Тоня закрыла рассказ омского писателя Кудряшова, который она перечитывала уже не в первый раз, пытаясь найти хоть какие-то нити, и покосилась на Воронцова – он все так же крепко спал, иногда всхрапывая. Она вдруг поняла, что ей страшно хочется есть. Да и когда Лешка проснется, наверное, надо будет чем-то его накормить. Или пока лучше не надо? Или надо, но осторожно? А чем? Что ему сейчас вообще можно?
В холодильнике на общей кухне еще оставались Оксанины пирожки. Лешке, может, вчерашние и не стоит есть, а ей – вполне пойдет. Тоня тихо поднялась с кресла и выскользнула из комнаты. Вряд ли с Лешкой что-то случится за несколько минут, пока она будет варить себе кофе и подогревать пару пирожков. Заодно и умыться можно на кухне, чтобы не потревожить его тут плеском из ванной.
Когда она вернулась, Воронцов, полулежа устроившись на кровати, читал что-то в телефоне.
– Это я тебя разбудила? – испугалась Тоня.
– Нет.
– Ты как?
– Если не вставать – то прекрасно, – улыбнулся он.
– А если вставать?
– Голова кружится и сил совсем нет. Но ничего, сейчас полчасика полежу, и поедем. Ты только за руль сядешь, ладно?
– А вот нет, не сяду.
В серых глазах мелькнула обида, но Воронцов тут же взял себя в руки:
– Ладно, как скажешь. Значит, я сяду.
– Никуда мы не поедем, по крайней мере, сегодня. Номер я продлила до завтрашнего утра, а там посмотрим, как ты себя чувствовать будешь.
– Да я нормально.
– Ага, вижу. Пару шагов сделал, и весь мокрый, как мышь. Не надо геройствовать-то, Алексей Васильевич.
– Даже так? – удивился он. – Ночью вроде Лешей был.
Тоня растерялась:
– Ну… ночью тебе совсем плохо было. Так что мы никуда не поедем, лучше поспи еще. Тебе чай сделать?
– Давай. Спасибо, Антонина Андреевна.
– Да ну тебя! – она направилась было на общую кухню, но уже на пороге обернулась. – Леш, а я возьму потом машину на полчасика, можно?
– Куда это ты собралась?
– Еды тебе какой-нибудь купить. А то оклемаешься, аппетит прорежется, и что? Я внизу спросила, тут магазин есть дальше на трассе. Километров двадцать. Я быстро.
– Ты вообще не ложилась?
– Да потом отосплюсь, время-то есть.
Она вышла из номера и через пару минут вернулась с чашкой чая.
– Держи. Так я возьму машину?
– Тебе точно не лень?
– Дурень.
– Вот спасибо. Бери, конечно. Документы у меня в кармане.
Тоня сняла со спинки стула джинсы, протянула их Алексею, и тот вынул обложку с СТС.
– Держи.
– Ага. Попробуй пока заснуть. Я мигом.
Через минуту Тоня была уже на парковке. По трассе живо сновали машины, администратор «Магистрали» – все тот же вчерашний мужчина – читал газету, сидя за стойкой, а рядом с Лешкиным «Фольксвагеном» на парковке притулился старенький ижевский «каблучок», водитель которого дремал прямо в машине, уронив голову на руль. Когда Тоня завела двигатель, водитель «каблучка» лениво поднял голову, посмотрел на часы и вдруг засуетился, задергался, тоже завел машину и двинулся на трассу следом за «Поло». «Проспал, балбес!» – подумала девушка.
Навигатор вел ее прямо, показывая деревушку с сельпо в двадцати километрах, как и обещал работник «Магистрали». «Каблучок» болтался за спиной, но Тоню это не тревожило – а куда ему еще деваться, трасса-то пока одна, без съездов. Она вспомнила вчерашние фары сзади, на миг почувствовала, что сердце дрогнуло, но тут же успокоилась: это точно был не ижевский «каблук». А Лешке она так и не рассказала, не до того потом стало.
«Через полтора километра съезд, поверните направо», – проговорил телефон голосом Дарта Вейдера. Тоня направила «Фольксваген» к деревне, «каблучок» покатил дальше по трассе. Еще через несколько секунд девушка остановилась у маленького здания сельпо. Вывеска говорила, что магазин работает с девяти утра. До открытия оставалось несколько минут, и Тоня, не выходя пока из машины, решила попробовать все-таки поймать интернет и поискать, чем можно накормить Лешку. Работал же навигатор! Может, и какие-нибудь странички откроются?
Она словно снова увидела его лицо сегодня утром – бледное, с проступившей щетиной. Если уж он не стал сразу приводить себя в порядок и бриться, значит, и правда совсем сил нет. Еще и хорохорится, дурак. Ехать куда-то собрался.
