Понсон дю Террайль
Похождения Червонного валета. Сокровища гугенотов
XXII
Рассчитывал ли Генрих на такой ответ? Был ли он уверен в своем обаянии? Это неизвестно, только он не выказал ни малейшего удивления и удовольствовался кратким ответом:
– Пусть будет так, как вам угодно, кузина!
– Значит, вы меня любите? – спросила Анна.
– Да, я люблю вас!
– Вы, наваррский король, счастливый супруг Маргариты Валуа?
– Полно! Королева первая разлюбила меня! По отношению к ней у меня нет никаких угрызений совести!
– Но подумали ли вы, дорогой кузен, что наши семьи находятся в беспрестанном соперничестве и что мои братья…
– Лучше не будем говорить о них! – Генрих снова поцеловал руку герцогини и продолжал: – Я хочу сделать вам два предложения – одно сердечное, а другое – политического характера!
– Начнем с последнего!
– О нет, тут положение несравненно более запутанно, тогда как сердечное соглашение, по-моему, крайне просто.
– Ну, так говорите, кузен, я слушаю вас!
– В то время как ваш брат остановился в королевском замке, вы предпочли поселиться в маленькой гостинице. Значит, вы не рассчитывали официально появиться на собрании штатов?
– У меня были для этого свои основания!
– Хорошо! Так вот вам пришел в голову каприз, и вы покинули Блуа…
– Немного против собственного желания, кажется!
– Ах, кузина, нехорошо, что вы так говорите! Вспомните, я только что предлагал вам свободу, а вы…
– Вы правы. Продолжайте, кузен!
– Скоро мы прибудем в Бретань. Там у меня много друзей, и мне уже мало дела до французского короля и до герцогов лотарингских. Кроме того, там живет в собственном замке некий сир д'Энтраг, старый друг моего отца. Там, если хотите, мы остановимся с вами на несколько дней, тогда как мои друзья поведут барку далее.
– Но куда же идет ваша шаланда?
– В Гасконию, кузина. Она спустится до Пенбефа и отправится далее морем.
– А мы с вами остановимся у сира д'Энтрага?
– Да. Замок расположен за Ансени, и туда мы прибудем завтра на восходе солнца.
– Ну а дальше?
– Дальше? Господи! Когда мы будем любить друг друга, мы посмотрим, не найдется ли средство примирить политику наших родов!
В этот момент с палубы послышался голос Ноэ, окликнувший Генриха.
– Что тебе? – спросил король.
– Шаланда остановилась, я жду приказаний! – произнес Ноэ.
– Хорошо, я сейчас поднимусь на палубу! – ответил ему Генрих и, обращаясь к герцогине, сказал: – Значит, вы предпочитаете провести ночь на шаланде?
– Ну разумеется, – ответила Анна. – Разве таким образом мы не доберемся скорее до сира д'Энтрага?
– Вы правы. В таком случае, быть может, моя прелестная кузина соблаговолит пригласить меня к ужину?
– Вы очаровательны! Ступайте же распорядитесь и возвращайтесь поскорее!
Генрих встал с колен с любезным вздохом.
– Кстати, – остановила его Анна, – в вашей свите имеется некий гасконский дворянин по имени Лагир? Да? Так будьте любезны не посылать его ко мне.
Генрих прикусил губу, чтобы не улыбнуться, и сказал:
– Вероятно, вы предпочтете пользоваться услугами вашего шталмейстера Рауля?
– А, так он тоже здесь? Этот предатель, допустивший, чтобы меня похитили?
– Господи! – добродушно ответил Генрих. – Конечно, Рауль немножко любил вас, но меня-то он любил еще больше.
– Ну, так избавьте меня от счастья видеть его! – с гневной вспышкой во взоре сказала Анна.
– В таком случае я прикомандирую к вам кого-нибудь другого из моих гасконцев, а через четверть часа вернусь сам! – И с этими словами Генрих Наваррский вышел из каюты, оставив Анну в глубокой задумчивости.
Через некоторое время легкое сотрясение шаланды оповестило, что она снова двинулась в путь. Почти вслед за этим в дверь каюты раздался осторожный стук, и вошли два гасконца, которые принесли накрытый на два прибора столик. Один из гасконцев сейчас же удалился, а другой с почтительным поклоном подошел к герцогине, ожидая ее приказаний. Это был голубоглазый, темноволосый юноша высокого роста. Он был очень красив меланхолической, мечтательной красотой, и выражение его лица говорило о нежности и сентиментальности его характера. Но в то же время сразу чувствовалось, что этот юноша способен на самую пламенную, огневую страсть, на самое беззаветное самопожертвование любви!
