Ольга Шумкова
Домой

Володя рванулся, и Арсений Васильевич едва не уронил мешок. Разозлившись, он дернул Володю за руку:

– Ты что это? Ну-ка быстро домой.

– Не пойду, – прошептал тот.

– Что еще? – и Смирнов потащил его за собой.

Володя сопротивлялся, упирался, пытался вырваться, и Арсений Васильевич изрядно взмок, таща и мешок и мальчишку. Он втолкнул его в квартиру, запер дверь и тяжело сел на стул в прихожей:

– Умаял! Еле дошел.

Володя прижался к стенке и опустил голову. Арсений Васильевич отдышался:

– Что сделалось, сынок?

Володя молчал. Арсений Васильевич рассердился:

– Пойдем-ка я тебя домой отведу!

– Не пойду! – крикнул Володя, – никогда не пойду!

– Вот как! – развел руками Арсений Васильевич, – ну-ка давай рассказывай, что случилось.

– Отпустите меня.

– Куда? К беспризорникам? На мороз? Нет, сам знаешь, что не пущу. Рассказывай.

Володя поднял голову, и Арсений Васильевич увидел то, чего не заметил в темноте – синяк на щеке.

– Кто ж тебя так? На улице подрался? А потому что нечего с уличными болтаться… давай приложу холодненькое, не так больно будет. А потом домой пойдешь.

– Это не уличные.

– Не они? А кто же?

Володя отвернулся. Помолчав, он выдавил:

– Это папа.

– Папа? Ударил тебя?

Володя молчал. Арсений Васильевич вздохнул:

– Так…

Он встал, взял Володю за руку и отвел в кухню:

– Сядь, я пока печку растоплю, холодно.

Печка разгорелась, Арсений Васильевич поставил греть воду. Потом сел:

– Ну, что случилось?

Володя опустил голову и молчал.

– Володя?

– Отпустите меня, – пробормотал мальчишка.

– Куда?

– Никуда. Зачем вы меня сюда притащили? – говорил Володя дрожащим голосом, – отпустите меня, я уйду, отпустите!

Арсений Васильевич поднялся, подошел, обнял его:

– Ну что ты, маленький мой?

Володя попытался высвободиться, Арсений Васильевич не отпустил:

– Что же сделалось, сынок?

Володя прижался к нему и тихо заплакал. Арсений Васильевич шептал что-то ласковое, гладил его по голове. Негодяй Альберг, думал он злобно. Как можно так ударить ребенка, что Володя мог натворить?

Володя наконец оторвался от него, рукавом вытер мокрое лицо.

– Что случилось, Володя? Расскажи.

Володя покусал губы:

– Мы с Шуркой стояли на Загородном… семечки ели, а потом Шурка стал дамам вслед… ну, кричать разное, и на землю плевать. Папа домой возвращался и увидел. Притащил меня домой и… вот. Я вечера дождался и убежал. Я не пойду домой больше. Никогда не пойду.

– Вечера дождался? Когда ж ты убежал?

– Вчера вечером. Вышел как будто на кухню, дверь открыл…

– Ты что, дома считай сутки не был? – оторопел Арсений Васильевич, – где же ты болтался? Господи, Володя! Родители с ума сходят!

Володя отодвинулся:

– Я не пойду домой.

– Где ты был?

– Мы в подъезде ночевали. Там тепло было.

Арсений Васильевич встал:

– Володя, так сделаем. Я сейчас к твоим пойду, поговорю с папой. Потом за тобой приду.

Володя опустил голову и что-то прошептал.

– Что?

– Он опять будет меня бить, – прошептал мальчик громче, – не отдавайте меня.

Арсений Васильевич погладил его по голове:

– Мальчик мой, все равно родителям надо сказать, что ты жив и здоров. Так нельзя. Подожди меня здесь, ладно?

– Я не пойду домой.

– Я сейчас вернусь, – решительно заговорил Арсений Васильевич, – пожалей маму, она с ума сходит. Я поговорю с папой, если что, останешься у меня.

– Я не пойду домой.

– Я понял.

Арсений Васильевич запер свою квартиру, прошел по улице, поднялся по лестнице и постучал в квартиру Альбергов. Дверь почти сразу распахнулась.

Как изменился Альберг, подумал Арсений Васильевич машинально.

– Яков Моисеевич, здравствуйте, – заговорил он, – войти позволите?

Тот посторонился.

– Володя…

– Володя у меня.

– Господи, живой… – прошептал инженер, – живой!

