Роберт Льюис Стивенсон
Остров Сокровищ
Иллюстрации
Этьен Фриес
Текст
Роберт Льюис Стивенсон
в адаптированном переводе
Ольги Григорьевой
© ООО «Издательство АСТ», 2023
Герои
Джим Хокинс
Молодой герой-рассказчик, сын хозяев таверны «Адмирал Бенбоу». Здесь он предстаёт в образе мыши и двигает весь сюжет, принимая на себя удары судьбы. События, происходящие в книге, описаны его глазами.
Сквайр Джон Трелони
Настоящий джентльмен, владелец шхуны «Испаньола». Он благородный и крепкий конь, авантюрист, претендовавший на лидерство, но потом уступивший его капитану Смоллетту.
Доктор Дэвид Ливси
Джентльмен, врач и судья, бывший военный. Персонаж поразительной смелости, который не колеблясь исполняет свой профессиональный долг. Здесь он бульдог. Английская порода собак, которая выделяется своей неизменной верностью.
Капитан Александр Смоллетт
Мужественный и отважный, капитан «Испаньолы», исключительный командир. В нашей книге он предстаёт в образе фрегата, величественной морской птицы, которая может летать по несколько месяцев над океаном, ни разу не останавливаясь на суше.
Билли Бонс
Вечно пьяный и злобный старый пират, который поселился в таверне «Адмирал Бенбоу». После гибели капитана Флинта он заполучил карту сокровищ. У нас это огромный буйвол с тёмной кожей, который чует своих врагов издалека.
Долговязый Джон Сильвер
Пират, который когда-то в бою потерял ногу, поэтому сейчас использует деревянный протез. На «Испаньолу» нанимается коком. Нам он представился хитроумной росомахой.
Бенн Ганн
Бывший пират, готовый приспособиться к самым суровым условиям. В книге он предстаёт в образе рептилии. Довольно враждебно настроен по отношению ко всем членам команды.
Капитан Флинт
Попугай Джона Сильвера, названный в честь погибшего пирата, который спрятал свои сокровища на необитаемом острове и передал карту Билли Бонсу. У нас он так и остался зелёным попугаем.
Часть I
Старый буканьер
Морской волк в трактире «Адмирал Бенбоу»
По просьбе сквайра Трелони, доктора Ливси и других джентльменов, пожелавших, чтобы я подробно описал Остров Сокровищ, не скрывая ничего, кроме его географического положения, – я берусь за перо в 17… году и приступаю к рассказу. Начну с того старого времени, когда ещё мой отец держал таверну «Адмирал Бенбоу» и под нашей крышей впервые поселился загорелый старый моряк. Я живо помню, точно это случилось вчера, как он подошёл, тяжело ступая, к нашей двери; за ним везли на тачке его морской сундук. Это был рослый, крепкий, грузный мужчина с коричневым, как скорлупа ореха, загаром, со смоляной косичкой, болтавшейся на спине, и в засаленном синем сюртуке. Руки его с чёрными поломанными ногтями были все в рубцах, щёку пересекал отвратительный багрово-сизый шрам от сабельного удара. Помню, как он оглядел берег и залив и засвистел что-то себе под нос. А потом и вовсе прогорланил старую матросскую песню:
Пятнадцать человек на Сундук мертвеца,
Йо-хо-хо и бутылка рома!
Он пел надтреснутым старческим голосом, а затем постучал в дверь концом палки, похожей на костыль, и, когда мой отец появился в дверях, первым делом потребовал у него стакан рому, который стал пить медленно, как будто смакуя и оглядывая окрестности.
– Славный залив! – проговорил он наконец. – И отличное место для таверны. Что, много бывает здесь посетителей, дружище?
Отец ответил, что очень немного.
– Отлично! – заметил моряк. – Значит, место как раз для меня. Сюда, братец! – крикнул он человеку, который вёз тачку. – Подъезжай к самому борту и помоги втащить сундук наверх. Я поживу тут немного! Человек я покладистый, яйца, ром да ветчина – вот и всё, что мне нужно. Я люблю прогулки и море, а с этого холма отлично видно проходящие корабли.
