Ольга Шумкова
Домой
Арсений Васильевич Алешу сразу узнал:
– Алешенька, мальчик! Ну, как я рад… ты вырос, да немудрено – сколько же прошло лет?
– Три, – смущенно сказал мальчик, – да, наверное, три…
– Три года? А как же я вас не помню? – удивленно сказала Нина, – мы приезжали сюда три года назад, и я точно не была у вас в гостях, и вы не приходили.
– Я был один, – перебил ее Арсений Васильевич, – зашел к Алешиному отцу по делу. А ты была у них четырехлетней, поэтому и не помнишь, наверное. Ну, Алеша, расскажи, как родители, как ты, учеба?
– Папа по-прежнему служит на заводе, я в гимназии, уже в четвертом классе.
– Сколько же тебе?
– Тринадцать.
– Быстро бежит время, вот и Нине уже десять. Ну, что же? Давайте чай пить.
– Благодарю, но мне пора домой. Я не спросил позволения у папы.
– Понимаю, – кивнул Арсений Васильевич, – может быть, ты зайдешь к нам как-нибудь?
– С удовольствием, сегодня же поговорю с родителями.
– Ну вот и славно.
Алеша забежал на следующий день, сказал, что родители очень рады были бы видеть и Нину, и Арсения Васильевича, кроме того, они не возражают против того, чтобы он показал Нине Галич, покатался с ней на санках. Нина обрадовалась и собралась было в гости, но Арсений Васильевич виновато сказал, что в другой приезд непременно, а в этот раз уже не хватит времени. Нина удивилась, но спрашивать не стала.
На следующий день они с Алешей сговорились пойти кататься.
Погода стояла прекрасная – морозно, солнечно, безветренно. На валу было полным-полно детей. Накатавшись, Алеша с Ниной бежали домой, пили чай, играли в разные игры. Иногда к огромному удовольствию детей ходил кататься и Арсений Васильевич.
Каникулы закончились, Нина с Арсением Васильевичем собрались домой. Алеша пришел проводить их на вокзал.
– Мне было очень весело с вами, Нина, – сказал он серьезно.
– Мне тоже, Алеша! Может быть, вы приедете к вам в Петроград? Вы же не были там?
– Пока нет. Я спрошу у папы… А вы – когда вы приедете в Галич?
– Не знаю! Может быть, летом. Третий звонок, Алеша. Мне пора. До свидания!
Нина долго махала в окно, потом села на лавку:
– Очень хороший, – сообщила она отцу, – тебе тоже нравится?
– Да, хороший мальчик.
– А почему мы не пошли к ним в гости?
– Ну… – замялся Арсений Васильевич, – как-то не сложилось.
– Да если бы ты хотел, сложилось бы, папа! – воскликнула Нина, – ты говорить не хочешь?
– Да нет, почему… Мне не очень нравится его отец.
– А откуда ты его знаешь?
– Твоя мама с ним дружила с самого детства.
– Он, наверное, был в нее влюблен, – предположила Нина.
– Был, – согласился Арсений Васильевич.
– А она вышла замуж за тебя.
– За меня. Мы встречались, когда жили в Галиче, ходили к ним в гости, они к нам, все было хорошо. А потом… Саша умерла, и он изменился. Стал другим. Жестоким… И мне как-то расхотелось с ним встречаться.
– Ясно, – кивнула Нина, – папа, а тебе кто больше нравится – Алеша или Володя?
– Какой Володя?
– Наш!
– Ах ты господи, я и забыл про него, – спохватился Арсений Васильевич, – не знаю, кто больше, мне-то не все равно? Оба хорошие.
– Мне Алешка больше, – задумчиво сказала Нина, – он… спокойный, веселый… с ним просто – гуляй, катайся… Только…
– Что?
– По Алеше я скучать не буду. А Володя… как он там, папа?
– Да хорошо, что ему сделается?
– Скорее бы приехать! – сказала Нина.
***
Нина стояла около лавки. Володя подбежал:
– Ты гулять?
– Нет, мы с папой только от его подруги вернулись. Помнишь – от Таисии Николаевны. Папа новые варежки мне подарил. Красиво?
Нина была одета в белую шубку, белую шапочку, белые варежки с синей звездочкой.
–Нарочно перед гостями. Варежки хорошо, да только как в гостях скучно было!
– Скучно?
