Петр Сосновский
Белые пески
Женщины, с Александром вместе, взялись разводить огонь, для чего стали собирать хворост, а Семен и Федор, размотав снасти, отправились к реке в надежде поймать немного рыбы для ухи.
Забрасывая удочки, они искали место, где можно было остановиться, чтобы, хотя бы часик посидеть в тиши.
Федор, наверное, попал на прикормленную Петрашом ямку. Минут через десять он вытащил первую плотвичку, затем красноперку грамм на сто. Дальше пошло и поехало. Семену вначале не везло. Но затем и он стал время от времени что-то вытаскивать. Правда, крупной рыбы не было.
– Петраш, все до нас выловил, ― сказал со смехом Федор. Семен с ним согласился. Однако, затем припомнив все встречи с мужиком и поразмыслив, понял, что он после смерти жены на речку с удочкой еще ни разу не ходил, возможно, из-за того, что должно было пройти определенное время, чтобы душа, насытившись горем, начала медленно оживать.
Семену и Федору не дали много времени побыть в уединении, едва за деревьями появились проблески пламени костра, как перед ними нарисовалась фигура Александра. Он, вначале заглянул в пакет Федора, а уж затем в пакет Семена. Пакеты они использовали для улова.
– Да, рыбы немного. На уху не хватит. Эх, рыбаки, наверное, придется и мне вам помочь.
– Помоги! ― улыбнувшись, шутливо ответил Федор, а затем уже серьезно, взглянув на Александра, спросил: ― Что там женщины делают?
– Накрывают стол. Одной ухой сыт не будешь. Думаете двадцать-двадцать пять рыбешек достаточно?
Одним словом, Александр не дал Семену и Федору времени спокойно посидеть с удочками. Следом за ним пришла его жена посмотреть на улов, затем подтянулась жена Федора. Они стали жалеть отдельных рыб и выпускать их на волю. А затем одну из последних плотвиц выпустил и Семен. Ему как-то стало не по себе. Пусть плывет, подумал он, Волина была бы рада его поступку. Ловить рыбу при скоплении народа не было смысла.
– Ладно, ― сказал Федор, ― что поймали, то поймали, ― и принялся сматывать удочки, ― больше мы ничего не выудим. Пошли варить уху.
Едва они добрались до места бивака, Александр тут же забрался в свою сумку и вытащил из нее большого карпа.
– Вот, как нужно ловить, ― сказал он: ― Ну, что я говорил? Надо вам помочь и помог. Как мой улов, а-а-а?
Однако, Федор тут же отреагировал:
–Твой магазинный карп, конечно, хорош. Спору нет. Что надо. Но без нашей мелкой рыбы уха будет не та. Лишь только от нее у ухи будет хороший навар и отменный вкус. Ты это должен знать.
Младший брат оказался прав. Это все почувствовали, когда разлили уху по мискам и принялись пробовать. Александр тут же раскупорил бутылку водки, как раньше говорили: «снял с нее кепочку». Семен попросил, чтобы ему не наливали, и не поддался даже на одну рюмку, сколько его и уговаривали: «Я за рулем, ― сказал-отрезал он, ― это обязывает, быть трезвым, ― а вот его братья вместе с женами лишь обрадовались такому положению.
– Нам больше достанется! ― тут же выкрикнула жена Александра. Она была охочая опрокинуть рюмку другую. Детей-то Бог не дал. А время убить как-то надо. Почему бы не за столом в хорошей компании?
Семена в этом застолье интересовала непринужденная обстановка на природе и, конечно, уха. Он, можно сказать, ради этого и выбрался на речку. Правда, кроме ухи хватало и других закусок. Женщины еще дома сделали салаты с крабовых палочек, оливье, винегрет. Здесь лишь разложили по вазам, сунув в каждый по ложке, чтобы можно было при желании брать себе на пластиковую тарелку, кто сколько желал. На разосланной скатерти на пластиковых тарелках лежало порезанное дольками сало с прожилками мяса, колбаса, была открыта банка шпрот. Жена Федора похвасталась первыми из своего парника огурцами. Было и многое другое: покупные помидоры, квашеная капуста. «Поляна» ломилась от яств.