– Как вас звать, сэр? – спросил отец, который явно был ошарашен появлением такого необычного постояльца.
– Зовите меня капитаном. Да, а вот то, что вам надо!
С этими словами он швырнул на порог три или четыре золотые монеты.
– Как деньги закончатся, скажите мне, я оплачу стоянку, – проговорил он грозно и так взглянул на отца, что тому стало не по себе.
Несмотря на дрянную одежду и грубую речь, этот странный человек не походил на простого матроса, а скорее имел вид штурмана или шкипера, привыкшего, чтобы его слушали и боялись. Человек, который привёз сундук, рассказал нам, что гость накануне прибыл в гостиницу «Король Георг» и довольно долго расспрашивал о том, где можно остановиться, и, услышав хорошие отзывы о нашей таверне и то, что она стоит вдали от всякого жилья, предпочёл её другим. Это было всё, что мы узнали о нашем постояльце.
Он был очень молчалив. Целый день бродил по берегу залива или поднимался на утёсы с медной подзорной трубой в руках, а все вечера напролёт просиживал в углу общей комнаты, возле огня, и пил ром с водой. Обыкновенно он не принимал участия в общем разговоре, только бросал иногда свирепые взгляды да высвистывал носом, точно на фаготе. Скоро все наши посетители перестали обращать на него внимание.
Каждый день, возвращаясь со своей прогулки, он спрашивал, не проходил ли по дороге какой-нибудь моряк. Первое время мы думали, что он жаждет подходящей для себя компании и оттого спрашивает про моряков, но потом увидели, что, напротив того, он избегает их общества. Если какой-нибудь моряк заворачивал в «Адмирал Бенбоу», наш постоялец разглядывал его сначала из-за занавески у двери и только потом входил в комнату. И в присутствии нового посетителя молчал как рыба. Однажды он отвёл меня в сторону и пообещал выдавать по серебряной четырёхпенсовой монетке первого числа каждого месяца, если я буду зорко следить за тем, не покажется ли на берегу «моряк на одной ноге». Я должен был немедленно дать знать о его приближении.
Когда же я являлся к нему после первого числа за своими деньгами, он только сопел носом и мерил меня пристальным взглядом, и я уходил прочь, так и не получив обещанного. Но не проходило и недели, как «капитан» приносил мне мою четырёхпенсовую монетку и повторял приказание глядеть в оба, чтобы не прозевать «одноногого моряка».
Этот таинственный одноногий моряк преследовал меня во сне и наяву. Он представлялся мне в самых ужасающих образах и стал постоянным гостем моих ночных кошмаров. Он гнался за мной на одной ноге с совершенно зверским выражением лица, ловко перепрыгивая через ограды и канавы. В руках он держал кривой зазубренный нож, и я убегал от него, как от хищного зверя, но в конце концов спотыкался и падал. Хорошо, что обычно кошмар заканчивался пробуждением и я убеждался, что нахожусь в своей постели, в гостинице. Увы, такова была плата за ежемесячный четырёхпенсовик.
Но, несмотря на ужас, который внушал мне воображаемый одноногий моряк, самого капитана я боялся гораздо меньше, чем все остальные. Случалось, что он выпивал за вечер больше рома, чем могла выдержать его голова. И тогда принимался распевать скверные и дикие морские песни, не обращая ни на кого внимания. Иногда он требовал, чтобы и другие посетители пили вместе с ним, и заставлял их слушать истории, которые он рассказывал, или петь вместе с ним. Стены дома часто дрожали от потрясающих звуков: «Йо-хо-хо, и бутылка рома!»
Невольные собутыльники присоединялись под страхом смерти к этому дикому пению, и каждый старался перекричать других, чтобы не навлечь на себя его гнев. Во время таких припадков капитан бывал страшен: он колотил рукой по столу, требуя внимания, и мгновенно вскипал, если ему казалось, что слушатели не следят за его рассказом. Никто также не мог уйти домой раньше, чем он начнёт клевать носом и, шатаясь, отправится спать.
