Рина Оре
Три цветка и две ели. Первый том
– Нет, только не сейчас, – помотал головой Вьён. – Боюсь… И дом надолго оставлять боюсь. Позднее сахар доделаю. Пока же настроя нет. Извини.
– Да мне-то что? – развел Рагнер руками. – Я переживу. Принц Баро скоро привезет мне талант чистейшего меридианского золота. Я хотел тебе помочь.
Эти слова задели самолюбие Вьёна, считавшего, что это он помогает своими изобретениями другу, а не наоборот. По словам Рагнера, выходило, что для него старания алхимика не имели значения.
– Возможно, принц Баро не прибудет, – саркастически заметил Вьён.
– Только если его корабль потонет и он вместе с ним – и то Адальберти потонет потому, что будет спасать мое золото. Он человек чести, Баройский Лев, герой Меридеи: его слово бесценно, – с почтением говорил Рагнер, не подозревая, что пуще раздражает уставшего и измотанного друга. – И знак двойного единства опять же сделал нас единокровными, родными братьями.
– А почему ты со мной никогда не сцеплял пальцев? – спросил Вьён, заводя себя сильнее. – Принца Баро ты едва знаешь, в отличие от меня.
– Послушай… – едва не застонал Рагнер. – Это единство по пролитой крови, своей и чужой. Надо хоть немного повоевать. Хоть побывать на настоящей битве и не струсить. И братство по крови не дает никаких благ, кроме общения на равных, и то – в свободное от службы время. Зато это долг: прийти побратиму на помощь, отдать свою жизнь за него и прочее… Воины братством не разбрасываются, поэтому знак единства так весом. Как раз сегодня я пожалел, что разбросался им в Орензе, теперь ты… Так вот, двойное единство нельзя ничем прекратить, а простое единство смывают кровью: побратимы сражаются, и победитель отрезает проигравшему руку. Ну, можно только пальцы. Хоть один палец да надо… Но это не по-рыцарски: мелковато, – оттого обычно режут всю кисть. Таков обычай.
– По-рыцарски, – проворчал Вьён. – Вы убиваете и грабите чужие земли, но ни ворами, ни разбойниками себя не считаете…
– Есть большая разница между трофеями и воровством, – начинал злиться и Рагнер. – Вор – это ворон, тот, кто прилетает после битвы и жрет мясо мертвецов, хотя сам их не убивал. А трофеи – это победа, какую ты можешь потрогать, какую заслужил, за какую пролил кровь и в итоге обратил врага в бегство. Думай, что хочешь, но стать рыцарем – крайне непросто, а еще сложнее – быть рыцарем и жить по уставу. Предки такие порядки придумали, и их законы отлично работают уж веками, а этот твой… гумноизм…
– Гуманизм!
– Да, он… Веришь нынче в Бога, говоришь? И я верю! Так вот: если бы Бог хотел, то гуманизм твой уже царил бы на всей Гео, но богоугодный порядок – это неравенство! Неравенство – есть равновесие этого мира!
– Гуманизм не против неравенства. Человечность – это когда сильные помогают слабым, ведь только звери сжирают больных, старых, немощных или слабых. А при войнах именно такие миряне гибнут в первую очередь. Война – это негуманно!
– А убийства?
– Конечно!
– А казни?
Вьён недовольно замолчал.
– Казнь – это неизбежное зло, – пробурчал он. – Казни ту скотину, того зверя. Жестоко казни!
Рагнер похлопал его по плечу.
– Может, когда-нибудь твой гумнанизм и будет нужен миру, друг, но нычне люди чудесно обходятся обычным гумном.
Наконец, в сопровождении брата и Ирмины, появилась Лилия Тиодо. Она иначе убрала волосы: теперь ее чело обрамляла, будто венок, косичка, отчего белокурая красавица напоминала непорочную невесту, но с синюшными тенями под глазами. После приветственных поклонов, Рагнер уступил господам Тиодо место на скамье и пересел на стул с подлокотниками. Адреами, казалось, скучал, а Лилия доверчиво смотрела на герцога Раннора, надеясь только на него, ожидая защиты и справедливости. В это белое утро она выглядела особенно хрупкой. Невольно хотелось верить любому ее слову.
«Сломленная белоснежная лилия, – пронеслось у Рагнера в голове, – гордый цветок, загубленный каким-то выродком ради своего краткого удовольствия».