Москвич кушал размеренно, наверное, по причине того, что «на сухую», не пропустив не одной рюмки. За то его родственники шумно, с азартом, торопливо, причмокивая от удовольствия.
– Ты, перца посыпь в уху, ― сказал Семену младший брат, ― будешь шибче махать ложкой, а то сонный какой-то.
Александр не выдержал, наверное, сильно приперло и первый сорвался на сторону:
– Я, сейчас, ― сказал он, скрываясь в ближайших кустах. Федор не удержался, тут же подшутил: ― Мы то, что по рюмке выпили, а он весь пузырь, ― и отбросил под дерево пустую посудину, доставая новую.
– Пусть идет, а мы еще по одной пропустим, ― сказала одна из женщин: ―Давай, Федь наливай. Но открыть бутылку он не успел, а тем более разлить, Александр вернулся и не один, с Петрашом.
– А-а-а, что опоздали, не успели выпить? А я, вот не с пустыми руками, как говорят в таких случаях, привел вам золотого друга. Ищите еще одну рюмку, ― и снова юркнул в кусты: видно не дошел куда шел.
Петраш поздоровался и сообщил, что он здесь неслучайно, вот шел, чтобы помянуть жену. Никто, из компании, расположившейся на пригорке, вокруг расстеленной скатерти не спросил у него, а что это ты шел не на кладбище, а в сторону реки. А еще он не сказал, сколько прошло времени по всем прикидкам ― сорок дней, а может и не сорок.
Однако, все находившиеся вокруг скатерти слегка раздвинулись и нашли ему место. Он устроился присев на колени. Жена Федора подала гостю пластиковую тарелку для ухи, а подоспевший Александр принес из машины рюмку.
«Народ» выпил. Мужик взглянул на Семена, осушившего стакан с минеральной водой, и сказал:
– А ты, как я вижу, снова пролетаешь. Да-а-а. Не везет тебе. ― Семен в ответ что-то хмыкнул.
Долго сидеть на коленях, на корточках, полулежа на одном боку, на другом, было утомительно, и скоро один поднялся, за ним другой…
Петраш попросил жену Федора налить снова ухи, а Александра ― водки и, толкнув Семена в бок, тот сидел рядом, сказал:
– Бери рюмку, пошли, сходим к реке. Надо моей Мавке отнести, подпитать ее дух яствами.
Неизвестно, отчего он выбрал Семена? Наверное, от того, что тот был один из всей компании трезвый. Москвич уважил мужика и отправился следом за ним к реке. Петраш шел неторопливо, можно сказать, чинно.
Мужик подошел к пологому берегу. Воду в реке слегка кружило, он остановился и, оглянувшись на Семена, попросил вылить содержимое рюмки в реку, что тот тут же и сделал, затем передав ему тарелку с ухой, он снял, переброшенную через плечо сумку и достал из нее круглую дощечку.
– Ставь тарелку на дощечку, ― сказал Петраш. Семен повиновался ему. Мужик присел и опустил дощечку с тарелкой на воду, затем слегка подтолкнул ее. Приношение тут же захватило течением, и дощечка стала медленно раскручиваться. Мужик достал из сумки бубен и стал в него размеренно бить, соблюдая известный ему такт. Он сидел на корточках; Семен тоже присел. Он ничего не пил кроме минеральной воды, но в голове у него зашумело. Шум становился громче и громче. Глухой звук бубна уводил их от реальности. Семен окунулся в прошлое, в детство. Ему отчего-то привиделась баба Маня. Он узнал ее даже раскрашенной. Она забежала в дом. Дверь, настежь. «Праздник, праздник, ― закричала баба Маня, ― праздник. Масленица. Где твои родители? Что ушли? Отмечают! Ты один!». Она бросила взгляд на вешалку и, заметив вдруг материну доху, тут же сбросила фуфайку, схватив доху и вывернув ее шерстью наружу, одела на себя. «Я принесу, ― крикнула баба Маня, увидев недоуменный взгляд паренька. ― А ты хороший мальчик. Я наблюдаю за тобой. Я наблюдаю за тобой…». ― Семен слышит бой бубна и звон бубенцов, а еще шум. Он уже был не из прошлого, из реальной жизни. Затем до него доносится глухой голос мужика:
– Да, хороша уха. Я, думаю, что моя жена там, на том свете, будет очень довольна трапезой.
