Понсон дю Террайль
Похождения Червонного валета. Сокровища гугенотов
XXVI
Этим человеком оказался д'Эпернон. Он был бледен, потрясен, и его глаза выкатились из орбит, свидетельствуя о пережитом ужасе.
– Да что же случилось? – крикнул король.
– Целый легион демонов… – с трудом начал д'Эпернон и не договорил от волнения.
– Где Келюс?
– Убит.
Король пронзительно вскрикнул.
– Убит или смертельно ранен, – пояснил фаворит.
Герцог Гиз по-прежнему молчаливо хмурил лоб.
– О, эти гасконцы! – словно в бреду продолжал д'Эпернон. – Их было всего какой-нибудь десяток, а между тем… И этот беарнец! Он стрелял в нас из окна…
Д'Эпернон явно начинал бредить, так как его речь становилась все бессвязнее. Впрочем, король даже не слушал его рассказа: совершенно безучастный ко всему, он сидел, положив голову на руки, и, покачиваясь, повторял плачущим тоном:
– Убит! Келюс убит!
Тем временем Можирон кликнул пажей и занялся перевязкой раненого. Вдруг король поднял голову и спросил:
– А Шомберг?
– Тоже убит.
На этот раз король вспыхнул пламенным гневом.
– Келюс убит, Шомберг тоже, ты ранен! – крикнул он. – Мести!
– Государь! – сказал тогда герцог Гиз. – Не прикажете ли вы мне взяться за это дело и не вручите ли вы мне всех полномочий?
– Да, да! Ступайте, кузен! Истребите этих гасконцев!
– А если среди них…
– Убейте их всех!
– Если все же среди них окажется лицо, которое по своему рождению… рангу…
– Убейте, убейте всех!
Тогда герцог вышел из комнаты, не говоря более ни слова. В прихожей он увидал рейтара, последовавшего сюда за Эперноном, и, буркнув: «От тебя добьешься больше толка!» – спросил рейтара:
– Ты был вместе с Теобальдом?
– Да, монсеньор.
– Что сталось с ним?
– Он убит, монсеньор.
– Где и как?
Рейтар в нескольких словах передал герцогу суть всего происшедшего.
– Можешь ты довести меня до этого дома, у которого все произошло? – спросил затем герцог.
– Я постараюсь, монсеньор! – ответил рейтар.
Герцог Гиз, как это и говорил утром королю Генрих Наваррский, был уже полновластным хозяином в государстве и при дворе. Стоило ему кликнуть клич, как к нему с подобострастием сбежались придворные, готовые по первому знаку отправиться за герцогом куда угодно. Гиз отобрал из них десяток самых надежных и, сообщив, что они отправляются истребить нескольких еретиков, что вызвало восторженные крики, повел свой отряд в город.
Рядом с герцогом ехал рейтар, показывая дорогу.
– Вот в эту улицу! – сказал он.
Герцог вздрогнул. Ведь на этой улице остановилась его сестра, герцогиня Монпансье!
– У какого дома происходил бой? – спросил он.
– Вот у этого! – ответил рейтар.
Герцог невольно вскрикнул, это был как раз тот самый дом, где остановилась герцогиня. Гиз спешился, постучал в дверь, но ему никто не ответил. Тогда по приказанию герцога дверь высадили, но в доме никого не оказалось. Гиз поспешно прошел в комнату сестры. Кровать еще хранила отпечаток недавно лежавшего здесь тела, но герцогини не было и здесь.
– Так они бежали! – воскликнул он. – Но где же герцогиня? Где она?
Спутники герцога кинулись по соседям, надеясь узнать хоть что-нибудь от них, но сообщенные соседями сведения были очень скудны: какие-то люди нагрузили телегу бочками и уехали – вот и все, что могли они рассказать. Только один из соседей показал, что один из этих людей тащил по направлению к Луаре что-то на плече, причем это что-то можно было принять за бесчувственное человеческое тело.