Тоня вспомнила, как давно, еще в юности, она случайно услышала совершенно не предназначенный для ее ушей разговор – две девицы из Лешкиной секции, стоя в очереди на почте, перемывали ему кости, совершенно не замечая Тоню, которая сидела у них за спиной за столом и подписывала ворох новогодних открыток.
Лешка в такой ситуации точно бы их окликнул и поздоровался. Как ни в чем не бывало. Тоня же нерешительно спряталась в капюшон и склонилась над открытками как можно ниже, чуть ли не носом в стол. Одну из девиц она знала – это была броская высокая рапиристка Алина, которая давно и безответно сохла по Воронцову. Вторая, тихая серая мышь, была Алининой верной подругой, но как зовут эту мышь, Тоня не помнила. Кажется, тоже рапиристка.
– Да плюнь ты на него, – уговаривала Алину подруга. – Не трать время. Видишь же, он в свою колхозницу по уши влюблен.
Тоня, которая и так сидела, не дыша и спрятавшись под капюшоном, сейчас готова была провалиться. Колхозницей девицы из Лешкиной секции прозвали ее, потому что она играла на балалайке.
– Мало ли в кого он влюблен! – фыркнула Алина, но мышь ей неожиданно возразила:
– Ну колхозница красивая, что есть, то есть.
– Метр с кепкой! Они же вместе смотрятся – оборжаться: Воронцов-то высокий, его даже к нам на рапиру сначала хотели из-за роста. Ему и девушка высокая нужна, – рапиристка выпрямилась и задрала подбородок. – Вот станет великим спортсменом – как он будет на публике с этой?..
– Не станет, – снова возразила мышь.
Тоня насторожилась: Лешка в секции считался одним из лучших. Да чего уж там – лучшим.
Алина повернулась к подруге и бросила на нее недобрый взгляд:
– Это почему? Про Воронцова сам Николаич говорит, что у него голова шахматиста и реакция рыси.
– Ага, ага, – с усмешкой закивала мышь. – Только твой Лешечка ненаглядный – пижон и чистоплюй. Это тоже Николаич говорил. Поэтому ничего из него не выйдет.
– Ты просто мне завидуешь, – прошипела Алина.
– А чего тебе завидовать? Он на тебя в упор не смотрит, весь в своей колхознице. Интересно, а как они целуются? Она же Воронцову до плеча не достает.
И тут Тоню словно прорвало. Она вскинула голову, сбросив капюшон, – так резко, что от этого движения заколка, удерживавшая волосы на затылке, отщелкнулась и улетела в сторону. Длинные смоляные пряди – тогда Тоня носила косы – рассыпались по плечам.
– Спасибо, девочки, что беспокоитесь, – сахарно улыбнулась она. – У нас с этим все прекрасно, не волнуйтесь. Я Леше передам, что вы так за него переживаете. Ему будет приятно. Расскажу обязательно, мы как раз с ним в кино идем сегодня. На «Александра». Про Александра Македонского. Для вас поясню – это полководец такой был, – Тоня перевела взгляд с Алины на ее подружку-мышь и обратно. – А вам прекрасного вечера!
Она сгребла со стола ворох открыток, поднялась и направилась к двери, краем глаза посматривая на онемевших девиц.
Открытки она потом отправила с другой почты. Пришлось топать через три квартала, но это того стоило: вытянутые лица Алины и мыши Тоня помнила до сих пор.
А в кино с Лешкой они тогда ходили часто. На все новинки. Лешка особенно любил про шпионов, и как-то раз даже в шутку придумал для них – только для них двоих – кодовую фразу на случай опасности: «Помнишь, как у классика, – так случиться может с каждым?» Они еще смеялись, что фраза удобная – в любой разговор можно ввернуть так, что никто посторонний и не догадается.
Когда она уже выходила из магазина с двумя сумками продуктов – в конце концов, ей и самой надо бы что-то съесть, кроме пирожков, да и на завтра взять в дорогу, если, конечно, Лешка до завтра оклемается – в глаза бросились двое мужчин в полицейской форме. Тоня, перехватив пакеты поудобнее, направилась к машине, но полицейские вежливо перекрыли ей дорогу.
– Доброе утро! – начал один из них. – Старший лейтенант Буткеев. Вон тот «Поло» – ваш?
– Доброе, – улыбнулась она в ответ. – Не мой, но я могу позвонить хозяину. Что-то случилось?
– Вы вчера во второй половине дня проезжали по трассе Е30, машина и номера есть на камерах? – полуутвердительно-полувопросительно произнес Буткеев.
– Проезжали, – кивнула Тоня.
– Свидетелями ДТП с газелью и фурой были?
Она тут же вспомнила две смятые машины.
– Само столкновение мы не видели. Когда мы проезжали, там уже и машина ДПС была, и пара скорых. Мы потому и не остановились – понятно было, что наша помощь не нужна.