– Довольна, ― согласился Семен, оставив мужика у реки, он поднялся и неторопливо направился в сторону бивака. Тот еще какое-то время сидел у воды на корточках, но затем тоже засеменил следом. Добравшись до места, и присев у скатерти Петраш вдруг, словно, проснулся:
– А что же это я, у меня ведь есть тоже, и выпивка и закуска и он достал из сумки, висящей за плечами свои гостинцы.
«Народ» уехал уже под вечер. Семен уговорил Петраша забраться в машину: место было. Он вначале долго не соглашался, бормотал, что у него на даче есть мотоцикл и он может уехать на нем, если на машине нельзя.
– На мотоцикле тоже нельзя! ― тут же влез Александр, и тот нехотя полез в салон машины.
Семен, вначале отвез своих родственников, а уж затем Петраша. Мужик расклеился из-за переживаний, а еще лишней рюмки водки: в дом его пришлось заносить. Хорошо, на сигнал клаксона вышла дочка мужика и помогла. Петраш не очень хотел перебирать ногами. Однако, до дивана, хотя и с трудом они его дотащили. Мужик плюхнулся на него так, что зазвенели пружины. Затем Семен и дочка разули мужика, сняли с него верхнюю одежду. Марина накрыла отца одеялом. Семен засобирался уходить, но не тут-то было, женщина с криком: ― «не пущу» ―заслонила собой дверь. Семен обхватил ее всю, она дрожала, у него было желание, подобно вещь поднять женщину и отставить в сторону, затем выйти. Но ему стало ее отчего-то жалко. И он сдался.
– Ну, хорошо! Я побуду еще немного. Не знаю, чего ты боишься? Ты ведь не одна. Рядом живая душа. Отец.
– Какая живая душа? Он там…, ― и Марина махнула неопределенно рукой в потолок, ― с матерью. Хорошо, если он вернется назад.
Семен остался. Женщина предложила пойти на кухню и попить чаю с медом. Уже где-то во втором часу ночи Петраш поднялся и вышел на свет. Он щурился и непонимающе смотрел на них. Семен встал из-за стола и направился в сторону дверей. Марина вышла его проводить. Он забрался в машину и поехал домой.
4
Утром Семен проснулся от страшной канонады. Бушевала гроза. Молнии и громы. Чувство было такое, будто кто-то целился прямо в него и пытался поразить, но бил и бил мимо. И вот ударило где-то совсем рядом, очень сильно, он даже подскочил на постели. Недолго думая, оделся и выскочил из дому. Дождь стих у него на глазах. На другой стороне улицы за зданием бывшего лесничества что-то горело. Треск стоял страшный, после москвич узнал, это в огне лопался шифер. Шифер был распространенным материалом и в Щурово повсеместно использовался для покрытия крыш. Рядом возле него пробежала соседка Алина:
– Пойдем, посмотрим, ― крикнула она. Семен поторопился за нею следом, но не посмотреть, а в случае необходимости помочь. Но, его помощь не потребовалась: приехала пожарная машина. Пожарную часть в селе давно хотели закрыть, чтобы не тратиться на обслуживание машины, да и на зарплату водителю и двум каким-никаким пожарным. Однако, не закрыли, и, наверное, благодаря этому улицу в селе удалось спасти. Сгорел всего лишь один сарай бывшего лесника. Этот лесник однажды попал под сокращение и после чем только не занимался, поговаривали, что даже торговал разведенным спиртом. От него пострадало немало людей. Алина сразу сказала: «Бог шельму предупредил».
