Понсон дю Террайль
Похождения Червонного валета. Сокровища гугенотов
XVII
– Друг мой Крильон, – ответил Генрих, – я сам хотел бы как можно скорее покинуть Блуа, но… мы должны взять с собою старого Мальвена и его внучку Берту!
– Вот как? – улыбаясь отозвался Крильон. – Готов поручиться, что тут уже…
– Как всегда, добрый мой Крильон; как мое ухо чутко прислушивается с радостным трепетом к звону скрещиваемого оружия, так и сердце вечно будет биться навстречу новой страсти! Но и помимо того опасность…
– Да ведь мои родственники охраняют ее, с нею ничего не случится, государь!
– Сегодня да, но завтра? Нет, Крильон, ступай за нею и приведи ее прямо на шаланду!
Крильон поклонился и отправился исполнить поручение. Тогда Генрих приказал вытаскивать бочки с золотом и нагружать их на телегу, что было делом четверти часа. Теперь можно было уже двинуться в путь, но в самый последний момент Генриху пришла в голову новая мысль.
– Вот что, господа, – сказал он, – я решил раздобыть для вас пропуск, который проведет нас через все католические армии мира!
– От кого же будет этот пропуск? – спросил Лагир.
– А вот увидите! – ответил Генрих и, отведя в сторону Гардуино, сказал ему: – Я убедился, что твой снотворный порошок отлично действует; несмотря на страшный шум, герцогиня не проснулась; но хватит ли действия этого наркотика еще на некоторое время?
– Смотря на какое, государь. Что вы, собственно, предполагаете?
– Я хочу закутать герцогиню в плащ, взвалить на плечи и перенести на шаланду!
– О, государь! Вот это – мысль!
– Не правда ли? Ну, так не проснется ли она прежде, чем мы перенесем ее?
– Нет, государь, действие порошка продлится еще по крайней мере часа три!
– В таком случае за дело! – И, подозвав Ноэ, Генрих посвятил его в свой план.
Последний встретил полное одобрение гасконца.
Герцогиня спала глубоким сном, у ее изголовья дежурил паж Амори, который воспылал смертельной ненавистью к друзьям Анны и потому был верным помощником Рауля.
Остановившись около спящей, Генрих некоторое время смотрел на ее прекрасное лицо и затем сказал:
– Она удивительно красива, Ноэ!
– Это красота тигра, государь!
– Да, но тигр – очень красивое животное, милочка!
– Ах вот как! Я ведь и забыл, что сердце вашего величества отличается завидным простором и способно вместить еще одну страстишку!
– Гм… гм… Как знать, чего не знаешь, милый друг мой?… Потом как-никак, а герцогиня – моя двоюродная сестра, и мне приходит в голову целая куча разных мыслей…
– Одна разумнее другой!
– Во-первых, надо обратить герцогиню в протестантство, а для этого прежде всего надо изолировать ее от растлевающего влияния католицизма. С этой целью мы и похитим ее! Расстели-ка на полу свой плащ, Ноэ!
Ноэ повиновался. Тогда наваррский король, с лица которого не сбегала улыбка, навеянная последней шутливой фразой, взял Анну за голову, а Рауль – за ноги, и они осторожно положили ее на плащ.
– Друзья мои! – сказал затем Генрих, не изменяя своей шутливости даже в такой серьезный, полный опасностей момент. – С принцессой Лотарингской нельзя обращаться как с какой-нибудь женщиной низкого звания! Надо быть принцем крови, чтобы иметь право дотронуться до нее, а потому я сам займусь этим делом! – И, сказав это, он осторожно завернул герцогиню в плащ, взвалил ее себе на плечо, после чего скомандовал: – Вперед!
Гардуино запер дом, поручил его Божьему милосердию и королевскому гневу и через пять минут уже шел по направлению к Луаре, сопровождая Генриха, несшего герцогиню Монпансье. Шествие замыкали Лагир и Рауль, следовавшие с обнаженными шпагами.
– Ах, что это за очаровательная женщина! – вздыхая, сказал Рауль. – К несчастью, я люблю Нанси…
– Все еще?
