Петр Сосновский
Разрешаю любить или все еще будет
16
Мои отношения с Кустиной становились все более заметными. Горящие глаза женщины, громкий смех, порой странный, далеко раскатывался по всем уголкам цеха. Наталья Михайловна часто мелькала передо мной, и я волей-неволей останавливался – общался с ней. Рядом с нами было много своих, из села. Я, разговаривая с Кустиной, не раз ощущал на себе взгляды людей. Мне нужно было вести себя осторожно, хотя бы для того, чтобы избежать необоснованных разговоров. Это раньше в дни молодости я мог быть смелым и с удовольствием демонстрировать свои поступки – хотелось быть на виду. Сейчас мне этого делать не следовало. Я мог себя скомпрометировать.
У Натальи Михайловны по жизни было трое мужей. Одним из них являлся мой друг Евгений Станиславович Фоков. Она была матерью двоих детей – словом женщина, матерая, а я кто? Мне трудно было рядом с ней сохранять уверенность, чувствовать себя мужиком. Пацан, мальчишка. Я никогда не был главой семьи. Эту роль в моем доме выполнял отец. Женщины у меня были – но это случайные женщины. Они от меня не зависели и кроме физической любви мне ничего не давали. Жены я себе не нашел. Наверное, оттого что я перед женщинами был закрыт. Они были сами по себе я сам по себе.
Ната, девочка из далекого детства продолжала жить у меня в сердце. Пусть она и была уже другой, но отчего-то притягивала меня и в тоже время пугала. Я должен был все обдумать и понять, что могло в будущем меня с ней соединить. Моим фантазиям не было предела. Я не раз представлял себя и ее вместе. А дальше что? Дальше все как у моего товарища Евгения Станиславовича – та же судьба. Мы – «я», «Ната» и «Женя» – всегда были рядом и так привязаны друг к другу, что для нас любые варианты, если в них кто-то из нашей тройки выпадал – были неприемлемы, так как чреваты серьезными последствиями.
Я не раз замечал ироничный взгляд Кустиной. Она словно говорила мне: «Юра никуда ты не денешься. Все равно будешь мой!» Наталья Михайловна понимала мое положение и ждала. Я же только оттягивал время. Меня выручала работа, хотя порой она и тяготила. Зарплата мной выплачивалась от случая к случаю. Проблем хватало. Обстановка на фирме была не стабильной и мне до наступления нового года хотелось ее изменить. Только тогда я мог уверенно смотреть на мир.
Мой рабочий день на предприятии начинался в девять часов утра. По понедельникам я проводил планерку. Материалы для нее мне готовила Светлана.
Я пытался ее звать по имени и отчеству, но это мне не всегда удавалось. Я забывал имя ее отца. Оно просто выпадало у меня из памяти, наверное, по причине того, что я с этим человеком был почти незнаком. Высокий красавец с залихватскими усами часто и подолгу пропадал, уезжая из села на заработки. Мать Светланы тетя Маша жила в ожидании его. Домой он приезжал на неделю-две что-то красочно, взахлеб ей врал, затем совал в руку смятые деньги, которыми тетя Маша после хвалилась, и снова исчезал из виду. Я нашел способ и скоро бойко называл свою одноклассницу Светланой Филипповной, прежде отыскав в памяти рассказ из детства о мальчике Филиппке. Она, все понимала и каждый раз, если я вдруг «тормозил» – такое случалось, улыбалась.
На планерке присутствовали: Максим Григорьевич, Виктор Андреевич и Семен Владимирович. Я его переманил к себе. Он оказался толковым работником и мне был нужен, не только для компании во время очередного выезда на рыбалку, но и проблем контроля за качеством продукции. Семен не раз помогал мне, правильно подать товар на рынок.
Не маловажной фигурой у нас на предприятии была главный бухгалтер Татьяна Евгеньевна. Она пришла на работу со стороны. Ее нашел Максим Григорьевич в налоговой инспекции и сумел переманить к нам.