Больше всего пугали народ его рассказы. Это всё были страшные истории о повешенных, о морских ураганах, о диких злодеяниях в Испанских владениях. Я помню, больше всего слушателей, да и меня тоже, впечатлила история о хождении по доске, это была очень жестокая казнь, которую использовали пираты. Незакреплённую доску клали на нос корабля, один её конец выдавался в море… Осуждённому завязывали глаза и заставляли двигаться по доске навстречу своей смерти… Я не мог даже представить себе, что вскоре судьба сведёт меня с отъявленными негодяями, среди которых, по словам капитана, он и провёл свою жизнь.
Тот язык, на котором он передавал свои приключения, пугал наших простодушных поселян не меньше, чем те преступления, которые он описывал. Мой отец всегда говорил, что народ вскоре вовсе перестанет посещать нашу таверну и мы разоримся.
Но, по-моему, присутствие старого моряка было для нас выгодно. Правда, наши посетители порядочно трусили и опасались крутого нрава капитана, но этого хватало ненадолго, и вспоминать страшные истории бывало даже приятно. Это вносило разнообразие и оживление в деревенскую жизнь; нашлись даже молодые люди, которые, восхищаясь нашим постояльцем, прозвали его «старым морским волком» и говорили, что именно такие люди и сделают Англию грозой морей.
Моего отца волновало другое: капитан проводил у нас неделю за неделей, а затем и месяц за месяцем, данные им деньги давно уже иссякли, а отец не решался настаивать на получении новых. Если же он набирался храбрости и намекал ему об этом, постоялец начинал так громко свистеть носом, что можно было принять этот звук за рёв, и отец быстренько исчезал из комнаты. Он тяжело переживал своё бессилие, и я уверен, что волнения и ужас, которые он чувствовал в эти минуты, сильно повлияли на его здоровье.
За всё время, что капитан прожил у нас, он не менял своей одежды и только купил несколько пар чулок у разносчика. Когда с его шляпы свалилась пряжка и один из отворотов повис, он оставил его в таком виде, хотя это было очень неудобно, особенно когда дул сильный ветер. Я живо помню его сюртук, который он сам чинил наверху, в своей комнате, и который, наконец, превратился в сплошной ряд заплат. Он никогда не писал и не получал писем, а разговаривал только с посетителями, да и то большей частью после того, как напивался рома. Большой сундук его никогда никто из нас не видел открытым.
Только раз встретил капитан отпор, и это было во время визита доктора Ливси. Мой отец уже давно страдал чахоткой, от которой впоследствии и умер. Доктор Ливси пришёл навестить своего пациента, закусил остатками обеда, которые предложила ему моя мать, и пошёл в общую комнату выкурить трубку.
Я пошёл за ним следом, и, помню, мне бросился в глаза контраст между изящным, щеголеватым доктором, с белоснежной пудрой на парике, блестящими чёрными глазами и мягкими, приятными манерами, приобретёнными от постоянного общения с весёлыми простолюдинами – и грузным, мрачным чудовищем – пиратом, который сидел, облокотившись о стол руками, и уже давно угощался ромом. Вдруг капитан – это был он – начал высвистывать свою вечную песню:
Пятнадцать человек на Сундук мертвеца,
Йо-хо-хо и бутылка рома!
Пьянство и чёрт доведут до конца,
Йо-хо-хо и бутылка рома!
Сначала я думал, что «сундук мертвеца» – это тот сундук капитана, который стоял наверху в его комнате, и эта мысль смешалась в моих кошмарах с мыслью об одноногом моряке. Но потом мы всё-таки привыкли к этой песне и не обращали на неё особенного внимания. В тот вечер она была новинкой только для доктора Ливси, и я заметил по его лицу, что она не произвела на него приятного впечатления. Он сердито вскинул вверх глаза, прежде чем начать разговор со стариком Тэйлором, садовником, по поводу нового лечения ревматизма. Между тем капитан всё более и более возбуждался собственным пением и, наконец, ударил рукой по столу, что, как мы уже знали, должно было призвать всех к молчанию. Голоса в комнате сразу стихли, все, кроме голоса Ливси, который по-прежнему толковал что-то ясно и добродушно, попыхивая после каждых двух слов своей трубкой. Капитан несколько секунд глядел на него, затем вторично хлопнул ладонью по столу, ещё пристальнее взглянул на доктора и, наконец, разразился окриком, сопровождая его отвратительным ругательством:
– Замолчите вы там!