– Ужасно! Все про войну, да про волнения, да про рабочих… Даже папа – и то заладил: что-то будет, что-то будет… мне альбом дали с карточками, я его десять раз пересмотрела. Потом пошла пирогов поела, а они все о своем! Потом с катка сын Таисии Николаевны вернулся – Миша, ему четырнадцать лет, ну, ты его помнишь, наверное. Я обрадовалась, думала, мы с ним поиграем или порисуем, он сначала лото достал, домино, а потом тоже начал – вот у них в гимназии комитет хотят создать, вот у них там партия… господи! Я чуть с тоски не умерла! Мне в прошлый раз так с ним понравилось, он веселый, красивый! Мы с ним даже как-то на катке были – я тебе говорила?
Володя нахмурился:
– На катке? Нет.
– Ну вот. Папа с его мамой дружит, отца у него нет – умер, как и моя мама. Мы теперь часто у них бываем, он умный, тоже читает очень много, как и ты. А ты знаешь – у него уже борода растет немного и усы.
Володе совсем не хотелось слушать про красивого и умного Мишу, которому целых четырнадцать лет и у которого уже растут усы и борода. И он угрюмо сказал:
– Мне домой пора.
– Жалко, – вздохнула Нина, – ну ничего, я сейчас чай с пирожными буду пить. Папа целую коробку принес. Ты не хочешь? Пошли со мной?
Володя заколебался. Арсений Васильевич толк в пирожных понимал и всегда приносил домой самые вкусные. Он нерешительно пошел за Ниной. Дома она принялась накрывать на стол.
– Так вот, и Миша…
Володя вспыхнул:
– Я пойду домой! Не буду пирожных.
– Ну как хочешь, – согласилась Нина, – я только договорю, и ты пойдешь. Я что сказать хотела – Миша умный, конечно, но иногда смешной. Мне раньше с ним так весело было, а все равно всего веселее с тобой. Я вчера о тебе целый вечер думала! Хорошо все-таки, что мы с тобой подружились. Ну что, пойдешь домой? Или пирожное все-таки? Тут и трубочки с белым кремом есть, как ты любишь.
Арсений Васильевич вернулся, как и обещал, через два часа. Детей он застал за столом – Нина зевала над Володиной игрой, а он старательно объяснял ей, почему ходить так, как она, нельзя:
– Ты просто сразу подсказываешь мне, какая у меня цифра!
– Играете?
– Он в лото не хочет! – пожаловалась Нина.
– Ну Нина, мы же шесть раз в лото играли! – сказал Володя.
На столе стояла пустая коробка из-под пирожных. Арсений Васильевич усмехнулся:
– Вкусные?
– Ой, мы все съели! – воскликнул Володя, – и вам не оставили, Арсений Васильевич… Это я виноват – задумался и все съел…
– Ничего не все ты, – отозвалась Нина, – мы пополам… ты тоже хотел, папа?
– Нет, Ниночка, ты знаешь, я сладкого мало ем… Володенька, уже поздно, тебя дома не хватятся?
– Ой! – опомнился мальчик, – мне уже давно пора… Я побегу, Нина, Арсений Васильевич.
Володя выскочил за дверь. Дома сегодня ждали в гости Нильсона, он, конечно, уже пришел… если уже не ушел! Как он мог так забыть про время?
Дома было тихо. Володя разочарованно вздохнул. Если Нильсон и был, то уже ушел. Володя открыл дверь в гостиную. Мама с отцом сидели за маленьким столиком, пили кофе.
– Вернулся? – спросил отец, оборачиваясь к сыну.
– Да… Извините, что я поздно! Нильсон ушел уже?
– Ушел. Он недолго был. Ну, а ты как? Весело было у Нины? – спросила мама.
– Да, мы играли.
– Ужинали?
– Пили чай с пирожными.
– Ну хорошо.
Володя сел в глубокое кресло. Мама с отцом продолжали разговаривать.
– Зря он так, – задумчиво сказал отец.
– А как надо? Ты что, боишься их?
– В какой-то мере, – серьезно сказал отец, – и на месте Микаэля я бы поостерегся.
– Но он совершенно прав! – возмущенно сказала мама, – какие собрания? Какие комитеты? Он правильно разогнал эту компанию, правильно пошел к руководству…
– Как бы ему это не аукнулось, Соня.
Володя прислушался.
– Папа, мама, что-то случилось? Вы о Нильсоне?
– О Нильсоне, – рассеянно сказал отец, – ничего не случилось.
– На заводе у папы рабочие устроили собрание, а Нильсон отправил их работать, пригрозив доложить начальству. Они не послушались, и он рассказал директору.
– И правильно, – сказал Володя.
Отец встал:
– Ладно, мои дорогие, я пойду поработаю.