– Более, чем когда-либо, мсье Лагир!
– А я, к сожалению, люблю больше всего своего государя, – вздохнув, ответил Лагир, – потому что без этого… без этого я последовал бы за нею на край света!
– Ну, теперь вы можете последовать за нею в Наварру!
– Разве вы думаете, что король отвезет ее туда?
– Еще бы! Это – славный залог!
– Значит, я буду иметь возможность снова попытать у нее счастья, дорогой Рауль!
– Вы очень наивны, дорогой Лагир!
– Наивен?
– Ну еще бы! Если кто-нибудь будет иметь счастье у герцогини, то это…
– Конечно, вы?
– О нет! Я люблю Нанси!
– Так кто же в таком случае?
– Король Генрих!
– Ну вот еще! Наш король ненавидит герцогиню не меньше, чем герцогиня его!
– Да, но от ненависти до любви – один шаг, да, кроме того, вспомните – король любит забавные приключения!
– Аминь! – сказал Рауль, снова вздыхая при воспоминании о том, что гордая герцогиня была для него когда-то простой влюбленной женщиной.
XVIII
Забрезжили первые лучи рассвета, и на тусклом декабрьском небе выступили гребни прибрежных холмов. Блуа уже давно скрылось из вида, и шаланда быстро неслась по течению.
Посредине палубы устроили палатку, где на кушетке положили герцогиню Монпансье. Старый сир де Мальвен и Берта сидели на корме, провожая взорами края, которые они покидали навсегда. Гасконцы, по-прежнему одетые матросами, направляли движение шаланды, Амори и Рауль сидели около герцогини, сторожа ее пробуждение, а Генрих и Ноэ прогуливались взад и вперед, разговаривая о происшедшем.
– Возлюбленный государь, – сказал Ноэ, – я все еще не понимаю, о каком пропуске говорили вы перед нашим отъездом из Блуа?
– Этот пропуск – герцогиня, друг мой Ноэ!
– Как это?
– До тех пор, пока она будет у нас на шаланде, нас всюду пропустят. Ну, да ты этого не поймешь, это уж мое дело! Скажи-ка лучше, сколько теперь времени, ты ведь у нас немного астроном?
– Теперь около семи часов. А что?
– Если Гардуино не ошибся, герцогиня проспит еще час, в течение же этого времени мы пройдем Сомюр! А ты ведь знаешь, что в Сомюре устроена судовая застава, охраняемая людьми герцога Франсуа, моего прелестного кузена, который ненавидит меня от всей души.
– И прикажет повесить вас, если вы попадете к нему инкогнито в руки, государь!
– Да, но, по счастью, я хорошо ориентирован. Капитан, заведующий заставной стражей, – лотарингец; он отлично знает герцогиню и… Но ты уж увидишь!
Вскоре в утреннем тумане показались строения Сомюра, а Луару, казалось, перерезывала какая-то коса. Это и был заставный мост; от него при приближении шаланды сейчас же отъехала небольшая лодка, в которой сидели четыре матроса и толстый капитан.
Последний поднялся на борт шаланды и потребовал капитана. Генрих сейчас же подошел к нему с приветствием на чистейшем немецком языке.
– Кто вы? – спросил капитан.
– Люди герцога Гиза! – ответил Генрих.
– Куда вы следуете?
– В Нант.
– С каким грузом?
Генрих улыбнулся и ответил:
– Вы слишком любопытны, дорогой капитан!
– Что такое? – заревел тот. – Да знаете ли вы, молодой человек, что перед вами сам капитан Герман, состоящий на службе у его высочества герцога Анжуйского и имеющий право знать все!
– Я это знаю, но знаю также, что прежде вы были на службе у Лотарингского дома…
– Совершенно верно, но…
– И следовательно, должны знать герцогиню Монпансье?
– Еще бы! Ведь я состоял в ее личной гвардии!
– Ну, так подойдите и посмотрите! – И с этими словами Генрих на цыпочках подвел толстяка к палатке, откинул полог и показал капитану пальцем на спящую принцессу.