– Госпожа Тиодо, – вздохнув, сказал он, – мне нужно, чтобы вы уточнили кое-что. У брата баронессы Нолаонт был плащ, но не синий, а красный, – стал он запутывать молодую женщину. – Сложно перепутать красный с синим, даже во тьме…
– Но, выходит, я перепутала… – слабым голосом произнесла Лилия. – Не помню, наверно… не до плаща мне было…
– Ладно… Что насчет лица? Борода, щетина или гладкое лицо? Это вы точно должны помнить – вы же лицо ему исцарапали.
Лилия Тиодо нахмурилась и мысленно отругала себя.
– Я не помню, – пролепетала она. – И не хочу вспоминать! Адреами?!
– Рагнер, не мучай ее, – занервничал Вьён. – Ты причиняешь бедняжке боль, разве не видишь?!
– Я не уйду без ответа, – жестко произнес Рагнер, вкалывая в Лилию ледяной взгляд. – Нельзя исцарапать лицо и не знать, чего касаешься. Думайте, – приказал он. – Вспоминайте, если не желаете зла безвинному!
Лилия Тиодо побледнела по-настоящему, а не из-за отбеливающих масел, какие делал ее «брат». Она судорожно думала, вспоминая Нинно.
«Он был свежевыбрит, когда вошел… – соображала она. – Но это ничего не значит. Ветки не исцарапали ему нижней части лица – значит: щетина или борода. Щетина, должно быть… Зачем отпускать бороду, если потом ее сбривать? Но про щетину меня наверняка не спрашивали бы… Что в ней особенного? Да черт возьми! – зачем я выдумала про поцарапанное лицо! Всё было так ладно! Борода или щетина… Черт, черт!»
Внешне она была спокойна, но Рагнер угадал ее смятение и тоже начал сомневаться.
«Да что я о ней, вообще, знаю? – внезапно озарило его. – Только то, что она и ее скользкий братец сами о себе наговорили!»
«Завралась, так вернись к первой лжи – и стой на ней!» – приказал в голове Лилии голос ее отца. Ниль Петтхог имел обширную бороду.
– Борода, – прошептала она, прижимаясь к Адреами. – Немалая на ощупь борода. И запах пота был… – содрогнулась она. – Можно я более не буду вспоминать?! – воскликнула Лилия и, резко поднимаясь, отошла к окну.
– Теперь можно, – мрачно ответил Рагнер, смотря на ее тонкий стан, подчеркнутый белым светом из окна. – Простите, если причинил боль, госпожа Тиодо, но так было необходимо. Более вас мучить я не стану, – поднялся он со стула. – Мне пора… Того выродка уже везут в Вардоц, в тюрьму, но у вас я на всякий случай оставлю охранителей. И еще одно… Ирмина, – обратился Рагнер к дочери Вьёна. – Удели мне пару минут, пожалуйста. Наедине.
– Хорошо, я тебя провожу… – удивилась девушка.
Рагнер распрощался с Вьёном, Адреами и Лилией, а с Ирминой заговорил уже во дворе. Двор этот был обширен, равнялся по размерам переднему двору герцогского замка, все деревья здесь срубили. Старик сгребал лопатой снег у небольшой конюшни, какую занимал единственный рыжий мерин.
– Ирмина, тебе мне нечего рассказать? – спросил Рагнер, направляясь к воротам. – Ты же общаешься с госпожой Тиодо как дама с дамой. Любая мелочь важна… То, что мужчинам не говорят: женские тайны… Может, тебе что-то странным показалось?
– Нет… – пожала пухлыми плечами Ирмина, но затем задумалась и оттянула вниз кудрявый локон. – Я вчера ненароком увидала, что Лилия хранит зеркальце в Святой Книге. Как давно, я не знаю… Может, оно туда случайно попало, но это показалось мне странным. Она эту Святую Книгу везде с собой по дому носит, читает ее…
– Ирмина, у меня к тебе просьба… – понизил голос Рагнер. – Понаблюдай внимательнее за госпожой Тиодо и особенно за ее братцем Адре…
– Нет! – перебила его Ирмина. – Не буду! Это низко!
Рагнер печально усмехнулся и, извинившись, вышел за ворота.
________________
Кони ступали среди леса несмело, меняя быстрый шаг на медленный. После Пустоши они вовсе поплелись, давая Рагнеру время поразмыслить.
