Пуфик, стоявший возле Дивана, грустно сказал:
– Много лет мы живём с тобой в семье, где царит крепкая дружба. За это время мы постарели и стали поскрипывать.
– Я издаю свой скрип, чтобы поддержать тех, кто на мне находится, – ответил Диван. – Если я буду молчать, значит в семье будет разлад!
И Пуфик звякнул пружиной – показал своё согласие с Диваном.
Встретились однажды на прилавке магазина Конфета и Жевательная Резинка и разговорились.
– Я знаю, – сказала Конфета, – если со мной познакомится Рот, то я враз в него влюблюсь. И он тоже будет от меня в восторге и скажет: «Какая сладкая Конфетка!», и ещё долго будет держать меня, пока я не растворюсь от его тёплого отношения.
– А для нас ничего в таком знакомстве приятного нет, – возразила Жевательная Резинка. – Оттого, что мы не такие, как вы, сладкие, Рот нас жуёт очень долго и нам приходится прилипать к зубам, чтоб не так сильно мял. А потом, когда мы разонравимся ему, он выплёвывает нас – неблагодарный…
– Да не переживай, у вас ещё много хороших ухажеров будет! – успокаивала её Конфета. – Вы можете потом прилипнуть к любому Башмаку или Ботинку. А вот мы – однолюбы, у нас отношения только на один раз!
Застряла как-то Легковая Машина в грязи и вылезти не может.
Увидел это Трос на Тракторе, что рядом стоял, и воскликнул:
– Я вам сейчас помогу! – и, ухватив Машину, выволок её из месива.
Тросу так понравилась Машина, что он захотел остаться с ней.
А Машина стала кокетничать с Трактором и буквально не сводила с него своих больших красивых фар, рассуждая: «Какой он красивый и большой – не то что тоненький Трос! Надо с Трактором познакомиться поближе».
Трос тем временем, устав, свернулся кольцом, прилёг на Трактор и укоризненно глядел на Машину, которая даже не поблагодарила его за помощь. Трактор же к Машине вообще не проявил никакого интереса.
И Машина, фыркнув, поехала прочь, так и не оценив доброту Троса, без которого она не смогла бы выбраться из грязи.
Стол с расстеленной на нём скатертью был недорогой, и на него никто не обращал внимания, до тех пор, пока его не заставили всякой снедью. Вот тогда все гости, сидевшие за Столом, низко и с уважением склонили над ним свои головы.
Белка и Дятел жили на одном дереве и считались друзьями.
Как-то Дятел заглянул в гости к Белке и позавидовал её жилью: чистое, красивое, большое – хоть пляши!
– Сделаю себе такое же дупло! – решил он.
– Не надо! – стала уговаривать его Белка. – Если ты выдолбишь дупло рядом с моим, дерево потеряет стойкость!
Но Дятел не послушался, взялся за работу и до самой осени трудился над новым жильём. Дупло получилось огромное, и когда Ветер, желая как обычно освежить дерево, дунул на него, оно рухнуло на землю. Заметался Дятел в панике, летает и думает со страхом: «Как же я к зиме без жилья остался…».
Ветер, всякого насмотревшийся на своём веку, ничего не сказал, а только распушил пёрышки у Дятла и улетел.
Сделал как-то Нож бутерброд с маслом и с колбасой и только отошёл в сторонку, как прилетели мухи, сели на бутерброд и стали его поедать.
А Мухоловка, что была неподалёку, взяла да и прихлопнула мух вместе с бутербродом. Нож возмутился:
– Ты что наделала! Вкусноту такую сгубила!
– Если мух не наказывать, никогда от них не избавишься! Легче бутерброд новый приготовить, – ответила Мухоловка.
Голова получила повышение: её назначили руководителем подчинённых ей других голов, которые склонились над столами, ожидая указаний. Перед тем, как сесть в кресло начальника, Голова взглянула на себя в Зеркало и, приосанившись, одобрительно сказала:
– Хороша же я!
С этого дня перед тем, как обойти своих работников, Голова не упускала случая посмотреть на себя в Зеркало. А когда смотрела, ей казалось, что вокруг неё даже сияние появилось. Вскоре она совсем перестала обращать внимание на подчинённые головы, которые от усталости опускались всё ниже и ниже. А сама Голова, наоборот, поднималась всё выше и выше. Однажды она откинулась назад и больше не смогла принять обычное положение.