Капитан заглянул туда, испуганно отшатнулся и с низким поклоном поспешил к лодке, чтобы скорее распорядиться пропуском шаланды.
Когда снова двинулись в путь, Генрих сказал Ноэ:
– Ну, видишь сам теперь, что мой пропуск надежен? Не будь у нас на борту герцогини, нам трудно было бы отделаться так легко!
– Да, но что вы собираетесь делать с герцогиней? – спросил Ноэ.
– В данный момент ей надо прежде всего приготовить сносное помещение! – ответил Генрих. – Возьми-ка Рауля и займись с ним убранством одной из кают. В трюме найдется кое-какая мебель, а у Рауля – недурной вкус; он изучил привычки герцогини, да и в свое время Нанси немало побилась над ним, чтобы отшлифовать его! Ну, за дело, милый мой, времени не так-то много!
Ноэ последовал приказанию своего государя, и благодаря этому случилось так, что Анна Лотарингская, проснувшись, с изумлением заметила, что находится в каком-то очень уютном, очень красиво и богато обставленном, но – увы! – совершенно незнакомом гнездышке.
– Да где же это я? – с изумлением пробормотала она, протирая глаза и озираясь по сторонам.
Луч солнца ворвался в каюту сквозь шторку, и это отвлекло мысли Анны. Она поспешно откинула шторку и увидела перед собою широкую водную гладь.
Герцогиня провела рукой по лбу и вдруг отчаянно закричала:
– Рауль! Ко мне! Ко мне, Рауль!
Произнеся это имя, Анна Лотарингская поступила по традиции, общей для всех женщин: когда женщина в опасности или предполагает, что она в опасности, она обязательно должна иметь на устах имя последнего мужчины, которого любила!
Но Рауль не ответил на ее призыв. Тогда Анна кинулась к двери, однако дверь оказалась запертой. Напрасно она стучалась, напрасно призывала Рауля, напрасно в припадке бешенства царапала выхоленными ногтями дверь, никто не отзывался на ее неистовство!
XIX
Когда бешенство герцогини несколько стихло, она уселась и стала рассуждать.
– Очевидно, – сказала она себе, – раз моим сном воспользовались, чтобы перенести сюда, то отнюдь не для того, чтобы считаться с моей волей. Значит, всякий открытый протест ни к чему не приведет. Надо ждать и стараться ориентироваться! С врагами, нападающими исподтишка, в открытую не борются!
Она снова прислонилась к окну и стала осматривать его. Нет, оно было слишком тесно, чтобы через него можно было пролезть. Зато из него отлично можно было видеть берег, покрытый холмами, чахлой травой, пожелтевшими деревьями, но совершенно лишенный каких-либо признаков жилья. Берег не движется, значит, они были на месте. Но где?
«Чтобы мне стать гугеноткой, если я что-нибудь понимаю!» – подумала Анна.
В то время как она с недоумением смотрела в окно, пол вдруг поплыл из-под ее ног, и герцогиня чуть не упала: это шаланда снова двинулась в путь.
– Значит, я нахожусь на судне, которое еще не прибыло на место назначения! – сказала себе герцогиня. – Но что это за судно и куда оно идет? Ну да ничего, рано или поздно, а я уж увижу своего похитителя! Э, – она улыбнулась тщеславной женской улыбкой, – как знать? Может быть, это дело рук не врага, а влюбленного? – Она подошла к зеркалу полированной стали и занялась приведением в порядок прически. – Другая женщина уже давно потеряла бы голову, а я думаю о том, чтобы быть во всеоружии красоты!
Приведя себя в порядок, она опять стала рассуждать. Что сталось с Раулем? Человек, который не предпочтет умереть на пороге дома любимой женщины, – не дворянин, Рауль – дворянин и любил ее, значит, его убили, потому что иначе она не была бы здесь!
Анна Лотарингская глубоко вздохнула, две слезинки повисли на ее пушистых ресницах. Но этим и ограничилась дань памяти верному любовнику: любопытство женщины заставило Анну думать теперь о том таинственном незнакомце, который стал ныне господином ее судьбы.
