Роберт Льюис Стивенсон
Похититель трупов
В одно ноябрьское утро такая политика молчания Феттса подверглась большому испытанию. Феттс не спал всю ночь от жестокой, мучительной зубной боли; он то ходил взад и вперед по комнате, как запертый в клетке дикий зверь, то бешено бросался на кровать; наконец заснул тем глубоким, неспокойным сном, который так часто является следствием мучительной боли. И вот ассистент проснулся от сердитого, повторенного в четвертый раз условного сигнала. Тонкий серп месяца ярко светил; было ветрено, холодно; морозило. Город еще не просыпался, однако неопределенные звуки служили предвестниками дневного шума и деловитого утреннего хлопотливого движения. Мрачные продавцы пришли позже обыкновенного и, по-видимому, торопились уйти. Еще совсем сонный, Феттс осветил для них лестницу. Он еще слышал их ворчливые ирландские голоса; когда же носильщики стащили холст со своего ужасного товара, он задремал, стоя и прижимаясь плечом к стене. Наступило время платить.
Феттсу пришлось сделать усилие, чтобы стряхнуть с себя дремоту. В эту минуту он увидел мертвое лицо. Феттс вздрогнул, подошел шага на два ближе и поднял свечу.
– Всемогущий Бог, – крикнул он, – да ведь это Джен Гальбрет!
Продавцы ничего не ответили, только, шаркая ногами, двинулись к дверям.
– Говорю вам, я ее знаю, – продолжал Феттс, – еще вчера она была жива и весела. Она не могла умереть… Не может быть, чтобы вы достали этот труп честным путем.
– Да нет же, сэр, вы ошибаетесь, – сказал один из пришедших.
Другой только мрачно посмотрел на студента и потребовал условленной платы.
Феттс не мог не почувствовать их угроз и надвигавшейся опасности. И мужество молодого человека ему изменило. Он пробормотал что-то вроде извинения, отсчитал деньги и проводил своих отталкивающих посетителей.
Едва они ушли, Феттс поспешил удостовериться в справедливости подозрений, мелькнувших в его мозгу, и увидеть, что перед ним действительно труп девушки, с которой за день перед тем он шутил и смеялся. К своему ужасу, Феттс нашел на этом трупе признаки насильственной смерти. Его охватил безумный, панический страх, он забился в свою комнату, долго раздумывал о своем открытии, трезво разобрал значение наставлений мистера К., сказал себе, какую опасность он навлек бы на себя, если бы вмешался в это серьезное дело, и наконец, полный жестокой тревоги, решился прежде всего спросить совета у своего непосредственного начальника – ассистента при аудитории.
Это место занимал молодой доктор Уольф Макферлен, любимец всех весельчаков студентов, человек способный, умный. Врач этот вел крайне рассеянную жизнь, не обладал ни малейшей долей совести; учился за границей и много путешествовал. У него были привлекательные, довольно развязные манеры; он со знанием дела судил о сцене, блистал на льду, ловко бегая на коньках, или управляя клюшкой во время игры в гольф, и, в довершение всего, держал хорошего сильного рысака и двуколку. Макферлен близко сошелся с Феттсом, и немудрено: общие занятия до известной степени связывали их; когда анатомический материал начинал истощаться, они вместе садились в двуколку Макферлена и ехали куда-нибудь за город, в отдаленную деревню, кощунственно грабили трупы из могил уединенных кладбищ и еще до зари привозили свою добычу к дверям диссекционной комнаты.
В то утро, о котором идет речь, Макферлен вернулся раньше обыкновенного. Феттс услышал это, встретил его на лестнице, поверил ему свои сомнения и показал труп.
Макферлен осмотрел следы, оставшиеся на теле.
– Да, – сказал он, кивнув головой. – Это подозрительно.
– Но что же мне делать? – спросил Феттс.
– Делать? – повторил Макферлен. – А разве вы собираетесь что-нибудь делать? Чем меньше болтать, тем лучше, сказал бы я.
