Ольга Суханова
Переменная звезда
В ушах черноволосой незнакомки сверкали, отражая гранями блеск свечей, крупные прозрачные голубые камни. Тоня замерла, не в силах отвести глаз от рисунка. Именно эти серьги лежали сейчас у нее в маленькой поясной сумочке – оставить их в машине на неохраняемой парковке девушка не решилась.
Брошку на корсаже нарисованной дамы Тоня увидела не сразу – красный камень словно потерялся на фоне вишневого платья. Но никаких сомнений не осталось: на незнакомке с рисунка был гарнитур «Орион».
Алексей по лицу спутницы понял, что та наконец все заметила.
– Как будто нас нарочно кто-то ведет, – прошептала она.
– Это если твой умерший писатель и этот рисунок как-то связаны. Но совсем не факт.
– А разве нет? – Тоня быстро подняла голову и обернулась к Воронцову. – Эта девушка, – она указала на картину, – кто? Наверное, Раечка?
– Похоже на то. Пойдем, посмотрим, кто тут устроил эту выставку. Может, и разберемся, связано это или нет. Только сначала…
Вынув телефон, Алексей сфотографировал рисунок и подпись под ним, потом направился к началу уличной экспозиции – к самому первому стенду.
– Государственный исторический музей Южного Урала, – прочитал он. – Выставка «Челябинск: от башкирской деревни до современного мегаполиса». Надо бы в этом музее узнать, что это за работа, откуда у них рисунок. У нас сегодня вторник?
– Да.
– Музеи же по вторникам открыты? – спросил Воронцов и тут же, не дожидаясь Тониного ответа, достал телефон и начал там что-то искать. – Да, открыт сегодня.
– Пойдем. Далеко?
– Минут десять пешком, мы как раз оттуда пришли – от моста. Идем. Хотя, может, они нам ничего и не скажут.
Тоня вдруг заулыбалась:
– Еще как скажут! Я в нашей библиотеке всякими выставками занимаюсь, так что общий язык точно найдем. А там уж…
Она оказалась права: с Марией Петровной, которая подбирала материал для выставки, они уже через пять минут говорили так, словно были знакомы полжизни. Но никакого интереса к рисунку с бала Тоня пока не проявляла – она нахваливала экспозицию и идею.
– Правда понравилось? – цвела Мария Петровна.
– Еще как! Вы так замечательно все подобрали! Сразу видна и работа, и что город свой вы любите, и что для простых прохожих старались. Вот если б не эта выставка – мы бы и не зашли. А так и музей посмотрели, а он удивительный!
Мария Петровна смущенно улыбнулась:
– На самом деле я только задание дала, девочка все подбирала, практикантка. А я потом утверждала подборку. Ну и идея моя, конечно!
– У вас практиканты? – словно невзначай поинтересовалась Тоня. – У нас тоже бывают. Я думала, такого уже почти не осталось. Но нам присылают иногда. Из института культуры студенток.
– И нам тоже, из нашего, – Мария Петровна кивнула, и Тоня с Алексеем быстро переглянулись – именно в институте культуры училась дочка Сергеича и Оксаны.
– И как практиканты?
– Ну вы же сами подборку фотографий хвалите!
– Да, очень хорошая. Я бы еще раз посмотрела с удовольствием. Ну сейчас от вас будем возвращаться, снова подойдем туда.
– Так я вам сейчас ее покажу, я же ее утверждала, у меня все есть, – Мария Петровна махнула рукой в сторону одной из дверей, приглашая гостей из холла пройти в кабинет.
– Можно?
– Конечно, проходите!
Клацнула мышка, на мониторе появился первый рисунок, потом следующий. Мария Петровна быстро перелистывала всю подборку материалов для выставки.
– Ну вот, – кивком указала она фотографию современной набережной и парка. – А это последний снимок. Уже наши дни. Весь путь города, что было и что стало.
Алексей и Тоня снова переглянулись – рисунка с бала в подборке Марии Петровны не было.
– Это точно все? – осторожно спросила девушка.