Зеркало ей сказало:
– Это нимб тебя тянет!
И стала Голова руководить, не вставая с кресла. Подчинённые её больше не интересовали – она занималась только тем, что любовалась собой.
Далеко над океаном зародилась чёрная Грозовая Туча и помчалась, гонимая Смерчем, к берегу. Смерч топил на своём пути и большие корабли, и яхты, и простые лодки. Даже Туче было очень страшно.
– Потерпи. Ветер утихнет, и тебе станет хорошо, – успокаивало её Солнце.
Смерч уже гонит Тучу над землёй, разрушая дома, она беспокоится, а Солнце по-прежнему твердит:
– Потерпи ещё немножко!
– Я хочу быть ажурным облачком, – жалуется Туча, – и чтобы ты, Солнышко, проходило сквозь меня своими тёплыми лучиками. Хочу слышать на полянке стрекотание кузнечиков, а в лесу – трели соловьёв.
Тут Смерч наконец-то угомонился, и Туча превратилась в ажурное облачко. Осталось ей только дождаться, когда Солнышко подсушит землю, и тогда можно будет услышать и веселое задорное пенье соловьёв, и радостную трескотню кузнечиков, и самой поплясать по небу.
Но опять надвинулась гроза, снова раздался гром, и снова промолвило Солнце:
– Потерпи, Облачко! Всё будет хорошо!..
Клубок Жёлтых Ниток, лежавший на столике, с завистью смотрел на своего соседа – Клубок Красных Ниток, который крепко удерживали две деревянные спицы.
«Наверное, они счастливы, раз находятся все вместе!» – думал Жёлтый Клубок и мечтал: «Мне бы так жить!».
Вскоре одна Спица пронзила и его своей нежностью до самого центра, а следом пришла другая и тоже ласково прижалась. Жёлтому Клубку стало очень приятно.
– Мы хотим с вами познакомиться! – сказали Спицы. – Вы крепкий, пушистый, с дорогой шерстяной ниткой, и очень нам понравились!
– Я с удовольствием принимаю ваше предложение! – ответил Клубок. – Только вот кого из вас мне выбрать?
– Мы поработаем, а ты пока можешь подумать.
И, подцепив от Клубка нить, Спицы принялись вязать. Клубок становился всё меньше и меньше и всё никак не мог выбрать себе спутницу. А когда его совсем размотали, он понял, что его обманули. Спицы же, связав шерстяную подушку, взялись за Красный Клубок, желая распустить и его, украсив им подушечку, на которой они бы ждали очередной клубок.
Распущенность у Спиц была их любимым занятием.
Мурлыка вышла из дома во двор. Тёплое солнце спинку обогрело, и она довольно промяукала. Услышал её Котик, прогуливающийся неподалёку, и, нежно мурлыкая, подошёл поближе. Обнюхав друг друга, они стали прогуливаться по двору вместе. Потом посидели на крыше дома, а затем решили поиграть на чердаке. Тут Мурлыка издала счастливый крик любви. И с той поры она и Котик стали ждать рождения деток. Но они почему-то не появлялись.
За это время в семье соседской Кошки родились котята, и их голосок был слышен всем вокруг. Котик ждал-ждал своих деток, но так и не дождавшись, ушёл от Мурлыки, а она, оставшись одна, решила посмотреть на котят соседки. Легла под кустиком, чтобы её никто не видел, и стала наблюдать за счастливым семейством. Это были четыре маленьких пушистых комочка, которые пищали, льнули к матери и тыкались в неё мордашками, желая поесть молока, хотя оно находилось и в мисочке рядом. Кошка то и дело вылизывала их, но не уставала – видно было, что она только рада этому.
Мурлыка, понаблюдав, не выдержала, вышла из своего укрытия и медленно направилась к Кошке. Та, словно не заметив её, по-прежнему занималась детками. И Мурлыка, осмелев, легла рядом с котятами. Они кинулись к ней и прижались к шёрстке. А она почувствовала нежную теплоту и замурлыкала. Да так громко, что Хозяйка нашла её по голосу – в чужом дворе, осторожно вылизывающую чужих котят.
