Павел Павлович Гусев
Жизнь, любовь, страдания
Старый Башмак
Старый Башмак идет после дождя по тротуару. Весь мокрый, подошва хлюпает. Надел галошу.
– Ты чего галошу напялил? – спросил встречный новый Ботинок.
– Это моя красивая напарница, – ответил Башмак. – Молодость меня греет!
Босс
За столом на белоснежной скатерти Ложки чинно выбирали еду. Лишь одна из них громко шлепала, наслаждаясь кушаньем.
– Ты что, нормально себя вести не можешь? – возмутилась Посуда.
– А вам что за забота? Было бы гостю хорошо. Он у нас важный и нужный.
И, не обращая ни на кого внимания, Ложка с удвоенным усердием продолжала его потчевать. Посуда промолчала, некоторые приборы отодвинулись, чтобы брызги не попали на них, а кое-кто уже оказался в мойке. Гость по-прежнему чавкал. Скатерть покрылась грязными пятнами и вздыхала:
– Видно, мне уже не отмыться. Вижу, Хозяин смотрит на меня, словно говорит: «Терпи, терпи, скоро я буду важным. Вот только боссу подслащу…»
Гвоздик
– Уф, – выдохнул Гвоздик, выпрямляясь под обивкой кожаного Кресла, на котором сидел кто-то очень тяжелый, а в ответ услышал чей-то тихий шепот:
– Пора выгнать этого толстого. Он ничего не делает, только штаны протирает. Но мы этого сами сделать не сможем, у него связи большие!
Гвоздику стало любопытно. Он решил посмотреть на эти толстые штаны и резко выскочил.
– Ой, ой! – вскричали штаны и тут же покинули Кресло.
– Как здорово! Я, Маленький Гвоздик, помог прогнать толстого хозяина с его связями!
Гвоздь
Ржавый Гвоздь сидел в стене и вздыхал:
– Как красива Виолончель, как изумительно она поет! Не то что моя Картина – висит на мне и молчит. – И добавил: – Слушай, Картина! Я не желаю находиться с тобой рядом. Хочу, чтобы со мной была Виолончель!
Только он это проговорил, как Картину сняли. А когда на него повесили Виолончель, обрадовался и стал всем хвалиться:
– Смотрите, какая у меня прекрасная Виолончель!
Но для маленького ржавого Гвоздя Виолончель оказалась слишком тяжела. Она гнула его каждый день. Он стал меньше восторгаться, а вскоре совсем перестал хвастаться, согнулся и замолчал.
«Хорошо жилось мне с Картиной, она была замечательной», – подумал Гвоздь грустно.
Через некотоорое время принесли отреставрированную Картину. Стала она еще прекраснее, да только Гвоздь этого уже не увидел: когда Виолончель снимали с Гвоздя, он сломался и упал.
Эстет
Юноша пошел с девушкой покупать себе рубашку. Нашел яркую, с огромными цветами, да только размер велик оказался. – Такая мне и нужна, – сказал он. Чем больше цветов, тем лучше. Я эстет!
Надел он рубашку, одна голова торчит, а вокруг нее – розы, ромашки, васильки…
– Клумба ты, а не эстет! – фыркнула девушка.
Фужер-интеллигент
Графин пригласил к себе на пикник Фужер со Стаканами и заявил:
– Кто не пьет, тот мне не друг!
– Помилуй, да я никогда не пил самогон, – робко сказал Фужер. – Лучше посижу с вами и побеседую.
– Брезгуешь, значит? Ты мне друг или нет? – произнес недовольный Графин.
– Друг, друг! – поспешил ответить Фужер, чтобы не обидеть Графин, который уже разливал самогон по Стаканам, наполняя их до краев. Плеснул он немного и в Фужер. Этого было достаточно, чтобы Фужер захмелел и начал свою речь:
– Друзья, вы знаете, что самогон делается из гнилых яблок, оттого и пахнет противно…
Но Стаканы его уже не слышали: они опьянели так, что лыка не вязали.