Володя проводил его взглядом, потом встал и подошел к столику:
– Мамочка, можно мне кофе?
– Можно, конечно. Принеси чашку, я тебе налью. Не знала, что ты любишь кофе!
С полной чашкой Володя сел в кресло, где только что сидел отец:
– Мамочка, похож я на папу?
Мама пригляделась:
– Даже не знаю… Ты ни на кого из нас не похож, Володя, даже не знаю, почему… Глаза голубые…
Володя улыбнулся и отпил из чашки.
– Ну что, в гимназию скоро? – сказала мама сочувственно.
– Да… Не хочется!
– Как же не хочется, Володя. Ну да ладно. Ты отдохнул за каникулы?
– Да, конечно. Весело было… Мамочка, почему папа тревожится?
Мама пожала плечами:
– Папа говорит, что время сейчас непростое.
Нина в это время весело рассказывала отцу:
– Ты, папа, зачем ему эту игру подарил? Он в нее все время играть хочет, а я не понимаю ничего! Фишки, карточки!
Арсений Васильевич улыбнулся:
– Ну, уж как-нибудь.
– Ты где был, папа?
– Да к приятелю заходил.
– Опять про скучное говорили?
– Про скучное?
– Как вчера! Что будет, что будет…
– Да правда тревожно, Ниночка…. Не люблю я перемен!
– Давай чай пить? – перебила Нина.
– Давай, – согласился Арсений Васильевич.
На душе у него было неспокойно. В политике Арсений Васильевич не понимал ровным счетом ничего, но, как любой коммерсант, чувствовал какую-то опасность.
И оказался прав.
***
Утром Володя проснулся от встревоженных голосов. Дуняша громко говорила в коридоре:
– И вот, Софья Моисеевна, нету хлеба. Очереди уже с утра! Я уж все обегала, нигде нету. Зашла к Смирнову, у него муки купила, сама буду печь. Я печь-то не больно искусна, вы уж простите, если не получится…
– Да о чем ты говоришь, Дуня! Такие события.
Володя вышел в коридор:
– Случилось что-то, мамочка?
Мама мельком глянула на него:
– Собирайся в гимназию.
На улицах бродили толпы, около лавок и магазинов толпился народ. Володя удивленно оглядывался.
В гимназии тоже было неспокойно. Старшеклассники громко что-то обсуждали, учителя почти не делали им замечаний. Штемберг не показывался.
Дома ругалась Дуняша:
– Ну вот не умею я печь хлеб, не умею! Что это вышло такое? Хоть об стол стучи… Володенька, ты голодный пришел? А мне тебя и покормить нечем – ничего не варила, все с хлебом вожусь…
– Вы печете хлеб?
– Пеку! Одно название, что пеку, и одно название, что хлеб! Это ж уметь надо. Пироги – могу, думала, считай одно и то же… на-ко, Володенька, попробуй вот кусочек.
Володя взял еще горячий кусок хлеба, прожевал.
– Вкусно, Дунечка, очень.
– Тебе, Володя, все вкусно, такой ты непритязательный. Да и уважительный такой… еще будешь? Маслицем помазать?
Володя взял резиновый кислый хлеб с маслом и пошел к себе в комнату. Мамы дома нет, замечания никто не сделает.
Раздался звонок, Володя поспешно сунул остатки хлеба в рот, облизал пальцы. Мама заглянула в комнату:
– Ты уже дома? А Эля вернулась?
– Нет еще. Мамочка, где ты была?
– Прошлась по магазинам… Анюта гуляет?
– Да, наверное. Я их не видел… Мамочка, а что такое на улицах?
Мама, не расслышав, закрыла дверь. Володя достал учебники, сел за уроки. Услышав в коридоре папин голос, он выскочил в коридор:
– Папа! А ты почему так рано?
Отец мельком глянул на него:
– Из дома не выходить. Соня, пойдем поговорим.
Володя посмотрел вслед родителям и пошел к себе. Из дома не выходить… что такое с папой, даже не поздоровался!
Он потолкался по комнате, потом вышел в коридор и столкнулся с отцом.
– Папа, что случилось?
– Волнения в городе, сынок. Нет хлеба.
Володя пожал плечами. Что значит – не хлеба? Не привезли, так привезут завтра. И потом – есть мука, вот Дуняша сегодня испекла хлеб.
Отец посмотрел на него:
– Другое дело, что все это, конечно, надо менять.
– Что?
– Да ничего. Иди к себе, Володя, читай. Уроки сделал?
– Конечно, – уныло ответил мальчик и поплелся к себе.