– Конечно, я же сама утверждала все материалы.
– А саму выставку вы видели? Я имею в виду – законченную, уже на улице?
– Нет. А вы почему спрашиваете? – встревожилась вдруг Мария Петровна.
– Просто… – Тоня перевела взгляд на Воронцова, и тот достал телефон и открыл нужный снимок.
– Посмотрите, – показал он фотографию.
Мария Петровна растерянно уставилась на экран смартфона, потом недоуменно взглянула на Алексея.
– Это… это что?
– Выставка, – невозмутимо ответил тот.
– Но такого рисунка не было! Я не знаю, откуда он взялся!
– Хотите сами взглянуть?
– Да! – неожиданно решительно кивнула Мария Петровна и рывком поднялась со стула. – Но это же невозможно!
– Ну не думаете же вы, что мы вас дурачим?
– Нет, конечно! Но… – она сбилась и замолчала, не зная, что сказать.
За всю дорогу она не проронила ни единого слова, и только у стенда с рисунком снова будто обрела дар речи.
– Этого не может быть! – повторяла Мария Петровна.
– Ну вы же сами все видите, – мягко улыбнулась Тоня, опасаясь, как бы музейная сотрудница не заподозрила их в чем-то нехорошем.
– Не было такого рисунка! Хотя…
– Что? – быстро спросил Воронцов.
– Хотя ведь именно к Оренбургской губернии Челябинск тогда и относился. Был Челябинский уезд, да.
Алексей осторожно указал на рисунок:
– А как звали вашу практикантку? Ну, ту, которая составляла подборку? Помните? Хотя наверняка все данные у вас есть, практика же оформлялась?
– Конечно, все есть. Не думаете же вы…
– Просто спросил.
– Надя, Надя Карпухина, – ответила Мария Петровна. – Очень хорошая девочка, омичка. Жалко очень, что ей институт пришлось бросить.
Тоня и Алексей незаметно переглянулись, и девушка осторожно уточнила:
– Бросить? Почему?
– Я не стала расспрашивать. Что-то семейное.
Только теперь Мария Петровна вдруг насторожилась, поняв, что гости слишком уж интересуются выставкой и рисунком – явно сильнее, чем могли бы интересоваться просто случайные прохожие. Она сразу подобралась и стала сдержанней.
– А вы почему так расспрашиваете?
Воронцов улыбнулся ей своей неотразимой улыбкой – он редко пользовался этим безотказным оружием, но когда хотел, мог очаровать любую женщину, не то что музейную сотрудницу, не избалованную мужским вниманием.
– Мы просто зашли поблагодарить вас за такую замечательную выставку, – мягко сказал он. – А лишний рисунок, непонятно откуда взявшийся, сам всплыл. Мы ведь о нем и не спрашивали, вспомните.
Мария Петровна, соглашаясь, кивнула, но вдруг снова насторожилась:
– А почему именно он у вас заранее сфотографирован в телефоне?
Тоня быстро пихнула Алексея локтем в бок и ответила:
– Так мы же все фотографировали! Каждую картинку и подпись! Я же сама такие выставки готовлю, вот и сняла для себя, – она выудила из кармана свой телефончик. – Показать? Вот, смотрите!
Тонкий палец скользнул по экрану.
– Нет-нет, что вы, – смутилась Мария Петровна. – Простите. Я просто разволновалась из-за этого рисунка. Очень странная история, и с Надей теперь не связаться – она, говорят, телефон сменила и отовсюду удалилась.
– Говорят? – словно невзначай спросила Тоня, которая уже опасалась как-то подчеркивать интерес к рисунку.
– Ну, однокурсницы ее, кто вместе с ней у меня был. Трое же у меня было: Надя, Юля и Аксинья, Ксюша.
Тоня и Алексей снова переглянулись. Друг друга они поняли без слов: Аксинья – имя редкое, и вполне может быть, что речь о дочке Оксаны и Сергеича. А если так, то можно будет у нее узнать что-нибудь про Надю Карпухину.
