Ольга Викторовна Дашкова
Дровосек для Булочки
Тоска, тошнота и прочие гадости
– Снова тошнит, да? Блин, Сим, ты чего съела такого-то? Оливье прошлогоднее?
– Оля, вот не смешно, февраль на календаре, какое «Оливье»?
– Кишечный грипп? Точно, это он, я читала, по городу он ходит, вроде как с мандаринами китайскими приехал. И ты заметь, все из Китая, вот как инфекция или вирус – так оттуда. Я вот не удивлена.
Юрашкина стояла рядом, Серафима блевала в унитаз, обняв его как родного, обливаясь седьмым потом. И почему вот всегда все так у нее – через жопу или через туалет в жизни?
Вот почему так не везет во всем? Как там: «Не везет мне в смерти, повезет в любви». Хотя, если она будет так блевать еще хоть день, точно сдохнет.
– Тебе надо на больничный. Ты тут так всех нас заразишь. Слушай, а давно началось все это представление?
– С понедельника.
– С тридцатого, да?
– Оль, да какая разница? Меня уже всю вывернуло наизнанку раз семь за эти дни.
– Вспоминаю, что мы ели, мы же в воскресенье в кафе ходили, помнишь?
Сима помнила, не хотела идти. Хотела вновь погрузиться в свое горькое одиночество, в самобичевание. Но Ольга уговорила, Сима не была на корпоративе, в праздники они не встречались, надо было хоть как-то по-дружески отметить начало Нового года, хоть и в конце января.
А в кафе возник Зимин, вот прям словно ниоткуда, Серафима увидела его не сразу, погруженная в свои мысли, слушая болтовню Ольги о том, как ее дети-паразиты приладили снеговику морковку не на голову, а на место ниже пояса. Как она отчитывала девятилетних близнецов, а их папаша ржал как конь.
– А что мы там ели?
– Грибной жюльен, я точно ела его. А тебя там не мутило?
– Мутило.
– Вот, значит, не там грипп подцепила. А может, это что другое?
Сима была готова уже на самом деле подцепить что угодно, физические муки ее отвлекали, а вот душевные погружали еще больше в черноту и тоску. Девушка кое-как дождалась завершения новогодних каникул, вышла на работу, чтобы отвлечься, погрузиться в цифры, сводки, отчеты.
Она тосковала. Скучала. Она умирала без бородатого наглого дровосека, который под корень срубил ее сердце и унес с собой. Как ту елку из леса, что они тащили вместе через кладбище.
А ведь знала, знала, что будет именно так, что будет страдать, и все равно бросилась в этот омут страсти и порока. А почему нет? А вдруг такого у нее в жизни не будет никогда?
Такого мужчины, такого секса, такого обращения и таких невероятных эмоций.
Семен уехал первого января, вечером, после волшебной ночи, проведенной вместе. Сима открыла его с другой стороны, она поверила, что особенная.
Нет, мужчина не говорил ничего, точнее, говорил, но не такие слова, не было признаний в любви. Да ей и не нужны были они, Сима чувствовала, что она рядом с ним особенная.
Она чувствовала себя женщиной – во всех смыслах этого слова. Разве этого мало? Этого оказалось так много, а теперь очень больно.
Приехал какой-то парень на черном внедорожнике, они долго разговаривали на улице, Семен был взволнован, молчалив. Сима боялась спросить, что случилось. Он просто сунул ей в руки ключи, сказал присмотреть за Громом, забрал свой телефон, ноутбук, папку с документами.
Даже не посмотрел в ее сторону, сел в машину и уехал.
Тогда так нехорошо кольнуло в груди, словно она видит его в последний раз, так и вышло, они точно больше не встретятся, ни телефона, ни городского адреса Сима не знала.
– Отпустило?
– Да, нормально.
– Сим, ты это, сходи к доктору или скорую вызови, вдруг что серьезное?
– Да, я схожу, спасибо, Оль.
– И бледная ты такая, под глазами синяки. Я хотела тебе еще раньше сказать, но как-то неловко было. Что с теткой случилось, ты же говорила, ее вроде выписали?