– Он у меня, я вчера встретил его на улице, привел к себе. Давайте успокоим Софью Моисеевну, и я хотел бы с вами поговорить.

– Соня! – крикнул инженер.

В коридор выглянула Софья Моисеевна.

– Володя у меня, – поспешно сказал Смирнов,– он жив и здоров.

– Негодяй… – прошептала она, – Яков, сходи, забери его.

Яков Моисеевич взялся за дверную ручку, Арсений Васильевич не двинулся.

– Позвольте мне поговорить с вами.

Инженер неохотно кивнул головой:

– Проходите.

Они прошли в холодный, пыльный кабинет и сели друг напротив друга.

– Яков Моисеевич, – заговорил Арсений Васильевич, – я нашел сейчас Володю на Введенском, он был совсем измучен и запуган. Я еле-еле привел его домой, постарался успокоить. Признаться, я боялся идти к вам – думал, вдруг он убежит, запер квартиру…

– Он рассказал вам?

– Да.

Альберг покачал головой:

– После тюрьмы нервы ни к черту…. Уже начал пить бром – вот дожили? Я взбесился, увидев его там – с каким-то гопником, с семечками… Приволок домой, отлупил от души… что он себя позволяет?

– Вы неправы. Так нельзя, Яков Моисеевич. Как вы могли? Разве можно так с ребенком?

Альберг вздохнул:

– Да, бедный мальчишка… Мне надо его забрать у вас.

– Если вы позволите, я пойду сначала один и постараюсь убедить его прийти домой. Он очень боится. Может быть, пусть он какое-то время побудет у меня? Хотя бы переночует?

– Понимаю. Хорошо, Арсений Васильевич. Мы будем ждать его. Спасибо вам!

– Пожалуйста, будьте с ним помягче.

– Постараюсь… Погодите, сейчас скажу жене – она соберет хлеб… что там еще есть?

– Не надо, что вы!

– Но вы не должны его кормить.

Арсений Васильевич решительно покачал головой:

– Не надо. Не столько он ест…

– Мне неловко.

– Пожалуйста, не переживайте об этом.

Арсений Васильевич вышел. Уже открывая входную дверь, он услышал голос Володиной матери:

– Яков, забрал бы его сразу! Зачем ты столько потакаешь?

Да уж, вздохнул Смирнов. Эта проклятая революция меняет людей – вот что самое страшное в ней. Не голод и не выстрелы – а вот такие перемены…

Володя сидел у стола. Услышав шаги, он вскочил.

– Сядь, что ты…

Они сели напротив друг друга.

– Володя, папа жалеет, что так вышло. Они все ждут тебя домой. Но ты можешь остаться у меня еще – папа разрешил.

– Сколько я могу у вас остаться?

– Не знаю. А сколько ты хочешь?

– Мне надо придумать, куда мне потом.

– Когда – потом?

– Когда уйду от вас.

Арсений Васильевич внимательно посмотрел на Володю:

– Это что за разговоры?

– Я не пойду домой.

– А куда ты пойдешь?

– Я пока не знаю. На вокзал. На рынок. Спрошу у ребят – как они…

Арсений Васильевич растерялся:

– Что ты сейчас говоришь? Сам ведь понимаешь, что я тебя никуда не отпущу с такими разговорами….

– Почему?

– Потому что не хочу, чтобы ты пропал на улице.

– У вас есть Нина.

– Есть. А при чем тут это?

– Вот о ней и заботьтесь! Какая вам разница – пропаду я, не пропаду?

Арсений Васильевич пожал плечами:

– Ну, разница есть – ты мне не чужой. Так бывает – не родной, а все равно нужный и важный. Я о тебе беспокоюсь и переживаю.

– Не надо за меня переживать. Отпустите меня, я прямо сейчас уйду!

Арсений Васильевич встал, подошел к Володе, обнял:

– Все, все… Поговорил – и хватит.

Володя попытался освободиться, но Арсений Васильевич не отпускал, шептал какие-то ласковые слова, гладил по голове, уговаривал. Наконец мальчик расслабился, обхватил Арсения Васильевича, прижался и замер.

– Твой папа неправ, – говорил Арсений Васильевич, гладя Володю по голове, – и он очень жалеет, переживает. Но постарайся понять – он был в тюрьме, что там было? Я думать боюсь. Вот и нервный, раздраженный, не сдержался… И ты неправ, сынок, сам подумай: стояли, на землю плевали, пошлости дамам вслед кричали… А если маме твоей кто вслед что крикнул? И семечками под ноги плюнул?

– Я не кричал ничего, я рядом стоял.