– Спасибо огромное, – улыбнулась Тоня. – Вы извините, что мы вас так всполошили. Мы поедем, нам пора уже. А если что-то узнаете – напишете мне?
– Конечно, конечно, – Мария Петровна быстро закивала. – Невозможная история. Мистика какая-то. Чертовщина.
Простившись с музейной сотрудницей, Тоня и Алексей направились к машине. Когда «Фольксваген» тронулся, Воронцов обернулся к девушке:
– Напишешь этой Аксинье?
– Она даже уже ответила, – улыбнулась Тоня, глядя на экранчик. – Да, практику проходили вместе, Надя укатила к себе в Омск, со всеми перестала общаться. Аксинья подозревает, что Надя забеременела.
– Мы, собственно, все равно через Омск собирались проехать, – произнес Алексей. – Контактов никаких нет, но интернет – великая сила. Погнали. Там разберемся. Да, кстати. А если бы Мария Петровна попросила тебя показать всю отснятую выставку? – усмехнулся он.
– Ну, не попросила же.
– Бедовая ты девушка, Антонина.
– Полдня потеряли, гуляя тут. Уже на полпути бы были, – Тоня вздохнула.
– Если бы мы не гуляли по городу – то и картинку не увидели бы, и ни про какую Надю знать бы не знали. А так…
Тоня выловила из пакета пирожок.
– Достать тебе? Будешь?
– Ну нет. Что там, повидло и капуста? Нет уж. Я за нормальное мясо. Остановимся где-нибудь в пути и пообедаем.
– Как знаешь. Мне и пирожки – прекрасно. Долго нам пилить?
– Сегодня не доедем, тут почти тысяча километров. Погнали. Сколько осилим – столько и осилим, а там приткнемся на ночлег.
– Погнали.
Трасса стелилась под колеса, машин было мало. Только один раз Тоня с Алексеем встретили целое скопление автомобилей: на встречной полосе стояла «Газель» со смятым задом, фура с разбитой мордой, сверкали огоньками машина ДПС и две скорых.
– Ох ты черт, – выдохнула Тоня. – Надеюсь, все там живы, вроде не очень сильно.
Навстречу все чаще стали попадаться китайские грузовики и японские праворульные автомобили, многие ехали с оклеенной поролоном мордой. Под вечер, когда уже стемнело, Воронцов вдруг попросил Тоню сменить его, и она перебралась за руль. Дорога стала заметно хуже, в темноте приходилось высматривать, нет ли впереди ям или разбитого асфальта, и, хотя Тоне и хотелось полететь стрелой, ехала она аккуратно.
Что-то было не так – но Тоня не понимала, что. Дорога как дорога. «Фольксваген», к которому она уже успела привыкнуть, прекрасно слушается. Но что-то скреблось внутри, и наконец Тоня осознала: фары в зеркале. Уже долго-долго за ними едет одна и та же машина. И не обгоняет, и не отстает.
«Следят за нами, что ли?» – испугалась девушка. Она быстро бросила взгляд на спутника, чтобы поделиться этой мыслью, но Алексей сидел в кресле, закрыв глаза и откинувшись на подголовник. Лицо его показалось Тоне неожиданно четким и почему-то неожиданно бледным. От темноты в салоне, наверное. «Спит, – подумала она. – Ладно, пусть, не буду трогать».
Тоня мягко сбросила скорость и прижалась вправо, освобождая почти всю полосу для обгона, но машина сзади тоже замедлилась.
«Если это слежка – она же должна быть такой, чтобы никто не заметил! А я, совершенно не профессионал и даже не любитель шпионских книг, замечаю! Значит, не просто следят, а хотя напугать?»
«Фольксваген» ускорился, фары в зеркале не отставали. Гнать по темной разбитой дороге Тоня не решалась. Она уже готова была разбудить Воронцова, но тот вдруг встрепенулся сам.
– Останови, – быстро, сдавленным голосом произнес он.