– Хорошо все с ней, выписали, операция не понадобилась.
Тетя Зоя вернулась седьмого января, в Рождество, бодрая, отдохнувшая. Удивилась, что в ее доме делает Семушкин Гром. Пришлось рассказать, что соседу пришлось срочно свалить, она лишилась одного гуся, зато плюс красивый хаски.
Серафима, как тот хаски, сидела у окна все эти дни и смотрела на дорогу, не едет ли Семушка. Он не ехал. Убралась в его доме, сложила все по местам, выключила свет и заодно автоматы, закрыла все двери на замки. Посмотрела на наряженную елку и больше не заходила на его двор.
За эти дни извела себя так, что кусок в горло не лез, хотела быстрей на работу, в город, к людям. Снег раздражал, праздники бесили, Сима вновь накручивала, что это она во всем виновата, что это она такая вот, какая есть, и от нее мужики убегают сломя голову.
Да ерунда все это, конечно, ерунда, понимала мозгами, но все равно не могла отвязаться от таких мыслей.
Но когда тетка провожала ее в город, пихая в сумку пирожки, то сказала фамилию хорошего соседа Семушки. А Сима возьми да залезь по приезде в интернет, так, чисто посмотреть, кто такой, но ее бабское любопытство обернулось новым кошмаром.
Терехов Семен Николаевич был владельцем нескольких деревообрабатывающих предприятий в области, за ее пределами и в соседних регионах. Годовой оборот которых составлял очень много тысяч миллионов рублей.
И тут у Серафимы, как у любой женщины с комплексами, возник вопрос: «А зачем я ему такая нужна?»
Вопрос дурацкий, но чисто по-бабки очень правильно поставленный, и ответить на него или выбить из головы мог только тот мужчина, ради которого он был задан.
Девушка больше не заглядывала в интернет, не пыталась найти что-то еще о своем деревенском любовнике, не смотрела новости, старалась не оставаться дома одна. Много гуляла – просто бродила по улицам, звонила лишь тетке, спрашивала лишь о том, как Гром.
Гром тоже ждал хозяина.
За этот январь Сима похудела, выплакала ведро слез и уничтожила миллиард нервных клеток. Зимин в кафе еще подлил, оказывается, он звонил, но ему ответил мужик, который сказал, что он – ее мужик. А потом так мерзко задал вопрос, мол, а где он сейчас, испарился?
Серафима ответила грубо, послала громко и далеко, так что Юрашкина выпучила глаза, а Зимин обозвал ее жирной коровой, за что получил звонкую оплеуху прилюдно.
– Виноградова, а может, ты беременная? – Юрашкина задала вопрос так, между прочим, посмотрела на Симу, которая в это время полоскала рот и замерла.
Нет, нет, это исключено хоть они не предохранялись, но месячные были, она точно помнит, что были, не такие, конечно, как обычно, больше что-то мазало.
– От кого?
– Ну, блин, обычно это происходит от мужчины. Может быть, у тебя в деревне был кто, а ты не говоришь? Санта-Клаус не заходил? Дед Мороз? Снеговик с морковкой? – Ольга шутила, а вот кое-кому было не смешно.
Серафима и правда никому не сказала, даже подруге. Вообще, не хотела говорить, вспоминать, от этого становилось больно. Это ее случайный роман, ее яркие несколько дней, а не достояние общественности.
Закончив обнимать унитаз, Серафима отпросилась у начальства, приняла решение действительно пойти к доктору. Выйдя на улицу, поправила на голове платок, укуталась в шубку, шел красивый снег, но к вечеру обещали метель.
Месяц прошел, целый месяц, как она его не видела, а кажется, что целая жизнь. А вдруг и правда она беременная? От этой мысли внутри все замерло, похолодело, сердце рвануло куда-то наверх, часто забилось, а потом ухнуло вниз, обдавая уже жаром.
Все симптомы налицо: тошнота по утрам, грудь стала тяжелее, прикосновения к ней – болезненными.
Серафима улыбнулась, у нее будет мальчик, да, она уверена, такой же, как Семен – с темными глазками и красивой улыбкой.
