© Венгерова Э.В., перевод, 2022
Знаменит он на весь свет.
И чего тут только нет!
Вещи очень разные:
Чистые и грязные,
Очень интересные,
Странные, прелестные,
Сломанные, брошенные,
И совсем не ношенные.
Их откуда-то достали,
Где-то взяли, раскопали,
И со всех концов земли
На продажу привезли.
Только блох не продают,
Ни одной не видел тут.
Так что время не теряй,
Дуй на рынок, выбирай.
Ведь вещей таких старинных
Нет в обычных магазинах.
Например, медалей царских.
И мундиров нет гусарских.
А на рыночном прилавке
Вдруг лежит одна перчатка
И стоит один сапог
На какую-то из ног.
(Продают со скидкой многим
Одноруким, одноногим).
В старых атласах и картах
Все рисунки аккуратны.
Человечки и зверушки,
Насекомые, пичужки
Нарисованы на диво,
Очень чисто и красиво.
Ты смотри и выбирай,
Даром время не теряй.
Пусть предмет и старомоден,
Может, он на что-то годен?
Вдруг тебя он рассмешит?
Мысли умные внушит?
Только ты не торопись,
К каждой вещи приглядись,
Прежде, чем купить её.
То, что глянется – твоё.
Листки моего календарика
(На стенке он не висит)
В марте совсем ещё маленькие,
Им солнце края золотит.
Летом они зеленеют,
Все лучше, все гуще растут,
Становятся всё прочнее.
В них рябчики гнезда вьют.
Осенью холодает,
А в небе полно облаков.
С деревьев листки опадают.
Бумс – и нету листков.
Зимой календарь кончается.
Морозы и гололёд.
Я дома сижу и скучаю.
Скорей бы настал Новый Год!
Дикие гуси весной возвратились,
С ветром восточным домой добрались.
Долго над озером птицы кружились,
Но не решались спикировать вниз.
Наша деревня или не наша?
Вроде бы медленней речка текла.
Вон там по-другому выглядит пашня.
А здесь камышовая крыша была.
Дикие гуси, вы возвратились,
Зря вы боитесь спикировать вниз.
Гуси, вы дома, вы не заблудились,
Гуси, садитесь, мы вас заждались!
Солнце чудесно цветёт,
В полную силу сияет.
Лучи золотые в полёт
Как стрелы на землю пускает.
Тихие дачи-избушки
Теплые, чуть замшелые.
Летом на даче девчушки
Все – как ромашки белые.
На кротовой куче
Майский Жук сидит.
Крылья расправляет,
На пейзаж глядит.
Травиночка к травинке, что за красота!
Да разве есть на свете прекраснее места?
– Луг, зеленый луг! – размышляет Жук.
Вон там гвоздика «зорька»,
Сердечник луговой,
Тут синие дельфиниумы
Сбрызнуты росой.
Как хороши на вкус все луговые вещи.
Сердце у Жука весело трепещет.
– Луг, зеленый луг! – радуется Жук.
По осени то дождь,
То солнышко сияет
И на прогулку нас
Любезно приглашает.
Где жёлтую стерню
С полей ещё не сбрили,
Там ёж проковылял
И зайцы проскочили.
Прощальный шлёт привет
Хор ласточек, взлетая.
В небесной синеве
На юг уходит стая.
А дойная корова
Им грустно вслед глядит.
Она ведь не летает.
Она в хлеву стоит.
Труженица Осень
Постаралась очень:
На стремянку встала,
Лес разрисовала.
Где-то капнет алым,
Где-то тронет красным,
На чижика-нахала
Ставит желтым кляксу.
На Осень обижается
Ёлка обойдённая:
– Всем краска полагается,
А я стою зелёная!
Листьям на аллее
Расцветка очень нравится.
Им всё веселее, они дрожат сильнее –
И дружно осыпаются.
Кап-кап-кап.
Ну и ливень, льёт и льёт.
По домам сидит народ.
А деревья, все подряд,
В лужи на себя глядят.
Кап-кап-кап.
И сегодня, как вчера,
Дождик льет как из ведра.
Я к дождю уже привык,
У меня есть дождевик.
Кап-кап-кап.
В мокром небе даже птицы
Утонуть вполне могли бы.
И могли бы даже рыбы
В мокром воздухе резвиться.
После ливня лес сверкает,
Словно жемчуг надевает
И стряхивает вниз.
Эй, друг, поберегись!
Кап-кап-кап.
Выходит солнце поздно
На улицу зимой.
И, чтобы не замёрзнуть,
Торопится домой.
У ворона спина
От снега поседела.
Хоть черная она,
Но снег-то, снег-то белый!
Зима мне надоела.
Но если уголь жечь
И мама топит печь,
Совсем другое дело!
Тихая снежинка,
Странница небес,
Долго ты летела
К нам в соседний лес.
Видишь гору в серебре?
Отдохни на той горе.
Там деревья на ветру
Отморозили кору.
Медвежонок натощак
Не уляжется никак.
Ты укроешь их, снежинка,
Став хрустальною перинкой.
И все заснут в лесу.
Сейчас и я засну.
Каждый вечер старый бор
Рождество справляет.
Разноцветный птичий хор
Песни исполняет.
Дятел – их тамбурмажор,
И солист, и дирижёр.
На небосводе – звёздочки,
В еловых шишках – зёрнышки.
В Рождество мир так хорош,
Что от счастья запоешь.
Чик-чирик.
– Все поём и все ликуем:
Дубонос, снегирь и галка.
Все в лесу перезимуем.
Здесь не Африка, где жарко.