Герцог бросился к реке, но берег был совершенно пустынен, не видно было ни единого судна… Гасконцев, что называется, простыл и след.
Вдруг вдали послышался шум чьих-то шагов.
– Эй, кто там, ко мне! – повелительно крикнул герцог.
Шаги ускорились, и вскоре показался силуэт высокого человека, закутанного в плащ.
– Кто тут? – спросил герцог.
– Крильон! – ответил мужчина в плаще.
– Ах, это вы, герцог! – крикнул Гиз, подбегая к Крильону. – Моя сестра… Не знаете ли вы, где моя сестра?
Крильон не умел лгать и притворяться.
– Успокойтесь, ваше высочество, – ответил он. – Герцогиня не подвергается ни малейшей опасности!
– А, так вы видели ее? Вы знаете, где она?
– Да! – коротко ответил Крильон.
Герцог с криком схватил Крильона за руку:
– Вы видели… вы знаете, где она, и не говорите! Но, значит, гасконцы похитили ее!
– Да, это так, однако могу еще раз подтвердить, что ее высочество не подвергается ни малейшей опасности!
– Но раз вы говорите так, значит, вам известно, куда ее увезли!
– Да.
– Значит, вы проводите меня туда?
– Ни гасконцев, ни герцогини нет в Блуа.
– Где же она?
– Уж извините, ваше высочество, – холодно ответил Крильон, – но я дал обещание его величеству наваррскому королю, которого ваши люди покушались убить, не выдавать этого секрета! – И с этими словами Крильон, поклонившись пораженному герцогу, спокойно прошел далее.
XXVII
Серые башенки замка видама [8] де Панестера при свете луны отражались в желтых водах Луары. Синьор де Панестер титуловался видамом потому, что имел свой лен от нанского епископа. Его замок был очень старинным строением, возникшим еще во времена Крестовых походов. Его стены частью обвалились, вековой парк был запущен, рвы заросли; зимними ночами заржавленные флюгеры вертелись по ветру, оглашая воздух зловещими звуками и спугивая с выветрившихся стен орланов. Подъемный мост замка давно уже не поднимался, не видно было вооруженных людей. Да и вообще эта панестерская видамия была весьма и весьма бедным леном.
Сам видам был уже пожилым человеком и представлял собою наполовину монаха, наполовину солдата. В юности он был служителем церкви, в более зрелом возрасте – солдатом, а потом, когда он состоял при нантском епископе, ему приходилось быть и тем и другим. Жить видаму приходилось более чем скромно, так как особенных доходов видамия не давала, и в тот вечер, когда его застает наш рассказ, синьор де Панестер, как и всегда, поужинал более чем скромно, с непритязательностью монаха и солдата, отдав честь незатейливой стряпне, изготовленной стряпухой с затейливым именем Схоластика.
После ужина видам уселся в старинное кожаное кресло поближе к огню. Паком, его служка, примостившись на скамеечке, занимал своего барина чтением. Схоластика прикорнула в уголке кухни. Пуаврад, маленький нищий, кормившийся милостями видама и за это прислуживавший чем мог, отправился в сад, чтобы поставить силки для кроликов и таким путем раздобыть пищу на завтрашний обед своему господину.
Вдруг сквозь неплотно прикрытые окна до слуха видама донесся далекий шум; это были крики о помощи, несшиеся с Луары.
Паком прервал свое чтение. Видам встал и, подойдя к окну, раскрыл его. Ночь была очень светлая, ярко сияла луна, а так как замок видама был расположен на самом берегу Луары – на правом, как раз против роковой мельницы, бывшей на левом берегу, – то можно было разглядеть все, происходящее на реке.
– Боже мой, барин! – сказал Паком, у которого, несмотря на старость, все еще было хорошее зрение. – Это какое-то судно, попавшее в бедственное положение.