Это была не одна гроза, после, пришла еще одна и еще. На грядах во дворе и на огороде поперла трава. Сорняки стали забивать благородные культуры. Семен еле успевал. Только заканчивал пропалывать, как нужно было все начинать сначала. Идти по второму кругу, третьему и так далее. Он боролся, как мог, однако не справлялся, наверное, полол бы вечно, но наступила жара. Изо дня в день палило солнце. Душно было даже ночью. И вот позвонил брат Федор и сказал:
– Ты, смотри там, не переусердствуй, остановись, взгляни на термометр, сколько он показывает? Градусов тридцать-тридцать пять. То-то! Вот сейчас ты вырвешь траву и все твои огурцы и не только они, завянут. Лучше пережди. Дай время снова пролиться дождям.
Это обстоятельство Семена обрадовало, он решил использовать вынужденный передых для поездки на рыбалку и никуда-не-будь, а на Белые пески. Дорога, наверняка подсохла, и можно было попробовать проехать на машине, а не тащиться пешком. Москвичу повезло, до реки он добрался бес приключений, размотав снасти, принялся ловить рыбу. Немного-немало на уху наловил. Долго рассиживаться на берегу не стал. У него мелькнула мысль съездить на рыбалку с ночевкой: «Да-а-а, можно классно провести время. Как раньше когда-то в детстве встречу зорьку». Семен попытался вытащить Федора, не получилось, затем Александра: тот уехал на похороны матери жены. Что делать? Решил поехать один. Нарочно не придумаешь: на Белые песни он выбрался, сам о том не догадываясь, в ночь на Ивана Купалу. Москвич взял не только рыболовные снасти, накопал червей, купил на рынке опарышей, сварил горох, ― в детстве он с братьями на него ловил язей, а еще загрузил в багажник палатку, не забыл всякие мази от комаров, иначе нельзя, сожрут.
Добравшись до Белых песков по видному, Семен, припарковав машину несколько в стороне от песчаного бугра, установил палатку, натаскал из леса для костра хвороста, одним словом, приготовился и пошел удить рыбу. Поначалу увлекся, но затем стемнело, и клев вдруг внезапно прекратился: рыба, плюхаясь и бултыхаясь в теплой, как парное молоко, воде перестала замечать его удочки. Она играла, показывая крутые бока и вызывая у рыбака зависть. Он решил ловлю не продолжать, развернулся и увидел невероятное: невдалеке стояли палатки и не одна, штук десять, а может и больше. Странно как это все он не заметил, отчего его не привлекли голоса людей, шум автомобилей? Что еще увидел москвич? На вершине горы какие-то люди разжигали костер. На его глазах он разгорелся и поднялся высоко в небо. Семену стало интересно. Он не удержался и отправился узнать, что за мероприятие задумано провести здесь на Белых песках.
Недалеко от костра Семену встретился невысокого росточка ряженый человек. Он ходил с большой флягой через плечо и одаривал людей каким-то напитком. А еще бил в бубен.
– На-а-а, пей! Здесь, алкоголя нет! ― сказал он, и тут же наклонив флягу, налил и протянул Семену полный стакан.
– Что это? Зачем? ― задал москвич вопросы, но стакан отчего-то взял. От напитка исходил приятный запах.
– Это травяной чай с медом. Ты выпьешь, и почувствуешь себя уверенным, появится сила для подвигов, ― Ряженый фамильярно подмигнул левым глазом.
Семен выпил, затем тот налил снова и снова. В голове у москвича мелькнуло: Бог любит троицу. Ряженый тут же развернулся, чтобы уйти, и Семен увидел маленькие черные ботиночки, что те копытца. Он хотел остановить его, но не смог. Тот неожиданно пропал, ушел одаривать напитком других людей. Они были повсюду.
Москвич стоял бодро как-бы держался за этого Ряженого, но его не стало и огни костров вокруг него отчего-то стали медленно раскручиваться. Наверное, обманул, ― подумал Семен, и чуть было не упал, но его неожиданно кто-то схватил за руку. Москвич, выждал, пока кружение не прекратилось, повернулся и увидел Волину. Она стояла и улыбалась. Девушка была необычайно красивой: волосы распущены, на голове венок из полевых цветов.
