленной ему и его подруге, и что-то там, внимательно высматривает. Вероятно, там живёт птичка, которой он и интересовался. Об этом рассказала Рамона, каждый раз немного запинаясь на слове «жираф». Хотя краснеть из-за роста ей было нечего, поскольку она хоть и была высокой, но при этом не выглядела нескладной, так как имела пропорциональное сложение, да и лицом вполне вышла.
Марисоль же позабавила всех рассказом об ослике по имени Липучка. Сначала Марисоль не понимала, почему его так назвали, но когда он при каждом её появлении стал ходить за ней по пятам, как комнатная собачка, поняла. Он не просто следовал за ней, а ещё и тыкал мордой в бедро или ещё куда, чаще всего в тот момент, когда она за чем-нибудь приседала. Она едва не падает, а он смотрит на неё и ожидает реакции. В первое время Марисоль думала, что он просит есть, и давала ему что-нибудь, но он не особенно-то и брал угощение, нет – это он так дружил! Слушателям не составило труда догадаться, что Липучка – Марисоли нравится, являясь её четвероногим другом.
Вере не оставалось ничего другого, как рассказать о Мигеле. У Леонардо загорелись глаза, и он сказал, что хочет Мигеля в свой сценарий, вот только он не уверен, что одобрят именно такое животное.
Дамиан стал нести какую-то весёлую чушь, а Мерлин тем временем думал о том, что, возможно, не зря согласился приехать вместе с Дамианом…
Глава 3
Тук.
Тук.
Мерлин раскрыл глаза, подумав: «Опять бабуин кидается камнями в окно. Сейчас начнёт орать».
– Ты там спишь, что ли? И телефон отключил!
Несколько секунд тишины.
– Ну ты, тюлень, вставай давай!
– Ах ты, скотина такая, – полусмеясь произнёс вслух Мерлин, вставая с постели, слыша, как мать открыла входную дверь и спросила у Дамиана, почему он не постучал, чтобы зайти, и, очевидно, впустила его.
– Извините, сеньора Луиза, я думал, что вы на работе, – ответил Дамиан изменившимся до неузнаваемости голосом.
– Да нет, сегодня я выходная, иди, ступай к нему, а после приходите на кухню выпить кофе и позавтракать.
Дверь в комнату Мерлина распахнулась, и на пороге показался Бабуин в рваных джинсах – теперь уже с большой буквы, поскольку название этого примата было законным прозвищем Дамиана, полученным вследствие его физической кондиции и привычки висеть на турнике, порой целыми днями. Ещё одной причиной для такого прозвища стало то, что у него отсутствовала способность долго рассуждать перед принятием какого-либо решения. По его мнению, любая сложная ситуация – это вроде как противник, и если его застать врасплох, то даже глупое или неверное решение может привести соперника в замешательство и обеспечить над ним преимущество. Только не надо принимать эти мысли за голос природной мудрости, дошедший до нас из тёмных начал становления человека как вида, нет, это всего лишь рассуждения Дамиана-Бабуина, который не утруждал себя долгими размышлениями и упускал из вида тот факт, что сложная ситуация – это не обязательно человек, которого глупость и правда может привести в замешательство, а вот, скажем, неумелое вмешательство в лечение заболевания едва ли заставит эту болезнь поднять лапки.
– Ты чего беснуешься с самого утра, орёшь тут под окнами и мешаешь мне спать? – буркнул Мерлин.
– Тоже мне, царь нашёлся! Ты чё, забыл? Я тебе позавчера сказал, что кое-что покажу сегодня. Ты снова, небось, читал всю ночь? Сидел тут, наверное, как филин, и читал! – и засмеялся, довольный тем, что удачно сравнил Мерлина с филином.
– Да, читал! И тебе бы не помешало. И вообще, иди на кухню, я сейчас приду.
Но так просто избавиться от Бабуина нельзя. Дамиан, взяв правой рукой шею Мерлина в захват, левой взлохматил его макушку, приговаривая:
– Ах ты, филин. Лежебока. Что ты теперь будешь делать?