Анна захотела испытать на этой девственной натуре победное обаяние своей красоты. Она вышла из своего темного уголка и стала так, что лучи заходящего солнца осветили ее лицо.
Гасконец взглянул и… замер в восхищении! Никогда еще, даже в самой страстной грезе, ему не приходилось видеть такое дивное создание!
«О, как она прекрасна!» – подумал он.
Заметив произведенное ею впечатление, Анна Лотарингская заговорила, придавая своему голосу особо обольстительные нотки. Недаром же еще в Нанси говорили, что вовсе не нужно видеть герцогиню Монпансье, чтобы потерять от нее голову: достаточно услышать звук ее голоса.
– Не вас ли, мсье, наваррский король прикомандировал к моей особе? – спросила она.
Гасконец поклонился, смущенный и взволнованный.
– Как вас зовут?
– Гастон, ваше высочество.
– У вас прелестное имя, мсье, и оно мне очень нравится!
При этих словах гасконец покраснел, при виде чего герцогиня подумала: «Не пройдет и суток, как этот юноша будет безгранично влюблен в меня!»
Однако вслух она сказала:
– Вы, конечно, состоите в свите наваррского короля?
– Да, ваше высочество.
Анна отпустила его знаком и милостивой улыбкой, прибавив:
– Попросите же наваррского короля ко мне, если он хочет ужинать со мною!
Гастон вышел, окончательно завороженный, герцогиня же подумала:
«Ну а теперь – поборемся, мой прелестный кузен!»
XXIII
Была глубокая ночь. Поужинав с герцогиней, наваррский король ушел к себе. Шаланда продолжала спускаться. Анна Лотарингская лежала на кушетке в своей каюте и, кутаясь в медвежью шкуру – охотничий трофей Генриха Наваррского, думала свои думы. Однако последние касались не столько Генриха, сколько его бочек с золотом.
«Красавец кузен, – думала она, – говорит, как по писаному, о своей любви ко мне, но я-то отлично понимаю, что ему нужно только одно: доставить в надежное место свое золото. Я же, со своей стороны, страстно хотела бы, чтобы это сокровище не попало в руки гугенотов, которых да поможет нам Бог истребить всех до единого! Но как сделать это? Как предупредить это несчастье? Для нас ведь будет настоящим несчастьем, если гугеноты получат в свое распоряжение такие громадные суммы! Он уверен, что в Бретании и он сам, и его сокровища будут в безопасности. Это правда. Бретань кишит гугенотами, но зато там найдется также достаточно католиков, не говоря уже о том, что гарнизоном в Ансени командует офицер, всецело преданный королю. Достаточно предупредить этого офицера, чтобы шаланда была арестована. Но как это сделать?»
Герцогиня не могла более лежать; она вскочила и подошла к окну. Ночь была очень светла и ясна; по характеру берегов Анна поняла, что шаланда находится в данный момент где-нибудь около границы Анжу и Бретани.
«Замок сира д'Энтрага расположен за Ансени, а там, как и в Сомюре, имеется мостовая застава. Если бы удалось предупредить офицера, командующего заставной стражей, то шаланду можно было бы задержать. Но как сделать это?»
Анна, думая это, высунулась из окна и кинула взор на палубу. У руля стояла одинокая высокая фигура. Герцогиня пригляделась и узнала в ней Гастона.
«Вот мое орудие!» – с торжеством подумала она и, накинув на плечи плащ, осторожно вышла из каюты.
Действительно, у руля стоял Гастон. Весь вечер его неотступно преследовал образ прекрасной герцогини, и юноше все более и более хотелось стяжать ее любовь, тогда как воображение подсказывало, что тут нет ничего невозможного. Он ведь молод, красив, пылок, и хотя происходит из незнатного дворянства, но и герцогиня Анна тоже до сих пор выказывала не особенно щепетильную разборчивость. И чем больше думал и мечтал юноша, тем больше опьянялся мечтой.
В таком настроении застал его Ноэ, явившийся сменить рулевого и поставить на этот важный пост Гастона. При этом граф сказал юноше:
– Около трех часов утра мы прибудем в Ансени. Когда ты издали увидишь очертания города, то позовешь меня!
– Хорошо, – ответил Гастон.
– Но еще до этого ты увидишь на левом берегу мельницу. Постарайся провести шаланду как можно дальше от левого берега, потому что в этом месте летом начали постройку плотины, выворотили со дна реки массу громадных камней, да так и оставили пока. Если шаланда напорется на эти камни, то пойдет ко дну.
– Хорошо, я буду настороже, – ответил Гастон.
