Курочка Ряба узнала, что подружки сговорились: если она далеко уйдет от курятника, они ее ощипают и оставят голой.
Рябе стало страшно.
– Лучше я на жердочке посижу, – решила она, хотя ей очень хотелось погулять по двору, поклевать зернышек.
Сидит она грустная, не ест, не пьет.
Куры над ней смеются:
– Кому ты такая тощая нужна!
Только один Петух по-доброму ей сказал:
– А ты сделай что-нибудь такое, чтобы все восхищались. Вот и перестанут смеяться.
– Я же ничего не умею, – еще больше пригорюнилась Ряба.
– Пойдем со мной. Что-нибудь придумаем…
И Петушок с Рябой пошли вместе по двору. Далеко ушли, лишь к вечеру вернулись. А утром Ряба снесла огромное яйцо.
Куры от удивления клювы раскрыли и закудахтали:
– Наша тощая Ряба теперь знаменита. Ее яйцо на выставку повезут, как самое большое в мире…
Репейник нацепил на себя охапку листьев так, что его не стало видно.
– Зачем ты это сделал? – спросила его Лоза.
– Я поменял имидж, – гордо ответил Репейник. – Теперь я – куст!
Заносчивая Бочка вела себя очень нескромно, говорила всем рядом стоящим соседкам:
– Вы все пустые, а во мне – серое вещество. Значит, я – самая умная из вас.
Она для убедительности покачалась, и в ней что-то загромыхало.
– Видно, это правда, – загудели пустые Бочки. – В ней что-то есть.
На следующий день все Бочки забрали, кроме одной, в которой было серое вещество.
– Вот как меня зауважали! Даже оставили. Наверное, чтобы показать всем, какой надо быть Бочкой, – возгордилась она.
На самом деле Бочка не догадывалась, что она просто никому не нужна – в ней был только мусор.
А вскоре рядом с ней поставили знакомые Бочки, но уже наполненные вином.
Породистый Жеребец несся во всю прыть по ипподрому, обгоняя всех лошадей. Он был молод, силен и вынослив. Но однажды уступил первенство и пришел вторым, а потом и еще раз отстал от своих конкурентов.
– Во всем виноваты подковы, – вздохнул Жеребец. – Они стали тяжелы.
Они были разные, непохожие друг на друга: Помазок – мягок, Бритва – остра. Но это не мешало им быть вместе, ведь у них было общее дело – то бороду побрить, то усы подравнять. Своей работой они были довольны. Закончив, их укладывали в серебряный Футляр, закрывали крышкой, и они оставались там до поры, когда понадобятся бороде или усам.
Футляр, видя это, удивлялся:
– И что хорошего – жить в темноте и лишь изредка на свет появляться?
– Кто как привык, – отвечали ему Помазок с Бритвой. – Мы в темноте прижмемся друг к другу, нам хорошо, время проходит незаметно, – и, поглядев на Футляр, добавили: – А ты хоть и блестишь днем, но одинок, теплоты никогда не ведал.
И тут Футляр задумался: действительно, что же лучше?
– Это непорядочно – так со мной поступать! – возмущается Плед. – Я Кровать грею, укрываю, красоту навожу, а к ней вечером хахаль приходит, сбрасывает меня на пол и ложится!
– Не тебе судить, – вразумляет его Половица, – погляди на себя. Ты днем Кровать покрываешь, а на ночь бежишь ко мне, прижаться да понежиться со мной хочешь. Бабник ты старый!
Белоснежный маленький Кораблик неожиданно появился у берега моря и всем своим видом стал доказывать, что он сильный и красивый. Потом, подгоняемый ветром, помчался все дальше в море и вскоре оказался рядом с огромным пассажирским пароходом. Увидев его, пассажиры закричали:
– Смотрите, какой чудесный Кораблик!
– Не зря мною восхищаются, – воскликнул он, довольный собой, и стал еще больше себя восхвалять. – Поняли, что я особенный. Захочу – всех пассажиров в один миг перевезу куда угодно. Не то что этот пароход, который едва плывет и пыхтит от тяжести.
Кораблик еще хотел что-то сказать, но набежавшая волна накрыла его, и он затонул, поскольку был сделан из обычной белой бумаги.
Пароход дал прощальный гудок маленькому Кораблику и, пыхтя, поплыл дальше.
– Милый, единственный, кудрявый мой, – нежно шептала Расческа, гладя волосы на голове, не забывая их немножко прореживать. Через некоторое время, когда их совсем не стало, она похлопала по лысине и ушла к другому Кудрявому.
Фужер стоял на полке и рассуждал:
– Я себе ни в чем не отказываю, чуть ли не каждый день пью спиртное, а граненый Стакан почему-то позволяет это себе только раз в году. Может, от старости? Вон он какой – весь пожелтевший, в трещинках, словно в земле пролежал…
Как-то раз Фужер оказался на столе рядом со Стаканом и, воспользовавшись этой встречей, спросил:
– Почему вы так редко выпиваете? Не хочется или вам противно смотреть на нас, алкоголиков?
– В молодости я выпивал, – отвечает Стакан, – но на то была причина. Шла война. В окопах, под дождем, на холоде горячительным взбадривался. Друзей и товарищей, погибших в бою, поминал. Кровь, стынущую от горя и ненависти, согревал. А сейчас выпиваю только раз в году – за Победу над врагом, чтобы те страшные дни не повторились. Вот сегодня как раз этот день пришел, и я вспомнил все!
Фужер, пораженный рассказом Стакана, помолчал и тихо сказал:
– А я даже не знаю, за что пил. Помню только, что со мной были пять Фужеров, и все они разбились, – и он с уважением посмотрел на Стакан, который, не шелохнувшись, стоял рядом.
Тут пришла Бутылка, налила им обоим спиртного до краев. Фужер со Стаканом чокнулись:
– За Победу! – и выпили до дна.
Фужер подвинулся поближе к Стакану – послушать историю его жизни.
Все зубы у Десны были родные. Они нежно прижимались друг к другу, и Десна с ними общалась с искренней теплотой.
– Мои беленькие зубики, – говорила она.
– Наша нежная Десна, – отвечали они ей.
Но однажды она заметила, что один Зуб пожелтел и стал выделяться среди своих многочисленных собратьев. Десну это очень огорчило:
– Все зубы белые, а этот желтый. Не родня он мне, – и решила его убрать, а на его место поставить другой, похожий на все остальные.
Вскоре появились Щипцы. Желтый Зуб попробовал защититься:
– Мне здесь так хорошо, я тут с самого рождения и Десну чувствую всей своей плотью. Да, я пожелтел, но жизнь во мне продолжается, и все здесь присутствующие – моя родня…
Но никто его не слушал, и, как он ни упирался, не желая покинуть свое место, Щипцы его удалили.
Вскоре у Десны появился новый Зуб. Был он к ней холоден, зато сверкал белизной, называя себя Протезом. Десна, конечно, понимала: желтый Зуб был роднее и теплее. Но для нее красота была важнее.
У Валенка и Туфельки никак не ладилась совместная жизнь. Как только приходила весна, Туфелька начинала капризничать:
– Какой же ты нескладный, неповоротливый, тупой Валенок!
Он от обиды уходил в чулан, забивался в уголок и молчал до самой зимы. Как только первые холода наступали, Туфелька прибегала, словно между ними никакой ссоры не было, нежно скрипела и, сверкая лаком, шуршала:
– Милый, как долго я тебя не видела!
И, уткнувшись своим острым носиком в его тупой нос, продолжала:
– Я замерзла. Можно лягу на твое место, погреюсь? А ты пока иди, мы с тобой еще встретимся, – и выгоняла его, а сама чинно укладывалась на мягкую подстилку.
И опять Валенок не видел Туфельку до самой весны. И так из года в год.
– Ничего не поделаешь, тяжелый характер у моей Туфельки, – вздыхал Валенок. – Когда же она угомонится? Бросить же я ее не могу – она мне очень нравится…
А Туфелька спокойно лежала в чулане и ни о чем не думала.
Пустая Четвертинка упала в сумку, где уже находилась Бутылка из-под вина, и звякнула:
– Наша жизнь окончена. Теперь мы пустые и никому не нужны. Отнесут нас на свалку!
– Не горячись, – сказала винная. – Я тут уже в пятый раз, и каждый раз возвращаюсь.
– Как это так?
– Набирают нас, пустых, побольше, потом меняют на полные. Опустошают их, и опять мы тут оказываемся. Круговорот в нашей жизни, круговорот! Радуйся, подружка!
– Я – хлеб с маслом, – радовался Бутерброд. – Поглядеть на меня со стороны одно удовольствие – большой, мягонький, упитанный. Пойду на дегустацию. Если понравлюсь – получу у Живота важную должность.
– Нам такой Бутерброд нужен! – встретил его широко открытый Рот.
А Язык подхалимски заявил:
– Надо Бутерброд проверить, прежде чем допустить до нашего дорогого Живота, – и все масло одним махом слизал, один мятый Мякиш оставил.
– Кому я такой теперь нужен? – огорчился Мякиш. – Никто теперь не станет меня дегустировать.
– Не расстраивайся, – успокоил его Рот. – Отправляйся на скотный двор. У тебя еще есть шанс попасть на дегустацию там.
Бутылка водки и Сигареты лежали в пакете, который Хозяин нес из магазина:
– Посмотрите, как все смотрят на нашего Хозяина, – позвякивала Бутылка. – Это наша заслуга. Хозяин любит нас, и мы ему за это благодарны: нос сделали – красный, толстый, лицо морщинами украсили, походку шмыгающую придумали. Много водки и курева потребовалось.
Тут Хозяин закашлялся и долго не мог прийти в себя. С трудом отдышался, потряс пакет и выбросил его в урну.
– Мы его так любили, – возмущались Бутылка с Сигаретами, – а он выкинул нас, неблагодарный. Ну хотя бы до дома донес, там выпил и покурил…
А Хозяин продолжал идти не оглядываясь.
Единственная оставшаяся в коробке Спичка сердилась:
– Знакомые Спички огоньком баловались, и вот результат: ни одной не осталось. А я хочу, чтоб меня запомнили. Учиню пожар и останусь у всех в памяти…
Спичка засуетилась, то и дело ударяясь головкой о стенки коробки, все думала, как осуществить свое намерение.
Вскоре Спичкой еще раз чиркнули по коробку, но она не загорелась, поскольку, пока она размышляла о пожаре, вся ее головка стерлась.
Долгий путь проделала маленькая Улитка, пока нашла Боровик – большой, толстый гриб с красивой шляпкой.
«Именно его мне и надо! – обрадовалась она. – Он, наверно, очень вкусный».
– Здравствуйте! сказала Боровику. – Я – Улитка-путешественница. Хочу с вами поближе познакомиться.
Поцеловала так, что прилипла и не оторвешь. Боровику поцелуй очень понравился, он даже застыл от приятного прикосновения и ответил:
– Оставайтесь! Устраивайтесь на моей шляпке.
Грибы-соседи, увидев это, заволновались:
– Улитка тебе не пара. Вон Сыроежку пригласи, она нежная, тебе с ней будет лучше.
Но Боровик не поддавался уговорам, Улитка по-прежнему сидела на нем и скоро съела своими поцелуями половину шляпы.
Боровик похудел, сгорбился и, казалось, вот-вот упадет. Грибы смотрели на него с сожалением и судачили:
– Вот ведь как бывает – из-за поцелуев можно свою жизнь загубить.
В этот момент толстая Улитка отвалилась от Боровика и поползла прочь.
Она же была путешественницей.
Клен услышал от ветра, что приближается пила, которая спиливает под корень елки да березки. Скоро дойдет и до него и до деревьев, что растут рядом. Но они словно ничего не слышали и не понимали, радостно шуршали листьями и говорили ему:
– Ты, братец, не представляешь, как наша жизнь скоро изменится, как красиво мы станем выглядеть – кто балалайкой, кто гитарой…
– А я хочу остаться Кленом, – отвечал он.
– Да ты пойми, как здорово будет – мы превратимся в полезные и нужные вещи, – продолжали уговаривать его деревья.
– А я желаю быть самим собой – Кленом! – опять воскликнул он и почувствовал, как в него вгрызается пила.
Когда Клен упал, стало ясно: он подгнил и пригоден только на дрова. А если его не спилили бы, Клен еще много лет простоял бы на родной полянке.
Он умел перевоплощаться – из зернышка в траву, оттуда – в сухой лист и даже в дым. Мог пробраться в любую щель и пролезть в замочную скважину. Лез ко всем в друзья. Кто его знал, гнал прочь. Он бесследно исчезал и снова появлялся, ища новых знакомых, которым оставлял после себя яд.
Имя ему было Табак.
Новая Блузка оказалась на манекене за стеклом витрины универмага. Она была элегантной и смотрелась пикантно. Все Пиджаки, висевшие рядом, заглядывались на нее, да и прохожие останавливались. Она стала украшением витрины и, конечно, догадывалась, что всем нравилась. Временами кокетничала с расстегнутой на ней пуговкой – так еще больше обращали на нее внимание. Находясь в модном обществе, она радовалась жизни.
Прошли годы. Рядом с Блузкой появились новые Пиджаки, которые не замечали ее, а старые, полинявшие, смотрели без былого восхищения. Правда, некоторые из них, найдя своих хозяев, изредка наведывались в универмаг и важно проходили мимо нее. Блузка, желая обратить на себя внимание и продемонстрировать, что она все еще по-прежнему выглядит современно, попыталась расправиться – но у нее разошлись швы. Видно, время пришло менять ее на другую, и она грустно вздохнула:
– Вот, красовалась я на витрине среди лучших Пиждаков, а осталась в одиночестве и без человеческого тепла.
Корова спрашивает Воробья:
– Почему, когда ты, посадив пятно сверху, испачкаешь шляпу, все говорят: «Хорошая примета, к счастью!»? При этом твое пятно легко вытирают и тут же тебя забывают. Вот если бы я могла летать, мое пятно запомнили бы на всю жизнь!
Голова была изумительно красива – развивающиеся золотистые волосы, большие зеленые глаза… Стоило ей надеть какой-нибудь головной убор, как она становилась совсем неотразимой. Все провожали ее восторженными взглядами. А она, чувствуя, что на нее смотрят, порхала, словно бабочка.
Время шло, и золотистую Голову покрыла безжалостная седина, лицо стало морщинистым, глаза плохо видели, смотрели вниз, как бы не споткнуться.
Однажды она достала свои любимые головные уборы, вздохнула и сказала:
– Шапочку я носила в юности. Кепочку – в девичестве. Шляпку – в зрелом возрасте. А как быть сейчас? Если я надену это, люди скажут: странная старушка.
Она взяла платочек, накинула его и медленно двинулась в путь.
И опять на нее обращали внимание, видели в ней бывшую красавицу. Но ей было грустно: радость и счастье ее остались в шапочке, кепочке и шляпке.