Тон у него был таким, что девушка тут же метнулась вправо и затормозила. Едва машина остановилась, Алексей распахнул дверь и, зажимая рот ладонью, бросился наружу.
Глава 10. Про старый театр
Тоня так испугалась за Алексея, что совсем забыла про фары сзади. Она отстегнулась, дотянулась до заднего сиденья, нашарила там свою сумку, в которой были влажные салфетки, и, когда Воронцов вернулся в машину, протянула ему упаковку.
– Что с тобой? Воды дать?
Он, не говоря ни слова, кивнул, взял салфетки и протянутую Тоней бутылку, снова вышел из машины, а вернувшись, откинулся на подголовник и еле слышно пробормотал:
– Не знаю. Поехали.
«Фольксваген» плавно вырулил с обочины на трассу. Про преследователей Тоня уже не вспоминала – она то и дело отводила взгляд от дороги, посматривая на Воронцова.
– Что ты такого мог съесть?
Алексей пожал плечами, не отвечая и даже не открывая глаз. Дорога была почти пустой: про машину сзади Тоня уже и не думала, а встречные автомобили попадались редко. Какой-то мертвый участок: ни кафе, ни заправок, ничего. Только дорога, идущая через предгорья – то в подъем, то на спуск.
– Ты сама как? – вдруг тихо спросил Воронцов.
– Нормально. Ну или пока нормально.
– И то хорошо. Останови, а?
В этот раз он пробыл на улице дольше и вернулся еще зеленее. Тоня молча тронулась, всматриваясь вперед – не покажется ли где-нибудь реклама любого мотеля, да пусть хоть самой страшной ночлежки? В зеркале снова мелькнули фары, но девушке сейчас было не до них.
– Совсем плохо? Болит что-нибудь?
Он еле слышно промычал что-то в ответ – без слов, но Тоня поняла: да, совсем плохо, нет, ничего не болит. Она, стесняясь сама себя, коснулась плеча спутника – так быстро, что никто не смог бы понять, что это: случайный неловкий жест или мимолетная ласка. В свете фар впереди справа мелькнула самодельная рекламная табличка: «800 м, 24/7. Магистраль – мотель, кафе, АЗС…» Что было после АЗС, Тоня прочитать не успела.
Она сбросила скорость, боясь в темноте пропустить нужный съезд, но тут же увидела вдалеке на правой стороне светящиеся окна: мотель был хорошо заметен с дороги. Оставалось надеяться, что свободные места там есть.
Алексей услышал тихое щелканье поворотника, разлепил глаза, медленно повернул голову.
– Мотель какой-то, – сказала Тоня. – Сейчас устроим тебя, хотя бы ляжешь нормально.
«Фольксваген» свернул с трассы, подкатил к небольшому двухэтажному зданию, на котором горела вывеска «Маг…ст…ль». Места на стоянке было много, и это внушило Тоне надежду, что и для ночлега тут места найдутся. Она припарковалась у самого входа, заглушила двигатель и взглянула на Воронцова.
– Пойдем?
– Антонина, я пока в машине побуду, ладно? – тихо отозвался он. – Спросишь сама? Извини…
– Нашел за что извиняться. Держись, я быстро. Если у них есть где заночевать – сразу и заселю нас. Только мне тогда твой паспорт нужен будет.
Воронцов вынул из кармана джинсов кожаную обложку с паспортом.
– Держи.
Тоня стремительно направилась к мотелю. Зал внизу пустовал, никого не было ни за столиками кафе, ни у стойки администратора. Она заметила блестящий металлический звоночек на стойке, нажала кнопку, и почти сразу на веселую трель вышел пожилой мужчина. Увидев красивую молодую женщину, он тут же словно проснулся.
– Доброй ночи. Вы к нам?
– Да, если у вас есть свободные номера. Доброй ночи.
– Как раз один есть. Одноместный. Вы же одна? – администратор окинул ее заинтересованным взглядом.
– Нас двое. Но ничего, пойдет.
Главное сейчас – устроить Лешку поудобнее. Если его выворачивает каждые пять минут, спать все равно не придется.