И это будет только ее мальчик, самый любимый и самый желанный.
Ее подарок на Новый год от дровосека.
Огонь, пепел и лед
– Павлик, все, кончай выносить мне мозг. Дальше сам, без меня разгребай, дерьма осталось немного. Ты у меня парень талантливый, справишься.
– Но, Семен Николаевич, завтра приедут надзорники, а с ними прокуратура, они как гиены голодные, только вы на их языке умеете разговаривать.
– Вот, напряги юристов, хватит им прохлаждаться, надо было еще второго числа дернуть всех с курортов, а то приехали – морды опухшие, обгоревшие, бесят.
– Но…
– Все, Павлик, нет меня, отбой.
– А полиция? На вас там дело завели. А подписка о невыезде?
– Придумай, что, мол, ушел я в запой, бухаю и сплю, черт, Павлик, напрягись и дай дяде Сёме свои личные вопросы решить.
Черт, вот про это дерьмовое дерьмо Семен забыл, но сил и мочи уже не было никаких сидеть в этой дыре. Еще немного – и на него повесят все дела области, потому что он разнесет ничего не дающие власти, прокуратуру и надзорные органы.
К Булке тянуло до одури.
Уехал и не попрощался, и телефон ее не взял, а потом закрутило, завертело, и в конце начало засасывать то самое дерьмо, которое он просил разгребать Павлика уже без него.
Шустрый и умный заместитель приехал днем первого января, они с Симой еще нежились в кроватке после бессонной ночи, секса, кормежки гусей и позднего завтрака из салатов и вишневой наливки.
Приехал Павлик с плохими вестями, в старину за них вешали или на кол сажали, Павлика было сажать жалко, да и не его это была вина.
Горел бизнес Терехова – не весь, но очень жирная его часть, за две тысячи километров севернее, в другой области. Большой деревообрабатывающий комплекс на пятьдесят рабочих мест. Пока он горел, срывалась логистика, летели к чертям контракты, даты поставок, а это неустойка и геморрой.
Он, конечно, все перекроет, перенаправит из других мест, но это время, мать его, время, да еще Новогодние и Рождественские праздники. Которые наш народ пока все не отметит, пока всё не выжрут и не выпьют, не успокоятся, а значит, и не тронутся с места.
Семен думал, разгребет все за пару дней, максимум за неделю, но он застрял на месяц. На целый, мать его, долгий и муторный месяц. И не понимал, что его больше напрягает: что все движется так долго, или то, что он безумно скучает по своей сладкой Булочке?
Но скучал Терехов как одержимый.
Как наркоман, тосковал по своей сладкой девочке, которую хотелось видеть, трогать, целовать и сделать с ней все то, что он уже проделывал, только по нескольку раз.
Ехали долго, вели автомобиль по очереди, Павлик, нужно отдать ему должное, был практически трезв, в дороге все выветрилось окончательно. Говорил, что, может, там все не так и страшно, но судя по видео из социальных сетей, там был полный пиздец.
Приехали через сутки, ближе к вечеру, уже стемнело, но пожар все еще тушили. Говорят, его зарево было видно за несколько километров. Пожарные работали, материал горел, качественный, лучший, но хорошо, что обошлось без жертв, и Терехов очень надеялся, что его юристы все застраховали. Если нет, придется содрать с них три шкуры.
Семен содрал, содрал со всех, орал так, что охрип, а когда через пару дней объявилась бывшая жена с тем самым его бывшим заместителем, оторвался на них как мог. Вот из-за этого на него и завели дело и взяли подписку о невыезде.
А еще после того, как все залили водой, она при минус тридцати, что держались сейчас на Севере, стала толстой коркой льда. После Рождества нагрянули пожарные надзорные органы и МЧС, было желание сделать им там погребальную могилу под толщей льда.
Короче, долго все было и муторно.
Но телефон и адрес Серафимы он узнал у соседки, милейшая тетя Зоя сказала, что Гром с ней, что Симочка уехала, но была очень грустная.