Мерлин, одной рукой пытаясь снять захват, а другой упираясь в грудную клетку Дамиана, прошипел:
– А ну отпусти, ско-ти-нааа, – и был великодушно выпущен после этих слов, однако, Мерлин всё же нанёс символический удар возмездия в бок Дамиану для восстановления чувства попранного достоинства, но тот, лишь едва поморщившись, произнёс:
– Давай шевелись. Ты не представляешь, что у меня есть! – и схватив тапки Мерлина, которые тот ещё не успел надеть, вышел из комнаты, из-за чего Мерлину пришлось шлёпать босыми ногами на кухню по холодному полу.
Кофе выпили быстро, съев всё, что лежало на столе, ненадолго задержавшись затем, чтобы младшая сестра Мерлина могла посмотреть, как Дамиан согнёт и разогнёт гвоздь. Она регулярно подсовывала Дамиану разные предметы для сгибания.
Уже выйдя на улицу, Дамиан спросил:
– Отец-то ещё не вернулся?
Отец Мерлина был начальником медчасти в летнем детском христианском лагере, хотя сам он являлся убеждённым материалистическим пантеистом или кем-то вроде того, рассматривающим людей и прочую живность (живым он считал почти всё) как какие-то флуктуации пространства-времени, равноценные во вселенских масштабах. При таком мировоззрении для него что человек, что пенёк – всё едино. В хорошем смысле. Всё это надо беречь, а когда сломается, чинить, потому что всё – должно быть всегда, а энтропия – это болезнь мироздания.
Его смена в этом году должна была закончиться на месяц раньше, поскольку ему нужно было вернуться на основную работу в местную поликлинику.
– Нет ещё. Через два дня будет.
– А-аа, а то я хотел кое-что спросить у него.
– Что спросить? – подозрительно посмотрел Мерлин на друга.
– Да так, кое-что.
Мерлин подумал: «Тут что-то нечисто. О чём ему спрашивать у отца? Не-е-ет! Он хитрый! Он знает, что мне не нравится недосказанность любого рода. Вот он нарочно и задал мне загадку, чтобы я помучился. А вот и не угадал! Не буду я ничего у него узнавать о том, что он хотел спросить у моего отца. Просто забуду об этом. Пусть сам помучается, гадая, сработала его уловка или нет.
В гостиной родительского дома Дамиан развалился на кресле и спросил:
– Помнишь, я тебе говорил, что задумал купить одну потрясную штуку?
– Ну помню, но ты не сказал какую.
– Так вот, я её уже купил! И сейчас ты будешь просто в шоке! – пообещал Дамиан, вскочив с кресла и направившись в свою комнату. Он распахнул перед Мерлином дверь, пропуская его внутрь, сам не заходя и ожидая появления ошарашенного друга.
Мерлин вышел. Но к ужасу Дамиана лицо Мерлина было бесстрастным.
– Ты что, не видел, что ли? – взволнованно спросил Дамиан.
– Чего не видел?
– Да вот это! – и Дамиан, ворвавшись в комнату и приняв гордую позу, указал на стол, на котором стоял Он – огромный новый компьютер.
– Ах, это. Ну видел. И что?
Дамиан застыл, словно поражённый громом, – такой реакции он не ожидал.
– Ты что, не видишь, до чего же он круто-о-ой!
Компьютер имел системный блок с прозрачной стенкой с одной стороны, который сиял изнутри разноцветными огоньками. Рядом находился новый монитор, тоже огромный, и на нём отображалась анимированная заставка, на которой гидравлический пресс медленно превращал в лепёшку стопку «айфонов».
– Да вижу я, вижу, – нарочито усталым тоном ответил Мерлин. – Наверное, он дорогой. Но ты же наверняка потратил на него все сбережения, которые скопил на подработках. И зачем? Для чего ты будешь использовать все его мощности? Это ещё если они есть. А то может, тут только сияющий корпус, а внутри начинка для работы в офисе.
– Как для чего? Какой офис? А последние игры? Да ты садись за него, посмотри.
Мерлин посмотрел и понял, что компьютер действительно мощный, подумав о том, что будет несправедливо не похвалить Дамиана за хорошее приобретение. Вещь хоть и дорогая, но стоящая, если использовать с умом.
Дамиан был доволен признанием:
– У меня есть предложение, куда нам поехать отдохнуть в конце лета.
