Петр Сосновский
Белые пески
– Бабушка мне сказала собрать, я и собираю! А какие травы? Смотри! Мне скрывать нечего!
Да, девушка рвала травы у Семена на глазах, но так ловко, что попробуй, определи. А потом, они только поднимались, и чем-то были похожи между собой. Затем москвич не так хорошо в них разбирался, хотя немного и был сведущ. Однажды, купив по случаю книгу о травах матери в подарок, долго ее держал у себя, и пока не отдал, читал, перечитывал.
Из того пучка, который собрала Волина, мужчина уловил лишь тонкий запах полыни и всего лишь.
При сборе трав девушка вдруг разоткровенничалась:
– А знаете, бабушка вас не зря заманила в Ивановку, ― сказала она, неожиданно перейдя на «вы», хотя еще минуту назад легко и просто говорила ему «ты», считала «молодым человеком».
– Она это сделала для нашего с вами знакомства. ― Семен оторопел. Ему это все показалось странным. ― Бабушке, ― продолжила девушка, ― во что бы то ни стало, хочется мне помочь. Знаете, по меркам прошлого века, я уже «старуха»: мне скоро будет тридцать лет, а вот все еще хожу в «девках». У меня до сих пор нет парня, даже на примете.
– Ну и что из того? ― спокойно, глядя прямо в глаза своей спутнице, сказал москвич: ― Найдете. Сейчас девушки поздно выходят замуж, поздно рожают, очень даже поздно, некоторые в сорок лет. ― Он тут же подумал о жене своего тридцатилетнего сына, ― невестка китаянка, как нетрудно было женщине, тем не менее забеременела и родила мальчика.
– Вы, зря так волнуетесь, ― попытался успокоить ее Семен, ― у вас тоже будут дети, ― помолчал, затем, взглянув на нее, не удержался:
– Это, что еще за уныние во взгляде? Ты смотрела на себя в зеркало! Или же у вас в Ивановке нет зеркала? Я могу привезти. Для меня это не проблема. Ты, ты же красавица! Что тебе никто об этом не говорил?
– А у кого это у вас? У тебя, и меня? ― спросила девушка, пропустив последние слова москвича и снова перейдя с «вы» на «ты», хитро улыбнулась. Семен, опешил, нервно переступил с ноги на ногу. Ему трудно было ответить ей, но он все-таки собравшись, нашел в себе силы:
– Я, женат, а потом для тебя не подхожу по возрасту, хотя, если вникнуть в твои только что сказанные слова, мне известны случаи, когда и в пятьдесят лет мужчины, успешно сделав карьеру, женятся.
– Ну, вот, ― сказала девушка, ― женятся! Однако, я не из таких чтобы выходить замуж.
– Но ведь бабушка жить будет не вечно, и оттого торопит тебя, так? ― задал Семен вопрос.
– Да! Она хочет помочь мне подрастить девочку. Я не раз слышала от нее, что детей поднимать тяжело! Мне все это понятно. У меня сложный характер. Бабушка со мной хлебнула горя. Это ее слова. Я ведь росла без матери.
– А что случилось с матерью? ― спросил Семен и тут же прикусил язык, не стоило. Однако девушка ко всему происходящему в жизни относилась по-философски и на вопрос москвича ответила спокойно:
– Она, однажды, оставив меня на свою подругу, отправилась в Щурово делать бумаги. Затем, когда возвращалась домой, спешила, чтобы не делать крюк: до моста о-го-го сколько, решила перебраться через реку. Был ледоход, прыгая с льдины на льдину, мать упала в воду, и утонула, хотя очень хорошо умела плавать. Она рано утонула, мне было, наверное, лет пять. Я, ее долго ждала и не дождалась. ― Помолчала, затем, взглянув на Семена, продолжила: ― Я тоже однажды утону, но после бабушки. Так, она мне сказала. И это должно быть и никак не иначе.
– Глупости, ― ответил москвич. ― У каждого человека своя судьба и необязательно бабушке, а тем более тебе повторять судьбу матери. Ты будешь жить долго и счастливо, я это вижу!