– Да тоже, знаешь ли, ничего хорошего… Ну, не будем об этом, ты же у меня умный мальчик. Давай чаю попьем?

Накрывая на стол, он оглядывался на Володю. Тот сидел, глядя пустыми глазами в угол. Ничего, утешал себя Арсений Васильевич. Поспит, отогреется, успокоится.

– Володя, иди ешь, – позвал он, – вот хлеб тебе, чай. Пей и спать. Я устал сегодня, хочу лечь поскорее.

Володя поднял взгляд:

– Я не хочу есть.

– Слушай! – рассердился Арсений Васильевич, – я не много с тобой вожусь, а? Это хочу, то не хочу! Ешь что дали – без разговоров?

Володя вздрогнул, и Арсений Васильевич устыдился своего окрика. Недалеко ушел от инженера, корил он себя.

– Поешь, Володенька, – ласково сказал он, – давай, мой мальчик.

У Володи на глазах снова показались слезы. Он взял самый маленький кусок, откусил и начал жевать.

– И чаем запей, – уговаривал Арсений Васильевич.

Потом он достал свою рубашку, быстро постелил в столовой диван.

– Умывайся, переодевайся и ложись.

Володя вышел. Арсений Васильевич убрал со стола и вернулся в комнату. Володя сидел на краю дивана. В широкой рубашке лавочника он был похож на привидение.

– Ложись, – окликнул его Арсений Васильевич.

Володя неловко лег. Арсений Васильевич присел на диван.

– Спи, маленький мой.

Володя робко взял его руку и прижался к ней щекой. Смирнов растаял:

– Спи, мой хороший.

Володя заснул почти мгновенно – устал, конечно. Во сне он так и держался за руку Арсения Васильевича. Тот посидел немного, потом откинулся и заснул полусидя. Через час встал и осторожно высвободил руку. Володя тут же вскочил.

– Что ты, сынок? Ложись.

Володя так и стоял, отчаянно глядя на Смирнова.

– Да мне по надобности! – воскликнул тот, – сейчас вернусь.

Вернувшись, Арсений Васильевич застал Володю так и стоящим около кровати.

– Ну вот что ты делаешь, – заворчал он, – босиком на полу… замерз. Ложись скорее.

Володя забрался под одеяло. Арсений Васильевич погладил его по голове.

– Я с тобой сидеть больше не буду – устал. Давай-ка я тебя получше укрою… спи, сынок, не бойся ничего.

– Не отдавайте меня.

– Не отдам, спи ты уже! Надоел.

Он подоткнул получше одеяло, еще раз погладил Володю и вышел в соседнюю комнату.

Наутро Арсений Васильевич встал рано.

– Володя, мне бы к сестре надо. Ты со мной пойдешь или останешься?

– Я останусь.

– Хорошо. Я туда-обратно, недолго. Хотя как недолго? Пешком ведь.

– Вы с Ниной вернетесь?

– Нет, она пока там останется – я на следующей неделе опять по деревням поеду. Володя, слушай. Ты бы, пока меня не будет – картошечки почистил и сварил?

– Хорошо.

– Умеешь?

– Конечно!

– Ну вот и умница.

Арсений Васильевич отнес сестре и дочери продуктов. Нина, разбирая мешок, спросила:

– Папа, ты Володю видел?

– Видел, хорошо все. Ну ладно, девочки! Пора мне. Хочу посветлу добраться…

– Ты когда придешь теперь, Арсений?

– Не знаю, Лида. Через несколько дней опять поеду в деревню – перед поездкой зайду. Ты пока тут останешься, Ниночка… До свидания, мои хорошие!

Дома пахло вареной картошкой. Арсений Васильевич тихонько зашел в столовую – Володя спал, неловко приткнувшись на диване. Арсений Васильевич махнул рукой и ушел в кухню. Через полчаса мальчик вышел – взъерошенный, заспанный.

– Ты что спать улегся? – сердито спросил Арсений Васильевич, – я чуть с голоду не умер…

– Так вот же – я приготовил все!

– Обедать-то вместе собирались! Я тебя и жду… Ты ведь тоже не ел?

– Нет. Я вас ждал и заснул. Простите меня!

– Да ну тебя. Иди умойся и обедать давай.

Арсений Васильевич разложил картошку. Володя покраснел:

– Арсений Васильевич, вы только не сердитесь… эта картошка… ну… вы же ее для себя и Нины привезли? Я не буду…

Арсений Васильевич сердито сунул ему вилку:

– Ешь. Надоел.