Татьяна Евгеньевна довольно быстро стала своей. Мне порой казалось, что она жила долгое время в моем селе, где-то рядом. Если бы я не встретил Нату, возможно, мы были бы лучшими друзьями. Она на планерке, если кто-то из сотрудников затевал пустую болтовню, могла неожиданно для всех громко свистнуть, заложив в рот два пальца. И тут же наступала тишина. Татьяна Евгеньевна умела создать веселое настроение. При ней плохие мысли не задерживались в голове – уходили прочь. Я, не без ее помощи сумел впоследствии изменить ситуацию на предприятии и добиться выплаты зарплаты без задержек.
Длилась планерка десять-пятнадцать минут, не больше. На ней решались текущие дела, связанные с производством. На заседаниях секретарствовала сестра Светланы Филипповны – Юлия. Я ее был вынужден принять на работу по настоянию своей матери.
– Мам! – сказал я ей однажды, – с тобой спорить трудно, да я и не буду. Твои слова для меня закон.
Я отдал Юлию в распоряжение сестры Светланы. На планерке девушка готовила кофе или же чай, а также участвовала в написании протоколов.
Юлия была красива и я, порой, остановив на ней свой взгляд, неожиданно задумывался. Я сидел напротив, отражаясь в глазах девушки, а мои мысли в это время находились далеко-далеко. Затем, опомнившись, я извинялся и уходил в цех.
Юлия не раз повергала меня в ужас. Вдруг запросто перед посторонними обращаясь ко мне на «ты». Я терпел, а вот Наталья Михайловна не могла, и всегда пыталась ее «ущипнуть» и мне не раз говорила:
– Юрий Александрович, почему какая-то девчонка так к вам обращается? Вы кто? Начальник! Поставьте ее на место, а лучше просто выгоните. Будет знать на будущее.
Далее я выслушивал от Кустиной слова по поводу того, что вот это Светлана сама пролезла в начальники – она была на должности заместителя директора по научным вопросам, и свою сестру тянет.
Юлия была молода, имела высшее техническое образование. Я понимал, что моя подруга детства неправа. Девушка могла претендовать на хорошее место. Я Кустиной о том и говорил. Однако отклика у нее почему-то не находил, лишь только раздражал женщину. Причина оказалась в другом, – Наталья Михайловна, я случайно подслушал в цехе разговор работниц, вдруг неожиданно увидела в Юлии свою соперницу. У меня ее ревность вызывала смех, но я не подавал вида, считал все это глупости.
Однажды я с целью создания уюта в своем кабинете принес из дома давнишнюю фотографию, сделанную перед уходом в армию. Ту самую, на которой я был в окружении своих ребят. Я ее увеличил, вставил в рамку и повесил на стену. Первой ее заметила Юлия:
– Ой, Юра, это моя любимая фотография!
– Как любимая? – спросил я.
– А ты взгляни повнимательнее! Кто у тебя на руках? Я, а не эта … ты знаешь, о ком речь! Она тебе не подходит! Да ты ее и не любишь. Все это выдумки. Посмотри на меня и на себя – в зеркало. Мы молодые, красивые, а она? Она старуха! У нее все в прошлом. Она устала от жизни, да еще к тому же пьет, может и колется, не знаю, одним словом, какая-то не нормальная!