«На одной чаше весов – зеркальце в Святой Книге, брошь и волосы Лилии… Сегодня по-новому их заплела… Но на другой чаше: синий плащ и борода. Вторая чаша перевешивает. Почему я еще сомневаюсь? Понятно почему: из-за Маргариты. Боюсь сделать выбор между ней и Вьёном, и не хочу, но, кажется, этого не избежать…»
Лес слева поредел, за деревьями замелькало болото, превращенное в снежное поле. Понимая, что до Вардоца осталась половина пути, Рагнер оглянулся: Сиурт, запрокинув голову, ловил ртом редкие снежинки, а капюшон его овчинного кафтана при этом упал ему на плечи.
«Жених сыскался! Даже шапки не надел!» – с раздражением подумал Рагнер и придержал Магнгро, равняя его с чалым жеребцом Сиурта.
– Так, когда ты по-орензски запел? – спросил он здоровяка. – Давно уж изъяснялся?
– Не пою я… – удивился тот и, растягивая слова, заговорил своим тонковатым, сдавленным голоском: – Ента жа Эорик пел, пра герою Сиурта и пра плащ как вашанскай, пра невидимку… А ента чага – «изясьялся»?
– Чага… – передразнил его Рагнер. – В Орензе, как помню, всё руками «изясьялся»…
– А вота вы о чем… – засмущался Сиурт. – Ну, руками-та никта не радай. Вырос ужа я из ентай сраматы… но бываат всяковае…
– Да по хрен мне как, когда и сколько это твое «всяковое» бывает! – прикрикнул на него Рагнер. – Орензский откуда знаешь?
– А меня и Эорика Раоль Роннак учаат. А мы ега по-нашански учаам.
– Еще и Эорик! Молчальник херов… – проворчал Рагнер. – И зачем вам это? Мы же уже не в Орензе.
– Эорик влюбвился, – расплылся в глуповатой улыбке Сиурт. – А я орензскай учаю, чаба с ягайнай жаною дружаться.
– Да ты что! – повеселел Рагнер. – А кто его любимая? – заговорщически тихо спросил он. – Кто там из орензчанок остался… Неужели… Диана Монаро? Хотя… она еще очень даже ничего…
– Марили, – прыснул смехом Сиурт. – Эорик втрескался и чаат, ча никта ентага не видавает.
– Лорко наверняка уж снова с Марили.
– Не, Марили – гордячка, она яга не напрощаат. А Лорко деву Енриити наверняка обабахаживает.
– Обабахаживает… – стал шире улыбаться Рагнер. – Сиурт, а ты мне не заливаешь? Откуда знаешь-то?
– Я многавае подмечаю, – скромно ответил Сиурт. – Ента таланта…
– Охренеть: Лорко и Енриити!
– Точна, Ваш Светлость: охренеть, – подтвердил здоровяк, почесывая ручищей свой низкий лоб.
– А еще охренеть, Сиурт, что ты башмаки свои к Миране придвигаешь, – строго произнес Рагнер.
– Ээ… Не нада еейнае имю и енту брань вместе лооожить, – обиженно протянул парень, тоже переставая улыбаться.
– Не тебе меня учить! – вновь нахмурился Рагнер. – Забыл про нее! Это приказ. Прибью на хрен.
Сиурт ничего не ответил, но поник головой, а Рагнер грубовато натянул на нее капюшон.
– Чего ты там про Мирану и Эгонна-пустогона болтал?
Сиурт издал из-под капюшона довольный смешок.
– Он к ею, Ваш Светлость, башмаков придвигал аще в Брослосе, на поминках вашанских. И ей былась по нраву с им плясать…
Рагнер выругался.
– Сиурт, может, ты ошибаешься? С каких пор ты такой знаток в любви стал? Я вот ничего не замечал. Ни у Эорика, ни у Лорко, ни у Мираны!
– Я ж гаварю: таланта майнай! – вздыхая, горько ответил Сиурт, словно признавался в непосильной ноше. – Я не абшибаюсь!
Рагнер снова выругался и потом спросил:
– Так, говори, таланта, да не ври, чего Роннак наболтал о кузнеце.
– Немногава… Пра сёстру ягайнаю. Ча красива, юба коротка, а ножки…
– Сиурт, не беси меня! – разозлился Рагнер. – Про сестру, ее юбку и ноги не надо, только про кузнеца. Вчера, что усатая пьянь болтала?
