Рина Оре
Три цветка и две ели. Первый том
________________
Великий камин, украшенный черным знаменем с белым морским змеем и «веселой Смертью», нагонял жара в обеденную Ларгосца. Лампионы из горного хрусталя горели на каменных колоннах, глиняные светильники – на столах, золоченые подсвечники – на белой скатерти. Олзе и Кетрана, одетые в голубые платья, опрятные передники и чепцы, неспешно обходили дубовый стол и раздавали с больших блюд куски мясного жаркого. Каждой поварихе помогали по две девицы, Нёген и Люти разливали у буфетного стола напитки, еще две девицы разносили пивные кружки и кувшины. И они все тоже были наряжены в голубые форменные платья – любо смотреть. Свой замок Рагнер едва узнавал. Везде теперь царила чистота, аккуратность, даже изысканность. По крайней мере, с появлением Огю Шотно, вся паутина исчезла из Ларгосца без следа, будто пауки и те возненавидели этого вредного смотрителя.
Началась вторая перемена блюд: после рыбы пришел черед тяжелого мяса. Охотники каждый день приносили зайцев, куропаток и уток, реже дичь покрупнее. Сегодня семьдесят четыре работника, собравшиеся в обеденной зале, намеревались лакомиться кабанятиной, оттого радостно галдели в предвкушении, а дозорные, что находились внизу, в караульной, им завидовали.
И Рагнер пребывал в прекрасном расположении духа, словно с его плеч спал груз. Он с охотой трапезничал, разделяя тарелку и чашу с Маргаритой. Кроме них за белой скатертью, на почетных местах, находились Соолма, Вана Дольсог и Огю Шотно. Рядом с гением лежали его большие раздвижные очки, без каких он ничего не видел дальше шести шагов. Смотритель замка кушал за троих, так как днями, до обеда, опасаясь нового отравления, он пил только сырые яйца, да те, что сам доставал из курятника. Айада шумно грызла кость на полу и кровожадно чавкала. Мирное, сытое благополучие…
Едва все приступили к долгожданному мясу вепря, как в обеденной появился взволнованный дозорный. Маргарита не слышала, что тот сказал, да и не поняла бы. Затем Рагнер выскочил из-за стола, крикнув что-то Эорику и Аварту, своему конюшему, после чего они вместе убежали вниз. Вскоре Эорик и Рагнер вернулись – и засуетились прочие охранители: позабыв про кабанятину и пиво, они бегом устремились из обеденной.
– Внизу Вьён, – сказал Рагнер, подходя к Маргарите. – На Лилию Тиодо напали… Нам надо срочно вести поиски выродка. Соолма, – посмотрел он на Черную Царицу. – Ты тоже нужна и твоя сумка с лекарствами. Похоже, над госпожой Тиодо надругались.
Соолма немедля встала из-за стола и поспешила к винтовой лестнице.
– Ты не тревожься и спать ложись, – сказал Рагнер Маргарите. – Когда вернусь – не знаю, не жди.
Девушка схватилась за живот.
– Что такое? – перепугался Рагнер.
– Вроде толкается уже… – прошептала она. – Впервые… Это ничего. Ты иди, конечно. Надеюсь, она не очень сильно пострадала.
– Мост поднимут на ночь, пока меня нет, – бросил напоследок Рагнер и убежал из обеденной, забрав с собой Айаду.
Уже минуты через три, одетый в теплый камзол и плащ, опоясанный цепью с бальтинским мечом и с беретом на голове, он выходил с лестницы на первый этаж, в караульную. Вьён сидел неподалеку от горящего камина, на стенном выступе, склонив плечи и уронив голову в руки.
– Так, давай рассказывай подробно, – сказал Рагнер, опускаясь рядом с другом на каменный выступ.
– Я ничего не знаю, – простонал Вьён. – Она в таком жутком виде… И чувствует себя тоже жутко… Всё время плачет, неясно бормочет…
– Рассказывай, что знаешь.
– Мы ждали ее к обеду. Поначалу не беспокоились, хотя госпожа Тиодо задерживалась. Но потом пришел мерин. Один… Мы и подумать не могли, что такое может… Полагали, что госпожу Тиодо мерин мог сбросить. Я боялся, что она ногу сломает, – едва не плача, горько усмехнулся Вьён. – А сейчас… Душа этого ангела растоптана, и ее не срастить, как кость. Рагнер, почему ты позволил ей уехать одной? Ведь было темно! Ты даже одного-единственного охранителя не мог ей выделить из своей дюжины!