– Да, это какая-то шаланда, налетевшая на подводные скалы, – подтвердил видам. – Гляди-ка, вот и ее экипаж пустился вплавь! Бедняги! Они непременно потонут!
– Им нужно прийти на помощь, барин!
– Ты с ума сошел, Паком! Они потонут, прежде чем мы успеем выйти из замка!
– О, это уж…
– А потом, у нас сейчас декабрь, вода очень холодна, я болен ревматизмом, да и ты тоже…
– Но, барин…
– Полно, пожалуйста! Быть может, это гугеноты? В таком случае пусть себе тонут!
– А если это католики!
– В таком случае Господь не оставит их, я же на всякий случай прочту им отходную! – И, сложив руки, видам прочел установленную молитву.
Тем временем Паком внимательно следил за всем, происходившим на реке; он видел, как люди с шаланды плыли к более близкому от них левому берегу, тогда как один из них храбро поплыл к правому, более дальнему, не пугаясь того, что у него была еще какая-то ноша.
– Ах, несчастный! – простонал Паком. – Он утонет!
Но опасения Пакома не сбылись: пловец молодцом переплыл Луару и вышел на берег как раз у замка видама. Это был предатель Гастон, который первым бросился в воду, взяв на руки герцогиню Анну; он нарочно поплыл к правому берегу, так как сообразил, что все остальные, наверное, поплывут к более близкой мельнице.
Увидев, что смелый пловец вышел на берег, поддерживая женщину, Паком с состраданием сказал:
– Ах, барин, пловец-то не один, а с женщиной!
– Вот как? И что же, она жива и здорова?
– По-видимому, да.
– Ну, так тем лучше!
– Но им следовало бы дать приют… Они промокли, им холодно… быть может, их мучает голод…
– Паком! – строго заметил слуге видам. – Запрещено тебе предаваться преувеличенному великодушию! Ты знаешь, что в этом году мы очень бедны. Вина мало, хлеб дорог… Достаточно и того, если мы не будем запирать дверей перед просящими помощи, но не напрашиваться на гостеприимство самим, зазывать людей, которые авось даже и не взглянут на наш дом и спокойно пройдут далее.
– Ах, барин, вы ошибаетесь.
– То есть как это?
– Они идут. Мужчина взял опять женщину на руки и направился по дорожке к замку.
– К черту их!
– Я пойду к ним навстречу! – спокойно ответил добрый Паком, не обращая внимания на злобное ворчанье хозяина, все же крикнувшего ему вдогонку:
– Но смотри, если это гугеноты, не впускай их!
XXVIII
Через час герцогиня Монпансье и предатель Гастон грелись в лучшем уголке у камина видама де Панестера. Как ни был скуп старик, но первая же фраза, произнесенная Анной при входе в комнату, сразу заставила видама проявить самое широкое гостеприимство. Эта фраза была:
– Мессир, ваше счастье обеспечено теперь, если только вы поведете себя умно, – даю вам в этом слово Анны Лотарингской, герцогини Монпансье!
Услышав это имя, видам поклонился как можно ниже и выразил полную готовность служить телом и душой своей гостье.
Тогда Анна спросила:
– Найдется у вас крепкая лошадь?
– Да, ваше высочество!
– В каком расстоянии находимся мы от Анжера?
– В пятнадцати лье.
– Имеется ли у вас надежный человек среди ваших слуг?
Видам смущенно замялся. Паком был стар, искалечен ревматизмом и не способен выдержать длительный переезд верхом; но в тот момент, когда в его голове проскользнула эта мысль, дверь приоткрылась и видам увидел нищенку Пуаврада.
– Вот за этого мальчишку я могу поручиться, как за самого себя! – сказал сир де Панестер.
– Умеешь ли ты ездить верхом? – спросила герцогиня.
– Да, если она не оседлана, – ответил Пуаврад, положив перед хозяином пару пойманных им кроликов.