– Вчара мы не видалися. Сягодню тожа.
– Позавчера?
– Позавчара… Позавчара тожа не видавались.
– Ну ладно… – немного успокоился Рагнер. – Точно больше нечего сказать?
– Нууу… – замялся Сиурт, а Рагнеру нестерпимо захотелось треснуть ему кулаком по голове. – Та, ча кузнец влюбвлён в баронессу… И ента не тока я ясняю. Ойюшки, – душераздирающе простонал здоровяк, – сердца-та как сягодню рвалася: я ядва не плааакал, када яга слууухал. Как он ее ищааал… – вытягивал слова здоровяк. – Про лодка и про галерааа… Я дажа поверувал, ча он безвиннай. Но я неумен, – повесил голову Сиурт. – А така гаварил! «Можнае и умирать – тока б ты счастивая была, ходи к эшафоте – на тебя буду лишь глазеть…» Я поверувал… Но я…
– Да понял я, что мы думаем о тебе одинаково! – прервал его Рагнер. – Еще бы ты после костей заревел там у меня! Чё за сопли тут развел?
– Ента тока с вида я страшнай, а душою – я тонкай и романчаскай! – гордо заявил Сиурт своим сипловатым голоском. – Как белай лебядь!
Рагнер не сдержался и хохотнул.
– Извини… – толкнул он обидевшегося парня в плечо. – Не хотел смеяться, но не смог… – скалился Рагнер, мерцая серебряными зубами.
– Ча со мнаю будет, Ваш Светлость.
– Повезло тебе – рассмешил меня. Так, в кости вы с Рернотом вместе играли, значит: заслужили одинаковое наказание. Будет твой белый лебедь вычищать выгребную яму в Вардоце.
– Мне не впервою! – обрадовался Сиурт.
– Чему рад, дурень? Завтра на тебя посмотрю! Раз всё подмечаешь, то завтра ты в Нюёдлкос со мной полетишь… Будешь главную маску носить. Завтра еще поговорим, Сиурт. А сегодня – вардоцский помойник! Это тебе не Нужная башня! Ты просто не представляешь, какой он там огромный и вонючий! И как редко его чистят! – радостно выпустил Рагнер дымок изо рта в холодный воздух. – Дерьмо, поди, всё застыло… Скалывать придется киркой, и дерьмо лететь в тебя будет, а под ногами таять… И вонииища! – потрепал счастливый герцог Раннор Магнгро по шее. – В третий раз меня ослушаешься, – стал он серьезен, – посмеешь нарушить мой приказ и подвести меня, Сиурт, я тебя выгоню уже без разговоров. А будешь болтать о том, что сегодня услышал от кузнеца – утоплю в той вонючей вардоцской яме. Чисти помойник и думай об этом.
Рагнер с довольством глянул на брезгливо скривившийся рот Сиурта и чуть пришпорил своего большого, черного в рыжих подпалинах коня.
________________
Рагнер возвращался к замку в сгущавшихся синих сумерках. Настроение его снова испортилось. Ниля Петтхога выпустили из тюрьмы, но тот будто был этому не рад. «Как же мне жити нынчо, опосля такого наговору?» – спросил мастер. Рагнер не выдержал и наорал на него: дескать, все вокруг только о себе и думают, никто не ценит его непомерных забот, его адова труда и его ангельской доброты, он же, герцог Раннор, сдержал слово и освободил Ниля, а тот всё ноет… Но почему-то теперь Рагнера мучила совесть за ту вспышку гнева. И главное, ему ничуть не полегчало, напротив: стало тяжелее на душе.
Проехав деревню, он увидел Рернота под Нужной башней и удовлетворенно отметил, что тот бойко работает лопатой. Далее, взглянув на донжон, Рагнер заметил слабое свечение в окне детских покоев. Внезапная идея заставила его спешиться. Аварт и Румольт, первый конюший и здоровяк-охранитель, молчали, ничему не удивляясь.
– Аварт, – обратился Рагнер к конюшему. – Ждите пока здесь. Где-то минут через девять переходите мост, после – Магнгро в конюшню, сами – в караульную. И давай-ка поменяемся с тобой плащами.