Дверь кабинета была приоткрыта. Я ничего не успел ответить девушке, она распахнулась настежь. Ворвалась Светлана, схватила сестру в охапку и тут же скрылась. Наступила тишина. Я пытался осмыслить все, выброшенное на меня вдруг, неожиданно Юлией. Многое, из того, что она сказала, я не хотел принимать и задался вопросом: – зачем девушке это нужно? Однако ответить не успел, вошла Светлана:
– Юра, не ругай Юлию. Я сама ее отчитала. Ты, наверное, догадываешься с чем все это связано? Она тебя любит. Давно. С детских лет. На Наталью Юлия зла – ревнует ее к тебе, вот и беситься. Раньше я думала эта блажь у нее пройдет, но нет. Девочки часто влюбляются в мужчин солидных, значительных. Ты же знаешь. Что мне тебе говорить! Но у нее видно это серьезно. Она от тебя не отстанет. Хочешь, уволь ее. – Светлана замолчала на время. Я также молчал. Юлия часто мне попадалась на пути, раньше только дома, а вот теперь и на работе. Как я ее не отталкивал, она все-таки влияла на меня, вносила в мою жизнь чувство радости. При встрече с ней я невольно улыбался, а порой останавливался поговорить.
– Ничего страшного, – ответил я Светлане и опустил глаза, – что сказала, то сказала. Пусть работает. Выгонять я ее не собираюсь.
Прошло время и в один из дней девушка вдруг сама напросилась, чтобы я ее подбросил на автомобиле домой:
– Юра, ну что тебе стоит? – сказала она и улыбнулась. – Все равно нам по пути. Я задерживался, но Юлия не оставила меня, дождалась.
– Так! – сказал я ей, – теперь можно и отправляться… Давай все здесь выключим и поедем. – Выключая свет в помещении, я случайно прижал Юлию к стене, проход был очень узок, и почувствовал тугие девичьи груди и частый стук сердца. Я с трудом отстранился от нее и бросился к лестнице, Юлия за мной.
Маленькая девочка, та которую я знал, вдруг неожиданно выросла и теперь была мне незнакома. Я находился в растерянности и не сразу пришел в себя. Мои руки тряслись, я долго возился, пока открыл перед Юлией двери автомобиля. Мы забрались в машину, и долгое время ехали молча. Я напряженно всматривался в ветровое стекло, нервно дергал рукоятку переключения передач, крутил руль. Уже у самого села, мы вдруг разговорились и не могли наговориться. Я, остановив автомобиль у дома, не отпускал девушку. Не знаю, сколько прошло времени, но из дома на крыльцо вышел мой отец:
– Сеня, ты, отчего не ставишь машину в гараж, что-то случилось?
– Нет, все нормально, – тут же откликнулся я. – Иди, я сейчас буду.
Юлия стала меня привлекать. После той, ее выходки против Натальи Михайловны, я обратил на девушку внимание. Это заметила и Кустина. Я все чаще и чаще чувствовал ее неприязнь ко мне. Правда, я ей был нужен и поэтому Наталья Михайловна чаще всего все свое недовольство изливала на Юлию и ее сестру Светлану Филипповну. Но ей было не справиться с нею. Она была кандидатом технических наук, как специалист незаменима. Наталья Михайловна ей подчинялась. Это и понятно. Ее ведь Надежда Анатольевна и выбрала только по причине того, что раньше Кустина работала в научно-исследовательском институте. Здесь у меня на фирме она должна была идеи Светланы Филипповны опробовать и внедрять в производство. Задираться ей было не выгодно. Однако Наталья Михайловна не унималась. Я не раз вызывал ее к себе в кабинет и просил быть проще. Она соглашалась со мной и сдерживала свой пыл. Правда, ненадолго.
Меня тянуло к Кустиной. Она это хорошо понимала и торопилась воздействовать на меня. И не только на меня: все должны были знать на предприятии, что я ее мужчина. Ее и ничей более. Я перед нею пасовал и оттого нервничал.
Однажды ко мне в кабинет прибежал Максим Григорьевич и сказал:
– Юрий Александрович, я до работы Наталью Михайловну не допускаю. Она не в себе. Не знаю, что с ней твориться. Возможно, просто пьяна! Сейчас много всяких там таблеток для устранения запаха.
Мне было обидно слышать нарекания Шестерева к работе Натальи Михайловны. Они не могли меня не затрагивать. Я был не равнодушен к ней и все об этом знали.
В тот день, я, едва взглянув на Кустину, когда женщина предстала предо мной, тут же отпустил домой. Она была никакой. Движения головы, рук и ног были не осмыслены, взгляд странен.
– Уж не больна ли она, – поделился я своими мыслями со Светланой Филипповной.
– Кто? Наталья Михайловна! – переспросила у меня заместитель директора по науке. – Еще как больна! – В ее голосе чувствовалась ирония. – Я молчала, ничего не говорила тебе о ней, чтобы не ранить. Но, сейчас слушай… – И она рассказала мне один случай.
– Однажды, я зашла к ней в комнату и увидела на столе бутылку «Боржоми». Мне так захотелось пить, не знаю с чего. Дай, думаю, налью себе. Едва я сделала глоток, сразу почувствовала что-то странное. Тут же в дверях появилась Наталья: «Не пей, вода уже плохая» – выкрикнула она. Я тут же выплюнула. – Это была водка! Она пьет. И прилично.
Светлана Филипповна еще что-то говорила, но я молчал. Мне стали понятны слова Фокова, его просьба напомнить Нате: «Она знает, – сказал Евгений, – ты ей лишь скажи о нашем уговоре и все».
Я не стал ждать окончания работы и скоро, забравшись в автомобиль, укатил вслед за Натой. Мне не терпелось поговорить с другом. Я должен был знать подробности. Если то, что говорят о ней здесь у меня на предприятии, правда – Нату нужно спасать. Как спасать, я не представлял.
Мой друг Евгений Фоков лежал в больнице. Я мог только встретиться с Лидией Ивановной – его матерью. Нату я в разговорах не поминал. Лидия Ивановна мне рассказала о самочувствии сына. У него снова началось раздвоение.
– Юра! – сказала она мне почему-то шепотом. – Женя последнее время часто сам с собою и не только с собою, но и еще с кем-то громко разговаривал, иногда переходил на крик. В его речи было много имен. Там все присутствовали, и ты был и эта…, – Я понял кто, Лидия Ивановна не назвала фамилию, я спрашивать не стал. То была Наталья Михайловна. Я успокоил женщину и уехал. Ладно, не к спеху. Время покажет – все высветит. Далее события развивались так, что мне было не до Кустиной. Вдруг неожиданно умер отец, и я от нее отстранился.
17
Смерть отца меня застала, когда я был вне дома – в командировке по делам фирмы, о чем после очень сожалел. Мне не удалось увидеть его взгляд и услышать последние слова. Обо всем я мог судить только по рассказам матери.
Мое предприятие развивалось, набирало силы. Его деятельность не всегда ограничивалась рамками одного города. Пусть город был большим – огромным, но этого было недостаточно.
Я, да и не только я, но и мои товарищи: Максим Григорьевич, Семен Владимирович, порой и Светлана Филипповна проявляли расторопность первопроходцев и осваивали новые территории – рынки, где можно было пристроить нашу продукцию. Я редко отправлялся один, чаще вместе с коллегами, друзьями.
Тогда я поехал с Семеном Владимировичем. Меня привлекло довольно хорошее предложение. Чтобы снять с себя дорожные проблемы я отправился с товарищем на своем «Жигуленке». С собой мы прихватили рыболовные снасти. И я, и Семен хотели совместить работу с рыбалкой. Мы давно уже не отдыхали. Самое время было расслабиться. Реки еще не были скованны льдом. Так поздно мы еще никогда не ловили рыбу, нам хотелось попробовать. Правда, я не знал, будет ли возможность. Она представилась. Переговоры шли трудно и вяло. У меня чесались кулаки, я был готов сорваться, возможно, и не выдержал бы, но в том городке, куда нас забросила работа, оказалась хорошая река. Я давно так не «разгружался». Мы славно провели время. К тому же договор, в конце концов, также подписали. Я домой ехал, спешил с чувством выполненного долга и представить себе не мог, что меня ждет.
Отца уже не было. Последнее время он лежал, болел гриппом. В его возрасте, любая болезнь опасна, тем более бронхиальная астма. Я, даже подумать, не смел, что смерть может так быстро отобрать его у нас.
– Юра, сынок, он так хотел тебя увидеть, так хотел…– сказала мне мать. – Его последние слова были: «Я больше не могу ждать. За мной пришли. Они уже стоят рядом». Кто, они? – спросила я у него. – Военные: солдаты, генералы… Затем твой отец, словно по команде «смирно» вдруг вытянулся, резко повел головой вправо и умер.
Последние воспоминания у отца были о войне. Он всю жизнь боролся, воевал. Я любил в детстве слушать его истории. Нет – настоящее его хотя и волновало, но не в той степени. Отец жил прошлым. «Военное время – наше время» – говорил он. – «А, ваше – это перестройка. Хотя она и нас затронула, но она нам не по зубам. Запомни это!»
Схоронили мы отца на сельском кладбище, расположенном в конце улицы, недалеко от Веры Борисовны, моей бабушки и дедушки Ивана Павловича.
Я, не стал выяснять, можно ли делать на кладбище захоронения или нет. Желание отца для меня было законом. По окончанию похорон мать сказала:
– Все прошло как надо! Твой отец Александр Иванович был бы доволен.
Отца отпевал поп Михаил Потапович, мой бывший учитель. Он не потерялся в новой жизни, и после разрушения сельской школы применил свои знания педагогики, правда, в другом направлении: вместо учеников нашел себе паству – неплохих слушателей. Я видел, как рьяно Михаил Потапович махал паникадилом. Из него вырывался дымок и по комнате распространялся приятный запах ладана. У многих присутствующих на похоронах наворачивались слезы.
Рядом со мной были мои друзья, знакомые. На похоронах отца присутствовала Лидия Ивановна – мать Евгения, Михаил Ромуальдович – отец Наты и многие другие знавшие отца люди. Матери помогала Светлана Филипповна, Надежда Анатольевна Ватуринова и, конечно, Юлия. Она сама напросилась и была довольна, когда мать ей разрешила накрывать столы.
Натальи Михайловны не было. Она, выразив мне соболезнование, сказала:
– Юра, извини, ты ведь знаешь, я так не переношу эти тягостные мероприятия!
Юлия была просто не заменима. Мать, принимая ее помощь, не могла нахвалиться расторопностью девушки, и все время только мне о том и говорила.
Погода не удалась: шел мелкий моросящий дождь, хотя в прошлом году в это время уже лежал снег. Настроение было соответствующим.
На обеде присутствовало много людей. Три раза накрывались столы. Я недоумевал.
– Не переживай! – сказала мне мать. – Это хороший признак. Александру Ивановичу твоему отцу, там, – и она подняла вверх глаза, – на небе будет хорошо, так как каждый отобедавший должен за него помолиться.
Мне долго не хотелось верить, что отца уже нет. Мы отнесли его на кладбище, а чувство было такое, что он где-то рядом. Наверное, по этой причине отец мне долго не снился, не приходил.
Каждое утро я с трудом вставал и собирался на работу. Мать готовила мне завтрак, затем, когда я принимался за еду, рассказывала сны.
– Снова, – говорила она, – приходил во сне твой отец.
Не знаю, сколько прошло времени, но однажды это случилось: отец пришел и ко мне. Было темно. Я как будто возвращался с работы на машине, долго петлял, выезжая на нужную мне дорогу. Пейзаж был мне не знаком. Родной дом предстал неожиданно. В него уперся свет фар. Он был черно-белым, и все рядом также не блистало красками. Я остановил свой «Жигуленок», заглушил его и поднялся на крыльцо, открыл дверь, вошел в коридор. Отец сидел прямо передо мной на стареньком стуле. Он курил, увидев меня, улыбнулся. Не вынимая изо рта сигареты, отец потянулся ко мне. Я, вытянув губы, поцеловал его в щеку, при этом нечаянно коснулся горящей сигареты, громко вскрикнул и проснулся.
В тот же день я рассказал свой сон матери. Она долго размышляла и, наконец, выдала мне:
– Сынок, что-то у тебя в жизни произойдет? Не знаю, хорошее или плохое. Отец тебя предупреждает. Ты должен быть наготове.
Я, конечно, забыл о предостережении матери. Работа засасывала. Ватуринова не раз обращалась ко мне и говорила о том, что зря мы еще в сентябре не провели нашу встречу выпускников.
– Юрий Александрович ты ведь знаешь, что мы встречаемся всем классом каждый год в сентябре. Я понимаю, что тебе не до того, но теперь самое время. Необязательно наше мероприятие, – она специально не сказала, слово – «праздник» – это было бы неуместно, так как прошло всего ничего после смерти моего отца – проводить с шиком. Можно ограничиться – небольшим столом и доверительными беседами. Я готова для этой цели предоставить свой дом.
– Хорошо, хорошо, – ответил я, – давай проведем. Тянуть не следует.
У меня есть предложение провести вечер у нас на работе. Ты не так часто бываешь на службе. Я понимаю, не готово для тебя помещение, но уж будь добра возьми все на себя и организуй.
Надежда Анатольевна все сделала как надо. Одно, что вызывало неудовольствие не только у нее, но и у меня – это то, что столы были расставлены в непосредственной близости от оборудования, помещений складирования материалов и готовой продукции, а так ничего, терпимо.
Я на том вечере-мероприятии отчего-то расчувствовался и набрался под завязку: на ногах стоял уверенно, но в голове чернота, как в омуте. Меня ухватила Ната и вовсеуслышанье сказала:
– Не беспокойтесь, я о Юрии Александровиче сама позабочусь. – При этом она странно захихикала.
Я невольно подумал: откуда у нее этот идиотский смешок, ведь раньше его не было. Мне так и не удалось встретиться с Евгением и расспросить у него про Нату. За столом она пила изрядно.
Друзья меня оставили ей словно «на заклание». Сопротивляться я не мог, не было сил. Меня одолевала усталость.
Юлия на вечере не присутствовала. Она бы не позволила. Товарищи, мои бывшие одноклассники вмешиваться в мои с Натой отношения не стали.
Я под руку с Кустиной отправился вначале к ней домой, затем намеривался, проводив ее, поехать уже к себе в село.
Мы вошли в квартиру. Она была пуста. Нас никто не встретил.
– Я всех отправила к родителям, – сказала Ната на мой вопрос: «А где девчонки Женя и Лариса?»
Я толканул дверь. Дверь захлопнулась, нет, не закрылась, а захлопнулась, точно мышеловка. Я услышал громкий хлопок, такой, что невольно вздрогнул. Ната бросила меня в прихожей раздеваться, а сама скрылась где-то в комнате.
В тепле я расклеился, меня повело, еще минута, другая и упал бы в угол прихожей. Едва удерживая равновесие, я кое-как расшнуровал ботинки и стряхнул их с ног. Затем я освободился от куртки и пиджака. Тапочки я искать не стал, торопливо шлепая прямо в носках – бросился в туалетную комнату. Она была напротив. Там, я почувствовал облегчение. Струи холодной воды придали мне силы, и я вышел в коридор в несколько приподнятом настроении. Дверь комнаты, в которой находилась Ната, была приоткрыта и глаза помимо моей воли уставились на нее. Движения женщины были мягки и элегантны. Я не мог поверить. Мы выпили много. Она не отставала от меня. Даже способствовала тому, что я напился. Происходящее было не вероятно: не могла она так изящно раздеваться, словно в танце.