Герцогиня потребовала перо, чернил и пергамент и написала следующее письмо:
«Ваше Высочество и кузен! В силу ряда обстоятельств, слишком сложных для изложения их в настоящем письме, я очутилась в пятнадцати лье от Анжера в замке видама де Панестера. Если Вы добрый католик и ненавидите гугенотов, то пошлите мне сейчас же и спешно человек тридцать вооруженных с ног до головы людей с приказом беспрекословно повиноваться мне. Покорная слуга и кузина Вашего Высочества Анна».
Запечатав это письмо, герцогиня надписала на нем «Его Высочеству Франсуа де Валуа, герцогу Анжуйскому и губернатору Анжера», а затем, вручая послание Пуавраду, сказала:
– Отвези это письмо в Анжер. Если ты привезешь мне ответ до десяти часов завтрашнего дня, я дам тебе десять пистолей.
Нищенка в восторге скрылся, и вскоре стук копыт оповестил, что он уже пустился во всю прыть к Анжеру.
Необходимо заметить, что все эти переговоры Анна вела в отдельной комнате, так как из предосторожности не хотела, чтобы Гастон знал что-нибудь об этом.
«Этот юноша предал своего короля, – думала она, – но это случилось в момент опьянения страстью, и неизвестно, долго ли продлится это опьянение. Как знать, может быть, он начнет раскаиваться? Нет, я не могу, не должна полагаться на него!»
В то же время в мозгу герцогини уже намечался адский план.
– Ваш замок очень старинной постройки, не правда ли? – спросила она видама.
– О да! – ответил тот.
– Значит, у вас найдется надежная темница?
– В замке имеются даже ублиетты!
– Тем лучше! Теперь слушайте меня внимательно. Известно ли вам, что на шаланде, с которой я спаслась, были еще люди?
– О да! Паком, у которого отличное зрение, видел их и с удовольствием заметил, что все они спаслись на мельницу. Значит, вам нечего беспокоиться, они вне опасности.
– Об этом я вовсе не беспокоюсь. Слушайте меня далее: шаланда везла очень ценную поклажу, а ее команду составлял сам наваррский король со своими людьми.
– Наваррский король? Гугенот? Еретик? – воскликнул видам, испуганно отступая на шаг и ограждая себя крестным знамением.
– Да! Его нужно во что бы то ни стало доставить сюда в замок. Я наполню золотом вашу шапку, ваши седельные кобуры и вот эту фаянсовую чашку для святой воды, если вы сделаете все так, как я вам скажу. Вы возьмете лодку, отправитесь на мельницу, скажете потерпевшим крушение, что видели их катастрофу и поспешили предложить им гостеприимство. Вы ничем не выкажете, что вам известно, кто такие ваши гости; точно так же вы воздержитесь от каких-либо проявлений религиозной ненависти. А затем… – Но тут голос герцогини перешел в шепот.
– Слушаю-с! Я исполню все, что вы желаете, ваше высочество! – сказал видам и направился к дверям.
– Стойте! – окликнула его герцогиня. – Сначала вы должны исполнить для меня еще маленькое дельце!
Она опять наклонилась к уху видама, и опять, предвкушая богатую поживу, старик с готовностью выразил желание во всем повиноваться гостье и последовал за нею в зал, где Гастон сидел у огня и с наслаждением пил вино.
При виде входящей герцогини он поспешно вскочил и уставился на нее пламенным, горящим страстью взором.
– Дорогой мой! – сказала ему Анна. – Любите ли вы меня по-прежнему или холодная вода остудила вашу пылкость?
– Люблю ли я вас? – с негодованием воскликнул юноша, не понимая, как мог бы он разлюбить такое чудное созданье. – О, я готов сделать для вас что угодно! Возьмите мою жизнь, и я буду счастлив умереть за вас!
– О нет! – засмеялась герцогиня. – Дело идет вовсе не о таких страшных вещах! В данный момент я прошу у вас самой пустячной услуги. Господин видам только что сообщил мне, что для меня имеются достаточно удобные апартаменты в дальнем флигеле замка, но я боюсь идти туда, пока вы лично не осмотрите, безопасно ли и удобно ли будет мне там!