Вот этого Семен не мог себе простить. Вот прям готов был сам себе надавать по морде за то, что обидел сладкую Булочку. Долго собирался позвонить, но, блин, как подросток в сорок два года не мог этого сделать. Терехов не знал, что сказать и как, он должен был видеть ее глаза, трогать, чувствовать, а все эти сообщения и звонки – пустое.
Поэтому сейчас мужчина выжимал из внедорожника все лошадиные силы по заснеженной трассе и много думал. Не зря он год провел в отшельничестве, не зря. Наверное, именно для того, чтоб встретить ее.
Женщину, которая вызывала смешанные эмоции. Вообще, незнакомые ему до встречи с ней – кроме сексуального голода было так много всего, что голова шла кругом, а член стоял лишь при одном мимолетном воспоминании сочных и вкусных прелестей Серафимы.
Не делается так, Семен знал, нужно было позвонить, написать, дать о себе знать, не подростки уже, взрослые и все всё могут понять и войти в положение. Но чем дальше Терехов откладывал звонок и собирался с мыслями, тем его больше съедал стыд.
Ничего, Булка поймет, она хорошая, умная девочка, его девочка.
А вдруг тот Зимин, которого он отшил по телефону, возник за эти дни, присел на уши, и его деревенская соседка с шикарными прелестями сейчас а постели этого хмыря? Надо бы пробить этого черта и навалять ему еще, кулаки у Семена так и чесались.
Ну нет, быть того не может, а если может – пиздец ему. Тогда точно от срока не отмазаться, еще неизвестно, чем обернется мордобой бывшего заместителя. Там перелом челюсти, ушибы, вроде сломано два зуба. Да он бы сломал и больше, если бы их не разняли, закопал бы в пепелище эту гниду, что сначала предала, а сейчас разевает пасть на его бизнес.
Экспертиза покажет, что был поджог, Семен нутром чувствовал, что это так, и самое интересное припас напоследок. Камеры, они были везде, даже там, где не знала охрана, чтоб выяснить, кто ворует, поэтому после нескольких случаев воровать перестали.
Сима. Сима. Серафима.
Семен посмотрел на себя в зеркало, поморщился, морда, конечно, у него протокольная. Обросший, заросший, не пойми во что одет, надо на квартиру заехать, хоть скинуть пропахший гарью пуховик, побриться, все-таки к женщине любимой едет.
Улыбнулся. Конечно, любимой, пусть он и знает ее несколько дней, но накрыло и не отпускает, а Семен думал, много думал и об этом. Не такой он человек, чтобы кидаться в омут новых, как он считал, совсем не нужных ему отношений.
Уже стемнело, началась пурга, прибавил газа, не хватало еще застрять на трассе. Радио заглохло, Семен потыкал панель, но было только шипение, включил дальний свет. Пурга мела так, что не видно было асфальта, внедорожник вильнул, но мужчина удержал управление.
– Вот же черт.
Да, такого Терехов не ожидал и погоду не посмотрел, бросился сломя голову, может, надо было поездом, но там бы еще больше извелся. Замигал датчик топлива, показывая, что бензин на исходе.
– Да не может этого быть!
Семен точно помнил, что залил полный бак, что еще проверил масло и запасное колесо, бензина полно, это датчик шалит. Внедорожник пер, хоть и на малой скорости, Терехов матерился, проклиная погоду и начало этого года.
Радовало лишь то, что он совсем скоро увидит свою Булочку, расцелует, вновь вылижет ее сладкие места. За этот месяц через день дрочил в душе – особенно с утра, когда членом можно было колоть дрова, а яйца тяжелели до боли. Он сливал со стоном, с грудным стоном, представляя, как будет делать это с Серафимой, пачкая ее нежную плоть, грудь и ротик своей спермой.
– Черт!
Семен едва успел вывернуть руль на обочину, чтоб избежать столкновения. Яркий свет, удар, скрежет металла, легкие обжигает холодом, резкая боль и темнота.
Две красивые полоски
Прошло уже десять минут, а Серафима все не решалась посмотреть на результаты теста. Тонкая полоска лежала в ванной на стиральной машинке, девушка измеряла кухню шагами и нервно пила воду.