– Санузел в номере? – уточнила девушка.
– Да.
– Оформляйте.
Тоня положила на стойку оба паспорта и отвела взгляд в сторону
С того мига, как она с паспортом Воронцова в руках вышла из машины, ее неотступно преследовала мысль взглянуть на страничку с семейным положением. Быстренько, одним глазом. Он же сам ей дал паспорт. Что такого?
Но Тоня изо всех сил боролась с собой. Какое ей дело до Воронцова и до его семейного положения? Ей на него наплевать совершенно.
Вот если бы у Лешки в руках оказался ее паспорт – он бы точно не стал ничего проверять. И даже с собой бы не боролся. Ничуть. Потому что ему просто не пришло бы в голову что-то смотреть в чужом паспорте.
А ей вот пришло – и она борется.
– Тысяча триста за ночь. Терминал не работает.
– Мы сейчас устроимся, я спущусь и заплачу налом, хорошо? А то все в машине, кроме паспортов и карты.
– Давайте завтра утром, когда уезжать будете, а то я уже закрыть вход хотел.
– А написано, что круглосуточно.
– Мало ли что там написано. Вот, держите, – мужчина положил на стойку допотопный ключ, к которому был прицеплен деревянный брелок-груша. – Наверх по лестнице, первая дверь слева. Я вам еще нужен?
– Нет, спасибо.
– Если что – звоните, – администратор кивком указал на блестящую кнопку. – Завтрака нет, есть гостевая кухня в торце коридора. Микроволновка, холодильник, чайник.
– Спасибо, – повторила Тоня.
Мужчина скрылся за дверью подсобки, Тоня вернулась к «Фольксвагену». Воронцов все так же сидел с закрытыми глазами, откинувшись на подголовник, но по его лицу девушка поняла, что ему пришлось снова выскакивать на улицу.
– Пойдем? – осторожно спросила она, словно сомневаясь, хватит ли у него сил подняться. –Держи свой паспорт. Помочь?
Алексей ответил отрицательным жестом, медленно выбрался из машины. Тоня открыла багажник, забросила на плечо свою дорожную сумку.
– Что из твоих вещей взять?
Он чуть прищурился, словно говоря свое обычное «еще не хватало!», но ничего не произнес – просто взял свой рюкзак и, дождавшись, когда девушка закроет машину, вяло двинулся к мотелю. Номер оказался неожиданно чистым. Тоня быстро стянула с кровати покрывало.
– Хватит хорохориться, ложись.
Она видела, что Воронцова сильно тошнит, и открыла окно, чтобы ему было легче дышать, но он вдруг тихо пробормотал:
– Не надо, а?
– Тебя знобит, что ли?
Алексей, уже успевший кое-как стянуть с себя джинсы и футболку и забиться под одеяло, еле заметно кивнул. Тоня быстро к нему наклонилась, на миг остановилась – надо держаться подальше от мужчины, при виде которого у нее до сих пор перехватывает горло! – но все-таки пересилила себя. Она взрослая женщина, ничего с ней не сделается от одного прикосновения. Осторожно, словно стыдясь, Тоня положила ладонь на лоб Воронцова и тут же нахмурилась.
– Черт. Леш, у тебя температура. Может, скорую?
– Не надо.
– Тебе же плохо, – стала уговаривать его Тоня, но наткнулась на колючий взгляд серых глаз и замолчала.
– Не настолько. Успокойся, я вроде не помираю пока что, – он притих, пережидая приступ тошноты, потом негромко продолжил: – Не хочу загреметь в инфекционку где-нибудь в Ишиме. Или где мы там?
– Аптечка у тебя в машине хотя бы есть?
– А как же! Все как положено – жгут, бинт, ножницы. Даже маска.
Голос его звучал глухо и отрывисто. Алексей замолчал, снова борясь с тошнотой, потом медленно поднялся и двинулся в ванную.
