полная версия

Полина Аширова
Весточка из прошлого

Далмация

 
О, был ли стимул, мотивация
Брести туда, где горы, море,
Где гармоничность множит корни
День ото дня?
То бесшабашная Далмация^[11]
Ты в средиземном коридоре
Ждала в скалистой униформе —
Теперь моя
 
 
Меня с тобой не разделить теперь:
Сливаюсь с пальмами и чайкой,
С диалектизмами и чашкой
В один настой
И дело даже не в политике,
Матрёшках, водках, балалайках
Ты есть – ты машешь мне тельняшкой
И простотой!
 
 
И здесь дышу приморским бризом я,
Чтоб корни сил поднабирались —
Поизносившись, поистратясь,
Они растут
Вы судьбоносными капризами
В кладовках Родины болтались
Не плесневейте, не ссыхайтесь!
Теперь я тут
 

Мне интересно, как дела у Петербурга

 
Мне интересно, как дела у Петербурга,
У вечеров, что телу делают свежо,
У парикмахера, консьержа и хирурга
Хорошо?
 
 
Гостит пелинковац^[12] в стакане у лимона
И лёд бренчит себе подобному стеклу
Про литографии, картины и иконы,
Что в углу
 
 
Из горькой сделанный, как правда, из полыни,
Бредёт пелинковац струёй в пещеру льда
Я не увидела, как листьев там пружинит
Чехарда
 
 
Я не увидела елагиновских веток
В сусальном золоте обмякшее нутро,
Припорошённое шуршанием газеток
Из метро
 
 
Я не увижу, как в листве резвятся белки
И как на улицах готовится глинтвейн,
И как ноябрь станет мазать вдруг побелкой
Их бассейн
 
 
Мне пальмы ветвь на дальний север указала
И я услышала премьеры из афиш,
Раскат хлопков, восторг и крик, роскошность зала…
Звуки, кыш!..
 
 
Нам интересно с горьким запахом полыни,
Как поживает Петербург, его среда…
Спроси, скучает ли он, хмурый, по Полине
Может, да?
 

Обиталище крика

 
Ветер сегодня неласков был с нитями мутных тревожных затылков:
Он трепыхал взад-вперед мулине черепов по беспомощным ликам
Мне, как смычку – выдох струн и как бязи куску – щекотание обмылков,
Так не хватает прохлады в просторах главы – обиталище крика
 
 
Мыслить о скорбном дурном воспиталось не сметь, а помыслит – так по лбу
Там, в обиталище крика, трудящихся – цех, тунеядцев – пустоты
Им, как больным – стетоскопский рассказ и спесивая ртуть в тонкой колбе,
Так надоело сновать в голове и терпеть восклицания «Что ты!»
 
 
Ветер поглаживать вдоль искажённый мой ум не спешит порываться
Пусть замедляется крик, умножается тишь чередой увольнений…
Мне, как пигменту и маслу в ворсинках кистей – вновь к холсту почковаться,
Так и мечтается бойко однажды сбежать из ловушки волнений
 

Брач

 
Красный пожар опустился на Брач^[13]
Тихий свидетель моих неудач,
Малых победок, лишений, отдач
Видит: здесь поприще новых задач
 
 
Стало быть, что говорить «Да не плачь»?
Этот пожар близорук, дым – незряч
Нищ собиратель бесчисленных сдач
Малых победок, лишений, отдач
 
 
Воздух иссякший уже не горяч
Месяцем третьим придёт к нему врач
Там и расскажем, как ночь, что силач,
Тьмой растворила исчезнувший Брач
 

Всё началось с жёлто-красных трамваев

 
Всё началось с жёлто-красных трамваев, колёс их с секрецией ржавчины,
Крошек асфальтовых масс, путевого отрезка ценою в дестюнчик
Сколько же грифелей сломано было, а ватманов тщетно истрачено!
Только и помню: мольберт, шум пресыщенных ламп, лента скотча да стульчик
 
 
Купол стеклянный, приветствуя солнце, мерцал неподдельною ясностью
Фикусы – стражи порядка в гостях у любителей сахарных булок
Даже сегодняшний быт мой, набитый контрастной капризной прекрасностью,
Помнит лесковскую лавку^[14], Тургеневский мост^[15], Соляной переулок^[16]
 