К доктору она так и не пошла. Ну что ей скажет терапевт? Если она уже сама поставила себе диагноз – беременность. Каждый раз, стоило произнести это слово про себя, внутри холодело, потом обдавало жаром, руки тряслись, а сердце выпрыгивало из груди.
Было такое странное смешанное состояние, когда радость граничит со страхом. Это как вы пошли на долгожданную премьеру хорошего фильма ужасов и там чуть не описались от эмоций. Или американские горки, на которых Сима каталась в тринадцать лет, кричала от страха и смеялась от восторга.
Так себе сравнение, конечно, но девушке нужно было за что-то зацепиться. Пока она шла до аптеки, двадцать минут выбирала самый точный тест, мучая продавца, потом ехала до дома, читала инструкцию и проделывала все необходимые манипуляции, возник миллион вопросов.
Сможет ли она родить?
Не старая ли она для этого?
А вдруг с ребенком что не так?
Как воспитывать одной?
Должен ли Семен знать?
Что скажет мама?
Где покупают одежду для беременных?
А она точно справится?
Сима зажмурилась, выпила еще один стакан воды, как-то резко захотелось редиски, а потом соленых огурцов.
Девушка зашла в ванную, взглянула на тест и, тяжело вздохнув, улыбнулась.
– Нет, малыш, так не пойдет, я о тебе узнала только сейчас, но нервов ты уже вымотал порядком.
Тест показывал две красивые красные полоски. Взяла его, прошла в комнату, села, потом встала у окна, за ним уже стемнело, начиналась пурга, какие бывают часто в феврале.
А когда подумала о бородатом дровосеке, сердце так нехорошо кольнуло, а пальцы похолодели.
Нет, нет, с Семеном ничего не может случиться, он сильный, взрослый, грозный, даже суровый, она так испугалась его при первой встрече. Ну что ним может случиться?
И вообще, он ее бросил, пропал, исчез. А если женщина нужна мужчине, он обязательно даст о себе знать, позвонит, напишет, приедет. Так думает и рассуждает каждая женщина – и Серафима Виноградова не исключение. Но женщины склонны оправдывать поступки или бездействие мужчин, сами ищут причины и делают выводы.
Серафима приготовила ужин, стараясь думать о ребенке, даже поела, не хотела, но все было ради него. Главное – осталось удержать съеденное в себе, но вроде пока не тошнило.
Она все время поглядывала на телефон, но через час терзаний, пока не стало совсем поздно, решилась позвонить тетке.
– Симочка, рада тебя слышать, как твои дела? Как здоровье?
Тетя Зоя начала с атаки вопросов, голос у старушки был бодрым, фоном шло какое-то ток-шоу.
– Все хорошо, как у вас? Как гуси? Гром? – спросила и зажмурилась.
Вот сейчас тетка скажет, что Гром чувствует себя прекрасно, что он у хозяина, что ходит с ним в лес на охоту, а Семушка каждый вечер топит баню и парит там молочницу Клаву. Вот после этих слов Серафима не будет лить слезы, а соберется, поедет в Косогоры и начистит небритую морду Семушки теткиным веником.
– Гром, паразит, гуся покалечил, укусил его, ты представляешь? Выпустила деток погулять во двор, так эта шельма устроил охоту, едва загнала в дом.
Симу отпустило, значит, господин Терехов так и не вернулся в деревню, а прохлаждается или загорает где-то в другом месте.
– А вы, говорят, близко познакомились?
– Кто?
– Ты и Семушка.
– С чего вы взяли?
Серафима оправдывалась, как школьница.
– Так он сам звонил, телефон твой спрашивал и адрес.
– Сам? – Виноградова села в кресло, теперь сердце заметалось в груди беспокойной птицей. – Когда?
– Так давно это уже было, сказать забыла, когда ты звонила. Меня Клава отвлекла, да, точно, творог она мне приносила.
Ну, если там еще и молочница рассказывает свои рассказы о Симе и Семене, то популярность в деревне Серафиме обеспечена.
– А вы что?
– Что?
– Дали Семену номер и сказали адрес?