Хозяйка не стала беспокоить Мурлыку: когда-то в лечебнице она лишила её возможности стать мамой, и сейчас сожалела о том, что у Мурлыки никогда не будет своего счастья.
В Церкви чего только ни делали, чтобы избавиться от клопов: ошпаривали кипятком, морозили холодом, травили химией. А они снова появлялись. Единственное место, где их не пытались вывести, было возле иконостаса.
– Не разрешу тут ничего делать, – шумела Тряпка. – Не хочу осквернять Святое место.
Но тут вмешался Баллон с названием «Смерть паразитам».
– Я возьму грех на себя, – прогудел он и распылил своё содержимое за иконами. Тряпка нежно протёрла Лики Святых.
И произошло диво: клопы исчезли. Видно, Святые тоже мучаются от паразитов. Да только поделать с ними ничего не могут, а потому терпят и молчат. А если бы сразу указали, где они прячутся, их давно бы извели…
Мундштук был видный – стройный, изящный, привлекательно блестел, и к нему то и дело приставали Сигаретки. А он постоянно менял их, бросая без сожаления, потому что в процессе общения они теряли свою красоту и аромат, становились обгоревшими и дурно пахнущими. В итоге они оказывались в урне и с сожалением говорили:
– Давно пора перестать верить Мундштуку! Как только мы попадаем к нему – становимся прожигательницами жизни.
Апельсин был большой, с крепкой кожурой. Он оберегал ароматную Дольку и нежно повторял ей:
– Ты для меня та самая единственная половинка!
Долька верила ему и оттого была счастливой и росла беззаботно.
Скоро Апельсину надоело висеть на дереве, он захотел показать всем свою зрелость. Его подобрали с земли и сняли с него кожуру. И тут Долька увидела, что она не одна у Апельсина, что рядом с ней много таких же долек, которые Апельсин тщательно скрывал, накрыв ажурной плёнкой. Долька была очень огорчена его неверностью и грустно сказала:
– Обманул меня Апельсин! И почему всем долькам такое невезение? А ещё говорят, что у нас «сладкая доля…».
В столярной мастерской, в углу, стоял Стул. Был он старый и весь в проплешинах. И каждый день он наблюдал, как трудится Рубанок, строгая доски, от чего они становились ровными и гладкими. Смотрел, как с каждой из них Тряпка потом нежно смахивала пыль. Видел и то, как каждый вечер приходила Метла и убирала ворох стружек, наводя в мастерской порядок. И был Стул всем этим недоволен и скрипел:
– Нет в жизни никакой справедливости! У меня работа самая тяжёлая: на меня садятся, ёрзают по мне – как доску всего стесали. И хоть бы разочек Тряпочка пришла да погладила.
Когда медный Чайник начинал свистеть и исходить паром, к нему спешили все Чашки.
– Ты молодец! Всех нас порадовал, своим свистом известил, что нам пора возле тебя собраться! – благодарили они.
И Чайник решил: «Если меня так благодарят за свист, надо свистеть ещё громче!».
Однажды он засвистел и свистел так долго и громко, что весь выкипел и почти расплавился.
Чашки обеспокоенно молчали, а Чайник невозмутимо проговорил:
– Жаль, что я голос потерял. Но ничего, подлечусь и смогу вас ещё порадовать!
Но Чайник попал на переплавку и вскоре стал частью Саксофона. Сам он очень был горд таким превращением и, играя, пел:
– Я прошёл огонь, воду и медные трубы, чтоб все услышали, как я талантлив!
А о Саксофоне поговаривали:
– Играет как Чайник!
Но он этим гордился.
Однажды Баобаб решил больше не плодиться, а жить в своё удовольствие. Был он умён и много всего знал. К нему обращались заблудившиеся перелётные птицы, чтобы узнать, куда им лететь, и Баобаб всегда указывал им верный путь. Некоторые птицы оставались под его кронами, сплетали гнёзда и радовались семейной жизни. Даже обезьяны селились на его зелёных ветках. Баобаб видел, как у птиц и обезьян появлялись детки, и как родители счастливо и с гордостью говорили:
– Это продолжение нашего рода!