– Надеюсь, это не связано с чрезмерными физическими нагрузками? Я не собираюсь лазить в горах, как кретин!
– Да нет, тебе должно понравиться. Когда-то давно мои родители дружили с одной семьёй – эти люди позже переехали в Санта-Эсмеральду, и у них был сын. Мы с ним водились. Так вот, недавно, я вспомнил о Леонардо, нашёл его и связался. Представляешь, сейчас он работает на телевидении в Санта-Эсмеральде. Он меня тоже вспомнил, хоть Лео и постарше меня года на три, а может, и на два. Он говорит, что мы можем приехать в его город – он был бы рад. Там есть на что посмотреть, и он знает, где найти недорогое жильё. Поехали, а? Фелисидад тоже хочет поехать.
– В Санта-Эсмеральду? Я там никогда не был, это интересно. К тому же, их университет у меня в списке. Возможно, я буду поступать туда через год или через два.
– А я о чём? Ты думаешь, я не вспомнил сразу про твой университет?
– Думаю, что нет.
Дамиан махнул рукой и спросил:
– Ну так что, едем?
– Поехали, но только недели на две, не больше, у меня ещё дела будут в конце лета.
– Знаю я твои дела, филин такой, будешь на звёздочки смотреть в телескоп, вместо того, чтобы смотреть на девчонок.
– Да, буду! Потому что хочу стать астрономом, а девчонок и здесь кругом полно, как кошек… даже больше вообще-то.
– Больше, чем кошек? Ты уверен? – задумался Дамиан.
– Ну конечно, больше. Разве ты видишь так уж много кошек, выходя на улицу?
– Так они ж сидят по подвалам да на деревьях, – возразил Дамиан.
– Ты видел хоть одну кошку в вашем подвале?
– Нет, ни разу не видел, но мне всегда казалось, что кошек очень много, а сейчас я понял, что это не так.
Складывалось впечатление, что Дамиан был искренне поражён открывшимся ему фактом небольшого поголовья кошек и котов в их городе. Хотя, кто его знает? Он иногда прикидывался дурачком, но например, в школе он учился не так уж и плохо. Мерлин не стал гадать и спросил:
– Когда едем-то?
– Лео говорит, что мы можем приехать в любое время – он нас встретит. Только надо предупредить заранее, чтобы он подобрал нам жильё.
– Ладно, хотя ехать так далеко мне не очень хочется.
– Тогда я звоню Леонардо, и в пятницу мы едем. Идёт?
– Угу.
Глава 4
Через два часа ребятам надоело сидеть за столиками, и все согласились идти в парк кормить птиц. По дороге Дамиан надумал расхвалить Мерлина перед Верой. Зная своего друга, он предположил, что ему скорее понравится тихоня Вера, а таких шустрых, как Марисоль, он побаивается.
Дамиан поведал, дескать, Мерлин открыл ему глаза на соотношение численности людей и котов, выставляя его чуть ли не великим человеком. Мерлину было смешно и одновременно не по себе. И к счастью, Дамиану хватило ума не рассказывать, как он сравнил девушек с кошками, правда, без всякой задней мысли, – так, к слову пришлось, но всё же. И чтобы отвлечь внимание от себя, он в свою очередь рассказал о спортивных подвигах Дамиана на турнике. Таким образом, все могли быть довольны, что оказались в одной компании со столь великими людьми.
Рамона привела группу к скамейкам у озера с камышами, где и жили утки. Другие птицы тоже сюда прилетали, но сейчас их не было. Рамона достала объёмный пакет с птичьим кормом из рюкзака и предложила остальным принять участие в веселье.
Увидев утиное семейство, состоящее из мамы-утки и десятка утят, следующих за ней клином, все стали кидать корм, призывая птиц. Утята принялись нырять за едой, опуская верхнюю часть тела под воду и смешно барахтая ногами с ластами в воздухе. Один из них оказался не в меру шустрым и, расталкивая всех, внёс беспорядок в принятие пищи, что заметила мама-утка. Подплыв к нему, она его оттрепала, после чего он, обиженный, отплыл на несколько метров. Люди, наблюдавшие за этим, отлично поняли, какой урок преподнесла мамаша утёнку, – нельзя обделять своих сестёр и братьев – нужно, чтобы хватило всем!