Гастон обнажил шпагу, крикнул «Вперед!» и встал, покачиваясь от усталости, страсти и вина.
Видам взял масляную лампу и повел гасконца по длинному, извилистому коридору, где все говорило о безжалостных следах времени. Видам, шедший впереди, подвигался очень осторожно, опасаясь натолкнуться на что-нибудь, а Гастон беззаботно шествовал тяжелой, развалистой поступью. Вдруг на одном из поворотов коридора видам резко остановился и прижался к стене.
– Что с вами? – спросил Гастон.
– Да мне… показалось… я…
– Да что вам показалось?
– Привидение!
– Да ну вас! – небрежно кивнул Гастон. – Придумает тоже! Давайте мне лампу, я пойду вперед!
Он взял у видама лампу и беззаботно пошел дальше, не глядя под ноги. Вдруг он почувствовал, что пол под ним дрогнул, нога скользнула.
Видам услышал отчаянный крик. Лампа потухла, и скоро из каких-то неведомых глубин послышался шум падающего в воду тела.
XXIX
Генрих Наваррский благополучно доставил впавшую в беспамятство Берту на берег, сдал ее на руки вдове мельника и сейчас же отправился обратно на шаланду, корма которой все еще держалась над водой.
На шаланде был один только Ноэ. Лагир, Рауль и прочие бросились в воду вслед за королем. Ноэ, как капитан судна, хотел оставить шаланду последним.
– Ну что, все спаслись? – спросил его Генрих.
– Государь, – ответил Ноэ, – старый сир де Мальвен утонул и герцогиня тоже. Я бросился вниз, в каюту, где спала герцогиня, но дверь оказалась запертой, а тут вода стала прибывать с такой силой, что я рисковал сам захлебнуться, не принеся никакой помощи герцогине. Поэтому я вынужден был вернуться на палубу.
– Но как же все это случилось?
– Наверное, Гастон, стоявший у руля, заснул.
– Где он сам?
– Не знаю. В суматохе я не заметил его… Может быть, он сам стал первой жертвой своей сонливости!
Тем временем шаланда медленно погружалась в воду.
– Бедная герцогиня! – пробормотал король. – А я-то начинал ее любить!..
– Какая невознаградимая потеря для католической партии! – насмешливо отозвался Ноэ.
– Черт тебя возьми с твоей политикой! – гневно крикнул Генрих. – В данный момент меня более всего тревожит судьба наших бочек с золотом.
– А что о них думать? Течением их не снесет, они мирно будут пребывать под водой, пока мы не найдем возможности достать их оттуда. А теперь нам пока нечего делать здесь!
Действительно, корма шаланды все более погружалась, и вскоре вода начала доходить Генриху и Ноэ до пояса. Тогда они мужественно пустились вплавь и через десять минут благополучно прибыли на мельницу, где уже собрались все пострадавшие, за исключением Мальвена, герцогини и Гастона. Старый Гардуино спасся благодаря Раулю, который помог ему добраться до берега.
Мельничиха с сыновьями принялась хлопотать, развели большой огонь, и, усевшись около последнего, потерпевшие принялись сушиться.
– Где мы находимся? – спросил король одного из сыновей вдовы.
– В пятнадцати лье от Анжера и в десяти лье от Ансени.
На дальнейшие расспросы короля ему пояснили, что до Ансени пешком будет часа три пути, но у мельничихи имеется лодка, в которой два человека могут поместиться, и в ней можно добраться до города гораздо скорее.
Тогда Генрих сказал:
– Милый Ноэ, ты отправишься на лодке в Ансени.
– Но пропустят ли меня через мостовую заставу?
– О, – подхватил старший сын мельничихи, – меня там отлично знают!