– Не обвиняй меня, – вздохнул Рагнер. – Мне тоже паршиво. Я настойчиво предлагал ей охрану, но она наотрез отказалась. Ни в какую. Не мог же я насильно… Не надо было ее слушать… – потер он лицо рукой. – Прости меня…
– Прости меня! – со злобой повторил Вьён. – Тебе давно не семь лет, Рагнер! Найди и покарай этого зверя, слышишь меня?! Прилюдно, на эшафоте, и чтобы она это видела!
– Да, – кивнул он и положил руку на плечо Вьёна. – Клянусь тебе.
Тем временем караульная наполнялась крепкими мужчинами с ружьями и арбалетами в руках, с мечами и цепями на поясе; со двора доносился лай собак и порой недовольно ржали лошади. Соолма спустилась, будучи в теплом плаще на плечах, с двурогим колпаком на голове и с объемной сумкой в руках.
– Прочешем весь лес с собаками, – вставая, сказал Рагнер. – Сперва найдем, где всё случилось. И если собаки возьмут след, то даже в лесу ему не спрятаться. Соолма поможет госпоже Тиодо, а та всё ей расскажет – то, в чем дама не может откровенничать с мужчинами.
Вьён кивнул, после простонал и обхватил свою непокрытую голову руками, приподнимая отросшие, седоватые волосы.
– Как же напиться хочется… – с отчаянием проговорил он.
– Не смей, – строго сказал Рагнер. – Только не сейчас, когда нужна твоя помощь. Мне очень нужна и ей тоже.
– Я не собираюсь, что ты… – пробормотал Вьён, ступая вслед за Рагнером к тамбуру. – Желание что-то сделать, это не одно и то же с действием.
________________
Маргарита сначала не могла спать: сидела у окошка в «опочивальне принцессы» и смотрела на темный, тихий передний двор, но после сонливость стала ее одолевать. Тогда она решила, что переночует в спальне Рагнера – возвратившись, он всё ей расскажет. А в его спальне стояла такая холодина, что девушка, надела поверх сорочки «кафтан ремесленника», – стеганое домашнее одеяние из зеленого атласа. Она оставила зажженным светильник, но плотно задвинула завесы балдахина.
Уснула Маргарита быстро, да сон ей пришел жуткий. Ей снилось, что это она бежит по лесу, спасаясь от кого-то ужасного, падает в овраг, встает и в ужасе снова бежит по темному лесу. Среди деревьев встречались люди: была там и лесная бродяжка, которую обнимал Рагнер, но когда возлюбленный повернул к Маргарите голову, то она увидела в его черной одежде неизвестного ей усатого человека. Рагнер, обнаженный по пояс, появился с другой стороны – вокруг него падал снег. Лилия Тиодо прижималась к его спине, согревая его и целуя центр вытянутого меридианского креста. Маргарита попыталась оттолкнуть Лилию и подраться с ней – и та исчезла. Когда же Рагнер наконец обнял Маргариту, то превратился в Нинно, и теперь она сама стала вырываться из стальных охватов кузнеца, который тащил ее так же, как перед своим бегством, на кровать, непонятно откуда взявшуюся в лесу. Он закрывал ей рот рукой, потом стал целовать и плакать. Только она вырвалась на свободу и спрыгнула с ложа, как Нинно превратился в рыжего сатира, кронпринца Зимронда, бегавшего за ней среди кустарников и елей; хохоча, схватывая ее и отпуская, – он играл с ней, словно кошка с мышкой.