– А не надо было?
– Нет, нет, я не против. А вы не скажете мне его телефон?
– Что, так и не звонил, паршивец такой?
Паршивец не звонил.
Тетка долго шуршала бумажками, комментируя, что все номера она записывает в блокнот, что не доверяет этой технике. А когда наконец начала диктовать номер, Серафима не знала, куда бежать на поиски ручки и клочка бумаги. Пришлось писать дрожащей рукой помадой на зеркале в прихожей.
– Спасибо, тетя Зоя.
– Ты приезжай на выходные и мамку бери с Мирославой, с ребятишками.
О, нет, вот этого Сима точно не могла обещать. Потому что слушать недовольное бурчание матери в адрес ее, Серафиминой, личной жизни и колкие замечания сестренки девушка точно была не намерена.
Тем более с Косогорами ее теперь связывают такие яркие эротические воспоминания, разбавлять которые родственниками было бы кощунством.
Закончив разговор, Серафима долго смотрела на цифры, потом внесла номер в телефон, подписав просто «Дровосек», но так и не решилась его набрать. Все мы чего-то боимся: не услышать человека или услышать не то что хотим.
Девушка решила позвонить с утра, но когда уже умылась и приготовилась лечь спать, положила ладонь на живот, задумалась. Все, конечно, еще не ясно на сто процентов, нужно записаться к гинекологу, сдать анализы, но если она действительно беременна, Семен обязан знать.
Выключила свет, долго ворочалась, мысли не давали покоя. Села, взяла телефон, ей ведь не шестнадцать лет, чтобы так терзать себя сомнениями, да и вообще в ее положении лишняя нервотрепка не нужна.
Нашла нужный номер, нажала на вызов, пошли длинные гудки. Третий… четвертый, пятый…
Сима считала и теряла надежду – занят человек, вот прямо сейчас занят, дела у него в двенадцать ночи или крепко спит после дегустации наливки или самогона. А может, спит и не один, тогда очень сильно занят.
– Да, алло, говорите.
Это был женский звонкий голос. Сима вцепилась в одеяло, ее захлестнула обида. На заднем плане тоже были голоса, шум, кто-то кого-то звал, и слышался рев сирен.
– А мне бы Семена, можно?
– Мужчину, которому вы звоните, зовут Семен? – женщина говорила громко и требовательно, словно куда-то торопилась.
– Да, Семен Терехов.
– Крупный, бородатый?
– Да, а что случилось?
– Вы кем ему приходитесь?
– Я… я жена его. Что случилось? Что с ним?
Сима понимала, что дай она сейчас слабину, назовись никем, любовницей, подругой, соседкой – ей ничего не скажут. Она чувствовала: случилось что-то страшное, ее в который раз за этот день начало колотить, а спина покрылась липким потом.
– Авария, мы везем его в первую городскую.
– Авария?
– У него есть аллергия на какие-либо препараты?
– Нет, нет, я не знаю, наверное, нет. А что с ним? Что?
– Без сознания, переломы, ушибы, точно будет известно после анализов, МРТ и рентгена. Девушка, вы позвонили первая, в кармане куртки был только телефон, мы даже не знали, как его зовут.
– Я приеду, я скоро приеду.
Серафима отключилась, заметалась по комнате в поисках одежды. Господи, пусть с ним все будет хорошо, только пусть все будет хорошо.
А если бы она не позвонила? Струсила? Так ничего не узнала бы? Легла бы спокойно спать, когда там ему больно и плохо.
Оделась за десять минут, вызвала такси, выбежала на улицу, не в силах ждать дома, холодный ветер привел в чувство. А когда наконец доехала до больницы, какая-то противная тетка не пускала ее к Семену.
– Женщина, я вам повторяю в третий раз: сейчас ночь, приходите утром и все узнаете.
– А я вам говорю в третий раз: там мой муж, и я буду с ним, что бы вы мне ни говорили. И неважно, ночь сейчас или день, я должна быть с ним.
Серафима лгала, но эта ложь была необходима. И если надо будет сдвинуть эту тетку и применить силу, девушка так и сделает.