– Ты возьмешь мое кольцо, покажешь его сиру д'Энтрагу, – продолжал король, – и попросишь у него шаланду и десять человек. Если ты не будешь зевать, то еще до утра можешь быть здесь на месте.
Ноэ сейчас же пустился в путь: голод, жажда и усталость должны были отступить перед высшими государственными интересами. А в пище и особенно в стакане вина все они очень нуждались после перенесенных трудов и волнений.
Бросив на стол кошелек, Генрих сказал мельничихе:
– Добрая женщина, мы хотим есть и пить!
– Увы! – ответила вдова. – Мы так бедны, что не держим вина. Кусок хлеба у нас найдется, но больше ничего!
Король грустно переглянулся со своими спутниками, но вдруг шум, послышавшийся с реки, отвлек их внимание. Король встал и вышел на порог. При свете луны видно было, как по Луаре к мельнице быстро двигалась лодка. На носу сидел какой-то толстяк, который оживленно махал платком. Это был видам де Панестер. Выйдя на берег, он поклонился Генриху и сказал:
– Простите, сударь, что я обращаюсь к вам, не зная, кто вы. Но мой слуга видел, как вас постигло несчастье, и я явился, чтобы предложить вам кров у себя. На этой мельнице вы ничего не найдете! Я – видам де Панестер и живу на том берегу.
Генрих сердечно поблагодарил видама, но в первый момент задумался, принимать ли приглашение: ему не хотелось оставлять бочки с золотом на произвол судьбы. Однако, вспомнив о Берте, он сейчас же решил принять приглашение и только предложил остальным спутникам кинуть жребий, чтобы двое из них остались ожидать возвращения Ноэ. Жребий пал на долю старого Гардуино и Лагира, а остальные сейчас же воспользовались вместительной лодкой видама и вскоре сидели в зале замка за гостеприимно накрытым ужином.
XXX
В нашем повествовании большую роль играет еще один персонаж, которого до сих пор мы не представили читателям. Спешим исправить эту небрежность и просим читателя последовать за нами в Анжерский замок.
Этот замок был очень печальным зданием, несмотря на окружавшие его сады с фонтанами и мраморными статуями, несмотря на богато разукрашенные залы, в которых по вечерам вспыхивало полное освещение, тогда как плавные звуки оркестра приглашали к танцам.
Беспросветная скука царила там, несмотря ни на что. Дамы строили капризные гримаски, кавалеры ходили с вытянутыми лицами, пажи не пели веселых песенок и не занимались любовными проказами. Недаром говорят «По барину и слуга»! А хозяин этих мест, Франсуа, герцог Анжуйский, дофин Франции, был очень мрачным, нелюдимым принцем. По внешности его легко можно было бы принять не за носителя громкого имени, а за одного из тех искателей приключений, которых такая масса нахлынула из Италии во Францию после приезда туда Екатерины Медичи. Ему было всего только двадцать шесть лет, но он казался стариком. Рыжеволосый, с запавшими недобрыми глазами, низкорослый и тщедушный, он производил отталкивающее впечатление.
У герцога был двор, потому что герцогу полагалось иметь таковой. Он задавал балы, устраивал парадные богатые обеды, но, присутствуя на балу или обеде, строил такую брезгливую гримасу, бывал так сумрачен и неприветлив, что приглашенные чувствовали себя словно на похоронах.
А между тем те из приближенных, которые уже давно были у него на службе, утверждали, будто герцог Франсуа был когда-то очень приятным собеседником, любил охоту, женщин, вино и музыку и что настоящее дурное расположение духа началось у него с тех пор, как его брат Генрих, тайно сбежавший из Польши, из-под самого носа вырвал у него корону Франции после смерти Карла IX.