– Вы обращаетесь ко мне, сэр? – сказал доктор, и, получив утвердительный ответ, прибавил: – Могу вам сказать только одно, сэр, что если вы не перестанете пить ваш ром в таком количестве, свет скоро избавится от одного из самых гнусных негодяев и бездельников!
Капитан пришёл в бешеную ярость. Вскочив на ноги, он вытащил и раскрыл складной морской нож и, размахивая им, грозил пригвоздить доктора к стене. Но тот даже не тронулся с места и проговорил через плечо прежним тоном, – громко, так, что слышно было всем в комнате, но совершенно спокойно и твёрдо:
– Если вы сию же минуту не спрячете нож в карман, я, клянусь честью, засажу вас за решётку. Будет вам известно, что я не только доктор, но ещё исполняю обязанности судьи в этой местности.
Затем они обменялись взглядами. В конце концов капитан уступил и, спрятав оружие, занял снова своё место, ворча, как побитая собака.
– А теперь, сэр, – продолжал доктор, – когда я уже знаю, что на моём участке водится такой молодец, вы можете рассчитывать, что я буду следить за вами днём и ночью. При первой жалобе на вас, хотя бы за грубость, как сегодня, приму энергичные меры к выдворению вас отсюда. Можете быть уверены в этом!
Вскоре после этого доктору подали лошадь, и он уехал.
Капитан явно не хотел больше встречаться с доктором и обращать на себя внимание. Он больше не приставал к людям, и хоть и не перестал пить свой ром и напевать песню про сундук мертвеца, старался не тревожить других и не привлекать к себе внимания не только в этот вечер, но и в последующие.
Появление Черного Пса
Вскоре произошло событие, благодаря которому мы наконец-то расстались с капитаном, но, как вы увидите дальше, не освободились от его забот. Стояла суровая зима с продолжительными, трескучими морозами и сильными ветрами. Мой отец слабел с каждым днём, и мы уже не надеялись, что он доживёт до весны. Вся гостиница была на руках у меня и матери. У нас было дел по горло, так что некогда было обращать внимание на нашего неприятного постояльца.
Это произошло январским утром. Капитан поднялся раньше обыкновенного и сидел на берегу со своим кортиком, болтавшимся под широкими полами старого синего сюртука, подзорной трубой под мышкой и шляпой, сдвинутой на затылок. Мать была около отца, и я накрывал стол для завтрака к приходу капитана, когда вдруг отворилась дверь и вошёл человек, которого я до сих пор никогда не видел. У него было бледное, болезненное лицо, и на левой руке недоставало двух пальцев. Несмотря на кортик за поясом, он вовсе не имел воинственного вида. Я всегда особенно внимательно присматривался к морякам, всё равно, обладали ли они одной ногой или двумя, и помню, что этот человек привёл меня в некоторое смущение. Он не был похож на моряка, и тем не менее всё в нём напоминало море.
Я спросил, что ему нужно, и получил в ответ, что он желал бы рому. Но когда я собирался уже выйти из комнаты, чтобы принести ром, он сел за стол и сделал мне знак подойти к нему ближе. Я остановился, держа в руке салфетку.
– Подойди сюда, сынок! – проговорил он. Подойди ближе!
Я придвинулся на один шаг.
– Этот стол, вот здесь, для моего товарища Билли? – спросил он, подмигивая мне.
Я отвечал, что не знаю его товарища Билли, а что этот стол накрыт для нашего постояльца, которого мы зовём капитаном.
– Прекрасно, – сказал он. – Билли можно назвать и капитаном, почему бы и нет?! У него шрам на одной щеке и очень приятное обхождение, особенно если он выпьет лишнее. Скажем так, ради убедительности, что и у капитана есть шрам на щеке, и, скажем, если вам угодно, что именно на правой. А, отлично! Я так и говорил вам. Ну-с, так мой товарищ Билли здесь, в этом доме?
Я сказал, что он вышел погулять.
– Куда, сынок? Какой дорогой он пошёл?