На следующий день после уроков он заскочил в лавку. Арсений Васильевич сидел около прилавка, Николай стоял рядом и горячо говорил:
– Вот и подними цены, Арсений! Что такого? Сейчас за любые деньги муку твою купят, тебе что, денег не надо?
Арсений Васильевич молчал. Володя поздоровался, Николай повернулся:
– Володя, ты бы шел, погулял. У нас тут разговор взрослый.
– Нет у нас никакого разговора, – сказал Арсений Васильевич, вставая, – какой тут разговор? Цены установлены, ничего я менять не буду.
– Боишься?
– Отстань, – отмахнулся Арсений Васильевич, – надоел… Посмотри лучше, что там с сахаром?
Николай ушел.
– А Нина где? – спросил Володя.
– Дома. Конфету хочешь?
– Нет, спасибо, – смутился Володя.
Лавочник достал большую шоколадку:
– На, иди к Нине, чайку попейте.
Володя поблагодарил, взял шоколадку и через лавку прошел в квартиру. Нина сидела в гостиной и что-то читала.
– Володя, – обрадовалась она, – хорошо, что пришел.
– А мне Арсений Васильевич шоколадку дал и послал к тебе чай пить.
– А, давай. Ты сам можешь на стол накрыть? Мне чуть-чуть дочитать.
– Конечно…
Володя достал чашки, потрогал большой термос – огромную удобную штуку, в которой вода оставалась горячей. Нина отбросила свою книжку и села к столу.
– Как там у папы настроение?
Володя задумался:
– Да ничего, вроде. А что? Он переживает, что в городе хлеба нет?
– Нет. Из-за меня.
– А что – из-за тебя?
Нина вздохнула:
– Ох, Володя. Неловко вышло. Расскажу сейчас. Ты же помнишь, на моем дне рождения Таисия Николаевна была? И Миша?
– Помню.
– Так вот. Эта Таисия Николаевна с моей тетей Лидой – совладелицы, у них швейная мастерская, ну ты знаешь. Когда Таисия Николаевна только ее открывала, папа ей денег дал, потому что они друзья. Мы у них часто в гостях бываем. И вот Таисия Николаевна вздумала учить меня шить. Мы пришли как-то – она мне как в гимназии: Ниночка, вот тебе урок – изнаночный шов проработать. Я сначала думала, она шутит. Пришла я в другой раз в мастерскую, к тете Лиде, а Таисия эта мне – Нина, где изнаночный шов? А я и думать забыла! Говорю, я не делала ничего. А она нахмурилась и мне пальцем грозит: что это такое, ведь тебе задано было… Вот дожили? Задано! И говорит – чтобы к следующему разу три шва таких сделала. А сейчас садись за машинку, я тебе покажу… что показать хотела, я забыла уж, тоже шов какой-то. Я, конечно, говорю, Таисия Николаевна, я не буду ни шов изнаночный делать, и за машинку сейчас не сяду. А она – распустил тебя отец! Я развернулась и ушла, на улице тетю Лиду дождалась и ей рассказала. Ох, как она разозлилась! Мы с ней домой пришли, а там папа. Тетя Лида меня в мою комнату отправила, сказала, с папой поговорить надо. Она с ним, наверное, про Таисию Николаевну говорила, папа такой смущенный был потом и мне сказал, что Таисия Николаевна больше со мной так разговаривать не будет, а он виноват. А чем он виноват, я не поняла.
– Я тоже не понял. Давай шоколадку откроем?
Арсений Васильевич, подслушивавший под дверью, услышал про шоколадку и успокоился. От сестры ему досталось основательно:
– Это что же, каждая твоя мадам так с девочкой говорить будет? Ох, я завтра ей скажу, чтобы себя помнила!
– Лидочка! – взмолился Арсений Васильевич, – не надо, милая, я уж сам.
– Сам ты только одно можешь! Молчи! Устрою завтра дуре, на всю жизнь запомнит.
Он открыл дверь, вошел:
– Вкусная шоколадка? Ну что, ребятки? В лото поиграем?
– Я, наверное, пойду, – сказал Володя, – мама не знает, куда я пошел. А вы в воскресенье пойдете гулять?
– Мы в гости в субботу и на воскресенье там останемся, Володенька.
– А куда, папа?
– В Рыбацкое.
– Это где такое?
– Все увидишь, моя маленькая. Давай я тебя провожу, Володя, а мы поиграем, что ли.
– Нет, папа, ты мне про Рыбацкое будешь рассказывать!
Володя с удовольствием послушал бы про Рыбацкое, но на самом деле было пора домой.