– Да-а-а? ― усмехнулась Волина, неожиданно вспыхнув: ― Ты, ты меня видишь? Скажи еще, что насквозь! ― Заглянула в лицо. ― Глаза у тебя русалочьи. Этого отрицать нельзя. Но и всего лишь. Пошли лучше. Довольно чесать языками. Мне нужна еще одна травка, точнее корешок. На этом сбор будет полон.
Девушка шла впереди, Семен несколько удрученный за нею. Они спустились вниз, к реке. Волина, став на самый край берега, протянула ему руку. Ей требовалась страховка. Затем девушка наклонилась, настолько, насколько это было возможно, над водой и стала что-то искать на дне.
– Держи меня, крепко держи, упрись ногами в землю, а не то, я утону раньше бабушки, ― сказала Волина и засмеялась.
Это с ее стороны было несерьезно. Однако, Семен, схватив Волину за руку, весь напрягся, не хватало им оказаться в холодной реке. Переплавной-то, еще не было. Можно заболеть.
Через мгновенье с азартом в голосе Волина крикнула:
– Давай! Тащи! ― Москвич, не мешкая, так как под ботинками неожиданно появилась вода, ноги могли соскользнуть, резко потянул девушку на себя, она оказалась в его объятьях, лицом к лицу. Ощутив ее солоноватые губы, Семен невольно поцеловал их. Волина тут же обмякла, но затем вдруг напряглась и начала мягко высвобождаться из его рук, после сглотнув слюну, проговорила:
– Ну, все, все, будет, не время еще, пошли! Бабушка, наверное, нас уже заждалась. ― Семен отступил и девушка, вдруг вспыхнув, выкрикнула: ― Вот ты удивлен, отчего я тебя называю молодым человеком, так? А ты взгляни на кисти своих рук. Они как у молодого парня.
Назад, они проследовали молча. Девушка, оторвавшись от Семена на расстояние десяти-пятнадцати шагов, останавливалась, вглядывалась ему в глаза и снова торопливо шла вперед: в сторону дома. Лицо у нее было серьезным. Никакой насмешливости. У автомобиля Волина протянула москвичу тряпицу. Было не известно, когда она успела в нее сложить травы:
– Положи это в бардачок. Ткань, ― это чистый хлопок, ― не даст им заплесневеть, влага будет уходить не быстро, в самый раз. Ты, это сам почувствуешь, когда однажды невольно вспомнишь о моем подарке, и неожиданно спохватившись, возьмешь тряпицу в руку.
– Ну, хорошо-хорошо! Я возьму травы, заварю их, выпью отвар и, что будет со мной после? ― спросил Семен, закрывая дверь машины и направляясь вслед за девушкой в дом.
– Что-что? Проснешься на следующий день как огурчик без проблем в голове. Вот что!
Волина отворила дверь и, когда Семен оказался рядом, вошла вовнутрь, он следом. Стол был накрыт скатертью. На нем стоял самовар, а не на табурете. На самом его верху красовался керамический цветастый чайник. В середине стола находились вазочки и розетки с вареньем, цукатами и прочими яствами. А еще Маниха достала из печи румяные пироги. Она явно не могла приготовить их сама. Не успела бы. Это была работа внучки.
Семен и Волина сполоснули руки тут же в большой комнате под рукомойником, вытерли их о полотенце, висевшее рядом на гвозде, и по приглашению бабушки уселись за стол.
– Перед трапезой принято прочитать молитву, перекреститься. Но у меня нет икон, ― сказала Маниха и виновато взглянула на гостя: ― Хотя они в этом доме были. Их, наверное, в девяностые годы продали бывшие хозяева или же украли злые люди. Я не знаю. От них сохранился в красном углу след.
– Ничего страшного, ― ответил Семен, ― хотя я и крещен, но после советского периода жизни бывает, то верю в Бога, то не верю. На то есть причины. О них долго говорить. Да, наверное, сейчас это и не к чему!
– Да, ты прав! ― подхватила Маниха и продолжила: ― Что я тебе скажу. Мы к христианам относимся с пониманием, хотя икон и не держим, но не из-за того, что не верим. Мы верим. Только мы по жизни язычники.
