Напечатан фолиант
И хрустят его страницы:
Столик. Чашка. Официант.
Смех раскатистый резвится
Не пойму, когда домой,
Но хочу увидеть маму
И надеждою хромой
Я шагаю в панораму
Дней-близняшек. Нет конца,
Есть немая паранойя
Однотонного лица,
Монотонного настроя,
Головных тревожных грыж…
Рад ли свидеться со мною
Будет град в металле крыш,
Чуть подснеженных зимою?
Мой содержит фолиант
Будний день, знакомый вроде:
Столик, стул и миллиард
Молей смеха в кислороде
Вечерами по расписанию есть принятие одиночества:
Прямо с вальса ключа мгновения в охлаждённой замочной скважине
До момента, когда, зевая, соизволит Его Высочество
На покой пойти с осознанием, что особа его уважена
Разве дом это мне, коробочка с равнодушными к горю стенами,
Поглощёнными душной влажностью и поросшими вкусной плесенью?
Тишина децибелом громче извержений в аду с сиренами
И снабжает ушные полости неприятной до боли песнею
От отчаяния падать в обморок хочет сонный директор разума
Как выкуривать одиночество нам тяжёлое снова из дому?
Передайте ему при встрече вы, злободневному и чумазому:
Книга жалоб о нём толстенная непременно да будет издана
Не штрафует судьбу-безбилетницу
Высший разум
За наполненность рюмок и пепельниц,
За отказы,
За кривую и всем неприятную
Ложь во благо,
За историю невероятную
На бумагах
Всем прощает простые оплошности
Высший разум
Не хватило кому осторожности —
Безнаказан
Разве мало нам в жизни возможностей,
Ярких молний?
Благородный мой гнев их в безбожности
Переполнит
И мой бог вдруг из уст все «Долой! Гори!»
Низвергает,
Степенями свободы покой внутри
Награждая
Может, некогда грубая критика
Покарала
И судьба у кого-то, глядите-ка,
Захворала
Запирайте её в мастерских
И не ставьте ей капельниц:
Было много таких
Основателей и основательниц
Кручиной подавлены переселенцы:
Когда пустота достигает краёв, то
Они, испустив демонический рёв, по
Краям обделённости рвут заусенцы
Какого хлебнуть им теперь самогона?
Какую потерю оплакивать стае,
Когда из гнезда их птенец улетает,
Ведь дом отобрал у себя самого он?
И было его поручением-заданием
Явиться в свету чужаком православным,
Едва прекратив горький плач Ярославны[20],
Ноябрьский воздух забыв холоданий
Бетонной плитою раздавлены души
Но вера со временем, к счастью, крепчает:
Тускнее становятся горе-печали,
А щёки с глазами значительно суше
Я была свободной птицей
Мне всё было нипочём
Только к цели бы стремиться,
Притворяясь силачом
Этой птице не был нужен
Ни единый компаньон:
Круг общения был сужен
До полутора имён
Но стихией поломала
Буря бедствий ей крыло
Кем теперь та птица стала?
Кто послал такое зло?
Умер дух её свободы —
Возвратившись с похорон,
Все из глаз сливает воды
С высоты на чёрствый склон
Всё одно – скорей прижаться
К тёплым древам тел людских,
Чтобы больше не сражаться,
Чтобы плач грудной утих
Жизнь огнём стреляет в лица,
Попадая в глаз и в бровь
Я была свободной птицей,
Но не стану ею вновь
Туманы в складке междугорной
Загородили мне обзор
Тот здесь и сизый, и проворный,
Кто отдохнул в кармане гор
Карандашом ума рисуя
Свой мнимый замок на скале,
Я головы весь лёд рискую
Оставить каменной земле,
Как скол мечты, что в ране гнойной
Зарубцевался от тревог
Кто здесь похвал моих достойный,
Тот, стало быть, наверно, Бог
Есть кислород, вода в стакане
И понедельник, чтобы жить
Тот пропадал под облаками,
Кто не желал дышать и пить
Простых вещей бы своевольных,
Как дом и (что уж тут?) семья
Кто здесь безмерно беспокойный,
Тот, стало быть, наверно, я
Снилось, что ветки знакомой подземки
Обзавелись монументом скульптур —
Вид людных станций для той чужеземки
Вдруг перевесил кошмар диктатур
Снилось, что папа по правую руку
Призраком ангела рядом предстал
Снилось, что мама по голоса звуку
Плач мой узнала слезою в кристалл
Снилось, внимательный некий сотрудник
Мне сообщил, что рассудок в плену
Карту к чему б ни прикладывал путник —
Нет, всё равно не пускают в страну
Снилось, что все надо мной насмехались
Снилось, в горячей признались любви
Снилось, что прячусь, пока обнимаюсь —
Видимо, страх от природы в крови
Снилось, что сельдь проплывала по морю
Снилось, дотошно учила латынь
Снилось, что нет больше будней и горя
Мама и папа! Я вижу вас!.. Дзынь.