– Так вот, – продолжал Фужер, – это гниль, отрава. Не пейте, остановитесь, господа!
К вечеру все Стаканы повалились на землю, а недопитый самогон вылился. Всю ночь они пролежали на холоде, а утром с ужасом вспоминали о пикнике.
Один Фужер был бодр и светел, как солнышко.
Графин, булькая, проворчал:
– Этот интеллигент Фужер весь пикник нам испортил!
Грива и Подкова
Лошадиная Грива развевалась на ветру и завидовала Подкове:
– Как здорово она цокает – только искры летят! Все на нее смотрят, а на меня никто не обращает внимания.
Со временем у Гривы отросли густые, блестящие волосы и достигли такой длины, что она могла уже ближе видеть Подкову и говорить с ней.
– Скажи, Подкова, как мне стать такой же видной, как ты?
– Да очень просто: надень на себя колокольчики и звякай. Все внимание на тебя переключится, да и занята будешь.
Со временем почему-то Подкова стала цокать все тише и тише, а искры вовсе исчезли, стала тоненькой, вся стерлась, едва на копыте держится, а затем и совсем отвалилась.
«Нет, такая жизнь мне не подойдет, – подумала Грива. – Лучше на шее сидеть и молчать. Не надо никаких дел, никаких колокольчиков. От работы даже Подкова с копыта отвалилась…»
И она посмотрела на старую, никому ненужную Подкову.
Старая Чаша
Старая Чаша возмущалась:
– Мой Чайник приходит то горячий, то теплый. Наверное, изменяет мне, наведываясь к новым чашкам.
Она так переживала, так горевала, что треснула. А Чайник был толстостенный, он даже не заметил этого.
Ах!
Белоснежный Лист встретился со старым Пергаментом, покрытым выгоревшими буквами.
– Прожив много лет, ты пожелтел, вот-вот рассыпешься, но зато славу завоевал. А я хочу прославиться сейчас и остаться навсегда молодым, чтобы при виде меня все восторгались: «Какое чудо! Ах, ах!»
Тут в разговор вступила Чернильница:
– Я «ах» могу прямо сейчас сделать. Это я умею, – и посадила на белоснежный Лист огромную кляксу.
– Ах! – воскликнул Пергамент.
– Ах! – охнул Лист.
– Вот Вам и слава! – пришла в восторг Чернильница.
Лист выбросили в корзину, а Пергамент положили под стекло, чтобы сохранить надпись: «Слава приходит с мудростью».
Подушка
Голова не могла заснуть. «Во всем виновата Подушка», – решила она и стала ее взбивать. Та вся раздулась от ударов и злобно сказала:
– Ну, теперь ты совсем не заснешь! Надо было меня просто ласково погладить и пожелать спокойной ночи.
И жесткие перья в подушке повернулись в сторону Головы.
Коврик и Туфелька
Туфелька часто проводила время на Коврике. Это был ее самый близкий друг. Она знала его с давних времен, когда сама была новой. А сейчас Коврик стал стар, весь выцвел. Но она знала о нем все – где образовалась плешинка, где порвалось, где складочка появилась.
– Мы с тобой долго будем вместе, – говорил ей Коврик. – Если только я тебе не разонравлюсь…
Туфелька тоже была уже не такой, как прежде, ее лак потускнел. А ей очень хотелось оставаться всегда новой и неотразимой. Подружка Тапочка, с которой она встречалась, говорила ей:
– Да брось ты свой старый Коврик, найди молодого, и сама рядом с ним засверкаешь…
И Туфелька ушла в другую комнату к Линолеуму. Встала рядом с ним, и ей на мгновение показалось, что она стала гораздо краше и счастливее. Но пройдя по нему, поняла, что он холодный и скользкий.
– Принимай меня таким, как есть, – заявил Линолеум.
– Ничего интересного в тебе нет, – вздохнула Туфелька. – Только что новый, – и она вспомнила свой старый Коврик, где знала каждую плешинку и скучала по его теплому ворсу.
И она вернулась к своему старому другу обратно:
– Да он у меня еще хорошо смотрится, и я вместе с ним…
Она погладила его мысочком и зашуршала от удовольствия, почувствовав нежность каждой его ворсинки.
А Коврик, видно, очень соскучился по Туфельке и обрадовался ее возвращению:
– Мы еще долго рядышком будем. Пока у тебя каблучок не износится и подошва не развалится. Дружба-то у нас крепкая!
А Тапочка, уткнувшись в пол, ворчала:
– И что Туфелька капризничает! Линолеум такой молодой и красивый, а то, что жесткий, ерунда – ко всему можно привыкнуть…
Сигара
Сигара брезгливо посмотрела на Окурок, когда-то бывший папироской, а теперь одиноко лежащий в пепельнице. Обдав его своим ароматом, она проговорила:
– Несчастный ты, подымили тобой, ты и сгорел, а я не-ет! Буду гореть вечно. Видишь, как меня аккуратно положили? А все потому, что мною наслаждаются. Правда, каждый раз заново поджигают, и это мне очень не нравится. Зато живу!
Тряпка, которая убирала окурки с пепельницы и видела, чем заканчивается курение, сказала:
– Лучше враз сгореть, чем думать о вечности и тлеть, мучаясь. Несчастная ты, сигара!..
Очки
Разные Очки встретились на совещании, чтобы обсудить работу, проделанную за год.
– Господа, – сказали Близорукие Очки, – наконец-то мы все выполнили и видим результаты нашего труда.
– Вы ошибаетесь, – ответили Дальнозоркие Очки, – мы еще далеки от ее окончательного завершения!
– Да никакой работы вообще нет! Мы ее не видим! – возмутились Затемненные Очки.
И Очки все вместе решили все начать сначала!
Чаша и Дуб
На полке красовалась Чаша с трещинкой на боку. Несмотря на это, ею все любовались, а на стоявшее рядом Блюдце никто не обращал внимания.
– Почему все обращают внимание только на тебя? – поинтересовалось Блюдце у Чаши.
– Я прожила большую жизнь, сменила многих хозяев, – ответила Чаша. – Мне сто лет, вот и разглядывают, именуют антиквариатом.
– Дубу, который растет во дворе, тоже исполнилось сто лет, а антиквариатом его почему-то никто не называет, – сказало Блюдце.
Чаша задумалась и через некоторое время изрекла:
– Наверное, потому, что я легко со всеми хозяевами уживалась. А Дуб гордый, его с места не сдвинешь – вот он и одинокий…
Урна
Урна стояла возле остановки и сокрушалась.
– Всю меня оплевали, вся я в грязи и мусоре. Вот если бы я могла выплеснуть на кого-нибудь то, что во мне есть, может, тогда ко мне отнеслись бы аккуратней…
Жаль, что Урна не может выполнить задуманное.
Пыльный Башмак
Как-то Башмаки были приглашены на торжественный вечер. Сверкая лаком, они важно расшаркивались друг перед другом. Лишь один Пыльный Башмак скромно стоял у двери, и на него никто не обращал внимания.
Кто-то из гостей открыл газету и воскликнул:
– Ба! Да тут портрет нашего Пыльного Башмака! И статья о нем!
Лакированные Башмаки разом ахнули, засуетились, а один из блестящих даже воскликнул:
– Где он, надо его найти и протереть бархоткой!
Толкая друг друга, все кинулись к двери, где стоял Пыльный Башмак. Но его там уже не оказалось.
Доска
Утюг с уважением относился к гладильной Доске, белоснежной и чистой, и всегда нежно гладил ее. Но сколько бы он ни трудился, Доска никогда не проронила ни слова.
– Нет, жить друг с другом не разговаривая невозможно! – возмутился Утюг. – Я все тепло отдаю ей, а она даже спасибо не скажет!
При следующей встрече с Доской разгоряченный Утюг так расстроился, что забыл, что надо гладить и стоял без движения.
– Ой! – заорала Доска. – Ты обжег меня! Ненормальный! Железяка ржавая!
– Вот и голос ее узнал, – ухмыльнулся Утюг. – Кстати, он мне совсем не понравился. Пусть лучше молчит!
Безвыходное дело
– Что ты меня швыряешь то на один бок, то на другой! – возмущался Блин на горячей Сковороде.
– А это я для твоего счастья делаю. Будешь красивый и вкусный.
– Да я не хочу, чтобы меня съели, – вздохнул Блин.
– Зато славу заслужишь, чудесным Блином назовут.
– А если я и этого не хочу?
– Тогда я тебя так запеку, что есть никто не станет!
Блин долго думал, на что ему решиться. И…сгорел.
Горка блинов, стоявших рядом со Сковородой, пыхтела:
– Это тот случай, дружок, когда, как ни крутись, по-твоему не будет. Безвыходное дело!
Пресс-папье
Мусорная Корзина возмущалась:
– Мы с Пресс-папье вместе работаем. Правда, я под столом, а оно на столе. Я вся мусором переполнена, вздохнуть тяжко, а оно весь день на качелях качается и бумажками забавляется. Где справедливость?! Может, это оттого, что оно наверху, на видном месте, а я внизу и меня не видно?
Тут из Корзины выбросили мусор, и она огорченно вздохнула:
– Вот так всегда: стоит мне о чем-то подумать, как из меня вытряхнут все!
Стярая Книга
Старая Книга в потрепанной обложке посмотрела на Красивую Книгу в глянцевом переплете и спросила, в чем секрет ее молодости.
– Я не позволяю себя руками трогать, потому и выгляжу юной, – важно сказала та.
Старая Книга задумалась: «И правда, меня каждый день перелистывают, потому-то все странички и помялись».
Расстроилась она: ей тоже хотелось быть красивой. Тут выступил Журнал, который на своем веку многое повидал, и сказал:
– Не расстраивайся по пустякам. Много лет уже от твоих страничек руки не отходят – так им нравится твое содержание. А Красивая Книга хоть и блестящая, но бессодержательная. Вот руки к ней и не тянутся…
Тут Журнал замолчал, так как появился мастер, чтобы забрать Старую Книгу на реставрацию и сделать ее красивой, а заодно отправить на самую верхнюю полку ее молодую подругу.
Прищепка
Шарф после стирки висел на веревке и от легкого дуновения ветра задел бельевую Прищепку.
– Какой элегантный кавалер! – воскликнула Прищепка и ухватила его так, что он не смог больше двигаться. – Мы с тобой замечательная пара. Ты останешься со мной навсегда! – заявила она.
– Но у меня уже есть невеста – Шубка, – потупился Шарф. – Вот обсохну и к ней пойду. Она ждет.
– Не отпущу! – сердито сказала Прищепка. – Ты мне тут нужен. С тобой приятно общаться.
Стал Шарф думать, как бы избавиться от надоедливой Прищепки. Провисел на веревке целый день, высох весь, а она еще сильнее прижала его к себе, радуясь своему счастью. Обессиленный Шарф качался на ветру, потеряв всякую надежду освободиться.
Но тут порыв ветра сорвал его с веревки, и он упал неподалеку от Шубки. Она давно ждала его, чтобы пойти погулять.
А Прищепка даже не взглянула на Шарф. Она ждала следующего кавалера.
Калитка
Набежавший Ветер зацепился за Калитку и давай ее трепать. Петли, на которых она висела, взмолились:
– Сестричка, ухватись за Щеколду, а не то Ветер сломает тебя!
– Мне и так хорошо! – ответила Калитка.
Ветер крепчал и превратился в Ураган.
Тут все Дощечки забора стали уговаривать Калитку:
– Ухватись за Щеколду!
– Мне и так хорошо! – опять твердила она.
Ураган подул с такой силой, что Петли не смогли удержать Калитку, она оторвалась, поднялась выше забора и полетела.
Все, кто видел удаляющуюся Калитку, говорили:
– Какая Калитка ветреная!