– Как это Язычники? ― опешил москвич: ― Уж, прошло более тысячи лет со дня крещения Руси. За этот период времени попы с самодержавием, а после коммунисты со своими атеистическими взглядами ― ну, вы понимаете, ― могли, кого угодно склонить одни к вере, а другие к безверию, ― сказал Семен и неожиданно умолк, затем, подобрав нужные слова, продолжил: ― А вас получается, не склонили. Да-а-а?
– Не склонили! Мы верим во всемогущего Рода, сына Хорса и его воплощения: Коляда, Ярило, Даждьбога или Купала и Сварога. Каждое из этих воплощений действует в свой сезон года. В нужное время мы к ним обращаемся за помощью. Есть у нас еще такой Велес, брат Хорса. Мы используем ритуалы. Они чем-то похожи на ваши праздники, но, проходят не в храмах, а под открытым небом оттого, возможно, более яркие, завораживающие. ― Маниха умолкла, заметив, что Семен еще не притронулся к чашке с чаем, не удержалась:
– Да, что же это я. Все говорю и говорю. Пейте, пейте молодой человек. Есть люди, которые много бы дали, чтобы вот так попросту попить у меня чаю. Я вам и в дорогу дам запарки, расскажу, как ею пользоваться. Мой сбор от всех хворей. Не пожалеете, что заехали ко мне.
– А я уже получил. Меня травами снабдила ваша красавица-внучка, ― сказал «молодой человек» и осторожно пригубил, сделав из чашки маленький глоток.
– О тех травах забудьте. Для них придет свое время. Дайте им высохнуть и набраться силы.
Вкус был приятный, отличавшийся от всех чаев, которые Семену приходилось пить. Он даже китайский чай пил, не тот, который продается в магазинах, а привезенный непосредственно из самой страны. Его, в подарок чтобы удивить родителей мужа достала по случаю у монаха невестка китаянка.
– Вы молодой человек чай лучше пейте не из чашки, а из блюдечка, как это делаю я и моя внучка. Он не будет таким горячим, а еще вам откроется его аромат. ― Семен, тут же бросил взгляд на девушку. Да, наверное, так и нужно пить горячий чай, а никак не иначе. Так пила его бабушка, он в детстве, да и его дети: дочь и сын тоже. Зачем ему строить из себя москвича интеллигента. Он здесь на родине ― сын пастуха. А еще русский человек.
Семен тут же аккуратно налил себе из чашки и стал пить из блюдечка. Женщина оказалась права. Он тут же неожиданно ощутил бодрость духа. Зря говорят, ― подумал и опроверг гость: ― «Чай не пил, какая сила, чай попил, совсем ослаб». Это, смотря какой пить чай. Семен был готов ни с того ни сего снова сесть за руль и еще проехать не одну сотню километров. Тело, будто то яблоко, наливалось энергией. Он даже передернул слегка плечами.
Чаепитие закончилось, и женщины вышли проводить своего гостя. Маниха, едва Семен оказался на свету, неожиданно окликнув, остановила его, затем взяв за плечи, пристально вгляделась:
– А-а-а нет, все нормально, ― толкнув слегка москвича в лоб, сказала: ― Не забывай мой чай. Иди!
«Молодой человек» отправился к автомобилю. За спиной Семен услышал ее слова, сказанные внучке: «Это он. У него есть моя отметина».
Девушка открыла ворота, и Семен неторопливо выехал со двора. Деревья, стоящие по обе стороны улицы, мешавшие проезду, неожиданно приподнимали свои ветви и пропускали машину. Он, выруливая из поселка, в зеркале заднего вида наблюдал за Волиной. Она долго-долго стояла на дороге и смотрела в след, ― до тех пор, пока москвич не покинул Ивановку.
Домой Семен приехал в приподнятом состоянии.
2
Что было странным в этой поездке в Ивановку? Семен нисколько не устал, а еще добрался до дома без задержки, будто никуда и не заезжал. Правда, приехал он, с другой стороны. Брат Федор, выйдя на дорогу встречать, заметил это и, недоуменно пожав плечами, спросил у него:
– А ты что это как будто не из Москвы? «Чай, налево заезжал»? К какой-нибудь зазнобе?