Будучи молодым, Баобаб не обращал внимания на эти разговоры. Но когда у него засохли нижние ветки, и он почувствовал, что надвигается старость, то ужаснулся и задумался: «А что же будет с моим родом? Неужели он на мне закончится?». Огляделся Баобаб вокруг в надежде увидеть кого-нибудь из своих близких, но не увидел никого, кроме Пальмы, росшей неподалёку.
– Да-а! – с грустью прошуршал тогда листьями Баобаб. – С Пальмой Баобабово родство не сотворишь!..
И с завистью посмотрел он на целующихся птиц и нежно обнимающихся обезьян.
В баре Стакан со своей подружкой Водкой выпил всё, что у неё было. А потом захотел добавить. И Бочка Вина, стоявшая рядом, сказала:
– Так и быть, пожалею тебя, помогу в последний раз, – и налила ему свой одурманивающий напиток.
Стакан всё это тоже выпил, но ему опять захотелось добавить. И вот стоит он на столе, внутри у него сухо, жажда гнетёт, и слышит, как Штопор говорит Пробке:
– Сегодня праздник – День шахтёра!
– Так по этому поводу надо выпить! – воскликнул Стакан, и был заполнен алкоголем до краёв.
Уже позже, валяясь в грязной посуде, Стакан услышал чьи-то слова:
– Этих праздничных дат в году слишком много.
И тогда Стакан с трудом произнёс:
– Жаль, что нет «дня похмелья»…
Водочная Бутылка, попав на застолье, игриво демонстрировала себя, щеголяла своим прозрачным содержимым и была удивлена поведением Стаканов: когда они дотрагивались друг до друга, будучи пустыми, они красиво звенели. А вот когда они были наполненные алкоголем, чокаясь, они глухо гудели, словно были недовольны.
– Это, наверное, оттого, что я мало им налила! – решила Бутылка.
Тут вступила в разговор «Килька в томате»:
– Да не обращай ты внимания! Сейчас вслед за тобой появятся твои приятельницы-бутылки и так же будут обхаживать эти Стаканы. И они даже чокаться перестанут – будут падать и скатерть пачкать. А ты и твои приятельницы окажетесь в мусорном ведре.
– Я этого не хочу! – с испугом произнесла Бутылка.
– Да, судьба у тебя не завидная, – пожалела её Килька. – Вот если бы ты чуток горячительного при себе оставила, то ещё денёк просуществовала бы! А так как ты всё время демонстрировала себя, то тебя и опустошили до последней капли.
И тут Килька куда-то исчезла….
Однажды Стол, стоявший в приёмной, очень удивился:
– Только недавно завезли новую мебель! Возле меня стояли стройные табуретки, они ещё говорили: «Скромность украшает помещение!», а в прихожей находились дубовые стулья и поговаривали: «Мы для удобства посетителей!». А сейчас я вижу, что всё поменялось местами!
И Стол спросил у бархатистой Скатерти, которая сверху всё видела.
– Скажите, почему мебель поменяли?
– Да всё просто, – ответила Скатерть. – Стулья, что вокруг тебя сейчас, крепкие, дубовые, на них можно спокойно и долго сидеть. А в прихожей теперь табуретки – без спинок, шаткие, на которых особо не засидишься. Потому и посетителей будет меньше!
– Значит и меня скоро могут поменять на новый? – с огорчением спросил Стол.
– Да ты и так хорош! – успокоила его Скатерть. – На тебе всегда можно и чайку попить, и кофеёк посмаковать. Желательно, чтоб весь день таким и был!
Дятел был положительной солидной птицей и мечтал:
«Как сделаю себе дупло, женюсь! Будет у меня семья и ласка!»
Долбил он с утра до вечера – дупло делал. Много раз клюв его притуплялся, но Дятел подождёт, пока он вновь заострится, – и опять долбить. Порою от усталости чуть с дерева не сваливался, но строить не прекращал. И, наконец, обзавёлся жилплощадью – сделал красивое удобное дупло.