Рагнер надел длинный овчинный кафтан и надвинул его капюшон себе на глаза. Свой соболий плащ он набросил невозмутимому Аварту на плечи, а сам в его личине миновал мост и надвратную башню. Стражи мигом спустились встречать гостя, чем порадовали герцога. Еще больше его обрадовал чистый от снега передний двор и дорожка к тамбуру безо льда. Хмыкнув, Рагнер зашел в замок, стремительно миновал караульную, махнув дозорным, которые приняли его за Аварта, и, бесшумно ступая, поднялся в обеденную. В светлице, безлюдной и тихой, только потрескивала в углу изразцовая печь. Немного постояв там, Рагнер направился к детским покоям и осторожно отворил тяжелую дубовую дверь, после чего оказался в игровой – проходной темной комнате без окон, но с камином и тремя дверьми.
«Пожалуйста, – взмолился он. – Только бы это не оказалась забытая тобой свеча… Да со времени, когда ты смотрела на кузнеца».
Он приоткрыл дверь и через узкую щель заглянул в «опочивальню принцессы», а затем, притаившись в темноте, с нежностью разглядывал свою женщину: красавицу, готовившуюся стать мамой. В каждой из двух детских спален было по оконной нише – широкой, с тремя боковыми ступенями и встроенным столом. На таком столике сейчас стоял медный подсвечник и лежала раскрытая книга, но Маргарита ее не читала: она задумчиво сидела перед окошком, глядела на темнеющий передний двор и медленно поглаживала рукой свой выступающий живот, словно ласкала кошку или собачку. Она ждала возвращения своего мужчины. Рагнер мог бы еще долго так стоять, любуясь ею и гордясь. Однако огонек свечи задрожал от сквозняка. Маргарита обернулась – и увидела лишь приоткрытую дверь. Движимая необъяснимым чувством, она взяла подсвечник и вышла в проходную комнатку с камином.
– Рагнер? – удивленно и робко позвала она в пустой игровой.
– Рагнер! – позвала она громче и злее. А Рагнер, уже спускавшийся в обеденную, слышал это и улыбался.
Он сразу всё простил этому прескверному дню. Мелочь, казалось бы, но осознание того, что его ждут дома и даже выслеживают, заставило его улыбаться. Рагнер продолжал улыбаться и на винтовой лестнице, мягко ступая вниз и думая, что нестрого накажет дозорных, не узнавших его. И вдруг! – его словно ошпарило – он услышал, как по столу катаются кубики-кости!
«Да чё за херня тут творится! – вновь взбеленился Рагнер. – Что за разложение, да тогда, когда красноглазые демоны-насильники рядом шастают? Откуда? Неужели всегда так было, а я дурак?!»
К его удивлению, когда он вышел на первый этаж, то три дозорных с невинными лицами сидели за столом, спиной к камину, а двое других стояли у колонн.
– Кости на стол, – приказал Рагнер, сбрасывая капюшон с головы. – Считаю до четырех.
Круглолицый молодой парень, слывший весельчаком и заводилой, молча достал из кармана пять светлых кубиков с выжженными точками.
Рагнер тоже молчал, со злостью переводя взгляд с одного дозорного на другого, мрачнея всё сильнее, а те виновато отводили глаза.
– Извиняйте, Ваш Светлость, – внезапно нарушил молчание высокий худощавый парень лет восемнадцати.
– Неверный ответ, Ойрм, – не глядя на него, произнес герцог. – Пошел вон из моего замка сейчас же. А вы все – лопаты в руки, да вместо Рернота под Сральную башню, его – ко мне в Оружейную направить. Двое сбрасывают срань в ров, другие двое достают, – и так до отбоя, без обеда. За то, что не узнали меня, когда я вошел – две восьмиды подряд получаете по медяку. Кто у колонны – наказан на четыре восьмиды. Разошлись! Кто скажет слово – вон! Не понравится мне, как лопатами машете, – вон из воинов! Через четыре с половиной минуты вас там не будет – вон! Это всё.
Дозорные подскочили, поклонились и быстро пошли к выходу в тамбур, только Ойрм не двигался. Рагнер, не обращая на него внимания, брезгливо взял кости со стола и так посмотрел на них, прежде чем закрыть ладонь, словно видел несусветнейшую мерзость.
– Ваш Светлость, – подал голос Ойрм. – Не гоните, молю. У меня матушка хворая и сестра-вдовица с троими детями. Всё на мне, а я женитися надумал.