Я показал ему скалу, за которой капитан скрылся, и ответил ещё на несколько вопросов.
– О, – проговорил он тогда, – мой приход доставит моему товарищу Билли такое же удовольствие, как и выпивка!
Выражение его лица при этих словах было не из приятных, и у меня были все основания полагать, что он явно преувеличивает радость встречи или даже издевается над капитаном. Но это было не моё дело, да и что я мог предпринять в данном случае!
Незнакомец некоторое время стоял около дверей, выглядывая из-за угла на улицу, точно кошка, выслеживающая мышь. Я вышел было на дорогу, но он сейчас же отозвал меня назад, и, когда я замешкался, его болезненное лицо страшно исказилось, и он так крикнул на меня, что я даже подпрыгнул. Почти сразу его лицо приняло прежнее, наполовину вкрадчивое, наполовину насмешливое выражение, и, похлопав меня по плечу, сказал, что я славный мальчик.
– У меня есть сын, – продолжил незнакомец, – и вы похожи друг на друга как две капли воды. Я горжусь им. Но великая вещь для мальчиков – это послушание, сынок, и ещё раз послушание! И если бы ты поплавал с Билли, то мне не пришлось бы звать тебя два раза. А вот, наверное, и он. Мы вернёмся в комнату, сынок, и спрячемся за дверь, чтобы сделать Билли сюрприз!
С этими словами незнакомец вошёл со мной в комнату и встал за дверью. Меня он поставил позади себя в угол, так что мы оба скрывались за отворённой дверью. Я чувствовал себя не в своей тарелке, и моё беспокойство только усилилось, когда я заметил, что и незнакомец явно трусит. Он нервно ощупывал рукоятку своего кортика и, пока мы стояли в ожидании, постоянно сглатывал слюну, точно что-то застряло у него в горле.
Наконец вошёл капитан, хлопнул дверью и, не глядя по сторонам, направился через всю комнату к столу, где был приготовлен для него завтрак.
– Билли! – окликнул его незнакомец, стараясь придать своему голосу как можно больше храбрости, как мне показалось.
Капитан круто повернулся на каблуках и очутился лицом к лицу с нами. Краска сбежала с его лица, и только нос остался синеватым. Он имел вид человека, который увидел перед собой привидение, или самого дьявола, или что-нибудь ещё хуже, если только бывает что-нибудь хуже этого. И, честное слово, мне даже стало жалко его, так он вдруг постарел и опустился в одну минуту.
– Пойди сюда, Билли, – продолжал незнакомец, – ведь ты узнаёшь меня, ты узнаёшь, конечно, своего старого корабельного товарища?!
Из груди капитана вырвался подавленный вздох.
– Чёрный Пёс! – пробормотал он.
– А кто же, как не он? – ответил незнакомец, приободрившись. – Чёрный Пёс пришёл проведать своего старого товарища по судну в гостиницу «Адмирал Бенбоу». Ах, Билли, Билли, много воды утекло для нас обоих с тех пор, как я лишился этих двух когтей!
При этом он поднял свою искалеченную руку.
– Ну, гляди сюда! – проговорил капитан. – Я здесь, и вот что со мной сделалось! Теперь отвечай, что это значит, что ты пришёл, и что тебе надо?
– Узнаю тебя, Билли! А теперь я хочу, чтобы этот милый мальчик принёс мне стакан рома, и мы потолкуем по душам, как старые корабельные друзья!
Когда я вернулся с ромом, они уже сидели за столом – Чёрный Пёс расположился у самой двери: одним глазом он следил за своим старым товарищем, а другим – прикидывал путь к отступлению. Он приказал мне уйти и оставить дверь открытой настежь.
– Чтобы никто не подглядывал в замочную скважину, сынок! – сказал он.
Я оставил их вдвоём и вернулся за прилавок в буфет. Долгое время мне не было ничего слышно, так как они говорили шёпотом. Но мало-помалу голоса их становились всё громче, и до меня стали долетать отдельные словечки, по большей части ругательные, которые произносил капитан.
– Нет, нет, нет и нет. И покончим с этим! – крикнул он. – Если уж болтаться на верёвке – так всем!