Тоня в растерянности смотрела ему вслед. Никаких лекарств у него с собой нет – понятно, Лешка раньше никогда ничем не болел, кроме разве что легких осенних простуд. И еще перитонита в детстве – сам виноват, терпел до последнего, потому что мужчина жаловаться не должен. Видно, и сейчас такой же. Впрочем, у нее самой в дорожной сумке не было даже аспирина. Да и если бы были лекарства – она знать не знает, что можно давать, а что нельзя.
Тоня быстро вынула из кармана телефон, надеясь найти в поисковике что-нибудь про помощь при сильной рвоте, но сеть едва ловилась, и ни одна интернет-страничка не открывалась. Девушка вдруг вспомнила вопрос Воронцова, все ли с ней хорошо, и прислушалась к своим ощущениям – но нет, на отравившуюся она точно не была похожа.
– Ты в кафе на заправке обед брал, – осторожно сказала она, когда Алексей снова показался в комнате. – А я только пирожки Оксанины ела. Может, ты там что-то подхватил.
– Может, – еле слышно согласился он, снова забиваясь под одеяло. – Какая теперь разница?
– Просто думаю, чем тебе помочь.
– Помочь? Ведро из багажника принеси. Резиновое, желтое, ну, увидишь.
По голосу Воронцова Тоня поняла, что сил у него совсем не осталось. Он перехватил ее перепуганный взгляд, кисло улыбнулся в ответ:
– Да живой я пока, успокойся. Голова только болит.
– Я быстро.
Тоня бросилась вниз. Через пару минут она вернулась с ведром, большой бутылкой воды и пачкой салфеток.
– Сейчас чашку какую-нибудь найду, на кухне должны быть. Тебе пить нужно, – выдала она единственное, что смутно знала о помощи в таких случаях.
Алексей молча покачал головой.
– Ты что? – снова испугалась Тоня. – Боишься? Даже полчашки?
– Ага, – признался он.
– Ну, ведро же я принесла. Попробуй потихоньку, по полглоточка. Надо, Леш. У тебя же сил уже нет совсем, еле дышишь и зеленый весь.
Воронцов посмотрел на нее странным взглядом, словно хотел что-то ответить, но ему было слишком плохо, и он просто молча кивнул. Тоня плеснула в чашку воды, помогла ему выпить, успокаивающе улыбнулась:
– Ничего, посмотрим.
– Тонь, ты осторожней со мной. Мало ли, вирус какой. Ты лучше о себе подумай.
– Дурень ты, Лешка. Ты когда из-за меня драться полез с тремя байкерами, о себе сильно думал?
– Сама ты дурочка. Черт. Давай ведро.
Только к утру Воронцов почувствовал себя немного лучше. Вконец обессилевший, он заснул, как только его перестало рвать, а Тоня быстро привела номер в порядок и устроилась в потрепанном кресле – с ее ростом в полтора метра она уместилась там легко и даже с запасом. Вытащив из кармана джинсов телефон, Тоня взглянула на время – почти пять утра. Интернет по-прежнему не ловился, ложиться спать уже не имело смысла – она в это время обычно поднималась, так что заснуть нормально не получится. Да и не надо, наверное, – вдруг Лешке снова понадобится помощь.
Она перевела глаза на Воронцова, тот спал, иногда еле слышно всхрапывая. Лицо его, по-прежнему очень бледное, уже не казалось зеленым. Тоня заметила пробившуюся щетину, растерянно поймала себя на том, что не может отвести от этого лица глаз, и резко отвернулась. Память, как назло, подбрасывала картинки из юности: Лешкино тело, сухое, подтянутое, вечно в бесчисленных синяках от пропущенных сабельных ударов и уколов. Сейчас синяков не было, а Лешка стал чуть выше и крепче – такой же суховатый, как в юности, но пошире в плечах. Прекрасная мужская фигура. Да еще эти его руки, от которых она с юности сходила с ума, а когда Лешка с Григорием Николаевичем два раза в год меняли колеса на семейной «Вольво» – точнее, менял Лешка, а Григорий Николаевич просто стоял в стороне – Тоня не могла отвести глаз от закатанных по локоть рукавов и стояла, словно завороженная быстрыми и точными движениями.