Всё же наблюдателям стало жалко утёнка, и Фелисидад уже хотела кинуть ему корм отдельно, но Рамона попросила её остановиться, так как это может сбить с толку нашкодившего утёнка, и он не усвоит урок. Тем более, надолго его без еды не оставят. Так и получилось – через пару минут он вернулся к остальным, и, когда бросили новую порцию корма, он вёл себя уже иначе и больше не толкался.
Насмотревшись на птиц, сели на лавочки, и Марисоль задала Леонардо давно мучивший её вопрос:
– Почему в наших сериалах актёры всегда так машут руками и кричат, и часто плачут? Ведь в жизни редко кто ведёт себя подобным образом.
– Почти наверняка жестикуляция – это наследие немого кино, так же, как и ярко выраженная мимика персонажей. Да и плач – он призван показать глубину эмоций без слов.
– Но ведь кино уже давно не немое, – возразила Фелисидад, – так зачем же сейчас это делать?
– Подобное только портит впечатление от увиденного, – вставила Марисоль.
Видя, что ему одному придётся отвечать за все нелепости сериалов, Леонардо согласился:
– Верно-верно, но, кроме наших традиций, есть ещё нечто… нечто тёмное!
У девушек перехватило дыхание от таких слов, и они приготовились услышать разоблачение.
Поняв, что, неудачно выразившись, он заронил в слушательницах надежду на таинственную историю, Леонардо поспешил объяснить им, что они не так поняли, и, чтобы не разочаровать их, пообещал всё же рассказать кое-что интересное.
– Я не могу утверждать точно, но мне кажется, что здесь присутствует значительный элемент высокомерия и… или незнания жизни за пределами больших городов, искажённые представления о ней, – начал Леонардо.
– Вообразите себе те годы, в которые начали снимать сериалы на телевидении Санта-Эсмеральды. Это начало шестидесятых годов. Представьте ощущения людей, находящихся в телестудии, – Леонардо немного помолчал, дав возможность слушателям вообразить получше.
– И люди-то туда, вдобавок, попадали не с улицы, а из общественных слоёв, которые повыше. Дело, которым они занимались, вызывало у этих людей ощущение того, что они небожители технической эры, озаряющие светом своего всеведения самые тёмные уголки страны. Это касается именно телевидения, а не кино. Золотой век нашего кино уже прошёл к тому времени, но у него были великие достижения, а вот телевидение в ту пору было очень модным и прогрессивным явлением во всём мире – как тогда казалось, да так оно и было в действительности, и работать там было мечтой многих молодых людей. Телевидение конкурировало с кино за умы и сердца, и вполне успешно, но вот публика, к которой обращались создатели сериалов – теленовелл, – как их принято у нас называть, это в первую очередь простой люд и жители провинции. Именно для усмирения их простого и иногда буйного нрава создавалась такая яркая, душещипательная и слезливая картинка, чтобы они, не дай бог, не вышли на улицы и не стали бунтовать, как в некоторых соседних странах или Европе. Разумеется, я говорю лишь об общей массе подобных произведений, ведь были и исключения! Да и едва ли даже те, кто создавал сие усыпляющее зелье, так уж сознавали, что они делают, но это телевидение буржуазного государства, со всеми вытекающими. А теперь вообразите режиссёра, который никогда не был в этой самой провинции, который вращался в среде модных, современных людей с правильно поставленной речью и хорошими манерами. Что он может думать о своей публике?
– Что? – спросила Вера. – Это что-то далёкое от действительности?
– Что мы какие-то олухи, небось? – улыбнулась Марисоль.
– Чай, думает, что, окромя как ворон считать да их сериалы смотреть, у нас и забав-то нету, – добавил Мерлин, тоже улыбнувшись.
Леонардо весело кивнул и продолжил:
– Только при всём при этом они искренне любили своего зрителя – просто плохо его знали. Хотя, действительно ли любили, если не знали? Но для иллюстрации предположим, что режиссёру нужно снять сценку из жизни богатых людей, которые ругаются. Положим, один из них говорит другому:
«Вы просто негодяй, дон Мартинес, просто негодяй! Я требую немедленной сатисфакции, или принимайте вызов!
