Павел Павлович Гусев
Жизнь, увлечения, огорчения
Червячок
Собирая веточки для своей хатки, Бобёр каждый раз встречал Червячка. Тот всегда копошился под корнями упавшего дерева и, завидя Бобра, приглашал его к себе в гости – отвлечься от однообразной жизни.
– Тебе и без меня хорошо, – отвечал ему Бобёр. – Да и мне незачем к тебе ходить.
И такие приглашения Бобёр получал постоянно до самой старости. А однажды вышел он из своей хатки, с трудом добрался до упавшего дерева, остановился возле корней, еле-еле отдышался, а Червячок тут как тут – и говорит:
– Вижу, дружок, ты уже настроен ко мне в гости прийти! – и тут большой ком земли, висевший на корнях дерева, сорвался и накрыл Бобра.
– Теперь ты у меня загостишься надолго, – сказал Червячок.
Нюхательная Партия
Он появился в магазине неожиданно и во всеуслышание заявил:
– Моя цель – создать новую партию и навести тут порядок! Сейчас я вижу: у вас «Партия ароматных товаров». Все, понюхав вас, радуются. А мы станем на все присутствующие и новые партии – даже с идеальным товаром – чихать! Это я вам говорю – Нюхательный Табак!
Кто-то из угла тихо произнёс:
– И останется на прилавках «Партия пустоты»…
Милый Платочек
Она была красавицей – с лицом шоколадного цвета, гладким, как мрамор. Платок, обнимающий её шею, любовался ею. Она и без него была хороша, но он был для неё дополнительным украшением. Это был её стиль, который старались перенять многие дамы, всё чаще появляясь на улице с разноцветными платочками на шее.
Но время шло, и однажды Платок оказался повязанным на голову, закрывая собой лоб. Это было необычно, красиво, и многие дамы тоже изменили свои привычки, следуя «моде».
И только Платок знал: у хозяйки на лбу появились большие морщины, которые надо было прикрыть. А прикрывая, он слышал: «Мой милый Платочек…».
Изворотливая Кокетка
Ветер не раз заигрывал с Рубашкой, висящей на верёвке, и каждый раз нежно трепал её в надежде забрать с собой.
– Да, я для тебя вся открыта! – шуршала она, раскрыв навстречу ему свои полы. – Возьми меня, возьми!
А сама при этом крепко держалась за верёвку, и отпускать не собиралась:
«Кокетничать надо красиво: чтоб и Ветер страстно бушевал, и мне было приятно!» – думала она.
Знаменитая знакомая
На стене висела старая Картина, на которую давно никто не обращал внимания. И только мухи садились на неё: знали, что их там никто не тронет. Тряпке Картина тоже была безразлична:
– А зачем за ней ухаживать, когда она никому не нужна? – рассуждала она, протирая журнальный столик.
Но однажды Картина сорвалась со стены и упала Коту на хвост. Тряпке было очень жаль его, и она долго гладила Кота, успокаивала, а виноватую Картину отшвырнула. Та повернулась обратной стороной холста, и все ахнули… Они увидели подпись великого живописца. Тряпка немедленно принялась чистить раму, потом примчалась Бархотка и тщательно протёрла Картину.
И когда та опять уже висела на стене, казалось, что по ней прошлись лаком, – так она сверкала чистотой. С тех пор больше всех за Картиной ухаживала Тряпка – даже следила, чтобы к ней не могла подлететь ни одна муха. А ухаживая, повторяла:
– Я знакома со знаменитой Картиной!
Странно
Странные явления происходят на свете! Бывает, Человек имеет единственный костюм, но при этом обладает серым веществом. А вот у Шкафа, который никогда серого вещества не имел, полным-полно одежды! И почему?
Перевоспиталась
Однажды винная Бутылка с красочной этикеткой не смогла найти своего приятеля Штопора – тот куда-то подевался. Его искали, но так и не нашли. А Фужер, желая наполниться горячительным, дрожал от нетерпения и причитал:
– Скорей бы чокнуться с Бутылкой и опустошить её!
В конце концов он попросил Ладонь, чтоб та помогла открыть Бутылку. Она согласилась и с размаху ударила снизу по дну.