Как хорошо было бы поехать с ними в гости! Где это Рыбацкое, что это такое? Наверное, это какое-то село под Петроградом, значит, трамвай туда не идет. На извозчике?
В субботу Нина с утра приготовила уроки, отец приводил в порядок счета. В два часа он зашел к ней в комнату:
– Давай кушать, Ниночка, и в дорогу.
Они пообедали и стали собираться. Нина долго наряжалась – в шубке было уже жарко, она достала новое синее пальто, выбрала платье – тоже синее, с вышивкой. Отец одобрил:
– Ты у меня красавица!
Подумал и добавил:
– И умница.
Потом оглядел себя в зеркало:
– А я как?
– И ты красавец! – весело сказала Нина.
Дорога до Рыбацкого оказалась настоящим путешествием – сначала ехали на трамвае, потом взяли извозчика. Нина укрылась накидкой, а Арсений Васильевич рассказывал обо всем, что они проезжали:
– Вот Невская застава, тут рабочий район. Тут вот церковь красивая, и столовая при ней для рабочих, и клуб… А вот сейчас – смотри, Ниночка – будет церковь, знаешь как в народе называется? Кулич и пасха.
– Правда, похоже! – удивилась Нина.
Вокруг стояли двухэтажные деревянные дома. Нина оглядывалась:
– Папа, на Галич похоже.
– Да, есть немного… Завтра тут погулять сможем, я тебе памятник покажу, расскажу.
– А мы к кому едем-то?
– Товарищ у меня тут, – сказал Арсений Васильевич и покраснел.
Наконец извозчик остановился у двухэтажного нового дома. На крыльце стоял высокий мужчина:
– Арсюшка! Мы заждались уж. Ты что не с утра?
– Дела разные, – сказал Арсений Васильевич, доставая деньги.
Мужчина сбежал с крыльца:
– Оставь-ка. Я пригласил, я и плачу.
– Ну вот еще…
– Не возражай, не возражай! Иди в дом, а то девочка замерзла небось…
– Я не замерзла, – сказала Нина и улыбнулась.
Мужчина улыбнулся в ответ:
– Отец твой говорил, что ты красавица, а сейчас и сам я вижу. Меня Федор Алексеевич зовут. Проходи!
Нина с отцом поднялись на крыльцо, сняли пальто и прошли через коридор в большую столовую.
У круглого стола сидела женщина. Услышав звук открываемой двери, она встала. Арсений Васильевич улыбнулся:
– Здравствуй, Варя.
– Здравствуй! – обрадованно сказала женщина, – здравствуйте… проходите! Замерзли с дороги?
– Вот моя дочка.
– Ниночка, давно хотела с тобой познакомиться. Я Варвара Степановна, а то и просто тетей Варей можешь звать.
Нина улыбнулась:
– Мне очень приятно.
Вошел Федор:
– Варвара, давай уж на стол подавай. Гости голодные!
Варвара кивнула и вышла, через несколько минут вошла горничная, стала накрывать.
На столе были в основном рыбные блюда – уха, рыба с хреном, пирог с рыбой, жареная рыба с картошкой. Арсений Васильевич засмеялся:
– Слушайте, а вам мяса не хочется?
– Хочется – покупаем, – улыбнулся Федор, – а вас решили рыбкой покормить. Свежая – только поймали!
– А, я поняла! – сказала Нина, – вы рыбак. И живете в Рыбацком!
– Да.
Еда была вкусная, Нина наелась от души. Потом был чай из самовара и большой пирог – теперь уже с вареньем.
Нина чувствовала, что слипаются глаза. Спать хотелось ужасно, и она боялась заснуть. Отец нагнулся:
– Ты засыпаешь, моя девочка? Варя, как бы нам Нину на кроватку устроить?
– Сейчас, Арсений!
Варвара взяла Нину за руку:
– Пойдем, деточка.
В маленькой спаленке стояла высокая кровать с кучей подушек.
– Раздевайся, деточка. У тебя и рубашечка с собой? А то я приготовила. Постелька свеженькая – белье в реке полоскали, в саду на морозе висело, аж хрустело, как стелила… одеяльце, Арсений сказывал, ты легкое любишь? Вот тебе такое дам, а рядом на стуле – теплое и вот покрывало еще. Ниночка, что надо будет – стукни в стенку, я приду сразу. Ты темноты-то не боишься? Оставить лампу тебе или свечку?
– Нет, ничего не боюсь.
– Ну спи, моя маленькая. Посидеть с тобой?