Обыкновенно Франсуа вставал очень поздно, обедал в два часа и ужинал в девять. Поужинав, он запирался у себя в кабинете с первыми попавшимися придворными и играл с ними в карты – честь, от которой все открещивались, так как проигрыш или простое невезение приводили герцога в бешенство. В тот вечер, когда герцога застает наш рассказ, все шло обычным путем. Герцог Анжуйский играл в карты со своими придворными, и так как они сделали все, чтобы дать ему выиграть, то он был не так сумрачен, как обыкновенно. Кроме того, у него гостил дворянин из Амбуаза.
Со времени смерти короля Карла IX и восшествия на престол Генриха III Амбуаз стал постоянной резиденцией королевы-матери Екатерины Медичи. Этот дворянин, пьемонтец родом, был одним из самых приближенных к королеве лиц. Д'Асти, как звали его, был умен, умело разбирался в политических вопросах, и королева-мать пользовалась им для приведения в порядок своих мемуаров.
Пробило двенадцать часов.
– Господа, – сказал принц своим партнерам, – разрешаю вам удалиться!
Двое приближенных герцога и Асти сейчас же вскочили с мест, но Франсуа удержал последнего, сказав: «Останьтесь, поговорим!» – когда же они остались одни, продолжал:
– Что поделывает матушка в Амбуазе?
– Скучает, ваше высочество!
– Совсем как я!
– Его величество король очень сурово поступает с нею!
– Как и со мною тоже!
– И если бы вы, ваше высочество, как-нибудь навестили ее, ее величество была бы очень признательна.
– Почему же матушка сама не приедет ко мне?
– Она боится навлечь неудовольствие короля.
– Ну, король сам очень мало думает о нашем с нею удовольствии!
– Это правда, ваше высочество!
– Он даже не счел нужным пригласить меня принять участие в собрании Генеральных штатов!
– Вот это самое слово в слово сказала и ее величество!
– Но зато он пригласил лотарингских принцев, наших добрых друзей.
– И истинных королей Франции! – язвительно прибавил Асти.
Вдруг во дворе замка послышался шум, а с подъемного моста донесся троекратный трубный звук, оповещавший о прибытии посетителя.
– Какой дьявол осмеливается беспокоить меня в такой час? – гневно крикнул герцог Анжуйский.
Но в дверях кабинета уже показался паж, доложивший:
– Его высочество герцог Гиз!
Это имя заставило герцога вскочить: ни один Валуа еще не слушал без волнения этого имени.
Герцог Гиз вошел весь запыленный, в шлеме и панцире. Он был очень бледен, его взор горел злобой, поступь была взволнованная и резкая.
– Нечего сказать, кузен, славная у вас полиция! – закричал он при входе.
– Вам угодно…
– Мне угодно заметить, что в Сомюре имеется мостовая застава, дозором над которой командует один из ваших офицеров, и все-таки через эту заставу пробрались преступные беглецы! Этот ротозей ухитрился пропустить целую шаланду с гугенотами, нагруженную золотом…
– Вот уж этому мне трудно поверить, кузен! Золото стало такой редкостью во Франции.
– Да, может быть. Однако вы, наверное, слыхали о так называемом «сокровище гугенотов»?
– Слыхал, но не верил!
– И напрасно. Это сокровище существует, и его-то наваррскому королю удалось провезти через сомюрскую заставу. Но это еще не все! Наваррский король осмелился захватить в плен женщину, которую везет заложницей в Наварру.
– Кто же эта женщина?
– Моя сестра Анна!
Этот ответ вырвал у герцога Франсуа крик изумления.
– Да в уме ли вы, кузен? – сказал он.
– Еще бы! – ответил тот и стал вкратце рассказывать кузену о событиях этого вечера.
Не успел он окончить рассказ, как дверь снова открылась и паж доложил:
– Ваше высочество, только что прибыл мальчик, который сделал пятнадцать лье на неоседланной лошади, чтобы доставить вам письмо.
– От кого?
– Мальчишка уверяет, что от герцогини Анны Лотарингской.
У Гиза и герцога Анжуйского одновременно вырвался крик:
– Пусть войдет!