– Но ее может узнать кто-нибудь другой, – возразил Феттс. – Ее хорошо знали в Кэстл-Роке.
– Будем надеяться, что этого не случится, – сказал Макферлен. – Ну что же? Вы не узнали этой девушки, и конец. Дело в том, что такие вещи продолжались слишком долгое время. Пошевелите их, и вы доставите вашему К. невероятные неприятности, да и сами попадете на непочетную скамью. Если угодно знать, я – тоже. Черт возьми, что скажем мы с вами в свое оправдание, сидя на местах свидетелей? Знаете, откровенно говоря, лично я совершенно уверен, что все, кого мы вскрываем, были убиты.
– Макферлен! – воскликнул Феттс.
– Ну, ну, – насмешливо заметил Уольф, – точно вы сами не подозревали этого.
– Подозрение одно, а…
– Уверенность – другое? Да, знаю, и мне, так же как и вам, неприятно, что в ваши руки попало вот это, – заметил доктор, касаясь трупа тростью. – Я считаю, что нам необходимо не знать, чье это тело, – прибавил он спокойно, – и я этой мертвой не узнал. Если вам угодно действовать иначе, – пожалуйста. Я не предписываю ничего, но полагаю, что всякий светский человек поступил бы таким же образом. Прибавлю еще одно – мне кажется, К. желал бы, чтобы мы действовали именно так, как я предлагаю. Вопрос: почему он выбрал своими ассистентами нас с вами? Ответ – потому что ему не нужно старых баб.
Именно подобные речи могли подействовать на такого молодого человека, каким был Феттс. Он решил подражать Макферлену. Труп молодой девушки вскрыли, и никто не узнал или не пожелал узнать ее.
Раз, покончив со своими дневными занятиями, Феттс зашел в простую таверну и застал там Макферлена; с ним сидел какой-то человек маленького роста, бледный, смуглый, с черными как уголь глазами. Судя по его чертам, от него можно было ожидать известной доли развития и утонченности, но его манеры не говорили ни о том ни о другом; при ближайшем знакомстве он оказался грубым, вульгарным, тупым существом. Однако над Макферленом незнакомец этот имел огромную власть; давал ему приказания с видом Великого Могола; при малейшем возражении или промедлении горячился; грубо пользовался рабской робостью своего собеседника. Феттс почему-то сразу понравился этому задорному, самонадеянному человеку, который заставлял его пить и почтил необыкновенной откровенностью относительно своей прошлой деятельности. Если десятая доля его признаний была истиной, он заслуживал названия отвратительного мошенника, и внимание такого опытного человека щекотало тщеславие юного Феттса.
– Я сам очень дурной малый, – заметил незнакомец, – но Макферлен – настоящий молодчина. Я зову его Тодди Макферлен. Тодди, вели-ка подать еще стаканчик твоему другу.
Иногда слышалось: «Тодди, сбегай-ка да запри дверь».
– Тодди меня ненавидит, – сказал он раз. – Да, да, Тодди, ненавидишь.
– Не зови меня этим проклятым именем, – проворчал Макферлен.
– Только послушайте его! Вы видали когда-нибудь, как отчаянные ребята действуют ножами? Вот и он хотел бы исполосовать ножом мое тело.
– У нас, медиков, другой, лучший образ действий, – сказал Феттс. – Когда нам не нравится наш мертвый друг, мы подвергаем его диссекции.
Макферлен резко поднял голову и взглянул на Феттса; казалось, эта шутка пришлась ему не по вкусу.
День прошел; Грей, как звали незнакомца, пригласил Феттса пообедать с ним и Макферленом и заказал такой роскошный пир, что вся таверна пришла в волнение. После обеда он велел Макферлену уплатить по счету. Расстались они поздно. Грей опьянел до потери сознания; отрезвевший от бешенства Макферлен со злобой вспомнил о своих истраченных деньгах, о проглоченных оскорблениях. В голове Феттса шумело после обильных и разнородных возлияний, и он неверными шагами, пошатываясь и с совершенно отуманенным мозгом, вернулся домой.