Для Бутылки это было как гром среди ясного неба. Внутри неё всё загудело, забурлило, закружилось, и пробка вылетела вместе с пенистым вином.
– Не-ет! – вздохнула опустошённая Бутылка. – Лучше бы я была без красочной этикетки и наполнена просто обычной водой: и пробку можно открыть пальцем, и чокаться ни с кем не надо. А то если и дальше так пойдёт, то можно по-настоящему чокнуться!
Влюбчивость
– Что ж ко мне все так липнут… – хлюпала Глина после дождя, если на неё кто-нибудь наступал. – Ведь я так влюбчива, не могу потом никого забыть. Вот очередной ботинок прошёл и оставил на мне глубокий след… Где же он, радость моя? Прошёл – а я жить без него теперь не могу…
Но вскоре она подсохла, успокоилась и забыла всех, хотя следы на ней ещё так и остались.
Надо задуматься
Он впервые выпил алкоголь. Голова у него закружилась, и он упал. Лежит, и кажется ему, что мчится он в вагоне поезда ввысь, только звёзды в окнах мелькают. А внутри тени людей с вдохновлёнными лицами сидят, видимо, от напряжённой земной жизни отдыхают, и ему, новому пассажиру, место предлагают. Идёт он в следующий вагон, а там все орут, одни тени валяются на полу, другие носятся по вагону. Хочет он вернуться в первый вагон, но тут появляется кто-то в белом и произносит:
– Я машинист этого поезда! Ну что, очухался? Здесь, в поезде, нет живых людей, здесь только человеческие души. В первом вагоне те, кто скромно свой земной путь прожил. А во втором души-мученики, те, кто себя загубил. Их ещё долго придётся исправлять. А тебе надо вернуться в земную жизнь, в этом поезде тебе ещё рано находиться. Но на всякий случай я забронирую для тебя здесь место.
Тут он очнулся от алкогольных паров и проговорил:
– Вовремя меня остановил тот, в белом, от пагубных увлечений!
Загадка
Клякса упала на бумагу и воскликнула:
– Пожалуй, я тут самое важное лицо! Буквы, точки, запятые всем понятны, их можно прочесть в один миг! А я тут одна – и для всех такая загадка!
Встреча
Возле дверей ресторана на асфальте встретились как-то дорогая Папироса и Чинарик с дешёвым табаком.
– Ты тоже тут после весёлого кутежа оказался? – спрашивает Папироса.
– Не-ет! – отвечает Чинарик. – Меня здесь бомж бросил. Я последний у него оставался, и он курил, пока пальцы не обжёг. А ты, вижу, совсем не куренная?
– А меня просто для солидности держали, для фарса, пока за столом сидели. А таких, как ты, я даже никогда не видела. Как же вы до такого докатились? У нас-то жизнь красивая, с нами такого не случается…
– Ну, это не надолго, – говорит Чинарик. – Сейчас какой-нибудь бомж тебя подберёт, и ты узнаешь прелести нашей привольной жизни…
И правда, вскоре Папиросу подняли, а через некоторое время она опять оказалась рядом с Чинариком. Только теперь Папироса была выкуренной до самого основания, и ничем от Чинарика не отличалась. От случившегося Папироса оторопела и воскликнула:
– Не думала, что в жизни бывает такое разочарование…
Новый статус
Коврик выбрал это Кресло, потому что оно понравилось не только ему, но и Ботинку, и Туфельке – за его приятное обращение с ними.
– Я с удовольствием окружу вас вниманием и буду делать всё для нашего общего благосостояния! – сказал Коврик во время знакомства.
Креслом все были довольны и радовались его решениям: чтобы за Ботинком и Туфелькой ухаживала Бархотка, а Пылесос Коврик чистил. И оттого в комнате, где они все находились, воцарился комфорт и всегда был порядок.
Но вскоре на Коврике появилась проплешина от разной обуви, которая много ёрзала на нём, ожидая встречи с Креслом. И Коврик поменяли на длинную ворсистую разноцветную дорожку. Кресло теперь стояло в её конце с очень торжественным видом. А Ботинок и Туфелька, желающие поговорить с ним, недовольно ворчали:
– Пока по дорожке доберёмся до Кресла, все износимся.