Внезапно из-за деревьев вышел мужчина в черном просторном одеянии да в маске ворона на лице; в руках он держал маленькую белую свинку, и по ней Маргарита поняла, что это Идер Монаро. Другие мужчины, но мертвые, стали обступать ее со всех сторон, она же оказалась в прежнем, порванном Эцылем Гиммаком, платье. Опять пошел густыми хлопьями снег. На Маргариту смотрели бледные, обескровленные палачи, Эцыль и Фолькер – и беззвучно открывали, как рыбы, свои рты. Похожий на медведя Ортлиб Совиннак потирал клеймо на темени и протягивал к ней руку. Гюс Аразак носил корону с заячьями ушами и мерзко скалился. Голый Иам Махнгафасс, бесполезно пытаясь себя возбудить, натирал половой член, обагренный кровью Маргариты. Все они наступали, и напрасно Маргарита звала Рагнера – он за спинами нежити страстно совокуплялся с Лилией Тиодо, а на той было надето точно такое же порванное платье, как на Маргарите. Приподняв длинные ноги белокурой красавицы, Рагнер прижимал ее спину к гладкому, будто позорный столб, стволу дерева, мял и целовал ее маленькую, острую грудь. Лилия хохотала, изгибаясь змеей.
Мертвецы, целая толпа, приближались к Маргарите – она заметила новое знакомое лицо, каменное и грубое. Гиор Себесро наступал, находясь среди Зимронда и Нинно – и эта троица выглядела особенно жутко и мертво. Внезапно у всех покойников одинаково ярко покраснели глаза, а живот Маргариты начал стремительно расти, и она позабыла обо всем – смотрела вниз, лихорадочно ощупывая свое чрево и понимая, что оно сейчас взорвется – да с оглушительным треском, разрывающим небо и землю, что раздастся адский грохот, подобный взрывам от громовых бочонков Лодэтского Дьявола, ведь настоящий Дьявол выбирается нынче из Ада. Идер Монаро, снявший маску ворона, ходил за спинами нежити и безучастно подбрасывал вверх свинку, затем ловил ее. Рагнер вздымал у позорного столба взлохмаченную, как ведьма, Лилию Тиодо, овившую его своими длинными ногами и сомкнувшую лодыжки в капкан. Маргарита рыдала, упав на колени, и молилась, думая, что сойдет с ума… Наконец, с громогласным грохотом ее утроба разверзлась, выбросив Маргариту из кошмара в реальность.
Тяжело дыша и дрожа, она положила руку на живот, стала ощупывать его. И вдруг поняла, что не одна в спальне. Через миг завеса балдахина распахнулась, и перепуганная девушка громко вскрикнула – Рагнер отскочил назад, держась за сердце.
– Боже мой, прости, – прошептала Маргарита, приподнимаясь и садясь на постели. – Мне такой жуткий сон приснился… и ты меня напугал.
– А ты меня… Ты меня точно однажды убьешь, – простонал он, устало садясь с ней рядом на постель. – Ты чего здесь делаешь?
– Не могла уснуть в такую ночь одна, – жалобно сказала Маргарита и попыталась его обнять, но возлюбленный грубовато убрал от себя ее руки. Вместо этого он стал гладить голову Айады.
– Чтобы это было в последний раз, – помолчав, жестко проговорил Рагнер. – Никогда не заходи в эту спальню в мое отсутствие! Никогда! Я же всё объяснил. И я мог не один войти. И так… более чем много моих друзей видели тебя голой. Жаждешь и в Ларгосце всем всю себя показать?
– Прости… – еле слышно прошептала Маргарита. Чувствуя, что не сдержит слезы, она метнулась на другую сторону кровати, чтобы уйти отсюда, но стала неуклюжей, и быстро это сделать ей не удалось. Тяжело выдохнув, Рагнер обхватил ее со спины, потянул назад и крепко прижал к себе.
– Прости и ты меня, – тихо сказал он. – Я просто хотел, чтобы ты лучше запомнила и так не делала впредь. Жуткие дела вокруг творятся – и это в таком месте, как Ларгос, где все всё знают. Я просто не хочу, чтобы с тобой подобное повторилось. Никогда не знаешь, когда и с кем такое произойдет.
– Я понимаю, – ответила Маргарита и погладила его руку. – Больше ни за что не приду к тебе, как бы мне не хотелось.
– Ну, не будь так строга, – зарылся он носом в ее золотистые волосы. – Просто, пока меня нет, здесь тебе быть никогда нельзя. Тем более – такой мерзкий, сырой холод стоит. Я зря печи заказывал для твоих покоев?
– Без тебя мне самая расписная из расписных печей не нужна. Так что?.. Что случилось с Лилией Тиодо?
Рагнер разжал объятия и, когда Маргарита развернулась к нему, он начал говорить, опустив глаза к простыням.