После обеда Володя пошел мыть посуду, Арсений Васильевич убирал со стола.

– Ну, что делать будем?

Володя поднял на него глаза, и у Арсения Васильевича сжалось сердце – боится, что домой отведу…

– В лото, может?

– Играть?

– Ну а что? Или ты опять спать хочешь?

– Нет… Арсений Васильевич, а может быть, в мою игру?

– В какую?

– Что вы мне подарили?

И Володя достал из кармана плоскую коробочку.

– Да я в ней не понимаю ничего! – запротестовал Арсений Васильевич, – я ведь ее тебе купил – тут и одному играть можно.

– Ну давайте вместе?

– Ну давай…

За час Арсений Васильевич продул пятнадцать партий и решительно достал лото:

– Нет уж, хватит простого лавочника дурить…

Володя неохотно собрал фишки и карточки:

– В лото думать не надо…

– Ну уж потерпи как-нибудь, мыслитель.

Володя ушел от Арсения Васильевича через три дня – собрался утром, запихал в карман игру.

– Я пойду домой, Арсений Васильевич.

– Хорошо, мальчик мой, – согласился тот, – зайдешь завтра? А послезавтра я опять по деревням поеду.

– Зайду. Спасибо.

Он зашел следующим вечером:

– Я вас не отвлекаю?

– Нет, сынок.

– Давайте в лото поиграем?

– Давай.

Они поиграли в лото, потом выпили чаю. Володя встал:

– Я пойду, вам вставать завтра рано…

– Пойди.

– Когда вы вернетесь?

– Дня через два-три, как пойдет. Заходи, как свет увидишь – я дома. И, Володя… – Арсений Васильевич замялся, – возьми вот. Ключ от квартиры. Я, правда, надеюсь, он тебе не пригодится. Но если что – сюда иди, по улицам болтаться не смей!

Володя покраснел и кивнул.

– Обещаешь?

– Да.

Арсений Васильевич вернулся, однако, в тот же вечер – доехал до Рыбацкого, дошел до знакомого дома на берегу. Шел и удивлялся – почему в среднем окошке нету света?

А когда дошел, сразу все увидел. Увидел выбитые окна, поваленный забор, сожженный сарай у реки.

Где-то вдалеке слышались веселые пьяные голоса.

***

Совсем голодное было время, и страшное, и мучительное. Отец найти службу не мог, хотя бегал по городу целыми днями. Мама служила в каком-то отделе труда, получала паек, но разве его хватало на целую семью?

Школа начала работать, и там кормили, и давали чай, и можно было спрятать кусочек хлеба и отнести его Анюте, и смотреть, как она ест, слушая какие-то глупые Володины выдумки – да, Анечка, это птичка принесла, поэтому кусочек такой маленький! Ты же понимаешь, птичке не донести было кусок побольше – никак! Может быть, завтра пошлет собачка или кошка – тогда побольше будет…

Нина как-то вечером зазвала к себе, выставила на стол кривые пирожки, пожаловалась:

– Что-то совсем не вышли в этот раз, наверное, мука плохая! Попробуй, Володя, вот этот? А теперь вот этот? Этот другой как будто? А…

Володя покачал головой:

– Не хитри. Я вот один съел и от этого отломил – больше не буду.

Нина вздохнула:

– Ну, и что мне с тобой делать? Тебе ведь тоже есть надо.

– Я мужчина.

– Мужчины тоже едят.

– Если нечего – сначала дети едят и женщины. Не спорь со мной.

– Не буду, – послушно кивнула Нина, – ну, хоть чай пей тогда.

Но что чай, это просто вода. А как хочется есть, что угодно, кусочек хлеба, или картошку, или суп, да что угодно.

Если не отдавать хлеб из школы Анюте, то будет не так голодно, но нельзя же ей его не отдавать.

Если не отказываться от еды у Смирновых, то будет не так голодно, но нельзя же не отказываться!

Арсений Васильевич против голода выступал категорически. В городе все равно были черные рынки, спекулянты все равно привозили продукты, а значит, для нормального питания необходимы были ценные вещи и знакомства. Знакомства бывший лавочник имел, а потом еще завел новые, ценные вещи менял не задумываясь:

– Кольцо? Красивое, и что? Нина невестой будет – еще куплю, потом, глядишь, полегче будет. А не будет – так и без кольца люди живут. А то ведь и вообще кольца носить не захочет, вот и проваляется. Или замуж не захочет. Продам!

На углу Можайской и Загородного валялась дохлая лошадь. Володя остановился. Около лошади копошился человек. Заметив Володю, он поднял голову и нахмурился:

– Тебе что? Иди отсюда.