Ноэ ушел, а юноша опять погрузился в свои мечты.
«В самом деле, почему герцогине и не полюбить меня, – думал он. – Ведь любила же она Лагира и Рауля… А уж я, по крайней мере, не предам ее так подло, как это сделал Рауль! Нет, я отдал бы ей за любовь и тело, и душу и последовал бы за нею на край света!»
В то время как он думал так, на палубе послышался легкий шум осторожных шагов. Гастон обернулся и чуть было не крикнул от изумления: перед ним была героиня его грез!
Но Анна успела зажать ему рот рукой и поспешно сказала:
– Тсс! Меня измучила бессонница, и я вышла подышать свежим воздухом.
Сердце Гастона сильно забилось. Анна Лотарингская уселась на сверток каната около руля и продолжала:
– Вы уже давно стоите у руля, мсье Гастон?
– Около часа, герцогиня.
– А вы только один стоите на страже?
– Да, герцогиня, мы все сторожим по очереди.
– Почему вы с таким напряжением всматриваетесь вперед?
– Я стараюсь вовремя заметить мельницу.
– Какую мельницу?
Гастон рассказал герцогине то, что ему сообщил Ноэ.
– Вы умеете плавать?
– Как рыба, герцогиня!
Адская мысль промелькнула в голове герцогини. Если шаланда потерпит крушение, бочки с золотом пойдут на дно; потом можно будет достать их оттуда, а если даже и нет, то, во всяком случае, и гугеноты их тоже не достанут… Значит, авария будет весьма на руку.
– Ах, боже мой! Следите же хорошенько! – с хорошо разыгранным испугом сказала она Гастону. – Если мы потерпим крушение…
Юноша окинул ее взглядом, полным любви и беззаветного восхищения, и затем сказал:
– Не бойтесь ничего, герцогиня, что бы ни случилось, я спасу вас!
Анна подошла вплотную к юноше и ласково многозначительно спросила:
– Бывали ли вы когда-нибудь в Париже, мсье?
– Никогда в жизни!
– Боже мой! Значит, вы не имеете понятия о жизни двора?
– Увы! Нет.
– Но ведь только там и может сделать карьеру такой красивый и храбрый дворянин, как вы.
Гастон вздрогнул.
– И только там он может… быть любимым… по-настоящему! – совсем тихо прибавила герцогиня.
Гастон страстно взглянул на Анну: она была хороша, как демон искушения!
XXIV
Расставшись с герцогиней, Генрих Наваррский сначала вышел на палубу шаланды. Ноэ, Рауль и Лагир все еще были там. Лагир сказал:
– Нет, невозможно, чтобы герцогиня полюбила наваррского короля!
– Но женщины капризны, как знать! – прибавил Рауль.
– Поживем – увидим! – покачав головой, буркнул Ноэ.
– Друзья мои, – сказал Генрих, подошедший в это время, – Ноэ произнес золотые слова: «Поживем – увидим!» Но, чтобы жить, надо пить, есть и спать. Поэтому, так как вы поужинали, я рекомендую вам отправиться спать.
Лагир и Рауль откланялись и ушли, а Ноэ остался с Генрихом.
Последний сказал ему:
– Ты держишь слишком много пари, друг мой Ноэ!
– Почему, государь?
– Потому что ты можешь проиграть их!
– Как? Вы, ваше величество, думаете.
– Я думаю только об одном: как бы доставить в целости наши бочки с золотом!
– А в ожидании этого точите лясы с герцогиней?
– Надо же убить как-нибудь время! А кроме того, моя кузина уж очень хороша!
– Красива и лицемерна!
– Так что же! Око за око… Но я хочу во что бы то ни стало добиться любви герцогини!
– Да сами-то вы не полюбите ее?
– Друг мой, если бы я стал любить всех женщин, которые в меня влюблены, у меня не осталось бы времени больше ни на что!
– В добрый час!
– Но я хочу, чтобы герцогиня любила меня хоть один только час. Это не каприз, это вполне входит в мои политические расчеты… Ты поражен, широко открываешь глаза? Ну, так слушай же внимательно! Сколько бы времени ни любила меня герцогиня, остаток своих дней она будет смертельно ненавидеть меня. Наши семьи слишком сталкиваются в интересах, чтобы эта ненависть могла когда-нибудь совершенно заглохнуть. Поэтому, когда любовь стихнет, ненависть проснется с новой силой. Но ненависть, опирающаяся на оскорбленное самолюбие, полна слабости и нерешительности. Герцогиня Анна будет ненавидеть наваррского короля еще больше, чем прежде, но у нее уже не будет той твердости руки, той уверенности взгляда, как прежде. Понимаешь ли ты? Встретясь со мною в бою, она станет бледнеть и краснеть, думая: «Я была его рабыней… игрушкой его каприза… его узницей», – и… Но неужели ты все еще не понимаешь?