– Я тогда проводил ее лишь до Пустоши. Она настаивала на том, что дальше доберется одна. Я уступил – лишь дал ей фонарь. По нему мы и нашли, где всё случилось – примерно на полпути к дому Вьёна. Какой-то незнакомец выпрыгнул из леса и остановил мерина, Лилию же он поволок в лес. И там… Ты понимаешь, как никто иной… Закончив свое дело, выродок скрылся. Вьён и Адреами нашли Лилию на лесной дороге, когда она уже возвращалась, прячась за деревьями. Что еще сказать… Соолма не смогла ее осмотреть толком… Лилия обезумела – едва увидела Соолму в двурогом колпаке, закричала, что Соолма – черт и подобное. И со мной Лилия говорить не захотела. Она одного брата из мужчин к себе подпускает. Когда мы пришли, то Ирмина уже нагрела ей воды и помогла омыться. Она сказала, что у Лилии все ноги были в грязи. Это понятно: на том месте все листья переполошены – Лилия боролась, но куда ей, такой хрупкой, против здорового мужика. Я заглянул в комнату, когда она уснула. У нее содрана кожа на лице и… Она выглядела, как ты, – спящий ангел со сломанными крыльями. На белье – грязь и кровь, как мне сказали… Лилия же была девственна…
Рагнер встал и подошел к окну. Уже светало, и некогда золотой, величественный парк предстал под рассветным небом сонмищем оголенных деревьев. Их сухая, несброшенная листва чудилась обрывками золотых одежд, их ветвистые кроны, будто простирали руки к Небесам, взывая о справедливости и требуя кары.
– Мне так гадко, словно это я надругался над ней, – негромко проговорил Рагнер. – Мне нужно было навязать ей охранителя… Или самому поехать, как бы она не перечила.
– Рааагнер… – тихо протянула Маргарита. – Ты ни в чем не виноват. Послушай, – закусила она губу. – Я забыла о боли, обиде и страхе, благодаря тебе. И она тоже встретит мужчину, который поможет ей всё забыть, – она же очень красива. А я теперь даже… – она запнулась, вспомнив свой сон: Лилию в своем порванном платье и подступающих мертвецов. Но раздумывать над ночными видениями не стала и продолжила: – Мне было так невыносимо больно на душе, и такой грязной я себя чувствовала, а Магнус, брат Амадей, сказал мне, что и это тоже есть Божье дарение… И ныне я даже не жалею, я примирилась… И я обязательно с ней поговорю. Постараюсь объяснить, если ты не против.
– И да и нет, – вернулся к кровати Рагнер и обнял Маргариту, опускаясь рядом с ней на постель. – Я не возражаю, чтобы ты поговорила с Лилией, но без откровений. Излишне это. И не лги более тоже.
– Кто это с ней сделал?
– Знать бы… Ни Айада, ни другие собаки не смогли взять след, своих вещей насильник не оставил… Под утро еще и дождик прошел. Выродок может быть кем угодно: чернорабочим, отсыпающим мой холм, плотником с верфи или даже тем, кого мы хорошо знаем, кто живет среди нас под личиной друга… Всё… – оборвал себя Рагнер. – Не могу больше об этом говорить, иначе меня вывернет. Любимая, – посмотрел он на Маргариту. – Мне нужно пару часов поспать, потом я снова отправлюсь к Вьёну и затем в город.
– Да, конечно, – крепко обняла она его и чмокнула в губы. – Пойду к себе. Там тепло… А ты ищи ту мразь…
Она начала нескладно слезать с кровати, помогая себе руками встать на пол. Рагнер с нежностью наблюдал за ее неповоротливостью.
– Будь осторожна и ты… Если захочешь выехать в город, то предупреди меня заранее, чтобы я нашел дюжину охранителей.
– Конечно, – ответила она и, послав ему воздушный поцелуй, скрылась в проходе за потайной дверцей.
У себя в спальне Маргарита тоже подошла к окну. Глядя на побуревший лес, она задумалась: казалось странным то, что Лилия Тиодо явилась вчера в замок (конечно, ради Рагнера!), а он отправился провожать ее, но на полпути, у Пустоши, Лилия пожелала расстаться и поехала одна, ночью, через дикий лес.