– А я тебя ждала, ― сказала она. ― У нас здесь праздник. Посмотри на меня! Я, почти голая. Здесь так положено. Ты тоже должен раздеться донага. Затем повяжи на поясе рубаху и, будешь как мы.
– Кто мы? ― спросил москвич.
– Ну, кто-кто? Те, кто приехал на Белые пески встречать праздник! Ты, что ничего не понимаешь?
Семен, вглядевшись в Волину, весь задрожал, и принялся судорожно срывать с себя одежду. На него начало действовать выпитое зелье. Он перестал чувствовать стыд. В теле появилось сила, о которой говорил Ряженый.
– Не здесь! ― сказала девушка, схватила москвича за руку и потащила к своей палатке, которая находилась почти рядом. Затем, толкнув Семена в нее, осталась стоять на входе. Дождавшись момента, когда москвич выскочил голый, набрасывая и завязывая на поясе рубаху, она нашла его руку взяла ее и потащила, но не к костру, а в луга. Из-за леса показалась большая круглая луна.
– Делай все, что буду делать я! ― сказала Волина и упала на траву, затем стала кататься, собирая собой росу, москвич тут же последовал за нею. Они от непреднамеренных соприкосновений распалялись все больше и больше. Тело Семена пылало, будто от огня. Волина тоже была не в себе. Наконец она встала озаренная светом луны. Москвич, находясь подле нее, увидев прекрасные формы девушки, не удержался и, обхватив ноги, принялся их ласкать: снизу вверх, поднимаясь все выше. Когда их лица оказались рядом он не удержался и воскликнул:
– Ой, у тебя, что на ногах цыпки? Это оттого, что ты много времени проводишь в воде?
– Да, ― ответила девушка, ― и нет! Это не цыпки ― чешуйки. Они у меня с самого детства.
– У меня в детстве тоже были, ―прошептал Семен.
– Это, хорошо! Значит, моя бабушка в тебе не ошиблась. Мы с тобой родственные души.
Волина схватила Семена за руку и потащила за собой в свою палатку, повалила на спину и забралась на него. Неизвестно сколько прошло времени: часы остановились. Они словно умерли друг на друге, а затем народились. Ожили без чувства прошлого. Его не было. Правда, приходили они в себя не сразу. Вначале стало покалывать в подушечках пальцев, и москвич ощутил груди девушки, затем другой рукой он провел ей по спине и ниже. Волина тоже ощупывала его, пытаясь осознать, кто находится рядом и понять, что произошло. Ее руки были ласковы и мягки. Да, это трудно описать словами, колдовство, да и только. И оно не окончилось вдруг. Они, выбравшись из палатки, взялись за руки, и побежали к костру.
– Теперь нам нужно пройти обряд закрепления наших чувств: мы должны с тобой вместе, сцепившись крепко руками прыгнуть через огонь. «Не побоишься?» – спросила девушка и заглянула москвичу в глаза.
– Нет! Я же не зря пил зелье, ― крикнул москвич: ― Бежим! ― И они рванули, что было сил. Парни и девушки, окружавшие костер, расступились, Семен и Волина словно, птицы вспорхнули над пламенем и перескочили через него, затем, не останавливаясь, побежали к реке. Москвич полностью подчинялся желаниям девушки и что та ниточка за иголкой следовал за нею. Был ради нее готов на все. Не он один был такой. Здесь все подчинялось женской красоте. Русалки отмечали свой праздник. Неизвестно, что произошло бы, но в какой-то момент Семен заметил Марину ― дочку Петраша. Женщина видела только его и никого более. Он ей был необходим. Она в чем родила мать бежала им наперерез и готова была на все.
Случайно или нет, но Семен вдруг споткнулся и тут же потерял с Волиной связь. Этой ситуацией и воспользовалась Марина. Не дав Семену упасть, она мгновенно схватила его за руку и увлекла прочь от реки в сторону другой палатки, возникшей перед ними. Едва они в нее заскочили, как девушка тут же закрыла ее прямо перед своей соперницей и обрадованно взвизгнула. Затем она набросилась на Семена, обняла его и стала ласкать:
