полная версия
Петер Хакс
Считалки, стихи и сказки
Человек с обгорелым задом
Некогда, очень давно, жили-были древние греки.
Умными были они, и толк в красоте понимали.
Старцы их были мудры, а мужчины и женщины – смелы,
Дети веселой толпой… – «Расскажите нам, доктор, о детях!»
Были они вроде вас: и послушными, и шалунами.
Худшими из шалунов там считались два брата – Керкопы.
Были они близнецы, и вели себя оба прескверно.
Врали на каждом шагу, озорничали, дерзили
И никогда никого не желали они уважать.
Был посмышленей Трибалл, а Силл – нахальнее братца.
Папа их был – бог морей, но сынков воспитать не сумел он.
Бедная мама не раз умоляла их бросить проказы:
– Можете, дети, шалить, раз не шалить вы не в силах,
Только не вздумайте вдруг чернозадого дядьку дразнить!
Много сильней он, чем вы, и его вы оставьте в покое!
Дружно кивали в ответ близнецы, как послушные дети,
И убегали стремглав, чтобы вновь безобразья творить.
Как-то пошли близнецы прогуляться в дубовую рощу.
Видят: мужчина идет очень твердым, но медленным шагом.
Это был славный Геракл – величайший из греков герой.
Подвиги он совершал, избавляя людей от несчастий.
Вот кем был тот человек, что навстречу Керкопам шагал.
Бедствие в те времена приключилось на острове Крите.
Страшный родился там бык (страшней не рождали коровы!)
Вырос и вырвался он из загона и землю стал рыть,
Бегать в лугах и полях, заборы валить и ограды
Рогом железным, грозя весь урожай погубить.
В страхе крестьяне тогда попросили Геракла помочь им,
Только Геракл усмирить дикое чудище мог.
Сразу герой поспешил на битву с взбесившимся зверем,
Смело быка укротил, ухватив за рога и за хвост.
Сел на быка он верхом и, зажав коленями шею,
Бросил на землю – и бык, содрогаясь, остался лежать.
Зверя Геракл победил, но, собрав последние силы,
Голову бык повернул и жаром дохнул на врага,
А из ноздрей у него вырвался страшный огонь
И ягодицы Геракла вмиг дочерна опалил.
– Хватит! – воскликнул Геракл и, хлопнув скотину по носу,
Смаху в загон зашвырнул. И Крит вздохнул с облегченьем.
Шел с работы Геракл, совершив свой подвиг отважный,
Медленным был его шаг, но твердым и очень усталым.
Нёс на плече великан суковатую палку свою.
Тут остроумный Трибалл говорит нахальному Силлу:
– Шутку я знаю одну. Давай мы на дуб заберемся,
Весело будет швырять желудями в дядьку того!
Быстро, как белки, они по стволу корявому дуба
Влезли в густую листву и набрали незрелых плодов.
Ближе подходит Геракл, а они, притаившись в засаде,
Метко целят в него, с дуба швыряя плоды.
Желуди, в шею попав, катятся за ворот дробью,
Кожу под шкурою льва щекочут, царапают, рвут.
Вроде бы мелочь, пустяк, но все же Геракл рассердился.
Если с работы идешь, щекотку противно терпеть.
Топью дорога пошла, где все заросло камышами.
Вязнет в болоте Геракл, а тут еще эти божки
Принялись снова стрелять: у них были луки с собой.
И, натянув тетиву, пускают они камышинки
В голые плечи ему. Так комары пристают
Летом в прохладных местах, когда тень их к тому поощряет.
Молча всё терпит Геракл, но мало осталось терпенья.
Если с работы идешь, трудно щекотку терпеть.
К морю свернула тропа. Она по скалистому склону
Шла сквозь густую траву, колючки и чертополох.
Солнце нещадно пекло, с моря задул сильный ветер.
Шляпу пастушью свою умный Геракл достаёт
И, нахлобучив на лоб, левою держит рукой.
В правую руку берет суковатую палку свою.
– Здорово нам повезло! – ликует смышленый Трибалл, –
Силл, за работу скорей! – Близнецы нарвали травинок,
Крадучись, исподтишка, к путнику подобрались,
Стали, как мухи, ему щекотать подколенные ямки.
Если с работы идешь, трудно щекотку терпеть.
– Ладно, – подумал Геракл. – Покажу вам, где раки зимуют!
Цап! И движеньем одним близнецов за вихры он схватил.
(Шляпу пришлось упустить, и она покатилась со склона,
Долго по морю плыла и затонула потом).
Крепко держал за вихры Геракл двух испуганных братцев.
– Кто вы? – ребят он спросил, не скрывая обиду и гнев.
Тот, что нахальнее, Силл, отвечал: – Мы бессмертные боги.
Наша мама – титанша Тея, а папа – морей божество.
– Вижу, – заметил Геракл с печалью и горькой досадой, –
Хитрость и подлость богов, их бессмертную низость и злость.
Вы – озорные божки, шалуны зловредные неба,
Мусор небес – вот вы кто! Как ничтожен и низок наш мир!
Мало для нас на земле отвратительных мерзких чудовищ, –
Малые дети взялись благородных героев дразнить.
Следует вас проучить, да так, чтоб урок не забылся.
Тут хитроумный Трибалл с Гераклом стал препираться:
– Это нечестно! – Вот как? – гневно Геракл возразил.
Начал свою правоту Трибалл защищать что есть силы.
– Вот как? – Геракл повторил. – А почему, объясни?
– Ну, потому что… – ответ прозвучал не особенно твердо. –
Всякий, кто нынче герой, в детстве ужасно шалил.