«Значит, – заключила Маргарита, – что-то неприятное случилось до Пустоши. Скорее всего, неприятный разговор между ней и Рагнером. Он обидел ее. Отверг! Когда же она успела поприлипать к нему? Когда-то успела, дрянь!»
Раздумывая, она прошлась по комнате, в какой за ночь стало так же мерзло, как и в покоях Рагнера, потом грузно опустилась на ступени подиума, покрытые медвежьей шкурой.
«Ну я и корова, – теперь промелькнуло в ее голове, а потом она поняла, что голодна. – Может, на этот этаж Миллё поселить, а то я хочу кушать всё чаще? Буду гонять девчонку за вкусненьким…»
Не вставая, Маргарита передвинулась по ступеням к окну, где стоял кувшинчик с жирным молоком, какое она с недавних времен неожиданно и резко начала обожать. На столике, по соседству с окном, находились в льняной салфетке сухие, соленые мальки. С наслаждением Маргарита принялась хрустеть рыбешками и запивать их молоком. Пила она из чаши, как истинная лодэтчанка.
«Может ли Лилия обманывать? Может. Потому что она лживая дрянь. Но зачем? Из-за обиды себя же позорить? Бросить честь своего рода в грязь, под ноги зевакам, какие с удовольствием потопчутся на ее имени и почешут об него языки… Ей нужна, если не любовь Рагнера, то хотя бы его жалость, лишь бы не безразличие… Нужна его забота, охрана и его чувство вины за то, что он позволил ей ехать одной через лес! Вот ведь сучка!»
Но через миг Маргарите стало стыдно за свои мысли – да так, что пропала охота до еды. Она допила чашу молока и вернула салфетку с рыбешками на круглый столик.
– Надо обязательно к ней съездить и самой поглядеть, – сказала Маргарита, забираясь в кровать-шкаф. – И если она лжет, то зря думает, что Рагнер станет ближе из-за жалости… – ворчала девушка, надевая на голову тонкий ночной колпак, накрываясь пуховым одеялом, медвежьим покрывалом сверху и подкладывая под живот подушку. – Этого мало! Боже, опять я думаю дурное, – вдохнула она. – Я самая скверная меридианка из всех! И над дрянью могут надругаться. Как я могу заранее не верить несчастной жертве?
Но Лилию Тиодо сложно было представить несчастной, и Маргарита опять нахмурилась.
Так, то срываясь в раскаяние, то сомневаясь в искренности Лилии Тиодо, она еще некоторое время ворочалась, но потом крепко уснула.
Глава XIV
Человек из-за трех морей
Мирской суд рассматривал дела не об изнасиловании, а о «надругательстве над родом», что подразумевало два вида злодейств: с насилием и без него. «Надругательство над родом без насилия» – это словесные оскорбления, неприличные жесты, лишение незамужней особы девственности, но по ее согласию. В суд в этом случае мог подать глава семьи (в том числе вдова), иногда опекун и никогда работодатель. Обычно соблазненные дамы требовали супружества или денежного возмещения, однако им надлежало доказать, что именно обвиняемый есть «растлитель» и что у рода имелась честь (само по себе соблазнение взрослой женщины преступлением не являлось). Кроме того, городские стражники содействия в поимке растлителей не оказывали, никак не сочувствовали потерпевшей, даже семилетней отроковице, а напротив, подозревали в корысти семейство, ищущее справедливости через суд. Общество считало, что ответственность за незамужнюю девицу лежит на ее родне, какая плохо ее воспитала, раз девственницу смогли совратить. Словом, «надругательство над родом без насилия» являлось весьма позорной тяжбой для обманутых женщин – несчастная описывала перед судьей, адвокатом и зеваками все нескромные подробности произошедшего, то, сколько раз она сказала твердое «нет» и как часто слышала обещание жениться. Чаще всего именно от красноречия жертвы и от обилия пролитых ею слез зависело решение судьи. Даже в крупных городах, таких как Элладанн, большинство соблазненных женщин не подавали в суд, а в таких городках, как Ларгос, – и говорить нечего.
В случае бесчестья, если имелось насилие, симпатии общества переходили к потерпевшей, но суд не рассматривал жалобы от преступнорожденных или несвободных сильван. Жертве и на этот раз приходилось подробно описывать свой позор, а судья мог встать не на ее сторону. Правда, загубленные девственницы всегда пользовались большой благосклонностью общества и судей. За насилие над ними, как правило, выносились самые суровые приговоры.
Адреами Тиодо вписал свое имя в «Оловянную книгу» Ларгоса и заплатил первые сборы управе, что не позволяло ему вести тяжбы по поводу имущества или жаловаться на плутовство (для этого в городе нужно было прожить год), но позволяло требовать кары через Суд за злодейства и кражи. В чистоте и добропорядочности его сестрицы Лилии сомнений возникнуть тоже не могло. Рагнер знал, что судья приговорит ее насильника к максимальному наказанию: вырыванию щипцами половых органов, передаче имущества преступника жертве и захоронению останков злодея в неизвестном месте. Оставалось одно: Рагнер должен был найти насильника.
Следующих два дня он потратил на розыски, отложив другие свои дела. Нездешних торговых судов в тот день венеры в порту не находилось, так что он выискивал тех, кто миновал тринадцатого дня Целомудрия западные городские ворота и не возвратился к наступлению темноты в Ларгос, – и всех таких мужчин брали под стражу, а Рагнер сам их допрашивал. Подозреваемых оказалось немного. Ниль Петтхог стал одним из них: по его словам, он в вечернее время возвращался из леса, где бродил целый день в одиночестве, примечая деревья для отделки обеденной замка. Рагнер верил словам Ниля, но задержал его. Вьён же уговорил Лилию Тиодо прибыть в нову второй триады Целомудрия в Вардоц и посмотреть на всех, кто вызвал подозрение. Кроме Адреами и Вьёна ее сопровождали десять охранителей Рагнера, теперь оберегавших лесной дом.
Рагнер впервые за эти дни увидел Лилию близко – царапины на ее правой щеке покрылись корочками и заживали, но синева под глазами, болезненная бледность и нервические жесты поведали ему, что раны ее души по-прежнему кровоточат. Он избегал смотреть в ее глаза, чувствовая смесь стыда, вины и желания ее обнять – защитить, заставить всё позабыть.
К несчастью для Ниля Петтхога, Лилия сказала, что это мог быть он, но она не уверена. Всех подозреваемых отпустили, а мастера-резчика оставили в узилище, в тесной и темной камере без окон, с вонючим ведром для отправления нужды и гнилым соломенным тюфяком на каменном полу. Ниль сидел на этом тюфяке и смотрел, как побитая собака, на герцога Раннора.
– Ты должен понять, Ниль, – сказал ему Рагнер в камере. – У тебя у самого дочери. Представь, что бы ты сделал с их насильником. Я распоряжусь, чтобы тебе поменяли тюфяк, дали чистое ведро и не забирали лампу… И из дома тебе теплых вещей тоже привезут. Госпожа Тиодо вовсе не уверена, что это был ты, и я не верю. Я найду того выродка. А ты сиди пока тихо и жди.
– Ваш Светлость, – мял Ниль в грубых руках свой войлочный колпак, какой он носил поверх нижней шапочки, – как ж енто так? Госпожа укажет, и ей все верют, получатся? Она время́нщица же, а я местно́й. Пущите до дому, я не сбягу, а то позору ведь – соседи чего удумают.
– Нет, Ниль, – поднялся со стула Рагнер. – Таков закон, и я не буду его нарушать, даже ради тебя. Сиди и жди. И верь в меня.
________________
Тюрем в Вардоце было две: мелких нарушителей сажали в подвал под зданием управы, за тяжкие преступления попадали в узилище под зданием Суда. Рагнер, покинув Ниля Петтхога и поднявшись на первый этаж, оказался в длинном вестибюле перед Залой Правосудия, где к нему подошел Лентас Флекхосог – лощеный и, как всегда, модно одетый. А еще от него сладко пахло, как от женщины.
– Ваша Светлость, господин Аттсог и господа Тиодо передают через меня просьбу: они перед отъездом желали бы с вами переговорить, – сказал Лентас. – Я проводил их в кабинет судьи по злодействам, какая пустует… И, Ваша Светлость, нам нужен новый судья по злодействам. Скоро медиана, а это Венераалий – было бы чудесно в первый день празднества осудить насильника, а на второй день его казнить.