– Как вам сказать? – ответил Ноэ. – Я порядочный невежда в вопросах политики и еще более – в тайнах женского сердца. Поэтому единственное, что я понимаю здесь…
– Ну, что?
– Вы позволите дать мне вам добрый совет?
– Говори!
– Мы отвезем герцогиню в Наварру, ведь так? Ну так я вспомнил, что у нас в По есть башня, стены которой имеют в толщину двенадцать футов, а двери покрыты тройной броней…
– Ну, дальше что?
– Вот я и запер бы туда герцогиню Анну, а сам написал бы лотарингским братцам и поставил бы им кое-какие условия…
– Что же, может быть, твой совет и пригодится, – сказал Генрих и отвернулся от Ноэ.
Постояв еще несколько минут на палубе, он спустился во вторую каюту, которая была отведена сиру де Мальвену с Бертой.
Старик скоро заснул, а Генрих с Бертой продолжали сидеть, ведя нежный, оживленный разговор. Генрих держал в своих руках крошечные руки Берты, которая дрожала от пугливого волнения и не смела поднять взор на красивого дворянина, своего спасителя и короля, как она знала теперь.
– Дорогая моя Берточка, – сказал Генрих, – знаете ли вы, почему я остановился в Блуа именно у вас?
– Сам Господь внушил вам эту мысль, государь!
– Может быть! Но у меня были свои основания, милочка. Я хотел сдержать клятву, которую дал вашему батюшке…
– Моему отцу?
– Да, дитя мое! Он умер в страшную Варфоломеевскую ночь у меня на руках и перед смертью поручил мне позаботиться о вас.
Берта высвободила свои руки, почтительно взяла руку короля и поднесла ее к губам.
«Она очень красива, – думал тем временем Генрих, – и если бы я не был супругом Маргариты, то… Но нет, нет… нечего и думать соблазнить эту девушку!»
– Теперь я увезу вас в Наварру, – продолжал он вслух, – там ваш дедушка в мире кончит свои дни, а вас мы выдадим замуж за какого-нибудь храброго, красивого дворянина!
Берта покраснела и опустила глаза.
– Что вы думаете, например, о Лагире? – продолжал Генрих.
– Я даже и не видела его, – наивно ответила Берта. – Я не заметила ни одного из сопровождающих вас мужчин. Но почему вы спрашиваете меня об этом, государь?
Наваррский король собирался ответить Берте, однако в этот момент с палубы послышался отчаянный крик старика Гардуино:
– Ко мне! Ко мне!
– На помощь! – послышался также испуганный голос Ноэ.
Генрих бросился вон из каюты и побежал на палубу. Испуганная Берта последовала за ним.
Лагир и остальные гасконцы старались остановить шаланду, которую со страшной быстротой влек сильный поток.
– Да в чем дело? – спросил Генрих.
– Мы погибли! Гастон, стоявший у руля, заснул и проглядел мельницу, так что мы мчимся прямо на подводные камни.
Не успел Гардуино окончить эти слова, как страшный толчок сотряс шаланду, и она быстро стала тонуть.
– Спасайся, кто может! – крикнул Генрих и, взяв Берту на руки, прибавил ей: – Не бойтесь, я отлично плаваю!
XXV
После ухода Келюса король Генрих III позвонил и приказал вошедшему пажу подать чашку шоколада и справиться о здоровье Можирона. Затем он открыл окно и, высунувшись, стал смотреть на двор.
Он увидел, как Келюс вышел вместе с каким-то высоким мужчиной и стал разговаривать с последним. Король пригляделся, и ему показалось, что он узнает в высоком герцога Гиза.
– Вот это было бы ловко! – сказал он. – Если Келюс замешает в дело моего лотарингского кузена, то я останусь совершенно в стороне… Ну да как бы там ни было, если только Келюс избавит меня от наваррского королишки, я умываю руки! Генрих Наваррский обладает большим даром чаровать и завлекать сладкими речами, но счастье еще, что Келюс вовремя открыл мне глаза!
Вернувшийся паж принес чашку шоколада; король опорожнил ее в три глотка, а затем спросил:
– Ну, видел ты Можирона?
– Я здесь, государь! – ответил миньон, показываясь в этот момент на пороге королевской комнаты.
Можирон был очень бледен и пошатывался на ходу, его лоб был перевязан.