– А разве это важно? ― вопросом на вопрос ответил Семен. У него не было желания рассказывать о Манихе, и о внучке ее Волине. Он поездку в Ивановку решил оставить в тайне. Достаточно того, что приехал, жив и здоров.
Брат далее не стал расспрашивать и побежал открывать ворота. Во дворе, вылезая из автомобиля, Семен увидел над мангалом, сложенным из кирпичей, Александра. Он суетился, морщился от дыма, поворачивая шампуры с мясом: готовил шашлык. Рядом стояла небольшая пластиковая бутылка с дырками в пробке. Он из нее только что ловко попрыскал водой на огонь.
– Вот, это по-нашенски встречать старшего брата! ― сказал Семен и поздоровался, после чего снова забрался в салон машины и принялся вытаскивать подарки, привезенные из столицы. Федор, неожиданно выхватив у него из рук бутылку водки, не удержался:
– То, что надо. Я, уж думал, будем встречать тебя «на сухую»! Ан, нет! ― затем он переключился на Александра: ― Как там шашлыки? Скворчат! Они должны уже быть готовы!
– Готовы! ― ответил средний брат, осторожно поколов мясо на шампурах ножом. Он знал свое дело. Шашлык получился на славу, главное сочным. Ничего не скажешь, много лет отдал сфере торговли, работал даже ревизором. Чего только в жизни не на пробовался. А уж шашлыков несть числа. Для того чтобы проверка прошла гладко все пытались его угостить.
Уселись братья за стол не в доме, а во дворе под навесом. Погода позволяла. Старшему суетиться не пришлось. У Федора были ключи, и он все нашел, что нужно было, а чего в доме не было, братья купили в магазине. Да и бутылку они купили. Просто до времени скрыли.
– Ну, что? ― сказал Федор, ― давайте выпьем за приезд нашего брата москвича. Давно ты нас не жаловал. Давно. Лет несколько не был. Все тебе некогда было! Наукой занимался! ― Семен работал в научно-исследовательском институте, вел важные проекты, вел до тех пор, пока страна не развалилась, а затем и сам институт. Оказавшись не удел, он чувствовал себя не в своей тарелке, было желание развеяться, собраться с мыслями.
– Давайте! ― сказал Семен, и они выпили, слегка закусили, сделав небольшой перерыв, выпили снова и снова. После стали говорить: хвалиться и жаловаться на жизнь. Так у русских заведено. Тут ничего не поделаешь. Хвастаясь, старший брат не поленился, в который раз забрался в машину и показал Александру и Федору свои удочки из углепластика, однажды подаренные ему на юбилей коллегами.
– Вот, хочу на рыбалку поездить, как когда-то в детстве. Неплохо было бы забуриться на Бобровое место или хотя бы на Белые пески. Как вы думаете, получится у нас?
– Да, неплохо, ― повторил следом за ним Александр, сделал паузу, затем добавил: ― Ты, наверняка на сто процентов уверен, что мы только туда на рыбалку и ездим, так? Нет, братец, нет! Идем, я тебе что-то покажу, ― и он встал из-за стола. Семен тоже поднялся. Они вышли на улицу. Следом за нами вышел и Федор.
– Смотри через дорогу, смотри! Что видишь?
– Что-что? Дома! ― ответил Семен: ― Я их уже не раз видел. Это дома лесничества.
– Да, согласен с тобой, ― продолжил средний брат: ― Правда, теперь этого самого лесничества уже нет, расформировали. Зачем спрашивается, загубили хмель? Раньше он здесь рос. Было целое направление. Работало НИИ. Да ты, наверное, помнишь, ходил собирать шишечки. Вся школа ходила. Сейчас хмель из Чехии завозят. Он чем-то лучше нашего. Хотя я не верю. Теперь смотри чуть правее. Луг зарос. Трава по пояс. Помнишь, мы здесь пасли скот? Щуров Лог не был таким. Сотня голодных коров, выбравшихся после зимы из сараев, старалась, с аппетитом изо дня в день выедала траву. А сейчас эта самая трава никому не нужна. Ноги в ней вязнут, далеко не уйдешь как бы не старался.