– Посидите. А вы как рыбу ловите?
– Артель у мужа моего. Ловим, продаем.
– А Нева рядом?
– Завтра выйдешь – и сразу спустишься. Ты вот к нам зимой приехала, а еще приезжай весной, летом. У нас тут ведь село, не город. Отпрошу тебя у Арсения у нас пожить, отдохнешь, побегаешь, я тебе место покажу, где купаться можно. У тебя совсем глазки закрываются, Нина. Спи, дитятко, спи, доченька. Дай перекрещу…
Нина проснулась от тихих голосов. Дверь в столовую была приоткрыта.
– Ты, Арсюшка, думать не хочешь, а я бы задумался. Это я рыбак, ничего другого не умею, и паспорта нет, никогда нигде не бывал – вот только на Ладоге да на Волхове… А ты? Путешествовать, как сам говоришь, любишь, немецкий знаешь, какой еще? Торговать все едино где.
– Рыбачить тоже везде можно, паспорт получить не штука. Если ты боишься, так тебе всяко проще – ты да Варя. А у меня? Девочка в гимназии, у Лиды мастерская, да мы тут еще с ней чайную открыли – на Песках. Если б и хотел – все собрать и переехать… Тебе проще.
– Варьке не напоминай.
– Да боже меня сохрани, Федя. А… так и ничего?
– Ничего. Я тебе соврал – что не были нигде. Ведь как ловля заканчивается, так мы – по монастырям, по источникам, по лекарям. Где только не были! Я не больно богомольный, а весь лоб себе в церквях исстучал. Эх… дом какой, она хозяйка сам знаешь, добрая, ласковая… ты, Арсений, вдовец, а все равно счастливый.
– Счастливый, – согласился Арсений Васильевич, – да если бы не Нина, я бы тогда следом за Сашей.
– Грешно так говорить! – послышался женский голос.
– Грешно, не грешно, а если правда?
– А нам тогда что делать?
– Федя, Варя, – нерешительно заговорил отец, – а вы взять ребеночка не хотите? Ведь в приютах есть сиротки, и постарше, и совсем малыши.
– Я вот говорю Варьке про это, – оживился Федор, – а она…
– А почему нет, Варя?
– Не знаю, Арсений. Вернее, знаю, объяснить смогу ли… ты вот за Нину свою на любое дело пойдешь, жизнь отдашь не задумавшись. А за чужого ребенка?
– Да как же он чужой? Если при тебе вырастет?
– А все-таки? Ты бы – смог чужого любить? Вот так, чтобы на всю жизнь?
– Начиталась ты, Варька, – недовольно сказал Федор, – «жизнь отдать»… тем жизнь и отдают, что растят, ночей не спят.
– Чужого полюбить… – задумчиво сказал Арсений Васильевич, – не знаю, Варя. Наверное, смог бы. Смог бы, да.
– А я боюсь не полюбить, Арсений.
– Ну, тогда бойся, – сердито сказал отец, – ездите по богомольям.
Варя всхлипнула. Шаркнул стул, хлопнула дверь. Федор шумно вздохнул:
– Вот и поговорили…
– Это я виноват.
– Ничего ты не виноват. Может, к тебе прислушается – по старой-то памяти.
– Какая там уж память…
– Такая, Арсений… Пойдем спать? Тебе вот там, в боковой комнате постелено.
– Пойдем.
Следующий раз Нина проснулась уже утром. Она встала, подошла к окошку и ахнула – прямо перед ней, за небольшим заснеженным садом, лежала покрытая льдом Нева. Девочка застыла у окна. А какая тут красота весной и летом, подумала она радостно. Варвара Степановна приглашала – обязательно надо будет приехать.
Варя как раз входила в комнату:
– Ты проснулась, доченька! А что ж босиком? Вот тебе я тапочки подам… ой, ножка-то маленькая! Ну ничего… чаек пойдем пить? Завтрак я накрыла, все готово.
– А папа встал?
– Встал давно, с Федором ушли погулять. Мужчины отдельно, а мы с тобой уж тут.
– А папа со мной гулять хотел!
– И с тобой потом сходит – перед обедом-то.
Нина кивнула, быстро оделась, заплела косы и вышла в столовую. Стол снова ломился от яств.
– Я, пока у вас в гостях, растолстею! – весело сказала она.
– Да где тебе толстеть – стройная такая. Садись поближе к печке? Не замерзла ночью? Я несколько раз зашла, смотрела, не раскинулась ли?
– Я не мерзну. У нас дома прохладно, папа жары не любит.
– Вот и морозит девчонку!