Володя отошел на несколько шагов и снова остановился. Человек снова поднял голову:

– Тебе что сказали? Уйди.

– Не уйду, – хмуро ответил Володя, – я гуляю.

– Гуляй в другом месте.

– Почему?

– Уйди по-хорошему, парень, а то у меня нож.

Володя отвернулся и пошел прочь. Лошадь – это мясо, конечно, но это сдохшая лошадь, а падаль есть нельзя. Да и все равно нет ножа – отрезать кусок.

Возвращаясь обратно, Володя увидел, что около лошади сгрудились еще несколько человек.

Он поднялся по лестнице, открыл дверь в свою квартиру. В гостиной слышались раздраженные голоса.

– Чем я виноват? Я бегаю целыми днями, ищу…

– Я не говорю, что ты в чем-то виноват, Яков! – отвечала мама.

– Не говоришь? А к чему тогда ты говоришь, что нечего есть?

– А что я должна говорить? – вскипела мама, – что у нас все прекрасно?

Володя затаил дыхание.

– Что я должна говорить? – продолжала мама, – вот смотри – хлеб. Все, что есть! Вот крупа – на два раза! Вот селедка.

– Соня, что я могу сделать?

– Не знаю! Наверное, ничего. Но я не могу делать вид, что все хорошо! С кем мне тогда разговаривать, как не с тобой? Говорить детям, что скоро умрем с голоду?

– Не умрем, – мрачно сказал отец, – наверное, где-то нужны… грузчики? Но черт возьми, я вчера ходил к вокзалу – там столько желающих подработать… и грузить-то нечего. Ладно… дай мне чаю – то есть кипятка, и я пойду.

– Поешь хлеба.

– Это тебе и детям.

– Голодный из дома ты не выйдешь, Яков, – решительно сказала мама.

Володя открыл дверь и вышел на лестницу. Держась обеими руками за перила, он стал медленно спускаться. С улицы в окна светил фонарь. Володя спускался и рассматривал свою тень.

Вспомнилась фильма, которую они с Ниной смотрели в январе семнадцатого. О чем она – уже не вспомнить, но точно там по лестнице шел человек, и на стене была большая тень.

– Володенька!

Он вздрогнул, огляделся. Что это? На лестнице никого нет. Но кто-то же позвал? Кто?

Это от голода, подумал Володя. Просто я хочу есть, вот и мерещится всякое.

Он снова пошел вниз и вдруг остановился, вглядываясь в темноту.

– Нина? – прошептал он, – ты?

Вверху с грохотом распахнулась дверь. Володя вздрогнул и сбежал вниз.

Солнце грело совсем по-весеннему, и Арсений Васильевич отправил Нину погулять:

– Пойди, деточка! Смотри, какая погода. И Володю позови – может, тоже отпустят. Далеко не ходите только.

Нина забежала к Альбергам, и Софья Моисеевна радостно Володю отпустила – дома он не знал, чем себя занять, школу то открывали, то закрывали, занятия то были, то нет.

Они дошли до Загородного. Володя поднимал голову к солнцу и жмурился, Нина улыбалась.

– Нина, – заговорил Володя, – я подумал, что все-таки революция – это хорошо.

Нина улыбнулась:

– Наверное.

– Я у отца книжку взял в библиотеке. Я не все понял, но в основном… Знаешь, это как лавина, что ли… Все снесет, всю грязь вымоет, а то, что останется – останется хорошее. Как-то так там было. Но, может, я не все понял – это на немецком книга.

Нина кивнула. Какой все-таки Володя умный. Сама она мало задумывалась о происходящих событиях. Пока ничего хорошего от революции она не видела – голод, холод, страх. Но это же временно, наверное.

И вообще в такой прекрасный день не хотелось ни о чем думать.

На углу Загородного и Звенигородской несколько человек кололи лед. Нина вгляделась – интеллигентные, усталые лица, хорошие пальто, непривычные к работе руки. Она слышала об этом от отца – что буржуев сгоняют на работы по уборке, но сама видела это первый раз.

Охранял работавших солдат – с тупым, деревенским лицом. Преисполненный важности, он прохаживался мимо и покрикивал:

– А ну работай, сволочь! Прошло ваше время.

И с удовольствием оглядывался на редких прохожих.

Пожилой мужчина в теплом пальто и шапке остановился, тяжело дыша и отирая пот с лица. Солдат двинулся к нему:

– Работай, сволочь! Что встал?