– В Венераалий, насколько я знаю, преступников милуют, – хмуро ответил Рагнер.
– Но не за злодейства. А казнить насильника в празднество любви и счастья – это очень добро: горожане успокоятся, станут счастливы и всех нас полюбят… И вас, Ваша Светлость, конечно, тоже!
– Лентас, думай иногда, что говоришь. Меня тоже? Это вас тоже! – пошел Рагнер к лестнице на второй этаж.
– Ваша Светлость, – окликнул его Лентас. – А судьи по злодействам-то нету. Кто будет судить Ниля Петтхога?
– Во-первых, – разозлился Рагнер – развернулся и стал почти что орать на наместника, – Ниль Петтхог только еще подозревается! Во-вторых, найми ему адвоката – он мой мастер! В-третьих, раз не нашел судью по злодействам, наместник херов, то ты, неженка, будешь судьей! В-четвертых, узнаю, что дознаватели пытали Ниля Петтхога – я и тебе пятки подожгу!
Рагнер устремился на второй этаж, но услышал тихое возмущение Лентаса.
– А где я его возьму, судью по злодействам? – обиженно бурчал Лентас. – Нет в Ларгосе больше судей! Из законников – лишь адвокаты да нотариус… В столицы за новым законником надо! Меня кто-то снарядит в столицы? Нет же!
А Рагнер тоже ворчал на Лентаса, быстро поднимаясь по лестнице:
– Ну какого хера я всё должен один в этом городе делать? От Лентаса никакого толку, зато его пахучими водами всё воняет, как в лупанаре! Уже не только Суд провонял, но теперь даже управа!
Вьён ждал в коридоре, перед кабинетом судьи по злодействам. Он осунулся, был иссушен болью и тревогой так же, как герцог Раннор недосыпанием. Мужчины смотрели друг на друга уставшими, злыми, покрасневшими глазами.
– Как она? – спросил Рагнер.
– Дома не выходит из своей спальни, – мрачным голосом ответил Вьён. – Иди, поговори с ней. Нам надо возвращаться. Я за Ирмину тревожусь.
– Там же двое охранителей остались… – вздохнул Рагнер. – Не стоит себя пугать. А тем более озлобляться на меня. Я всё, что могу, делаю.
– Значит, этого мало! – с горечью выпалил Вьён.
Рагнер опустил в бессилии веки, постоял с закрытыми глазами несколько мгновений и, ничего не ответив другу, вошел в кабинет. Лилия сидела за столом, на широком стуле с очень высокой спинкой – и из-за массивности трона судьи она казалась еще хрупче, казалась юной девой, почти девочкой, но почему-то ставшей вершительницей судеб. Адреами присел на край стола, поставив одну ногу на пол, а другой беспечно болтая в воздухе. У сизой, каменной стены дожидались нового хозяина напольный подсвечник и пустая трехгранная подставка для книг. Угловой камин никто не распалял с начала осени, и воздух здесь неприятно промерз. Окружающая серость и стужа давили на сердце, будто поднимая со дна души на поверхность гнилостный ил, – давние воспоминания, какие Рагнер похоронил, настойчиво лезли наружу, усиливая муки совести. «Война – не только оды о героях, а смерть, кровь и бесчинства…» Но с окончанием войны, любые неприятные воспоминания о ней отправлялись на чердак памяти. Со временем чернота превращалась в серость – и Лодэтский Дьявол уж не вспомнил бы многого, даже если бы старался. Однако иногда… И вдруг Рагнер отчетливо представил, как его мама, высокая женщина в богатом платье и высоком головном уборе, бежит вверх по винтовой лестнице, забирается в окно смотровой башенки и под гомон захватчиков замка без промедления прыгает вниз, страшась надругательства – участи, что страшнее смерти. Конечно, Рагнер не видел, как погибла его мама, и не видел ее мертвого тела. Лишь знал, что сперва она ударилась о крышу седьмого этажа, а после соскользнула вниз, на каменную террасу у обеденной. Окна его спальни и кабинета выходили именно на террасу…
Рагнер встряхнул головой, выбрасывая из нее все видения – не до них сейчас, и посмотрел на Лилию Тиодо. Она куталась в светло-серый, зимний плащ с кроличьим подбоем; тонкая ручка в черной перчатке выглядывала из разреза плаща. Ее белокурые волосы, затейливо сплетенные сзади в корзинку, прикрывал белый вуалевый шарф. Темно-карие глаза в обрамлении сизых теней теперь отражали пустоту, вишневые губы на бледной коже стали еще ярче.