– Я тоже жары не люблю. Мы раньше даже в Крым ездили в сентябре. А теперь вот гимназия…
– Хорошо учишься?
– Чаще хорошо, вот математику не понимаю. Я читать люблю.
– А что ж Арсений математику не объяснит?
– Папа сам не понимает. Он же так, в уме видит, не считает… я не понимаю, как он так. Я ему говорю – задача из трех действий. А он мне – как из трех? И ответ мне говорит. Три-то зачем, спрашивает.
– Это он всегда таким был, – засмеялась Варя.
– А вы давно знакомы? Мне папа про вас не рассказывал.
– Давно, Ниночка. Еще до того, как папа на маме твоей женился. Я ведь на Песках жила, а папа в магазине торговал – на Мытнинской. Я к нему за покупками ходила.
– А Федор Алексеевич?
– А с ним-то мы уж потом познакомились – и папа твой, и я.
– А маму вы знали?
– Знала, как же. Она при читальне кружок вела, вот я туда ходила. С папой твоим.
– Ясно, – сказала Нина и занялась пирогом.
– А уж потом мы с Федором познакомились, – продолжила Варя.
– А где?
– Да в том же магазине. Там хозяин рыбный отдел открыл, с другого входа, Федор к нему приехал договариваться. Тут меня и увидел. А как отец твой женился, так и я замуж вышла.
– Очень вкусный пирог! – сказала Нина, – я тоже печь немного умею, но у меня так вкусно не получается.
– А ты любишь готовить?
– Люблю! У меня тетя Лида, мы с ней всегда готовим. А вы и тетю Лиду знаете?
– Нет, о ней слышала только. А хочешь – мы с тобой пирог испечем?
– Хочу!
– Тогда допивай чай и пойдем.
На большой кухне Нина огляделась:
– Я такую печь и не видела никогда!
– Так ты в квартире живешь!
– А дом в Галиче? И в Городищне – это откуда дедушка был родом? Нет, я деревенские дома видела, но тут просто огромная печка!
– Туда много можно что поставить. Ну, давай пирог делать. Вот тесто у меня уж подошло, я с утра ставила, а рыбу разделаем. Умеешь?
– Нет… никогда не делала. Как?
– Ну вот смотри.
На небольшом столе в углу лежала огромная рыбина, жабры слабо шевелились. Нина боязливо подошла:
– Зубы какие…
– Это щука, с ней самый лучший пирог. Ну, смотри. Вот берем нож, взрезаем…
Нож вонзился в рыбье брюхо, хлынула какая-то жидкость – то ли кровь, то ли вода. Жабры стали шевелиться чаще.
Она что, живая? Нина с ужасом смотрела на нож в ловких руках Вари. Та доставала из живота рыбы и кидала на стол какие-то ошметки.
Нина почувствовала, что темнеет в глазах, а к горлу подступает тошнота. На ослабевших ногах она отошла от стола и прислонилась к стене.
– А ты что отошла? Ниночка!
Нина сползла по стенке.
Очнулась она в столовой, на диване. Варя обтирала ей лицо мокрым полотенцем, рядом стояла горничная, махала руками.
– Ниночка! Ну как ты? Очнулась?
Нина потрясла головой. В глазах снова потемнело.
– Где папа?
– Не знаю, Ниночка, гуляют где-то!
Нина отвернулась:
– Я посплю.
Варя укрыла ее одеялом, занавесила окна, села рядом, шепотом говоря горничной:
– Иди уж готовь – я рядом посижу.
Нина проснулась от прикосновения прохладной руки. Отец стоял на коленях около дивана:
– Маленькая моя, что ж такое?
Нина потянулась к нему:
– Она как будто живая была…
– Нет, Ниночка, не живая. У рыб просто долго жабры шевелятся, а так она не чувствовала ничего, что ты.
– Точно?
– Конечно, кто ж живую рыбу чистить будет…
– Я никогда рыбу готовить не буду. Ты, если рыбы захочешь, в ресторан иди.
– Как скажешь, Ниночка. Ты как? Домой поедем? Или погулять сходим, на обед останемся?
– Останемся, – решила Нина, – давай сейчас гулять пойдем?
– Давай. У них санки финские, я тебя покатаю.
Федор и Варя, встревоженные, стояли в дверях:
– Как ты, девочка? – спросил Федор.
– Хорошо, – улыбнулась Нина, – оказалось, что я неженка, рыбу боюсь чистить! А хвасталась – что сама готовлю!