Мужчина посмотрел на него и тихо ответил:

– Сейчас… передохну минутку.

– Я те передохну, сволочь! – вдруг взбесился солдат, – на том свете передохнешь, гадина, мать твою! А ну взял лом и лед долби!

Мужчина стукнул ломом по льдине, но тут же остановился и схватился за висок:

– Минутку, минутку…

Солдат сорвал с плеча винтовку:

– Работать!

Мужчина непонимающе смотрел на солдата, не убирая руку от виска.

– Вот как, гадина?

Раздался выстрел. Мужчина удивленно посмотрел на солдата и медленно осел на землю. Женщина с ломом закричала, другая подхватила ее крик. Солдат обернулся к ним:

– И тебя стрельнуть? И тебя? А ну работать, твари, суки!

И тут он заметил оцепеневших от ужаса детей. Он подошел к мужчине, присел, заглянул ему в лицо и, повернувшись к детям, глупо расхохотался:

– Вот видите, ребятки, как мы буржуев кончаем?

Помолчав, он тупо усмехнулся:

– Вот только дышал – и нету…

Володя медленно двинулся на него. Нина в ужасе схватила его за руку:

– Володенька, милый, нет! Домой пойдем, пойдем скорее!

Она тащила его за собой, плача и что-то приговаривая, не помня и не понимая своих слов. Володя тупо шел за ней, иногда останавливался и порывался идти обратно, но Нина висла на нем, снова уговаривала, просила, тащила.

Измученные, они с трудом добрались до дома. Нина силой втащила Володю в квартиру.

Увидев детей, Арсений Васильевич перепугался:

– Маленькие мои! Что сделалось?

Нина с плачем повисла у отца на шее:

– Папочка, он его застрелил! Просто взял – и выстрелил, и убил, а тот только остановился – отдохнуть! Папочка, просто застрелил, убил!

Рыдая, она повторяла одни и те же слова. Арсений Васильевич гладил дочь по голове, целовал и шептал:

– Ну доченька! Ну маленькая!

Володя так и стоял у двери. Арсений Васильевич посмотрел на него и вдруг сорвался, закричал:

– А ты куда смотрел? Куда вы гулять потащились? Бестолочь! Неслух! Кто вас туда отпускал, отвечай!

Володя вздрагивал на каждый окрик, но не шевелился. Нина очнулась:

– Папа, что с ним? Да не кричи на него!

Смирнов опомнился. Он подошел к Володе:

– Прости, мой маленький… я и сам напугался. Ты не виноват ни в чем, слышишь? Просто… не ходите вы никуда! Не ходите! Володя! Ну, что с тобой?

Арсений Васильевич потряс мальчика за плечи. Тот наконец перевел на него взгляд:

– Он его убил.

Нина снова расплакалась. Володя, глядя на лавочника остановившимися глазами, повторял:

– Он его убил. Совсем. Захотел – и убил. Убил – потому что захотел. Ни за что убил. Совсем. Потому что захотел – взял и убил.

– Володя, очнись! – тряс его Арсений Васильевич, – очнись, мальчик!

– Папа, что с ним?

– Не знаю… испугался. Володенька!

Вдвоем они трясли Володю за плечи, Арсений Васильевич умыл его холодной водой, и мальчик наконец пришел в себя. Оглядевшись, он сел на стул и глубоко вздохнул.

– Что это, Арсений Васильевич? – спросил он дрожащим голосом, – что это?

Смирнов с жалостью смотрел на детей. Что им говорить?

– Володенька, – наконец заговорил он, – не знаю, малыш, что тебе сказать. Ничего не буду! Только прошу, дети, никуда не ходите. Нечего вам на улицах делать, сидите дома, слышите!

– Он его убил! – крикнул Володя, – просто так взял – и убил! Почему он думает, что может убить?

– Он бандит, – неуверенно сказала Нина.

– Не бандит. Потому что бандита посадили бы в тюрьму, а этот считает, что прав… Он не бандит… или – кругом бандиты. Революция – бандиты. Убивают…

– Замолчи, Володя! – строго сказал Арсений Васильевич, – замолчи и послушай меня. Следи за языком своим, слышишь? Нигде, никому! Ничего!

Володя перевел на него усталые глаза:

– Так ведь – свобода…

– Замолчи, я сказал!

– Папа! – вмешалась Нина, – что ты на него все кричишь? Посмотри, какой он!

Она подошла к Володе и потянула его за руку:

– Пойдем книжку посмотрим?