Вокруг галдёж и плиты стен
Одна из них стоит прозрачной,
Как будто жжёт её рентген,
Пейзаж глазам открыв невзрачный
И там стекло, и там вода
Стекает вниз, как будто плачет
От непомерного стыда
Большая глупость. Та маячит
Белёсой мушкой вверх и вниз,
Когда я веки закрываю:
На них рисуется эскиз,
Который тут же я стираю
Терять? Отказываться? Брать?
Принять удар, не защищаясь?
Продолжить тряпкою стирать,
Назад, увы, не возвращаясь?
Пока отплясывал балет
Одушевлённым человекам
Упругий дождь, искал ответ
Я свой в пустых чертогах века[21]
Очарование ничего
Полнит отсутствием до края
Ответ? А только ли его?
Теперь я всё на свете знаю
Мне жутко порою немножко:
Я чувствую, будто в ловушке,
В которой ещё не бывала,
Но знаю, кого бы на помощь хотела позвать
О, если стучала б ты ложкой
О дно керамической кружки
И если бы рядом зевала,
Мне было бы страшно спокойно ложиться в кровать
И если б на кухонный стул ты
Клубочки поставила ниток,
Сидела бы здесь и вязала,
Не стала б меня ни печаль, ни тревога терзать
Смирились бы тщетные бунты —
Мой скудный ментальный пожиток
О, мама, о, если б ты знала,
Как много всего я хотела б тебе рассказать
В мутности упрямых обстоятельств
В рабстве у предательских лекал
Самым долгожданным из вмешательств
Ясность просочилась между скал
И, того не ведая-не зная,
Только начиная прозревать,
Искорка поникшая-больная
Стала свежесть-новь подозревать
Сколько их томилось в чугуночках,
Сколько их, углей, понабралось
Вот была забота-заморочка
С коврика сметать золу и злость!
И, того не ведая-не смысля,
Слюни паучих собрав с углов,
В окна выгнав резкий смрад от мыслей,
Стала наблюдать со скал без слов
Искорка, знакома ли с теплом ты?
Искронность готова принимать?
Здесь тебе врасплошные экспромты,
Здесь тебе – любить, обнять, понять
Я его не ведала-не знала
Жить пришлось мне долго у лекал
Искорка, ты долго прозревала,
Видел даже Бог – спроси у скал
Ждётся ей и знака, и сигнала
Как же веки, кожный их фарфор?
Искорка не сразу их признала,
Ей бы конструктивный разговор
Я им незаметно любовалась
Значится, бесспорно, быть огню!
Искорка, ты долго добывалась
Я тебя, пожалуй, сохраню
Где под склоном дышит кров,
Отдыхает плитка,
Там защитница дворов —
Белая калитка
Крутят лунный свой винил
Звёзды и барашки
Там, под склоном, тот, кто мил,
Ждёт в ночной рубашке
Зарумянилась Луна
Звёзды, точно свечи
Свет трепещет из окна,
Предвкушая встречу
По сговорчивой земле
Дом несёт улитка,
А в белёсой полумгле
Видится калитка
В одиночестве поник
Стан железных прутьев
Вдруг визжит от рук моих
Скрип на перепутье
Златокрыл и искушён
Дух желанной встречи
Нет, не просто приглашён,
А бессменно вечен
И теперь у них двоих
Кожица в мурашках
Там, под склоном, гул утих —
Спят в ночных рубашках
Где под склоном слышен скрип,
Свет упрятан в свитке,
Точно древний манускрипт,
Там моя калитка