Думал недолго Геракл и так он Керкопам ответил:
– Да, но не всякий шалун потом стать героем сумел!
Поднял он за ноги их, связал за колени и локти.
Палицу взял на плечо, а их подвесил на ней.
Вот вверх ногами висят, стукаясь умными лбами
В такт великана шагам, голые пятки задрав,
Силл, нахальный малец, и Трибалл – смышленый парнишка.
Так и несет их Геракл на палице грозной своей.
Над головой у него плывут облака в поднебесье,
А под ногами – земля, твердая почва тропы.
Им же представилось все в таком перевернутом виде:
Море синеет вверху, к воде паруса опустились,
А под ногами внизу по небу тучи бегут.
Стало смешно близнецам так вверх ногами болтаться,
Расхохотались они, как поросята визжа.
– Что значит глупый ваш смех? – спросил Геракл у Керкопов.
– Поняли мы, наконец, о чем говорила нам мать.
– Что же сказала она своим сыновьям непутевым?
– Предупреждала она, чтоб мы не смели шалить:
«Вы ведь еще малыши, несмышленыши, глупые дети,
Ну, так не вздумайте вдруг чернозадого дядьку дразнить».
Нам теперь видно, что ты… что зад у тебя обгорелый!
Тут рассмеялся Геракл. Он просто не мог удержаться.
Хохот разнесся, как гром, на море волны подняв.
Сел на скалу великан, смеясь, отвязал их от палки
И продолжал хохотать, пока удирали они.
Долгое время спустя, почти до нашей эпохи,
Люди, пугая детей, звали: – На помощь, Геракл!
Прадедушкина шляпа
Неистовствует вьюга, в печи огонь горит.
Дрожит у печки прадед, О чём же он грустит?
– Как много старых песен, любимых и прекрасных,
Из головы пропало, я их ищу напрасно.
– Они куда-то выпали, ты в шляпе посмотри.
Он шляпу снял с затылка и смотрит, что внутри.
– Ах, вот где песни старые, что я любил когда-то!
Из прадедовой шляпы я выну их, ребята!
Иона
Пришел Иона с танцулек домой
В городе Ниневии
И к небесам обратился с мольбой
В городе Ниневии.
– Боже, услышь мои стенанья,
Разрушь этот город до основанья!
Сколько здесь скверных, грешных людей!
Боже, разрушь его поскорей!
Слишком уж много пляшут здесь девицы,
Слишком уж много пляшут здесь девицы
Без смысла и цели. Куда это годится? – сказал Иона.
Ох, уж эти мне девицы в городе Ниневии.
Окно открылось в туче
В городе Ниневии.
Бог выглянул из тучи
В городе Ниневии:
– Ты так умён и настолько свят,
Что с Господом Богом тягаться рад?
Только попробуй! Честное слово,
В чреве кита я запру тебя снова.
Девушки Ниневии чудо как стройны,
Девушки Ниневии чудо как стройны,
Хоть и глуповаты, но ведь не больны! – сказал Бог.
Милые девушки в Ниневии.
Геновева
Пфальцграф Зигфрид едет на охоту,
Скачет по полю во весь опор.
И вдруг он белую лань замечает,
Каких не видел до этих пор.
И он за ланью в лес устремился,
А лань его в грот за собой привела,
А в гроте сидела прекрасная дама
И горькие слезы печально лила.
Пфальцграф взглянул на нее, и вдруг
Из рук его выскользнул тяжкий лук.
Геновева, моя белая лань!
Геновева, моя первая любовь!
С той поры, как мы с тобой расстались,
Я любовь и счастье потерял.
– Ведь я приказал тебя убить!
– А мне Господь Бог позволил жить.
– Так ты неповинна, жена моя?
– Нет, мой супруг, оклеветана я.
– Зачем же Голо вздумал мне лгать?
– Я с ним не стала тебе изменять.
– Ты можешь простить меня, милый друг?
– Я зла на тебя не держу, мой супруг.
И она пфальцграфа обнимает,
По колету кудри рассыпая.
И под звуки золотого рога
Скачет к дому пара молодая.
Вот и лес кончается Арденнский,
Виден замок, церковь с колокольней.
Говорит своим вассалам Зигфрид:
– С нами Бог охотился сегодня.
Геновева, моя белая лань!
Геновева, моя первая любовь!
С той поры, как ты ко мне вернулась,
Я потерянное счастье вновь нашёл.
Кальбуц
На Кирицкой дороге
С левой стороны
Есть поворот на Бюквиц.
Вы знать его должны.
И там, в особой будке
Прозрачный гроб стоит.
Лежит в нем рыцарь Кальбуц,
Уж триста лет лежит.
Давно истлеть он должен,
Да все не прогниёт.
А Зауэрбах и Вирхов
Стоят, разинув рот.
– Ты, рыцарь, дружка моего зарубил.
– Ну что ты, дитя, не я это был.
– Нет, ты зарубил дружка моего.
– Охотно тебе заменю я его.
– Кальбуц дружка зарубил, ваша милость.
– Судья, старый друг, молодежь развратилась.
– Он, он убийца, я знаю, что он.
– Судья, передай жене мой поклон.
– Рыцарь, на Библии мне поклянись!
– Богом клянусь, что не я, отвяжись!
– Он лжет под святою присягой, судья!
– Да чтоб в гробу мне не сгнить, если я.
Полмарки детям стоит вход,
А взрослым чуть дороже.
Увидеть Кальбуца в гробу
Любой зевака может.
И больше не разбойник он,
И изменился свет,
И девушки не так смелы,
И верности той нет.