Когда они всё же добрались до Кресла, юркая секретарша-Босоножка изрекла:
– Начальник сейчас занят!
И Ботинок с Туфелькой разочарованно вздохнули:
– Как же мы ошиблись в нём! И всё оттого, что не удалось как следует разглядеть его изнутри – он же толстокожий!
Коньяк
Невыдержанный Коньяк выглянул из бара и увидел: на столе белоснежная скатерть лежит, а на ней, мелодично позванивая, стоят сверкающие рюмки с изящными ножками. Они были прекрасны, и Коньяк размечтался: «Как бы мне с ними познакомиться?».
– Не вздумай этого делать! – предостерегла его слегка запылённая бутылка Рома, тихо стоящая в углу бара. – Себя погубишь!
Но Коньяк было уже не остановить – в нём бурлило желание повстречаться хотя бы с одной рюмкой.
И удивительно: откуда-то сразу появился Штопор и лихо ввинтился в его пробковую шляпку, а шустрая Салфеточка, подхватив уже открытый Коньяк, поставила его на стол в окружении сверкающих Рюмок. Коньяк был счастлив!
– Как меня восторженно здесь встречают – с почестями, на самое видное место установили! – восторгался он. – Салфеточкой протёрли, чтоб ещё лучше выглядел, шляпку из пробки сняли, чтоб легче дышалось! Зря отговаривал меня Ром от такой встречи!
И тут опять та же Салфеточка, нежно обняв Коньяк, стала разливать его по рюмкам.
– Как я рад встрече с ними! – продолжал восхищаться Коньяк. – Да и они от меня не отходят!
Но когда Коньяк увидел, что опустел, и на него, одиноко стоящего на столе, никто не обращает больше внимания, а все рюмки – некоторые даже разбитые – уже в посудомойке, он понял, как ошибся в знакомстве. И старый Ром, который всё видел, пробулькал:
– Надо было тебе лежать тихо, как я! Тогда и посуда была бы цела, и у тебя бы выдержки прибавилось!
Баран
Баран жил привольно и всё получал даром: проживал в тёплом загоне, недостатка в еде не испытывал, даже стрижка – и та была бесплатная.
И вот однажды, идя на новое пастбище через аул, он увидел, как в цирюльне клиент даёт парикмахеру деньги, и тот делает ему удивительную стрижку «под ёжика». Баран позавидовал и сказал:
– Вот бы мне тоже прийти к цирюльнику, небрежно кинуть ему деньги и приказать: «Стриги меня, как я пожелаю!» Только вот задача, как денег достать?
Козёл, который водил баранов на прогулки, хотя был и далёк от жизни, но кое-что всё же знал, ответил ему:
– Деньги надо зарабатывать. А что ты можешь делать? Тебе только мясом расплачиваться!
И Баран не задавал больше никаких вопросов и помалкивает до сих пор. Ему и так хорошо!
Медвежонок и его будущее
Лежит Медвежонок на лужайке, на мягкой травке: под солнышком греется, запахом хвои наслаждается и, довольный, рассуждает:
– Вот было бы так всегда! А то зима придёт, холода наступят и придётся опять прятаться до лета в берлоге.
И только он хотел перевернуться на другой бок, как Кустик под ним проскрипел:
– Не ломай меня! Я тебя к вечному солнечному тёплому лету приведу! Только посади меня в горшочек и возьми с собой. Будешь водичкой поливать, а куда листочки повернутся, туда и иди.
– Вот ещё! В горшочек тебя сажать! – возмутился Медвежонок.
Вырвал он Кустик и, держа в лапе перед собой, пошёл, куда листочки указывали. Через чащи-буреломы пролезает, по дороге ягоды ест и воду из ручейков попивает. А то, что Кустик надо было напоить, забыл. И листочки у него один за другим стали опадать, и скоро остался один жёлто-коричневый сухой листик.
– А если и этот упадёт, куда же я дальше пойду? – недовольно спросил у Кустика Медвежонок.
– В твоих лапах было исполнение заветного желания, но ты сам своё счастье упустил. Теперь иди без меня.