 
Что же сегодняшний быт? Он, вдохнув сладкий дух, испечённый каштанами,
Громко приветствует здешнюю свиту владыки морей, Посейдона
Мало тут было надутых зефирных грудей нервных чаек, тумана и
Пепельной пены воды… Знаю место – и там концентрация дома
 

Марьина Роща

 
Когда осень внезапно вдруг стала холодной Констанцией,
Поменяв документы в честь хмурого мокрого дня,
Когда ветки метро были смурь, духота, толкотня,
Когда Марьина роща^[17] была самой крайней там станцией,
Я водила тогда интерес свой живой
На растивший его водопой
 
 
И сказать, что воспитывать сталь получалось без сложностей,
И соврать, что её закалять находился огонь,
Не позволю себе никогда; карандаш и ладонь,
Только их я имела в кладовке досадных оплошностей
Я кормила тогда интерес свой живой
Иллюзорной небес синевой
 
 
А столица, пронзая теорией новых возможностей,
Заблестела однажды гирляндами праздничных дней
И Констанция вдруг потерялась в бесчинстве идей
А меня понесло, как на топливе злых неотложностей:
Отвезла я тогда интерес свой живой
На хранивший его страшный бой
 
 
И теперь, возвращаясь к истокам его консервации,
Благодарность безмерно всесильной нас кроет волной:
Вспоминаю момент, в коем не был спланирован бой,
Когда Марьина роща была самой крайней там станцией:
Я растила тогда интерес свой большой
С тёплым сердцем, с любовью, с душой
 

Професоре

 
Професоре^[18], Вы безмерно всемогущи
Подскажите, как замять бесследно ссоры,
Чтоб избавиться от тяжести гнетущей
Укажите верный путь, мой професоре
 
 
Професоре! Я приду к Вам за советом
Глупость сердца и венозные засоры,
Украшая изнутри бордовым цветом,
Помогите устранить, мой Професоре
 
 
Професоре! Кем мне быть, как называться?
Положите в мою голову незнание,
Что ценнее всяких мудрых трансформаций:
Научите, професоре, забыванию
 

Под надзором канвы с ниткой-ножницами

 
Под надзором канвы с ниткой-ножницами
Происходят потужности невышивания
Страхоносным пугливым как быть осторожницам и
Где их учат выживанию?
 
 
Что имею, то скромный мой стаж и пальто,
Тёплый корм да и миссия местного пахаря
Закрутить бы улиток из квёлых бумажечек: то,
В чём давно следа нет сахара
 
 
Как надменное око звездой в томном лбу,
Наблюдаю за странником я очарованно
Вот и зрелость стекает по рыжему жёлобу – ух!
Цепенеет превзволнованно
 
 
Под контролем неизданных строчностей мы
Только линию гнём, по спирали идя опять
Разве смогут меня испытанья на прочности и
В междуречье аномалий вмять?
 
 
Извини, добрый Бог, что сомнения нас
Застают в пресловутый расплох по желанию:
Я железный из прутьев крутила беды свой каркас,
Я училась выживанию
 

Губка уксуса

 
Мне давали испить губку уксуса, как распятому
Потеплеет неслыханно к месяцу, может, пятому —
Не растопят лучи инфракрасные льдины премудрости
Где крылатые и распрекрасные,
Там же и трудности
 
 
И в своей те к реалиям жизненным непригодности
Защищают одеждами белыми нас от злобностей
В голове Заполярье хранят равнодушные ангелы
Не поите меня жгучим уксусом
Noli me tangere^[19]
 

Мне не нужны воскресенья без видов на остров, лелеянный морем

 
Мне не нужны воскресенья без видов на остров, лелеянный морем,
Без балерин в пышных розовых пачках, порхающих в зале небес
Как не суметь мне найти бриллианты идей в том солёном растворе,
Гладящим берег рукой? Лишь смотрю – и уже выселяется бес
 
 
Мой островок безопасности зелен и чист, там мне дышится волей
Глаз наблюдает плывущий в выси облаков атмосферный балет
Берег украл восхищения блуждающий нерв, опекаемый морем,
Берег успел протянуть сине-жидкой рукою мне новый билет
 
 
Полным актёрским составом они в ликование добавили дрожжи:
Пухнет теперь непрестанно и крышку души норовит поднимать
Море моё островка безопасности, смой, что ужасно тревожит,
Море моё, приласкай беспокойного берега сушу, как мать