Затем вдруг донёсся страшный шум вперемежку с целым потоком ругательств; и в следующую секунду я увидел Чёрного Пса, обратившимся в бегство. Из левого плеча у него текла кровь… Капитан пустился за ним вдогонку и почти настиг у самой двери, замахнулся кортиком и, наверное, рассёк бы голову беглеца напополам, если бы не наша вывеска «Адмирал Бенбоу». Кортик обрушился на неё, и Чёрный Пёс, несмотря на свою рану, пустился бежать с такой быстротой, что через полминуты исчез за холмом.
Этим ударом драка окончилась. Капитан неподвижно стоял в дверях, в оцепенении рассматривая вывеску с оставленной кортиком зарубкой. Затем вернулся в дом.
– Джим, рому! – Говоря это, он пошатнулся и ухватился рукой за стену.
– Вы ранены? – вскричал я.
– Рому! – повторил он. – Мне надо убираться отсюда. Рому, рому!
Я бросился за ромом. Но так как я весь дрожал после произошедшего, то разбил стакан… И вдруг услышал громкий стук падающего тела. Я поспешил в комнату и увидел капитана, неподвижно лежащего на полу,
В эту минуту моя мать, встревоженная криками и дракой, прибежала мне на помощь. Нам удалось вдвоём приподнять голову капитана. Он дышал тяжело, глаза были закрыты, а лицо побагровело.
– О, горе, горе мне! – вскричала моя мать. – Что за несчастье тяготеет над нашим домом! Мало того, что твой бедный отец болен. Теперь ёще и это!
Мы не знали, как помочь капитану, но не сомневались, что он получил смертельную рану в драке с незнакомцем.
К счастью, дверь отворилась, и вошёл доктор Ливси, приехавший навестить отца.
– О, доктор! – вскричали мы. – Что нам делать? Куда он ранен?
– Ранен?! – переспросил Ливси. – Да он так же ранен, как и мы с вами! Это удар, о котором я предупреждал его. Ну, миссис Хокинс, отправляйтесь к мужу и ничего не говорите ему о случившемся. Я же постараюсь спасти этому молодцу жизнь. Джим, принесите мне таз!
Доктор разорвал рукав капитана и обнажил мускулистую руку, которая была покрыта татуировками: На счастье, Попутного ветра, Удачи Билли Бонс. Выше, на предплечье, красовалось очень искусно сделанное, как мне показалось, изображение виселицы, на которой раскачивался человек.
– Пророческий рисунок! – проговорил доктор, дотрагиваясь до него пальцем. – А теперь, мистер Билли Бонс, если это действительно ваше имя, мы посмотрим, какого цвета у вас кровь. Джим, – обратился он ко мне, – вы боитесь вида крови?
– Нет, сэр! – отвечал я.
– Отлично! В таком случае, держите таз!
С этими словами он взял ланцет и вскрыл вену. Много крови вышло раньше, чем капитан открыл глаза и обвёл всё туманным взором. Прежде всего он увидел доктора, и брови его нахмурились, потом взгляд его упал на меня, и он успокоился. Но вдруг лицо его исказилось, он сделал усилие приподняться и воскликнул:
– Где же Чёрный Пёс?
– Здесь нет чёрного пса! – отвечал доктор. – У вас удар, так как вы не переставали пить ром и были уже одной ногой в могиле, но я помог вам выкарабкаться оттуда, не скажу, чтобы по собственному желанию. А теперь, мистер Бонс…
– Это не моё имя! – прервал его капитан.
– Всё равно, – сказал доктор. – Это имя одного моего знакомого морского разбойника, и я зову вас так для скорости. Вот что я хочу сказать: вы не умрёте от одной кружки рома, но если вы не перестанете пить, то вам конец. Понимаете? А теперь сделайте усилие, я отведу вас в вашу комнату!
Мы с большим трудом втащили его наверх и уложили в постель. Голова его сейчас же откинулась в изнеможении на подушку, точно он лишился чувств.
– Ну, так запомните же хорошенько! – повторил доктор. – Ром и смерть для вас – одно и то же. Второй удар окажется роковым!