Старший лейтенант Буткеев строго кивнул.
– Описать расположение транспортных средств на проезжей части сможете? Или, может быть, регистратор в машине есть? Важны любые показания.
– Регистратора вроде нет… – растерялась Тоня. – Машина же не моя. Но я сейчас позвоню, спрошу. А описать, конечно, смогу.
– Тогда давайте присядем в нашу машину, пройдемте, – полицейский жестом указал на припаркованный чуть в стороне старенький «Патриот».
Напарник Буткеева открыл заднюю дверь и молча прошмыгнул на сиденье.
– Прошу вас, – старший лейтенант сделал приглашающий жест. – Машина высокая, заберетесь?
– Конечно, – усмехнулась Тоня.
Она легко запрыгнула внутрь, Буткеев забрался следом. Тоня оказалась на заднем сиденье между двумя полицейскими, но места в «Патриоте» было полно, и никакого неудобства девушке это не доставило.
– Фура была с разбитым носом, «газель» – вмята в зад почти до середины, – начала вспоминать девушка и вдруг осеклась, услышав щелчок замка: двери машины заблокировались.
– Газель и фура нас не интересуют, Антонина Андреевна, – жестко, совершенно изменившимся тоном проговорил Буткеев.
– Откуда вы знае… – начала было Тоня, которая точно помнила, что не представлялась полицейским.
– Мы много что знаем. В том числе и про серьги с голубой шпинелью. Вам предлагали их продать, это предложение по-прежнему в силе.
Девушка растерянно захлопала глазами:
– Я не понимаю, о чем вы…
– Прекрасно вы все понимаете, Антонина Андреевна. Мы все-таки надеемся, что вы будете благоразумны и продадите украшение. Не хотелось бы устраивать вам неприятности.
– У вас плохо с русским языком? – подняла бровь Тоня. – Я правда не понимаю, о чем вы. И меня вот-вот хватится хозяин машины.
– Обычно нам хватает получаса, чтобы полностью убедить собеседника, – вкрадчиво произнес Буткеев тоном, который совсем не понравился девушке.
– А я вот-вот должна уже быть в другом месте. И меня будут искать!
– Не станем этого дожидаться. Доставайте телефон, Антонина Андреевна. Наберите номер господина Воронцова и скажите, что вы задержитесь ненадолго, но вот-вот будете. Пусть он не беспокоится.
– И не подумаю.
– Я бы на вашем месте не спорил.
– Вы мне что, угрожаете?
– Разумеется, нет. Просто призываю к благоразумию. Подумайте о себе и о близких. О брате, например. Мало ли что с ним может случиться…
Тоня, несмотря на то, что готова была умереть от страха, рассмеялась:
– Вот уж до кого мне нет дела!
Голос Буткеева стал жестче:
– Мы теряем время. Не хотите думать о брате – подумайте о себе. Позвоните Воронцову и скажите, что задержитесь. Без глупостей. Чтобы он не вздумал сюда лезть.
– И почему же это я задерживаюсь?
– Придумайте что-нибудь.
– Колесо пробили, например, – неожиданно вступил в разговор спутник Буткеева.
Мужчины, сидевшие до этого на некотором расстоянии от нее, вдруг с обеих сторон незаметно придвинулись, не давая Тоне даже вдохнуть глубоко.
– Доставайте телефон, Антонина Андреевна.
Сердце вдруг заколотилось, во рту в один миг пересохло. Тоня вытянула из кармана телефон, стараясь скрыть дрожащие руки и мокрые ладони, и набрала номер Алексея.
– Только спокойнее, – еле слышно проговорил Буткеев. – Без глупостей.
Воронцов ответил после пары гудков.
– Антонина? Что-то случилось?
– Ты там как? – вопросом на вопрос ответила она.
– Да так же. Все нормально. Ты чего звонишь?
– Задержусь немного. Колесо пробила.
– Сама справишься, или подъехать? Могу поймать попутку.
– Тебе сейчас только ехать! Отдыхай, Алексей Васильевич. Мне ребята-дальнобойщики помогут, хотя я и так справилась бы. Бывает. Как там у классика – «так случиться может с каждым».
Тоня замерла, надеясь по голосу Алексея понять, вспомнил он или нет, и потом, не дождавшись ответа, добавила:
– Скоро буду.
Она убрала телефон.
– Хорошо, Антонина Андреевна, – кивнул Буткеев. – А теперь все-таки поговорим о ваших серьгах со шпинелью. Пока еще ваших.
Тоня не слышала его. «Так случиться может с каждым» – повторяла она про себя, представляя бледное, осунувшееся лицо Воронцова.
Он, конечно, сейчас никакой не помощник. Но больше за нее точно некому заступиться.
«Лешка, пожалуйста, вспомни! – отчаянно думала она. – Вспомни, догадайся!»