– Он, прав! ― тут же подключился Федор: ― Я, однажды, пробовал добраться до Белых песков. Одолел только половину пути. Мне немало трудов стоило чтобы увидеть Переходку. ― «Переходкой» братья называли место, через которое стадо коров одолевало залитый водой Щуров Лог, когда его гнали на дойку, а пастухи-малолетки вместе с отцом по брошенным рядом жердям. ― Так вот за годы разрухи весь Лог стал неузнаваем: порос лесом ― молодняком, ― продолжил младший, ― а все из-за того, что в Щурово ни стало коров. Тяжело их держать. Мы теперь молоко обычно покупаем в магазине, ― он помолчал, затем дополнил: ― Хотя у одной Таси и сохранились, аж две головы. Правда, что я тебе скажу, у нее его никто не берет даже за гроши. Можно было бы для поросеночка литру-другую взять, так и тех почти никто уже не держит. ― Семен тут же припомнил эту странную женщину. Она у него еще мальчика просила денежку. После, он увидел ее, ― та гнала с лужка хворостиной домой коров, ― ничем не изменилась. Осталась такой же. Время женщину не брало!
– Понятно, ― сказал Семен, ― Выходит нам на рыбалку по старым детским местам, сходить не удастся! А что же делать? ― окинул братьев взглядом: ― Может, все-таки попробуем….
– Да не переживай ты! ― принялся его успокаивать младший брат: ― Не получится на Белые пески, или на Бобровое место, так съездим в Перекопово, а то сгоняем в Щербиничи. Главное, в настоящее время нам отсеяться, а потом будет и у нас Маевка. Не забыл, помнишь, как все село выезжало на природу? ― сделал небольшую паузу, а затем пропел: «Ландыши, ландыши…» ― и изобразил всем своим телом что-то похожее на танец.
–«Светлого мая привет!» ― вслед за Федором подхватил Семен, показал ему, что к чему.
– Найдем возможность, ― продолжил Федор: ― походим по бережку, побросаем удочки, наловим рыбы, затем сварим на костре уху ― настоящую уху. Но все это будет несколько позже!
Из дома, что находился рядом, вышла, размахивая во все стороны большой-пребольшой грудью, Алина и поприветствовала братьев, помахав им рукой. Она была не местной ― приехала с Украины. Они тоже ей ответили. Правда, Александр, тот не удержался и зычно на украинский манер крикнул: ― Здоровеньки були. ― Затем мужики снова продолжили свой прерванный разговор: ― Пустынна стала улица, пустынна. Даже, не с кем словом перекинуться. А ведь не так давно столько было ребятни. Трудно, представить, ― сказал Семен.
– А чего тут трудного, ― хмыкнул Александр и вышел на дорогу: ― Вон бывший дом Шувар, ― указал он рукой: ― У них было пятеро детей. Маруська, Славик, Виталик, Валька, Федька. Мы с ними часто проводили вместе время: ― играли. У Малеев: дом чуть ближе тоже пятеро. У Сюней ― пятеро. У Лагутовых? ― И он, принялся их всех перечислять. ― Дети, были даже у одиноко живших женщин, как бы им не было трудно их растить. У Варцы двое пацанов. У солдатки Суровой тоже двое, у бабы Паши и то жил внук, а вот у бабы Мани….― Семен, вздрогнул и про себя прошептал: «Маня, Маниха, Мавка, ― затем вслух добавил: ― А ведь она жила в маленьком доме на краю села, и у нее никого не было.
– Так уж и никого? ― ответил Федор, затем сделав паузу, продолжил: ― Буравчиха говорила, что однажды баба Маня топила печь, к ней пришла какая-то странница пошептала что-то на ухо и та, в чем стояла в том и ушла. Дрова в печи прогорели, зола остыла, а баба Маня так в дом и не вернулась, словно сгинула. Никак, что-то случилось, побежала к своим.
Братья замолчали, пытаясь как-то закончить разговор, Семен не удержался: ― Ну, ладно-ладно, все ясно! Много нас тут бегало по улице, много. Сельскими детьми, города полнились, а сейчас государство «на размножение» даже деньги дает, однако толку от этого никакого, убывает народ, мрет подобно мухам.