Вдруг сердце герцогини отчаянно забилось: около двери послышался шум чьих-то шагов, затем скрипнул ключ в замке, и дверь открылась. В каюту вошел молодой красивый юноша, при виде которого Анна Лотарингская сразу почувствовала себя помолодевшей на четыре года.
– Это вы… вы? – в полном изумлении пролепетала она, узнав в вошедшем Лагира, того самого смелого гасконца, с которым она пережила когда-то чудную сказку любви, окончившуюся печальным разочарованием.
– Да, герцогиня, это я! – ответил Лагир, преклоняя колено и дерзко целуя взятую им ее руку.
Но Анна отдернула руку и сверкнула на дерзкого молниеносным взглядом.
– Так это ты, предатель! – сказала она. – И ты осмелился…
– Что же делать, герцогиня! Я не могу иначе…
Это было сказано с такой бесконечной печалью, что Анна поняла все. Ну конечно, этот юноша все еще любит ее, не может забыть… Наверное, он получил наследство и воспользовался им, чтобы похитить ту, без которой для него нет жизни.
– Где мы? – строго спросила герцогиня.
– На Луаре.
– Куда мы едем?
– Не знаю.
Если бы бомба разорвалась у ног Анны, так и то это меньше поразило бы герцогиню. Как!.. Лагир похитил ее и не знает, куда везет?
– Да как же ты не знаешь? – воскликнула она.
– Не знаю, потому что капитан шаланды не посвятил меня в свои планы.
– Что? Капитан?… Так, значит, это… не вы?
– Нет, герцогиня!
– Но в таком случае что вам нужно?
– Я пришел по поручению капитана!
Анна кинула на гасконца презрительный, уничтожающий взгляд и воскликнула:
– Извините! Я ошиблась… Что же нужно от меня вашему капитану?
– Он хочет представиться вашему высочеству.
– Его имя?
– Я не уполномочен сказать его.
– И вы осмеливаетесь…
– Герцогиня! – холодно возразил Лагир. – Я получил приказание, исполнил его, вот и все! Угодно будет вам принять капитана?
– Пусть войдет!
Лагир поклонился и вышел.
Тогда лицо герцогини исказилось. Она закрыла его руками и с бешенством прошептала:
– Он уже не любит меня больше!
Она стала ждать с трепетом и боязнью. Наконец у дверей послышался снова шум шагов, и в каюту со шляпой в руках вошел человек, который, улыбаясь, сказал:
– Здравствуйте, прелестная кузина!
При виде этого человека герцогиня в ужасе отскочила назад и, закрывая лицо руками, подумала: «Я погибла, да и все мы тоже! Этот неотесанный горец хитрее нас всех!»
XX
Перед тем как появиться у Анны, Генрих тщательно занялся своим видом. Теперь он был причесан, надушен и приодет так, как это сделало бы честь любому миньону короля Генриха III. Герцогиня, несмотря на все свое изумление и ужас, не была бы женщиной, если бы сразу не заметила этого. Войдя в каюту, Генрих продолжал:
– Прелестная кузина, не морщите своих бровок и не кидайте на меня таких убийственных взглядов. Ей-богу, когда вы узнаете, как все это…
– Уж не собираетесь ли вы оправдываться в учиненном насилии?
– Вот именно! Но сначала, если вы так же добры, насколько прекрасны, позвольте мне поцеловать вашу ручку!
– А затем?
– А затем вы приступите к допросу и увидите, что я вовсе не так виноват, как об этом можно подумать!
Наваррский король держался так мило, так добродушно и галантно, что герцогиня сменила гнев на милость. Она протянула ему руку, к которой нежно приник Генрих, и затем сказала:
– Теперь я жду, что вы скажете мне, где мы находимся!
– На Луаре!
– В каком месте?
– Между Сомюром и Анжером.
– Отлично! А откуда мы едем?
– Из Блуа, где вы заснули.
– Должно быть, я очень крепко спала на этот раз, хотя обычно сплю чрезвычайно чутко!
– О да! Но Гардуино знал это…
– Кто это – Гардуино?