Ёлки-палки, только тут
Ёлки птицам корм дают.
Дятел, наш тамбурмажор,
Самый лучший дирижёр.
На небосводе – звёздочки,
В еловых шишках – зёрнышки.
В Рождество мир так хорош,
Что от счастья запоешь.
Чик-чирик.
Сегодня сильный снегопад
Закрасил белым лес и сад.
Все кони стали сивыми,
Седыми и красивыми.
Деревья все под стать берёзе
Похорошели на морозе.
И на тропинках всё бело,
Аллеи снегом замело.
Граф Раубер со шпагой
На цоколе стоит,
Как будто не вояка он,
А просто снеговик.
Я – дуб трухлявый Хульда,
Природный феномен.
Стою в аббатстве Фульда,
Свидетель перемен.
Ведь там, где лес огромный
Когда-то зеленел,
Хоть это и нескромно,
Один я уцелел.
Не так-то было просто,
Доложу я вам,
Научиться росту
И прочим чудесам.
Давно, в десятом веке,
Родился я на свет.
Я накопил успехи
За тыщу долгих лет.
До снега все покровы
Я сбросить успевал.
Я тыщу зим суровых
Перезимовал.
В дупле моём гнездится
Красный бурундук.
То ли дед резвится,
То ли дедов внук.
Германские вояки
Бывали здесь в гостях.
Щиты их громко звякали
На моих ветвях.
Валленштейна войско
Побывало здесь.
Эх, времечко геройское.
Война. Разруха. Жесть.
То римская когорта,
То певческий союз.
Все здесь орали что-то,
Вспомнить не берусь.
Век за веком длился
Их марш туда-сюда.
Сначала я дивился,
А теперь… Ну да.
Я дуб трухлявый Хульда,
Я ужасно стар.
Стою в долине Фульда.
У меня катар.
Сидел на троне Рима
Цезарь (царь) Нерон.
Он был невыносимым,
Был самым жирным он.
В походы не ходил он
Налог не повышал,
Но очень петь любил он,
Ну, просто обожал.
И днём, и поздней ночью
Он гимны распевал.
Хоть пел он плохо очень.
Но здорово орал.
И даже в ночь пожара,
Когда пылал весь Рим,
Орать не прекращал он.
Он был неутомим.
Казнил номенклатуру
И многих из друзей.
Потрескались фигуры
На крыше Колизея.
Фонтаны пересохли,
И все часы отстали,
И Рим жил очень плохо –
В страхе и печали.
Однажды после ужина
Он вздумал выступать.
Его гвардейцев дюжина
Бросилась бежать.
Он приказал красавцам:
– Стоять! Спою вам гимн!
Надеюсь, он понравится
Гвардейцам дорогим.
И он исполнил страстно
Куплетов шестьдесят.
Спросил: – Ну как? – Ужасно!
Ответствовал отряд.
Нерон воскликнул с чувством:
– Молчать, во имя ада!
Не ценит Рим искусство!
Всему конец, солдаты!
Вот мой последний номер!
Он выхватил кинжал,
Вонзил в живот и помер.
В общем, замолчал.
Старый рыцарь Кауц,
Герр Кауц фом Рабензее
Любил ужасно драться –
Сражаться на войне.
В железо был одет он
В железо был обут.
Его потом за это
Железным назовут.
Он был такой военный,
Что всё разрушить мог.
Уж очень тяжеленный
Был рыцарский сапог.
Допустим, обопрётся
Герр Кауц на парапет,
Треск громкий раздаётся –
И парапета нет!
Когда он после ужина
Ложился на кровать,
Кровать ломалась тут же.
Зачем в доспехах спать?
Пришла зима с морозами
Засыпала всё снегом.
Пришёл герр Кауц на озеро
На коньках побегать.
Начал он кататься –
Бумс. бац, бах, тарарах! –
Сломался лёд под по Кауцем,
И он… Увы и ах.
Крикнул из-под кромки:
– Спасите, я тону!
Выругался громко
И пошёл ко дну.
Людовика правленье
Славят все историки.
Но чистоте значенья
Не придавал Людовик.
Любил он красоваться
В одеждах золотых,
Но мыться-умываться
Людовик не привык.
Прогуливаясь гордо
В своем дворце в Версале,
Он восхищал придворных.
А, впрочем, нет, едва ли.
Когда он появлялся,
Сгибались все в поклоне.
Когда он удалялся,
Все морщились от вони.
Он был весьма прославленным.
Он очень был богатым.
Но находиться рядом с ним
Было трудновато.
О нём один сорбоннский
Историк написал:
«Сиял он, словно солнце,
И, как свинья, вонял».
Вильгельм, немецкий кайзер,
В Берлине проживал.
Усы ночами красил,
Днем саблю вынимал.
Длины необычайной
Усы он отрастил,
А саблей чрезвычайно
Размахивать любил.
И в городе Берлине
Ужасный шум стоял.
Царило здесь уныние.
Никто давно не спал.
Чуть становилось тише,
Уж кайзер, говорят,
Стучал, как град по крыше,
Гремел, как камнепад.
И в Кассель доносился,
И в Ульм противный звон,
Народ в Париже злился,
Был Лондон возмущён.
Берлинцы так устали
Ужасный шум терпеть,
Что, наконец, сказали:
– Перестань греметь!
Нам надоело глохнуть.
Гремишь ты день и ночь.
Хватит саблей грохать,
Иль убирайся прочь!
Кайзер растерялся
И, как это ни странно,
В Голландию убрался,
Где цветут тюльпаны.
И там сидел спокойно
И умер он в свой срок.
В учебнике истории
О нем есть десять строк.