Поди сейчас найди мужчину, который может сделать что-то толковое своими руками. Вот к ней в библиотеку приходят и журналисты, и писатели, и студенты-гуманитарии – а интересно, кто из них может дома сам смеситель поменять? Или машину переобуть?
Тоня тихо фыркнула. О чем она думает? Черт знает о чем. Человек от непонятно чего съеденного чуть богу душу не отдал, а она про фигуру и руки. Надо было все-таки улететь в Челябинске. Сойти с дистанции.
Зря она осталась.
Виктор Преображенский заинтересованно смотрел на экран ноутбука.
– Это ее поисковые запросы? – переспросил он. – Невероятно.
– Да, Виктор Владимирович, – кивнул Руслан. – На «Авито», на «Юле», на форумах и в группах всяких антикваров и ювелиров.
– Почему серебро? – вслух задумался Преображенский, не смущаясь присутствием телохранителя. – Почему шпинель? У нее полная шкатулка – белое золото, бриллианты, рубины, сапфиры…
Руслан молчал, потом, дождавшись паузы, осторожно заметил:
– Виктор Владимирович, я думаю, Полина Александровна искала какое-то совершенно конкретное украшение.
Банкир согласился:
– Да, похоже. Но зачем? И если уж ей захотелось – почему не попросить напрямую? Если надо что-то найти, ты наверняка справился бы гораздо лучше.
Телохранитель чуть качнул головой. То ли случайное движение, то ли легкий кивок в знак согласия. Преображенский молчал, и Руслан, выждав еще несколько секунд, сдержанно заметил:
– Может быть, у Полины Александровны были причины никому не говорить о том, что ей нужны эти серьги и брошка, и поэтому она искала сама? Искала, надо сказать, довольно неумело, но в итоге брошку-таки нашла и выкупила.
– А остальное смотрели? Не только ноутбук, а, может, ее блокнот? Книги? Стопки с ролями, все остальное? Какие-то записи, заметки?
– Конечно, Виктор Владимирович. Все проверил. Ничего интересного нет. В блокноте – в основном рабочие записи, какие-то заметки о ролях, о текстах. На полях распечатанных ролей – тоже только рабочее.
– В айфоне? – Преображенский взглянул на Руслана так, что было понятно: банкир совершенно не сомневается в том, что телефон его жены тоже проверен.
– Ничего интересного. Только рабочие заметки, график, список мероприятий.
Спрашивать о личной переписке Преображенский не стал.
– Должно что-то быть. Неспроста же она…
– Я все проверил, Виктор Владимирович.
– Ладно. Главное – доставь мне серьги. А там разберемся.
Распечатку старой рукописи Полина дома не держала. Почему – она и сама не могла внятно объяснить. Почему-то. Истрепавшиеся по краям листы, сшитые вручную суровой ниткой, лежали в ее личном шкафчике в раздевалке комплекса «Даймонд Стейблс». Ей не надо было часто заглядывать в рукопись. Да и вообще не надо было – Полина, с ее-то профессиональной памятью на тексты, знала наизусть все до последнего слова. Она не учила ничего специально – просто читала столько раз, что запомнила.
Сейчас, сидя на уютном кожаном диване «Бентли», она вспоминала записки безымянного забайкальского мастера.
***
Долго ждать я не смогу, я понимал это. Нет сил. Ноги подкашиваются, в глазах темно, спина мокрая, даром что колотун на дворе. Но ждать и не пришлось: едва я спрятался за калиткой, рядом загремел экипаж. Извозчик остановил прямо у крыльца. Она выскочила тут же. Полушубок нараспашку, платок сбит, смоляные кудри разбросаны по плечам, щеки пылают от мороза, глаза – индийские черные сапфиры. Прекрасней, чем была. Прекрасней всех. Кивнула извозчику, обернулась в дом, крикнула, мол, неси! Прислуга вынесла два чемодана, потом вывели девочку, всю закутанную.