– Извольте! Вынести столь гнусные обвинения в свой адрес я не в силах, хоть и не понимаю, за что вы назвали меня негодяем и почему вы считаете меня в чём-то виновным перед вами. Завтра на рассвете! – и оскорблённый дон Мартинес уходит».
– В какие же времена это происходит? – спросил Мерлин.
– В некие прошлые, – ответил Леонардо. – Ну, а теперь попробуем вообразить, что происходит в голове такого режиссёра, когда он думает, скажем, о фермерах, которые сидят на диване после ужина, объевшись картошки и бобов, и увидевших эту сцену: «Педро, я что-то не поняла толком, что у них случилось? Что это за сатифакция такая?» – а муж чешет затылок и говорит, что они калякают что-то непонятное, не по-нашему, возможно, сердятся друг на друга.
Леонардо продолжал рисовать рассуждения режиссёра: «Нет! Так до них не дойдёт. Нужно что-то более яркое и доходчивое. Пусть зачинщик сделает страшную физиономию и символически изобразит руками, как он душит дона Мартинеса, а тот пусть в ужасе отшатывается, но после тоже разозлится и рубящими движениями руки покажет, что готов к схватке. И пусть оба громко кричат, топают ногами и таращат глаза. Что ещё? Что ещё? Вот, придумал! Когда дон Мартинес выйдет, то пусть зачинщик ссоры погладит бородку и прищурит глаз, чтобы зрители поняли: он затеял что-то недоброе. Да! Вот то, что нужно нашим добрым поселянам!».
– Что же, на телестудии действительно так думают о зрителях? – спросила Рамона.
– Нет-нет, такое, скорее, могло быть в прошлом, а сейчас подобная игра актёров стала нормой для наших теленовелл, – успокоил её Леонардо.
– В провинции никто так не разговаривает, как эти фермеры, – вставила Марисоль. – Разве что совсем уж невоспитанные крокодилы.
– Я это знаю, не забывайте, что я и сам из глубинки, – ответил Леонардо.
– Хм, некоторые люди считают сериалы низким жанром, – сказала Рамона, глядя на Леонардо.
– Я их вполне понимаю и надеюсь, что они имеют в виду именно мыльные оперы из-за их глупости, наигранности и затянутости. Но вообще, в посерийной форме подачи материала я не вижу беды. Ведь история может быть длинной, и умещать её в хронометраж широкого кадра – это значит скомкать её, выкинув интересные подробности, и сделать, например, развитие персонажа недостоверно быстрым. Нет, форма подачи тут ни при чём. Дело в том, что, как я уже сказал, сериалы рассчитаны в первую очередь на невзыскательную публику, якобы слишком простую, чтобы думать о чём-то сложном. И возможно, часть зрителей именно такова, но как же люди научатся думать о сложном или высоком, если им этого даже не предлагают? Я бы хотел поучаствовать в исправлении этой ситуации. Попытаюсь чего-нибудь добиться со сценарием о Вере. Постараюсь показать назревшие проблемы, связанные с расслоением общества и аберрацией этических норм в наступающей постиндустриальной эре.
Все посмотрели на Веру.
– Но это же не обо мне, только имя моё.
Дамиану эта отговорка показалась пустяковой, и он сказал, что будет рассказывать своим детям о знакомстве с телезвездой.
Марисоль, как нарочно, поддержала его, заявив, что и она будет говорить так же, и остальные это одобрили.
За шутками и разговорами время пролетело незаметно – стало темнеть. Договорились, что ещё встретятся, возможно, на следующей неделе.
Перед расставанием Дамиан подошёл к Вере и стал перед ней расхваливать Мерлина, называя его и умным, и книгочеем, и рассудительным во всех отношениях. Мерлин, услышав это, стал отчаянно жестикулировать, подавая другу сигналы, призывающие перестать его позорить, но Дамиан уже выманил у Веры номер телефона. На том и попрощались.
Вера же с Марисолью расстались чуть позже. Марисоль сказала, что Мерлин – ничего.
– Они все хорошие.
– Ну да.
– Марисоль, а Рамона на меня не обидится, за то, что её Леонардо решил писать с меня сценарий?
– Нет, не обидится. Она мудра не по годам, – успокоила её Марисоль.