Когда книжка закончилась, Нина встала:

– Пойду нам чаю сделаю…

Арсений Васильевич подсел к Володе:

– Сынок, послушай меня. Время сейчас опасное, у тебя родители, сестренки. Ты никуда не ходи, ни с кем не разговаривай.

Володя повернулся к нему:

– Мы с Ниной когда туда шли, как раз говорили, что революция – это хорошо. И вот такое… Как нам дальше… ну, жить?

– Ну, сынок. Так и жить. Что поделаешь?

– Я боюсь.

– И я боюсь. Все боятся.

– А вас тоже могут на такие работы забрать? – спросил Володя.

– Могут, наверное, – сказал Арсений Васильевич и покраснел. На работы его уже забирали, но вовремя сунутые старинные серьги спасли положение.

– И папу.

– И папу. Но ты не переживай. Справимся, если что. Мы оба здоровые, сильные. Не бойся. Все кончится, мой хороший. Пойдем-ка чаю выпьем.

Арсений Васильевич собрался проводить Володю. На улице тот остановился:

– Не говорите моим родителям про сегодняшний день, ладно? И Нину попросите. Не хочу их пугать. Дома и так… невесело.

– Не скажу. А ты обещай потише себя вести.

Володя кивнул:

– Постараюсь. Арсений Васильевич!

– Что, мой хороший?

Володя глубоко вздохнул:

– Когда застреливают – что происходит?

Арсений Васильевич оторопел:

– Не знаю, сынок, и я бы без этого как-нибудь обошелся.

– Я… знаете что? Я видел на Загородном, как двое солдат молодого человека вели. И баба одна сказала – стрелять сердешного… о чем он думал?

Арсений Васильевич покачал головой:

– Володя, как бы сделать, чтобы не болтался ты где не надо… ну, что ты? Баба сказала… всех слушать – ушей не хватит.

– Но ведь убивают! Вот этого человека убили. А вы смерти боитесь?

Арсений Васильевич задумался:

– Да не сказал бы. Что ее бояться? Я есть – ее нету, а она придет – так меня не будет…

– А я боюсь. Я боюсь, что я буду знать – вот завтра умру… или что меня убьют завтра… что я в этот день делать буду?

Арсений Васильевич молчал, не зная, что говорить.

– Вот если бы вы знали, что вас убьют завтра?

– Господи, Володя! Наступит такой день – тогда и подумаю! – рассердился Смирнов, – что сейчас-то об этом? И ты не думай, сынок. Ты маленький, тебе играть надо, читать…

– Я уж не маленький.

– Иди-ка домой.

Арсений Васильевич довел его до парадной:

– Ну беги.

Володя скрылся за дверью. Арсений Васильевич прислушался. Где-то за Фонтанкой раздался выстрел, еще один.

Услышав стук двери на втором этаже, Арсений Васильевич поспешил домой.

***

Наступило лето. Ни о какой даче речи не шло, Арсений Васильевич подумал и отправил Нину на Охту:

– Там, Ниночка, всяко ближе к воздуху.

Нина уезжала неохотно:

– А ты тут как один?

Арсений Васильевич уверял, что справится, да и приезжать он будет часто.

Тетя Лида с самого утра садилась за машинку – заказов было много, то перешить пальто, то перелицевать пиджак. Нина с увлечением готовила обед, потом уходила гулять.

На Охте события были заметны куда меньше – все та же тихая, зеленая окраина. Иногда по вечерам собирались пьяные мужики, спорили, плевали на землю. Нина обходила их стороной.

Иногда она заходила к Тонечке. Маленький Гриша подрос, девочки брали его и уходили на берег Невы.

– Ты знаешь, папа вступил в партию большевиков, – сказала как-то Тоня.

– Да? – рассеянно спросила Нина.

– Да… Нина, мы с тобой подруги?

– Конечно.

– Вот я хочу с тобой поговорить, – задумчиво продолжила Тоня, – знаешь, папа говорит о разных классах. О том, что ты – дочь владельца магазина, а значит – ты принадлежишь другому классу.

Нина недоуменно посмотрела на подружку:

– И что?

– Он, мне кажется, не очень доволен, что мы дружим.

– Вот как?

– Мама его урезонивает, говорит, что не след вмешивать в политику детей. Сегодня я сказала ему, что ты тоже пойдешь гулять с Гришей, он нахмурился.

Нина молчала, не зная, что сказать.

– Он ушел, а мама сказала, чтобы я ему не говорила, когда с тобой гулять ухожу.

Нина кивнула:

– Ясно.

Разговор не клеился, и обе, не сговариваясь, стали собираться. Нина помогла Тонечке дотащить корзинку с Гришиными вещами и медленно пошла домой.