– Мне нет до этого дела. Что же ты о них не думал, когда играл? Отвечать не надо.
– Я не дул в кости, – всё равно стал объясняться Ойрм. – Токо глазел. Как супротиву всем перечить, ча поделывать?
– Значит, тебе не повезло! – заорал на него Рагнер. – Невезучий ты, бывает! С глаз моих, живо! Мотыжить землю в своей убогой деревне! Сам не уйдешь, прикажу тебя с крепостной стены сбросить – допек меня уже!
– Слушсь, Ваш Светлость, – пробормотал Ойрм и побрел прочь. Навстречу ему, через дверцу в закрытых воротах караульной, заходили из тамбура двое: молодой охранитель, приехавший с Рагнером из Вардоца, и Аварт, уже снявший соболий плащ герцога.
Рагнер молча разжал ладонь, показывая кости Аварту.
– Румольт, – после сказал он, снимая овчинный кафтан. – Останься здесь. Ты, Аварт, иди в Охотничий дом и приведи сюда новый дозор. И до возвращения Эорика ты за главного, Аварт. Никаких костей и карт. Не то… Я уже не выгонять, а убивать начну.
– Не беспокойтесь, Ваша Светлость, – ответил Аварт, надевая свой овчинный кафтан. – Я порядку наведу. У меня никто не смеет баловаться.
Рагнер вздохнул, набрасывая на плечи свой черный, соболий плащ, взял со стола фонарь и направился к тамбуру, из какого поднялся по винтовой лестнице на балкон третьего этажа. По ходовой площадке у Оружейной залы, он дошел до дальнего края балкона и оттуда видел, как четверо мужчин начинают свой бесполезный труд, а Рернот со смешком выбирается на чистый снег.
«Ему, значит, еще весело! Так не пойдет, – сжав челюсти, хмуро думал Рагнер. – Что-то здесь не то творится. Я тут впрямь, похоже, размяк. Но я исправлять свои ошибки умею, и вам предстоит это узнать».
Рагнер направился вдоль Оружейной залы назад, к лестнице, мимоходом заглядывая в темные окна, но ничего толком не увидел. Лишь войдя внутрь, он обнаружил стол, пододвинутый к стене, за ним – подмерзшего Раоля Роннака, а на столе – непочатую бутыль крепкого вина.
Рагнер хмыкнул – этот день не переставал его удивлять. Он молча повесил фонарь на крюк, подтянул цепь со светильником выше и закрепил ее на стене, – великая зала тем не менее осветилась слабо и зловеще. Не говоря ни слова, Рагнер упал на скамью, сложил руки и скрестил в лодыжках вытянутые ноги, звякнув шпорами.
– Чего не пил? – недружелюбно спросил он Раоля.
– Я вовсе не пьянь, – мрачно произнес Раоль, – И не дурак тоже. Вы меня пришли убивать. Из-за кузнеца и из-за пророчеств. Отравить удумали. А я не дурак и пить не стал. И держу рот на замке: никому я ничего не сказал.
– Совсем-совсем никому? Не верю.
– Мне нравится баронесса Нолаонт, и мне ее жалко… Не так нравится, – кашлянул в кулак усатый. – Так мне теперь нравится мона Соолма Криду, – улыбнулся он, кашлянул во второй раз и стал серьезен. – Я вчера разобиделся на баронессу Нолаонт и думал Рерноту рассказать, что кузнец кузнецом оказался, значит: прав был бродяга… Но едва начал, самую малость намекнул, как пожалел ту девушку в красном чепчике. Она так плакала тогда, на площади, а брат ее обнимал. Я не знал тогда, что это был брат. Думал, жених… У меня нет сестры – из приюта я, сирота, но если бы мою сестру так обидели… Или невесту, или жену… Не знаю, чтобы я б тогда делал, – того бродягу и так убили, а толпе рта не заткнешь… Не завидовал я ее брату. И сейчас не захотел, чтобы всё повторилось, чтобы над ней снова посмеялись…
– Что ты Рерноту ляпнул?
– Про то… Про тот день… Про то, что пророчил тот бродяга, что кузнеца королем сделает, – улыбнулся Раоль, – тогда и… с баронессой Нолаонт у них… нууу… любовь будет… возможно…
– Всё? А что же ты утаил тогда? Как по мне, ты наболтал достаточно, чтобы стать усатым мертвяком!