Тут Белочка пушистая появилась. Возле Дятла крутится, хвостиком чудесным его поглаживает – вроде как ненароком. И заворожила таки Дятла – да так, что он предложил ей вместе жить.
– Я согласна! – радостно воскликнула Белочка.
Она тут же юркнула в дупло и расположилась так, что Дятлу и места не осталось. Хотел он было на её спинке устроиться, да Белочка его шуганула. Сел тогда Дятел на краю дупла и загрустил: «Строил дом много дней, а потерял в один миг… Хотел всю жизнь провести в пушистой ласке…» А птицы – соседи Дятла судачили:
– Вот что значит не по себе выбирать невесту! Иди уж к нам, недотёпа!
На морском песчаном берегу грелись на солнце черепашки. И, насладившись теплом, решили окунуться в прохладные волны. Одна из них на пути к воде не заметила ямку и упала в неё спиной на песок. Лапками размахивает, качается из стороны в сторону, но встать не может.
Мимо идут сородичи, видят её и думают: «Наверно, она так брюшко греет!». Другие думают: «Сама встанет!», и тоже проходят мимо.
А солнце так и жжёт – аж поджариться можно! И тут подошёл незнакомый сородич-самец и молча поддел незадачливую Черепашку носом. Помог ей встать на лапки, песок с её спинки стряхнул, потом пошёл к морю, плюхнулся в волны и пропал. Черепашка даже спасибо ему не успела сказать.
На следующий день она долго искала на берегу своего спасителя, но так и не нашла. Некоторые черепахи даже уверяли, что это они её выручили, но Черепашка своего спасителя среди всех бы узнала.
И вдруг кто-то сказал:
– Вон там, вдалеке, мы слышали, такой же случай произошёл, как и с тобой. Может, это снова он – твой спаситель?
– Конечно, это он! – воскликнула Черепашка и, поймав рыбку, поплыла с ней в указанную сторону, чтобы найти и поблагодарить своего единственного галантного сородича.
Лежала в берлоге всеми забытая старая Медведица. Косточки у неё болят, в лес выйти уже не в силах. А вокруг тишина, только иногда доносится вой волчонка. Тут прибежал её загулявший Медвежонок, улёгся под бочок Медведицы, и ей полегчало. Медвежонок хотел было вздремнуть, но тут волчонок снова завыл.
– Пойду задам ему трёпку и прогоню, чтоб больше не тревожил. – рассердился Медвежонок.
– Не надо, – просит Медведица. – Ты ведь опять уйдёшь, я одна останусь. А когда я слышу чей-то голос, мне уже не так уж скучно.
И тут снова послышался грустный вой…
– Иди быстрее! – подгоняла на часах Большая стрелка Маленькую. – Я уже столько прошла, не останавливаясь, а ты всё топчешься на месте.
– Ты свою минуту пролетаешь и ничего не замечаешь – всё блаженствуешь, витаешь, словно в облаках, – отвечала ей Маленькая стрелка. – А я за свой час такого насмотрюсь, что остановиться хочется!
Все Сумки удивлялись привязанности Ручки к Чемодану. Она находилась то на одной его стороне, то на другой, а он с удовольствием заигрывал с ней.
– И что он в ней нашёл? – судачили Сумки.
И правда, Ручка была маленькая, неказистая, а Чемодан большой, толстый и весь обклеенный красочными наклейками, напоминащими, в каких дальних странах он побывал. Но они были неразлучны. До Чемодана порой доходили слухи: мол, зачем ему, богатому, полному красивых вещей, нужна тощая Ручка и, мол, лучше бы ему поменять её на ручку от какой-нибудь дорогой сумки.
Но Чемодан, вместо того, чтобы не обращать внимания на эти слова, вдруг сказал однажды:
– Действительно, зачем она мне нужна такая невзрачная…
Ручку эти слова очень огорчили, и она подумала: «Ну, раз я ему не мила, то и находиться здесь мне незачем», – и оторвалась.
То, что Ручки нет, Чемодан заметил, когда собирался в командировку. Спохватился, да было поздно. Без Ручки он годился разве что для ненужного барахла. И вскоре Чемодан лежал уж на антресолях, и в нём хранились только старые вещи.
– Это хорошо, что его ещё не выбросили… – судачили Сумки.