И с Кустика упал последний листочек. Стоит Медвежонок в густом лесу и не знает, в какую сторону податься. Держит оставшийся от Кустика поникший прутик, а тот говорит ему:
– Удивляюсь на тебя: ты даже на халяву не смог дойти до вечного тепла!
С тех пор Медвежонок бродит, мечется, ищет вечное тёплое лето, но так и не может найти, и по-прежнему зимует в берлоге.
Кулак исправит
Нос дружил с Водкой. Со временем от частых встреч с ней и от её горячности он поменял цвет – с телесного на сизо-красный. В таком виде ему уже было неудобно появляться среди нормальных носов, и тогда он бросил Водку и познакомился с белоснежной Пудрой. Был он хотя и страшноват, но с привлекательной горбинкой. Этим и понравился Пудре – не зря пословица гласит: «любовь зла – полюбишь и козла».
Пудра каждый день старалась облагородить Нос, закрашивая его. И это ей удалось. Но как только Нос снова стал нормального цвета, его снова потянуло к Водке, и они опять стали встречаться.
Пудра же по-прежнему ухаживала за Носом, старалась скрыть появившийся лиловый цвет, но это уже плохо удавалось. И тогда Пудра огорчённо сказала:
– Я устала за тобой ухаживать. Из-за тебя я стала пустой пудреницей. Видно, тебя, горбатого, только кулак исправит!
Красивая Тряпочка
Красивая Тряпочка, называвшая себя Заплаткой, крепко была пришита к старому Пиджаку и сильно выделялась на нём.
– Как я прекрасна по сравнению с этим Пиджаком! – говорила она и очень удивлялась, что Пиджак почему-то всячески старался никому её не показывать.
Мешок
Комбайн трудился, собирая пшеницу. Аккуратно её срезал и передавал помощнику Амбару. А к тому каждый раз после этого спешил пустой Мешок, убеждая, что он Амбару родственник. Он всю зиму спал, а как урожай созревал, приходил и просил:
– Дай мне пшенички!
Амбар всегда заполнял Мешок доверху. Всё-таки родственник.
А тот дальше шёл по гостям, по застольям: то одному отсыплет пшенички, то другому. Ему не жалко – даром ведь досталась!
И так ходил к Амбару до весны, пока у того зёрен оставалось только на посев.
– Ладно, как-нибудь дотяну до следующего урожая, – успокаивал себя Амбар.
А Мешок тогда складывался и говорил:
– Мне спешить некуда, я подожду до осени.
При этом Амбар говорил Комбайну:
– Что же делать, надо помогать Мешку, он же родственник.
Комбайн на это отвечал:
– Видно, пока работаем, нам от Мешка никуда не деться.
А сам думал: «Никакой он Амбару не родственник!».
«Дружба»
Молодой Дубок рос на опушке леса, и на него заглядывались и стройная Берёзка, и пушистая Ёлочка. Но он и не думал с ними знакомиться, он мечтал только об одном: вырасти и превратиться в большой Дуб.
Однажды возле него появилось какое-то странное существо и нежно прожужжало:
– Я пила, меня зовут Дружба! Хочу поддержать свой имидж: ближе познакомиться и поухаживать за тобой!
И, не услышав от Дубка возражений, она вмиг спилила его сухие ветки, которые и правда были не нужны. Дубку это понравилось, и пила, хотя и была не так красива, как Берёзка или Ёлочка, стала ему мила. Она же к нему зачастила и порою срезала даже здоровые веточки. Дубок думал: «Это от того, что я ей нравлюсь, она заботится, чтобы мне было хорошо!».
А однажды Дружба сказала:
– Ты мой столбик!
И опять он подумал: «Как ласково она меня назвала. Определённо я ей симпатичен!».
Но когда она свалила его на землю, обпилила по бокам и превратила в бревно, Дубок осознал обманчивость её дружбы. Теперь он тихо лежал на земле и всё думал: «Как же это так бывает: увлечёшься пилой, а она в угоду себе из любого дерева сделает, что ей заблагорассудится!».
Вьюнчик
Росли на клумбе розы и радовались жизни, ни о чём не заботясь. И тут появился он: выскочил неожиданно из земли, повертел своим гибким стеблем, разглядывая розы, и прицепился к одной из них.
– Во-от повезло нашей приятельнице! – зашушукались остальные цветы.