– Да ж стишки те самые утаил… Про кузнеца, – прочистил Раоль горло. – Это ж… щас… Как там точно-то… Позабыл немного…
– Заткнись! – оборвал его Рагнер. – Не позабыл – а ничего не слышал, не видел и не знаю, понятно? Только вспомни мне их!
Сжав челюсти, он тяжело смотрел в кроваво-багряный пол и молчал.
– Повтори всё то, да поточнее, что сказал Рерноту.
– Х-мм, нууу, – закатывая глаза вверх, потер замершие руки Раоль. – В Элладанн, – начал говорить он по-лодэтски, – нашенскай Йёртр дать кузня шапка с золоту. Кузня и баронесса… А дальше я подмигнул – испуганно продолжил черноусый мужчина по-орензски. – И еще добавил «Пффф», – развел он руками. – Как бы «зря старается кузнец».
– Йёртр? – уточнил Рагнер. – Приплел юродивого?
– Не мог по-другому объяснить. Я еще заключил, что херня всё это, а Рернот сказал, что про баронессу нельзя болтать, а то вы разгневаетесь и всех повесите.
– Вот ты и сам теперь знаешь, Раоль, за что…
Рагнер не договорил, потому что раздался стук в дверь.
– Давай сюда, Рернот, – позвал его Рагнер и полез за чем-то в кошелек. – Но далеко не проходи. Возьми пистолет у лосиной головы и убей Раоля.
Раоль медленно поднялся на ноги. Рернот же медлил. Мокрый и грязный, он с надеждой смотрел на герцога, ожидая, что это шутка.
– Рернот! – зло прикрикнул Рагнер. – Ты опять моих приказов не исполняешь?!
Рернот неохотно снял пистолет со стены – изящное оружие со стволом длиной в локоть и колесцовым замком. Рагнер кинул ему маленький ключ, какой «белобрысый» поймал, после чего вставил ключ в замок пистолета и завел пружину – одновременно с поворотами ключа сам поднимался курок.
– Мы есть друг, Рернот, – жалобно воззвал к нему Раоль.
– Прощовай, – грустно ответил Рернот. – Не мочу я ослухаться. А тобя всё одно…
Он поднял пистолет, направляя его дуло на грудь Раоля, и нажал на спусковой крючок. В тишине послышался четкий щелчок от удара курка о вращающее колесико. Рагнер с удивлением перевел взгляд с зажмурившегося Раоля на пистолет, никогда до этого не дававший сбоя.
– Еще раз, – приказал Рагнер.
Рернот, у которого стали вздрагивать руки, снова завел пружину замка.
– Чего ждешь? – громко спросил Рагнер.
И снова не случилось выстрела – вращение колесика, удар курка, но без искр порох не воспламенился.
– Ты крышку, что ли, не снял, безрукий хер! – разъяренный своей догадкой, вскочил герцог Раннор на ноги.
Он отобрал пистолет у бледного, не меньше, чем Раоль, Рернота и с досадой уставился на открытую крышку пороховой полки.
– Извини за «безрукого хера», – недовольно вздохнул Рагнер. – Хоть в этом ты… Дай ключ.
Рагнер сам завел пружину замка и направил пистолет на Раоля, но целился тому не в грудь, а в колено. Вновь всё повторилось: щелчок от удара, тишина и невредимый, оцепеневший Раоль Роннак… Рагнер закрыв пороховую полку, отбросил пистолет на скамью и стал убирать ключ в кошелек.
– Так, Раоль, назад, на табурет, и сиди немым. Мой меч сбоя не даст.
Черноусый мужчина перекрестился, нащупал рукой табурет и, не сводя глаз с герцога Раннора, медленно опустился на сиденье.
– Рернот, что ж ты? – весело заговорил Рагнер. – Друга чуть не убил?
– Вамо не угодити, Вашо Светлость…
– Да, это сложно. Настолько, значит, служба ценна?
Рернот кивнул.
– Что там у тебя, дома? Хворая мать, сестра без мужа, но с тремя детьми, да невеста?
– Младшой братишко в Униворсету, – тихо сказал светловолосый парень. – В Брослосу. Двое золо́тых уплота о году, да ощё книги, бумаго… Многовое чого ощё. Он само тожо роботывает… Он очонь умной, не то, чо я. Нето у нас большое никого. Мы двое друго у друго.