«И всё же… как же она прекрасна!» – невольно подумал Рагнер.
– Адреами, прошу, оставь нас, – обратилась Лилия к брату.
Пока живописец покидал кабинет, Рагнер приблизился к подставке для книг и зачем-то повернул вокруг оси ее трехгранную вершину.
– Я вас слушаю, уважаемая госпожа Тиодо, – сказал он.
– Ваша Светлость, – тихо проговорила Лилия и немного помолчала, собираясь с духом. – Я вам превелико благодарна за участие… и за поимку того… И за охранителей тоже. Но… – медленно и сдавленно говорила она. – Но, я всё равно чувствую страх. Мне невозможно это объяснить, а вам понять, – утерла она «слезу». – Мой разум меня не слушает. И я вовсе не уверена, что ваш мастер – это тот… Было темно, и меня так быстро схватили… Я не желаю, чтобы невинный пострадал!
– Я тоже, – вздохнул Рагнер. – Суд по злодействам будет в первый день Венераалия, а нынче только нова. Время еще есть, чтобы искать выродка… Если желаете, то я пошлю к дому Вьёна еще больше людей.
– Нет… – умирающим голосом отвергла Лилия это предложение. – Я бы чувствовала себя в большей безопасности в вашем замке, где на ночь поднимается мост и где такие толстые стены. Если бы мы с братом туда смогли переехать… Он бы написал для вас портрет по медальону бесплатно.
Рагнер вздохнул и уставился вниз, на рыжевато-желтую плитку пола.
– Если баронесса Нолаонт не будет иметь возражений, – после раздумья ответил он, – то вы можете жить в замке. Если же она воспротивится, то извините… Госпожа Тиодо, дама Маргарита желает вам помочь. Скажем так, ей есть о чем с вами поговорить. Она бы приехала завтра в дом Вьёна, например, около полудня, а вы тогда и сможете попросить ее об убежище в замке.
– Разумеется, я понимаю, – еле слышно вымолвила Лилия. – Прошу, не думайте что-либо неподобающее. Я, как вы и желали, полностью позабыла о том поцелуе. Точнее, тот… нелюдь перечеркнул всё живое и светлое во мне… Простите, мне пора идти, – изображая крайнюю слабость, она встала, держась за высокие боковины стула судьи. Рагнер подскочил к ней и подал ей руку, в какую она вцепилась.
– Голова кружится, – прошептала Лилия, падая в его объятия.
Рагнер так желал обнять ее крепче, однако он усадил Лилию назад на стул, а затем громким голосом позвал ее брата.
– Если вы что-то вспомните, то немедленно шлите ко мне одного из охранителей, – сказал он, пока Адреами заходил. – Любая мелочь может помочь. Напишите записку.
– Да, еще раз благодарю за всё, – с трудом выпрямилась Лилия и повисла на плече брата. – Вроде кружение прошло, надо заставить себя поесть… Я буду завтра с нетерпением ожидать баронессу Нолаонт. Благодарю и ее от всей души за участие…
К Лилии подбежал Вьён, обмахивая ее своим черным шапероном. Серо-русые в седине, неопрятные волосы алхимика нелепо топорщились. Он выглядел навязчивым, бесполезным и смешным. Однако Рагнеру смеяться не хотелось – ему стало только гаже.
– Оставьте, прошу, господин Аттсог… – взмолилась Лилия. – Головокружение прошло… Пойдемте быстрее. Здесь так студено и страшно…
– Конечно, дорогая госпожа Тиодо, – согласился Вьён и пошел по другую сторону от белокурой красавицы, уводимой братом. – Если вам что-то еще нужно, лишь скажите…
– Давайте помолчим, – плохо скрывая раздражение, прервала его Лилия. – Мне сейчас нужна тишина, господин Аттсог.
Надевая капюшон, она повернула голову к Рагнеру и несмело, издали, улыбнулась ему, говоря, что, несмотря ни на что, была рада его видеть. Рагнер смотрел ей вслед. Задумавшись, он пялился в пустоту коридора еще с минуту.