– А, милый мой! – встретил его король. – Да ты похож на покойника!
– Я уже сам думал, что стал им, государь! Когда я очнулся от обморока, то спрашивал себя, уж не нахожусь ли я на том свете!
– Да, милый мой, твое счастье, что ты не очутился там! Тебя ведь на том свете ждала бы очень суровая встреча за твои пороки и распутство… Рисковать жизнью из-за женщин, этих проклятых, греховных созданий! Ужас!
– О, государь, в это время я много пораздумал над случившимся и…
– И раскаялся? Отлично! Не хочешь ли чашку шоколада?
– Я предпочел бы стаканчик крепкого вина, государь. Я чувствую такую слабость, что вокруг меня все вертится!
Король приказал пажу подать вино и сказал:
– Но, как бы ты ни был слаб, ты все же можешь сыграть со мною партию в шахматы!
– О да, государь, но… я так плохо играю…
– Что делать, друг мой? По пословице, на безрыбье и рак – рыба!
– А где же Келюс? Ведь он отлично играет!
– Келюса нет в замке.
– А Шомберг?
– Ни Шомберга, ни Эпернона.
– Так где же они, государь?
– Это я скажу тебе потом, а теперь сыграем!
В течение доброго получаса король не открывал рта, будучи всецело поглощен партией. Только закончив игру блестящим матом, он с жестокой иронией сказал:
– Да ты даже вовсе не защищаешься, бедный Можирон! Совершенно так же, как ты делаешь, когда сражаешься с гасконцами.
– Государь!
– Да, надо признаться, что у гасконца, с которым мы столкнулись прошлой ночью, рука – не промах!
– О, если бы только мне встретить когда-нибудь этого проклятого гасконца!
– Ты его не встретишь!
– Почему, государь?
– Это я объясню тебе потом! – И король, снова открыв окно, прислушался. Ночь была очень темна и безмолвна; ни единого звука не доносилось из города до замка. – Да чего же они мямлят? – с досадой пробормотал король, как вдруг из нижней части города раздался звук выстрела. – Ага! – с радостью воскликнул король. – Началось!
– Да что началось, государь?
– Потом узнаешь, а пока что сходи позови мне кузена Гиза. Если он еще не лег спать, скажи ему, что я хочу сыграть с ним партийку в шахматы. Вот это – серьезный противник!
Можирон пошатываясь направился к двери, тогда как король, по-прежнему опираясь на подоконник, пробормотал вполголоса:
– У этого наваррского королишки масса амбиции, и, сколько уступок ему ни сделай, он все равно стал бы претендовать на большее, так что лучше уж так… Вот теперь, например, он высказывает претензии на Кагор, обещанный ему в приданое за Марго покойным братом Карлом. Но обещания брата меня отнюдь не касаются, я же ровно ничего ему не обещал!
В этот момент в комнату вошел герцог Гиз, и одновременно со стороны города опять послышались звуки выстрелов.
– Доброго вечера, кузен! – сказал король. – Слышите вы этот шум?
– Какой шум?
– Да там, в городе. Разве вы не слыхали звуков выстрелов?
– О, это, наверное, опять поссорились швейцарцы с ландскнехтами! – ответил герцог, разыгрывая неведение.
По приглашению короля Гиз занял место у шахматной доски, и игра началась. Но герцог играл очень рассеянно, да и король тоже прислушивался к шуму, доносившемуся из города. Но послышалось еще несколько выстрелов, и затем шум стих.
– Теперь кончено! – сказал король.
– Да что такое, государь? – с любопытством спросил Можирон.
– Ссора швейцарцев с ландскнехтами.
Король и герцог опять возобновили игру. Можирон смотрел и диву давался, сколько ошибок делали оба партнера, обычно столь сильные в игре. Наконец Генрих сказал:
– Если они кончили, то почему же не возвращаются?
Герцог только нахмурился вместо ответа.
– Ваше величество поджидает кого-нибудь? – опять полюбопытствовал Можирон.
– Да, Келюса.
– Вот как?!
Король склонился к уху миньона и шепнул:
– Они отправились отделаться от гасконца.
Можирон вздрогнул и ответил:
– Ну, так я боюсь не за гасконца!
– О каком это гасконце говорите вы? – спросил герцог.
– Вы это знаете не хуже меня, – ответил Генрих III. – Но… будем продолжать предполагать, что это была лишь ссора швейцарцев с ландскнехтами.
Не успел король договорить эти слова, как в прихожей послышался шум, затем дверь распахнулась, и на пороге показался окровавленный человек, при виде которого король в испуге пронзительно вскрикнул.