– Щас заплачу. Что же ты о нем не думал, когда мои правила нарушал?
– Думол, а ощё думол, чо не поподуся. Брату надобно пиршоство дать опосле клятвы. И он хотит дальшою острологом быти… И Славо Богу, чо не боговедом, как хотил, а то пятнцать годов ёго Униворсету я б не потянул…
– Ладно, Рернот, иди – отдыхай и думай. Угодить мне непросто, но ты вроде смог. Верно сделал: единственный здесь друг тебе – это я! Кого угодно прикажу – убьешь! Да хоть Божьего Сына прикажу убить, ты убьешь!
Рернот кивнул и решительно стиснул кулаки.
– Когда в Брослосе буду, навещу твоего брата. Посмотрю на него и помогу – пусть учится, раз умный. А если врешь мне… – процедил Рагнер, искалывая бурым льдом светло-голубые, воодушевленные глаза Рернота. – И прекращай играть в дозоре! И другим не позволяй! Их погоню прочь, а ты на месте Раоля окажешься – с тебя теперь особый спрос. И сплетен не разводить про баронессу Нолаонт – ты сегодня многого наслушался в подвале того, о чем стоит напрочь позабыть! Имя ее услышишь – затыкай уши; а тому, кто болтает, – бей в зубы! Всё на сегодня… Даже жалование тебе не убавлю… А возможно, скоро и прибавлю, – задумчиво осмотрел он Рернота – по-деревенски открытое лицо, нос картошкой, светлые брови, соломенные волосы и изрядная щетина. – Завтра со мной поедешь. Рожа и одежды у тебя подходящие, язык подвешен, бороду не брей… Завтра – в Нюёдлкос, – отошел Рагнер от белобрысого парня.
Рернот поспешил покинуть залу. А Рагнер взял со стола бутыль. Усмехнувшись Раолю, он с наслаждением сделал добрый глоток обжигающе крепкого вина.
– Какой же паршивый день, а ведь только первый день зимы… – тихо сказал Рагнер, опускаясь на скамью. – Ну а ты, Раоль, редкий счастливчик. Что же мне ныне с тобой делать, а? Может, в Орензу хочешь вернуться? Не годишься ты мне, такой болтун…
– Я… – нервно сглотнул Раоль. – Я всё понял. Услышу чего-то о Ее Милости – сам заткну уши, другому выбью зубы. Можно мне… остаться? – робея от своей наглости, с выдохом выговорил он. – Я в день по дюжине серебряных монет даже в преторианцах не получал. Да по четыре кружки пива, да мяса на вес тысячи регнов, да хлеба по буханке… Я ж из приюту – я ценю всё это. А если вы меня погоните, то я всё равно не уеду никуда из Ларгоса! – уже смело заявил Раоль. – Я люблю мону Криду!
– Да что тут еще за весна кругом?.. – проворчал герцог. – За мону Криду я тебя тоже убью – так и знай. И не пулей на этот раз… – с досадой взял в руки Рагнер свой красивый пистолет.
Он с досадой потрогал зубцы колесика и пирит в курке, проверил порох.
– Может, отсырел? – вставил Раоль.
Рагнер посмотрел на этого участливого советчика как на дурака. Но потом, о чем-то подумав, достал ключ из кошелька и снова стал заводить пружину замка.
– Не уссысь тут, не по твою душу, – успокоил Раоля Рагнер. – Сними, жених, лучше фонарь пока с цепи. Идти уж обедать пора.
Пока Раоль гремел цепью, опуская ниже светильник, Рагнеру будто бес шептал в ухо, что пистолет на этот раз осечки не даст, только надо стрелять не в ногу «усатому», а в голову. Но Раоль вовремя повернулся спиной – подло убивать его Рагнер не хотел и не мог. Они вдвоем вышли на воздух, на балкон, где герцог выстрелил в сторону леса, порождая грохот и облачко белого дыма.
– Не отсырел порох! – под лай встревоженных собак весело сказал Рагнер, забрал у Раоля фонарь и вернулся в переднюю, где запер Оружейную и открыл ключом другую дверь – в свой кабинет.
Там он положил пистолет на стол, спустился в спальню, подошел к окну и долго стоял, задумчиво глядя вниз, на темную террасу.