Она долго устраивалась, хотя можно уже было двигаться. Наконец пролетка было тронулась, но тут появился Петр Палыч, бежал, запыхался. Я не видал его прежде, но догадался.
– Ирочка! – закричал он.
Она обернулась, выпрямилась, вскинула голову.
– Что еще?
Я понял – она ждала его, нарочно не уехала сразу. Все рассчитано, продумано, сыграно. Щеки горят, глаза сверкают.
– Вы уезжаете?
Она передернула плечами:
– Я вас предупредила. Приглашена в Петербург. Неплохо после вашего унылого Тобольска, да?
– А мы?! Мы без вас…
– Как хотите.
– Весь репертуар… – начал было Петр Палыч, но она его оборвала безжалостно, с наслаждением даже:
– Введете другую.
– Ирочка, вас тут так любят зрители!
– И там полюбят.
Она отвернулась от него, прикрикнула на извозчика:
– Что стоишь? Трогай!
Петр Палыч замер:
– Почему? Почему вы так?
Черные сапфиры глаз вмиг стали злыми, недобрыми:
– Потому что тогда, три года назад, я умоляла взять меня хоть на самые жалкие роли. Но вы не взяли.
Он растерялся:
– Когда?! Я не помню.
– Ну еще бы. Зато я помню! Боже, я три года ждала этого мига – оставить вас ни с чем, без ведущей актрисы! Прощайте!
– А наш театр?
– Да чтоб он сгорел дотла!
Загремели копыта, пролетка умчалась.
***
Полина мысленно перелистнула страницу. Ехать было еще долго, Руслан молчал, лезть в телефон не хотелось, и она снова будто погрузилась в текст дальше. Безотказная тренированная актерская память подбрасывала каждое слово.
А тобольский театр и правда сгорел дотла. Потом, через много лет.
***
Денег на билет не пожалел: что их жалеть, когда мне осталось не больше пары недель. Дорога до Петербурга меня почти добила, смысла беречься нет никакого – я свой срок знаю.
Я слышал о ней не раз, знал, что она имеет успех, что она теперь новая звезда столичной сцены, что одно только «с участием И. Арсеньевой» на афише уже означает верный аншлаг. И хотел просто увидеть напоследок. Не глаза в глаза, нет. Хотя бы из зала. И увидел. Она, конечно, создана для шекспировских страстей, она была в этой роли как рыба в воде. И каждым жестом, каждым взглядом говорила: из-за таких, как я, идут на все. Из-за таких совершают подвиги и преступления.
Красота погубит мир.
Будь она проклята.
Но как прекрасна все-таки!
А когда она мыла руки в лохани – зал не дышал. Вся эта изысканная столичная публика, все эти эстеты-театралы – все были у нее во власти, никто не смел вдохнуть. А она просто стояла на сцене, мыла руки, и эти кровавые пятна, которые будто бы виделись ей на руках, которые она все никак не могла оттереть, – эти пятна словно плыли перед глазами у каждого. А она молчала и мыла, и просто смотрела в зал своими черными индийскими сапфирами, и все понимали, что она сошла с ума.
***
За окнами машины наконец замелькали знакомые дома – «Бентли» подъехал к Звенигороду, где Полине предстояло перевоплотиться в даму восемнадцатого века. Руслан ловко припарковался в стороне от грузовиков и фургонов съемочной группы, сдержанно обратился к хозяйке:
– Приехали, Полина Александровна.
– Спасибо, – она ответила водителю своей фирменной смутно-призывной улыбкой. – Отдыхай, пообедай, это до ночи.
– Хорошо, Полина Александровна.
Она вышла из машины, теплый июньский ветер тут же принялся играть с распущенными золотистыми волосами, трепать вокруг точеных ног подол легкого платья. Когда-нибудь и у нее случится так же: она будет стоять на сцене, а зал замрет и перестанет дышать, ловя каждое ее слово и безоговорочно веря. Когда-нибудь. Обязательно. Именно в театре, как Полина всю жизнь и мечтала.