Я, глядя на Нату, заметил, как полетело вечернее темно-синее, как ночь платье на кровать необычайно большую и широкую. Туда же отправилась тонкая ажурная рубашка, затем лифчик, наконец, трусики. На меня женщина не обращала внимания. Она как в танце делала свои «па» и все сильнее меня завораживала. Я знал, на сто процентов был уверен, что Ната видит меня.
Цветок – невиданный цветок. Я ошалел от ее наготы и невольно в восторге вскрикнул.
– Ах ты, негодник! – ласково сказала Ната. – Ты, оказывается, подглядываешь. Это не хорошо, – тут же, не одевая белья, она достала из гардероба легкий цветастый халатик и набросила его на себя.
– Я сейчас иду. Да, не смотри на меня так, – сказала Ната, направляясь ко мне, на ходу застегивая пуговицы. – Пошли на кухню, будем пить чай! – захихикала женщина и прижавшись ко мне, взяла за руку и слегка подтолкнула. Мои ноги не шли, отказывались. Я чувствовал тепло ее тела. Оно еще сильнее возбуждало меня. Я весь дрожал. Такого со мной уже давно не было.
– Да ты замерз. – Кустина развернула меня и повела как ребенка в спальню. – Я знаю, что тебе нужно!
Белизна ее прекрасного тела снова резанула меня по глазам. Я уже ничего не мог с собой поделать. Она разрешала мне себя любить. Сбросив халат, женщина упала на кровать. Мои руки не слушались, пальцы запинались. Я весь дрожал. Кустина с хихиканьем наблюдала за моими действиями. Уже после я понял, что был смешон перед нею. Она все это уже проходила. Ей все это было знакомо. Я же был как тот мальчик – несмышленыш. Я ерзал и так и сяк, старался, но мое тело было против, да и, наверное, душа также. У меня в ту злополучную ночь ничего не получилось.
Ната хотела меня удержать, я же отчего то стал вырываться из ее объятий. Убежал я под ее хихиканье, судорожно оделся: кое-как застегнул пуговицы, правда, не все, галстук, как веревка болтался у меня на шее, шнурки тащились по полу, куртку я просто набросил на себя сверху.
Дома я появился далеко за полночь. Мне было противно. Хорошо, что я не попал в какую-нибудь передрягу, а мог ведь, но Бог миловал – пронесло. Правда, возвращаясь огородами от станции, я столкнулся с мужиком. Он меня чуть не забросал мусором, опорожняя ведро.
– Осторожней черт! – буркнул я. – Не видишь, люди ходят.
– Люди спят уже! – ответил мне мужик. Я пригляделся и узнал Гришку-двоечника.
—Ты, какими путями снова к нам забрался? – спросил я у него.
Он во всех подробностях рассказал мне свои злоключения. Выяснилось, что не смог ужиться рядом с отцом. Раньше он его не жаловал. Паренек крутился возле своей бабы Паши и вот сейчас убежал.
– Нет сил. Да, и в городе тяжело, – сказал Гришка. – Здесь у меня дом. Вот навожу порядок, буду у вас соседом. На родине легче! Я уже днем был у тебя, разговаривал с тетей Любой.
– Ну ладно! – сказал я Григорию, – прощай, поздно уже. Я пошел. Если трудно будет, приходи, помогу.
Мать не спала, ждала меня.
– Ты, почему так долго! – спросила она. – Тебе звонили: Виктор и Семен. Надежда забегала, спрашивала: «Не пришел?»– Я сказала, что нет.
Мне хотелось как-то успокоить мать. Но ей было достаточно того, что я стою у нее перед глазами.
– Ложись спать, – сказала она. – Завтра все расскажешь.
Она догадывалась о моих приключениях. Ей сообщили, что меня увела к себе Ната. Мать была спокойна. Раз не остался на ночь и вернулся домой – значит, вырвался из пут Кустиной. Я тоже это понимал и не знал горевать мне или радоваться. Возврата уже, наверное, не должно было быть. Моя Ната, а если быть точнее – Наталья Михайловна Кустина ушла, ушла в прошлое.