– Субъект, дом которого вы приняли за гостиницу. Так вот Гардуино подмешал в ваше вино наркотик.
Герцогиня хлопнула себя по лбу.
– Значит, Рауль предал меня? – воскликнула она.
– Что же делать? Он повиновался мне. Но в данный момент это несущественно. Поговорим лучше о нас самих. Наверное, вы воображаете, что я похитил вас потому, что вы – признанная душа католической партии?
– Вам трудно будет иначе объяснить этот насильственный акт!
– А между тем истина находится очень далеко от этого! Вам угодно будет дослушать меня до конца? Да? Благодарю вас! – Генрих снова взял руку герцогини, вторично поцеловал ее и продолжал: – До вас, наверное, доходили слухи, что гугеноты прикопили порядочные средства, которые должны были послужить фондом для неизбежной войны? Вы слыхали об этом? Да? Ну а известно ли вам, где было спрятано это «сокровище гугенотов»?
– Нет, это никому не известно! Король и мои братья долго искали его, но…
– И король, и ваши братья, герцогиня, не нашли этого сокровища только потому, что оно было слишком близко от них! Ведь наше золото было припрятано в самом Блуа, и притом у того самого Гардуино, у которого вы остановились! Но, разумеется, надо было вывезти оттуда наши средства, и вот…
– Вы явились за этим в Блуа?
– Совершенно верно!
– Но при чем же здесь я? Почему…
Генрих кинул на Анну нежный взгляд и сказал:
– Поверите ли вы мне, если я сделаю вам искреннее признание?
– Но это смотря по тому, как…
– Слушайте. Перед тем как покинуть дом Гардуино, я не мог противостоять искушению еще раз взглянуть на вас. И вот я зашел в вашу комнату. Вы спали и показались мне такой очаровательной, что… что во мне всплыли детские воспоминания…
– Какие «детские воспоминания»?
– Мальчиком лет четырнадцати я был однажды в Сен-Жерменском замке, где присутствовал король Франциск Второй со всем двором. Среди прекрасных дам там была девочка приблизительно моих лет, с голубыми глазами, с золотистыми волосами. Это были вы…
– Да неужели! – насмешливо кинула герцогиня.
– О, в те времена религиозные и политические страсти еще не успели зажечь темные молнии в безмятежной лазури этих прекрасных глаз. Ваше сердце еще не знало бурь, зато мое сразу было ранено.
– Да вы никак собираетесь по всей форме объясниться мне в любви, дорогой кузен? – насмешливо спросила Анна.
– Вот именно, прекрасная кузина!
– Как? Вы меня любите?
– Боюсь, что это так!
– И в доказательство своей любви вы похитили меня? – продолжала спрашивать герцогиня, не переставая смеяться.
– О, только ради этого!
– Да вы с ума сошли!
– Пусть! Но я люблю вас! – И с этими словами Генрих опустился на колени перед герцогиней, взял ее руки и покрыл их страстными поцелуями.
Шаланда продолжала быстро спускаться вниз по течению Луары.
XXI
Рауль и Лагир сидели на палубе шаланды и доверчиво болтали.
– Да, друг мой, – сказал последний, – если бы вы знали, как она любила меня!
– Меня тоже, милый мой!
– Но не так, как меня!
– Рассказывайте!
– Да неужели вы думаете, что женщина может любить несколько раз? Я согласен, что у женщины бывает много капризов, но истинная любовь всегда едина.
– И, разумеется, эта «единая истинная любовь» герцогини принадлежала вам, милый Лагир?
– Мне так казалось по крайней мере.
– Да вы просто наивны! Полно! В этом отношении женщины совершенно похожи на нас. А мы, мужчины, можем не только любить нескольких женщин подряд, но даже способны питать страсть одновременно к нескольким женщинам сразу!
– Со мною этого никогда не бывало! Но неужели герцогиня, по-вашему…
– По-моему, герцогиня одновременно с вами дарила своей «единой искренней любовью» графа Эриха Кревкера!
– Этого не может быть! – гневно крикнул Лагир.
– Уж не ревнуете ли вы к прошлому? – насмешливо спросил Рауль.