– Ну хоть ладно, от сердца отлегло. Идите погуляйте, Арсений, покажи ей памятник, да сети, может…
На воздухе Нине сразу стало лучше. Она села на санки, и отец покатил ее по берегу.
– Вот памятник, Нина, смотри: Петр Первый велел поставить жителям Рыбацкого за то, что они в войне со шведами помогали. А вот там – не так и далеко – Ижорская битва была, но это раньше.
– Папа, почему у них детей нет?
– Не знаю, кто ж такое знает.
– Я ночью разговор слышала. Правда, почему они взять ребеночка не хотят? Тетя Варя меня доченькой зовет, а так была бы у нее своя.
– Ну, это им решать. Я тоже так считаю, что надо бы взять. Замерзла ты?
– Немного, давай на лед спустимся?
– Давай, только далеко не пойдем.
Они побродили по льду, немного поиграли в снежки, потом вернулись домой. Нина попробовала прокатить отца на санках, но уехали недолго – оказалось тяжело. Арсений Васильевич расстроился:
– А все Варька вчера – съешь еще кусочек да съешь… вот и наелся.
Домой вернулись к обеду. Варя скорее усадила Нину:
– Я тебе суп с грибами сварила – может, рыбного-то не захочешь?
Нина засмеялась:
– Я все попробую – все прошло уже, не бойтесь!
– И тебе, Арсений, и грибного, и рыбного…
– Ну уж нет! – решительно отказался отец, – я и так у тебя тут растолстел, вон, жилет не застегивается…
На второе была картошка с запеченным мясом, на десерт Варя принесла маленькие круглые пирожки с малиной. Арсений Васильевич присмирел и тихонько спросил Нину:
– А пуговицы чуть переставить можно?
Нина кивнула.
После обеда гости стали собираться домой. У крыльца уже стоял извозчик, Варя ставила в санки большую корзину с гостинцами. Федор протянул Нине большой сверток:
– А это тебе от нас – от рыбаков!
Нина развернула бумагу – и увидела огромную шоколадную рыбину.
– Вот это да! – воскликнула она, – это же сколько есть!
– Ты ешь скорее и приезжай снова – опять тебе такую из Невы выловим.
Нина засмеялась.
Снова мелькали деревянные домики Рыбацкого. Отец обнял Нину:
– Не мерзнешь?
– Нет. Почему мы раньше к ним не ездили? И они к нам?
– Да как-то не знаю, Ниночка. Давно не виделись, а тут случайно Федора в городе встретил, поговорили… ну вот и позвал.
– Еще поедем к ним?
– Поедем. Только ты уж в обморок больше не падай, я чуть с ума не сошел.
– Да это из-за рыбы все! Мы потом на трамвай?
– Нет уж, до дома на извозчике поедем.
Дома Нина устроила рыбу на холод, разобрала гостинцы. Она чувствовала себя усталой и разбитой.
– Папа, я что-то не очень, – сказала она, – я, пожалуй, спать пойду.
– Что такое, Ниночка, еще ж восьми нет! – перепугался отец, – дай-ка голову потрогаю, да не сбегать ли мне за доктором?
– Да не надо, папа!
Она ушла в свою комнату, стала переодеваться, остановилась, бросилась обратно:
– Папа! Нет, не входи. Мне завтра тетю Лиду надо.
– Хорошо, доченька, хочешь – сейчас вызовем?
– Нет. Спокойной ночи!
На следующий день Арсений Васильевич на извозчике ехал к сестре. Все мысли были заняты исключительно дочерью, и он, хоть и замечал скопление народу и общую взволнованность, внимание на это не обратил.
***
Улицы были полны народа – люди праздно бродили, что-то пели, переговаривались. У многих на груди висели красные банты.
– Свобода!
В гимназии тоже случилась революция – старшие собрали всех в актовом зале, парень из выпускного класса взобрался на сцену и сказал, что отныне – свобода, директора свергли, теперь самоуправление и демократия. Штемберг постоял в дверях, посмотрел на происходящее, потом повернулся и ушел. Старшие еще покричали и разошлись по домам. Около вокзала Володя немного потолкался в толпе, потом побежал домой.
Главное – что в гимназии тоже революция и свобода. Кончилась муштра, кончились несправедливые нападки преподавателей, инспектора и директора.
Счастливый Володя ворвался в дом. Сестра сидела в гостиной и читала. Володя бросился к ней, обнял и расцеловал:
– Элька, знаешь, что у нас было? Я тебе сейчас все расскажу! У нас директора свергли! А где мама? А папа еще не пришел? Мне столько надо рассказать, столько всего случилось!