Незнакомец стал забираться всё выше и выше на Розу – до бутона добрался и прижал к себе. Все слышали, как Роза произнесла:
– Как крепко ты меня обнял! Вижу, сильно любишь.
А он ей в ответ:
– Конечно! Я ещё крепче тебя обниму!
И с этими словами он повалил Розу. Что было дальше – никто не знает: трава мешала увидеть.
Но любопытство взяло своё, и остальные розы зашумели:
– Мы тоже хотим с ним познакомиться!
А он уже полз к очередной Розе, которая с удовольствием его встретила и прошелестела лепестками:
– Видно, я тебе очень мила.
– А как же! – ответил он и нежно, а потом всё сильнее и сильнее начал её обнимать, приговаривая: – Я теперь весь твой – вьюнчик!
Неизвестность
Свалили как-то брёвна с повозки в реку, чтобы сплавить, а два забыли на берегу. И вот лежат они под обрывом: дождём их поливает, ветром продувает, солнцем греет.
Первое Бревно говорит:
– Знаешь, приятель, если мы так ещё немного полежим, то мхом обрастём и станем ни для чего непригодны. Надо что-то делать!
– А мне и тут хорошо! – отвечает Второе Бревно. – Я годами стоял в лесу, устал, и мне это надоело. Пора и отдохнуть.
– Ну, как знаешь! А я вот хочу понять, куда все наши знакомые брёвна подевались. Будет случай – скачусь в реку.
И такой случай появился: нагрянувший ливень смыл Первое Бревно.
– Плыви, плыви в неизвестность, – сказало ему вслед оставшееся Бревно. – У меня-то всё ясно: лежу на солнышке, радуюсь. А ты там и пропасть можешь.
Но Первое Бревно вскоре прибило к берегу, там оно встретилось со своими приятелями и вместе с ними было использовано для строительства дома. По сей день эти брёвна крепкие, и никакие невзгоды их не берут.
А Второе Бревно от сырости стало рыхлым и со временем истлело, отдыхая.
Мимолётная радость
Диван вместе с его приятелем Валиком были плотно придвинуты к стене. И Диван как-то сказал:
– Валик, надо бы нам отодвинуться от стены. А то Картина над тобой висит и на тебя заглядывается…, как бы ненароком не упала…
– Этого не случится! – ответил Валик. – Её Крючок крепко держит и никуда не отпустит.
А Картина тем временем дёргалась на Крючке и возмущалась:
– Вот уцепился! Не хочет, чтобы я его покинула, а сам хотя бы взглянул на меня. Всё только на мою обратную сторону смотрит. И что ему там нравится? Задник, как задник.
От переизбытка эмоций она всё же сорвалась со стены и угодила на Валик. Тот даже взвизгнул от неожиданности. А Картина сразу успокоилась, лежит на нём лицевой стороной и не нарадуется:
– Как хорошо Валик меня принял! Видимо, понравилась я ему!
Но длилось это недолго, скоро Картину снова повесили на Крючок. Валик очень жалел, что больше не почувствует её приятного прикосновения и запаха её красок, и тревожно гудел:
– Ну упади, упади ещё разок…
Но Диван был уже далеко отодвинут от стены.
Закалённая Ворона
Как только наступала зима, многие птицы улетали на юг погреться и в поисках лучшего корма.
– Полетели с нами! – говорили они Вороне.
– Мне и тут хор-рошо! – каркала она и улетала на свалку. Еды там было вдоволь, а в холода Ворона накрывалась в гнезде крылом, её засыпало снегом, и ей становилось тепло.
К лету птицы возвращались, но не все, некоторые не выдерживали тяжёлый перелёт и погибали. А осенью стая улетала опять и снова звала с собой Ворону, а она по-прежнему отвечала:
– Мне и тут хор-рошо!
Поклёвывая корочку хлеба, она размышляла: «Многие птицы долетались к теплу, так что их уже и в помине нет… А я вот закалённая стала, к любым невзгодам готова и проживу сотни лет!».
А Сова, услышав Ворону, задумалась: «Что лучше? Всю жизнь питаться отходами, мерзнуть, но прожить много лет или посмотреть тёплые страны, вкусно поесть и погибнуть?».