– Да, вам обоим несравненно целесообразнее ревновать ее к настоящему! – произнес вдруг сзади них чей-то иронический голос.
Лагир и Рауль обернулись и увидели Ноэ; он подсел к ним и продолжал:
– Да, добрые друзья мои, Бог мне свидетель, что я пламенно люблю наваррского короля и готов в любой момент отдать за него свою жизнь, но все же должен признаться, что теперь он немало сердит меня!
– В самом деле? Что же он сделал такого? – в один голос спросили молодые люди.
– Он у ног герцогини!
– То есть, иначе говоря, он смеется над нею?
– Нисколько! Он обожает ее…
– Ну уж пожалуйста! – вспыхнул Рауль. – Я много видел на свете необычного, но чтобы наваррский король мог полюбить герцогиню Монпансье, своего злейшего врага, этого…
– Э, полно, друг мой, вы еще увидите, что сама герцогиня окажется очень восприимчивой к нежным чувствам нашего короля!
Рауль взглянул на Лагира и сказал:
– Знаете что? По-моему, опасно оставлять долее команду в руках мсье Ноэ! Он бредит!
– Мсье Рауль, – возразил Ноэ, – я не из тех, которые обижаются на шутку, потому что всегда могу отплатить той же монетой. Но я с удовольствием придержу вам сотенку пистолей на пари, что не пройдет и двух дней, как герцогиня полюбит нашего короля!
– Гм… – ответил Рауль, – в конце концов она всегда отличалась капризами и причудами!
– А я готов биться с вами на сто пистолей! – подхватил Лагир, не находя в себе силы допустить, чтобы герцогиня Анна была способна любить кого-нибудь другого, кроме него.
– А я готов придержать пятьдесят за то, что наш король никогда не полюбит герцогиню! – сказал Рауль.
– Господа, ваши пари приняты! – с комической торжественностью объявил Ноэ.
Тем временем Генрих Наваррский все еще был на коленях перед Анной Лотарингской.
Хотя герцогиня не без основания считалась самым выдающимся политиком в Европе, но все же была женщиной, а потому не могла остаться нечувствительной к ухаживанию красивого, ловкого человека, хотя бы то и был ее враг. А Генрих в этот день показался Анне особенно очаровательным. Прежде ей как-то не приходилось присматриваться к нему, но теперь она с удивлением видела, что Генрих был далек по виду от грубого мужика, одетого в сермягу, пахнущего чесноком и кожей, каким обыкновенно его изображали. И Анна рассыпала перед ним все чары своего кокетства.
– Да, прекрасная кузина, – продолжал между тем Генрих, – вот уже во второй раз мне приходится жалеть, зачем я родился принцем! В первый раз это было в пятнадцать лет, когда я влюбился в цветочницу Флеретту и хотел жениться на ней, чему, разумеется, воспротивилась моя матушка, а во второй раз…
– А во второй раз, кузен?
– Теперь!
Герцогиня, улыбаясь, взглянула на Генриха и сказала:
– Разве ваше происхождение отдаляет вас от меня?
– Конечно! Нас разделяют политические интересы.
– Ну вот еще! – с очаровательной гримасой возразила Анна. – Похоже, что вы мало заботитесь о политике, раз вы похитили меня!
– Но это потому, что я люблю вас, кузина!
Герцогиня принялась отчаянно хохотать.
– Хотите доказательство? – спросил Генрих.
– А ну-ка!
– Вот видите, шаланда остановилась. Видите ли вы на правом берегу селение?
– Вижу.
– Ну, так мы сойдем на берег и остановимся в единственной гостинице, имеющейся там. Вы ведь считаете себя пленницей, не правда ли? Ну, так вы ошибаетесь! Вы спросите себе экипаж и лошадей в деревушке и вернетесь в Блуа.
– Но разве вы забыли, что вы – наваррский король? – с удивлением спросила Анна.
– В данный момент я помню лишь об одном: что я люблю вас! – ответил Генрих.
Анна задумалась, затем сказала:
– Пока еще я не желаю свободы, поэтому будем продолжать наш путь!