Тетя Лида строчила на машинке. Нина подсела рядом.

– Случилось что-то, моя девочка?

– Да… тетя Лида, мы, кажется, больше не дружим с Тонечкой.

– Почему?

– Ее отец сказал, что мы принадлежим к разным классам, и он недоволен, когда мы вместе гуляем. Ее мама сказала, чтобы Тоня ему не говорила, если мы вместе гулять пойдем.

Тетя Лида вздохнула:

– Идиот… Как же он поезда-то водит, если идиот?

– Что мне делать?

– Не знаю, Ниночка. Пусть решит Тоня – если будет к тебе приходить, дружите, а сама не ходи. Так, наверное.

– Мне обидно, – пожаловалась Нина, – я вообще никакой не класс! Я – просто я.

– Понимаю, Ниночка. Но что уж тут поделаешь?

Тоня не приходила, и Нина приставала к тетке:

– Мне скучно, тетя Лида!

На Охту приехал Арсений Васильевич, и Нина рассказала про Тонечку. Отец пожал плечами:

– Ну, моя маленькая, было бы о чем думать. Это часто в жизни – сначала дружат, потом расходятся. И дело тут не только в, как ты говоришь, классах. Люди делаются старше, на многое смотрят по-разному… Это ничего, нестрашно. Потом будут новые подруги. Ты же без нее не больно и тоскуешь?

– Без нее – нет, – хмуро согласилась Нина, – а ты Володьку видишь?

– Видел, он ко мне заходил. Они дачу сняли еще в начале лета, а перебираются только сейчас.

– Мне тоже хочется за город.

– Так поехали.

– Сейчас?

– Что же?

– А тетя Лида?

– И она с нами. Лида, собирайся, поехали.

– А как поедем?

– На паровичке.

Станция была прямо напротив Тонечкиного дома. Как раз прибыл поезд, и Нина увидела, как отец Тони подходит к паровозу и по лесенке забирается в кабину.

Нина с отцом и теткой сели в вагон. Поезд тронулся. Нина вдруг рассмеялась:

– Представляете, вот пройдет еще время, и он нас возить не будет. Скажет – я вожу только людей своего класса.

– С дурака станется, – подтвердила тетя Лида.

Они вышли на маленькой станции. Нина прочитала:

– Дача Долгорукова.

– Мы сейчас в деревню пойдем, – сказал Арсений Васильевич, – тут хорошая деревня, вот река.

– Купаться можно?

– Можно. И молока можно будет попить, наверное.

– В самую жару потащились, – сказала тетя Лида.

– А мы тут можем в гости зайти, – сказал Арсений Васильевич, покосился на сестру и покраснел.

Тетя Лида покачала головой.

Деревня казалась вымершей. Они дошли до берега реки, тетя Лида расстелила покрывало, достала из корзинки хлеб и холодный чай в бутылке. Нина отошла за кусты, разделась и бросилась в воду.

В холодной воде сновали рыбки. Наплававшись, Нина вылезла на берег. Рядом с отцом и тетей Лидой сидела молодая женщина. Нина поздоровалась. Женщина внимательно рассмотрела ее:

– Дочка твоя на тебя похожа? И на тебя, Лида.

– Да, на мать совсем нет, – согласился грустно Арсений Васильевич.

– Меня Марфа зовут, – сказала женщина, – жарко тут. Ты, Лида, бери девчонку да в дом идите, вот мой, прямо напротив. Там квас. А мне Арсений тут сейчас поможет.

Тетя Лида поднялась:

– Пойдем, Ниночка.

Дом Марфы стоял на самом берегу. В холодных сенях Нина вздохнула:

– Как хорошо! На улице вправду жарко.

Они вошли в комнату, и Нина увидела двух маленьких мальчиков – они сидели на чистом половичке и катали паровозик. Тетя Лида нахмурилась. Мальчики доверчиво заулыбались. Нина подошла к ним:

– Вы играете? Давайте и я с вами.

Скоро выяснилось, что мальчиков зовут Федя и Алеша, им по четыре года, папа на войне, а старая бабушка живет за паровозом – в Малиновке. Нина взяла у печки несколько деревяшек, и они построили вокзал. Тетя Лида выпила квасу и прилегла.

Вернулся отец с Марфой. Он схватил кружку, налил квасу и залпом выпил:

– Ох, жара какая…

Марфа довольно улыбалась. Мальчики бросились к Арсению Васильевичу:

– А вы нам игрушки принесли?