Ольга Шумкова
Домой
– Все! Хватит животных мучить. Ой, Володя, как хорошо, что скоро рождественские каникулы!
***
Приближалось все Рождество. Как-то в субботу Володя зашел в лавку. Арсений Васильевич был занят:
– Володенька, ты иди к Нине, она дома…
Володя через лавку прошел в квартиру. Нина сидела на полу около большой коробки.
– Володя, здравствуй! – обрадовалась она, – а я игрушки разбираю.
– Какие?
– Елочные. У вас много?
Володя задумался. Елку обычно наряжали мама с Дуняшей, детей пускали уже к наряженной.
– Ну… много, наверное.
– А вы не делаете сами игрушки?
– Сейчас нет. Раньше да, клеили – у нас бонна была, еще на Таврической, так вот с ней клеили.
– А мы с папой каждый год клеим. Хочешь с нами?
– Хочу!
– Тогда давай начнем уже? Папа еще не скоро освободится. Сейчас будем клей варить.
– Ты умеешь?
– Конечно.
Они сварили клей, Нина достала цветную и блестящую бумагу:
– Ну, давай! Я сейчас сначала склею цепи, потом буду складывать из бумаги.
– А я что?
– Не знаю! Что хочешь.
Володя задумчиво покрутил в руках лист блестящей бумаги, потом решительно потянулся за ножницами.
Нина клеила цепи, изредка поглядывая на Володю. Наконец она не выдержала:
– Ты что делаешь?
– Потом увидишь, ладно?
– Ладно… – неохотно согласилась Нина, – какой-то аппарат?
– Потом.
Наконец, работа была готова. Нина недоверчиво рассмотрела поделку:
– И что это?
Володя улыбнулся:
– Это кинокамера. Фильму снимать.
– Кинокамера? – протянула Нина, – ну… а разве можно кинокамерами елку украшать?
– А почему нет?
– Ну не знаю.
Володя вспыхнул:
– А почему нельзя? Нет, ты скажи! Разные цепи, или вон – что это – рубашка какая-то – можно на елку вешать, а кинокамеру нельзя?
Нина удивленно посмотрела на него:
– Ты что? Что ты сердишься? Клей что хочешь.
– Ничего не хочу. Я домой пойду.
– Кто тут домой собрался? Что у вас сделалось? – спросил вошедший Арсений Васильевич.
Володя опустил голову.
– Ну, что такое?
Нина досадливо пожала плечами:
– Он кинокамеру склеил, а я никогда не видела, чтобы кинокамеры на елку вешали, и удивилась. А он обиделся!
– Володя! – укоризненно сказал Арсений Васильевич.
Володя встал.
– Я пойду все-таки.
– И кинокамеру свою возьми! – тоже рассердилась Нина.
Володя схватил бумажную кинокамеру и вышел. Арсений Васильевич вышел за ним – проводить. В прихожей мальчик оделся и повернулся:
– До свидания.
Арсений Васильевич пожал плечами:
– До свидания.
Володя медленно спустился по лестнице и вышел на улицу. В руках он держал ненужную кинокамеру.
В самом деле, кто вешает кинокамеру на елку? Если принести ее домой, то мама посмеется, пожалуй – на елку вешают шары, цепи, красивые игрушки, но уж никак – не кинокамеры…
Он бросил камеру в снег и побрел к своему дому.
– Володя!
Мальчик обернулся. Нина, в меховой шубке и шапочке, махала ему от лавки, Володя нерешительно пошел к ней. Нина схватила его за руку:
– Пойдем обратно. Я тебя обидеть не хотела, и кинокамера на елке – очень даже хорошо. Моя рубашка куда хуже!
У Володи защипало в глазах.
– А где кинокамера?
– Выкинул…
– Зачем? Вот глупый! Она такая красивая! Куда ты кинул? Пойдем искать?
– Вот сюда – в снег.
Нина села на корточки:
– А, вот она! Только размокла почти… ну ты глупый, Володя, вот правда! Испортил хорошую такую… я уж хотела было ее попросить у тебя – себе на елку повесить. Склеишь еще?
– Склею, конечно. Нина, не обижайся на меня?
– И ты на меня. Я правда думаю, что кинокамера – это очень хорошо.
Они вернулись в квартиру. Арсений Васильевич сосредоточенно резал бумагу. Володя неловко подошел и постоял рядом, потом нерешительно спросил:
– А вы что делаете?
– Птичку… – рассеянно ответил лавочник, – не могу понять, какой бы ей хвост сделать…
– А какая птичка?
– Да… какая? Не знаю. Просто – птичка.
– Можно хвост большой и из другой бумаги.
– Можно. Из какой?
– Птичка синяя, можно хвост желтый сделать – будет красиво.
– Ну давай… Как вырезать-то?
Володя взял ножницы:
– Можно сделать ей пушистый, не из одного листочка, а из трех.
– А как соединить?
– Вот так вложить – и приклеить.
Нина сосредоточенно складывала штаны из бумаги. Арсений Васильевич поднял голову от готовой птички:
– Ниночка, а разве штаны на елку вешают?
– Вешают, – решительно сказала Нина, – у нас такая будет елка, что все вешают.
– Вот и хорошо, – одобрил Арсений Васильевич, – ладно, ребята, все на сегодня. Давайте чаю попьем – и по домам.
– А Володя камеру не склеил!
– Завтра склеит – время есть еще. Он мне зато с птичкой помог. Смотрите, какая красивая!
Нине птичка понравилась:
– Хвост пушистый.
После чая Володя собрался домой. Арсений Васильевич оделся тоже:
– Пойду тебя до дома провожу – поздно уже.
На улице было морозно, ярко сияли звезды. Арсений Васильевич остановился:
– Как хорошо-то! А, Володя?
– Да…
– Завтра клеить придешь?
– Приду.
– Тогда – до завтра!
Володя постоял, глядя ему вслед.
Какой хороший был вечер!
А если бы Нина не побежала за ним?
Бродил бы по улицам, мерз, может, плакал бы…
Что на него нашло?
– Владимир?
Володя вздрогнул:
– Папа!
– Ты почему на улице так поздно?
– Я от Нины иду. Остановился на минутку – небо посмотреть.
Яков Моисеевич рассеянно поднял голову:
– Да, небо. Пойдем домой.
– Папа, а пойдем погуляем? Ну, хоть немного?
– Погуляем? – удивился отец, – ну пойдем. Куда ты хочешь?
– Давай дойдем до собора со звездами?
– До Троицкого? Далеко.
– Тогда до Забалканского.
– Пойдем.
Володя взял отца за руку.
– Как дела? – помолчав, спросил тот.
– Хорошо. Папа, мы с Ниной игрушки клеили на елку. А почему говорят, что наряжать елку – непатриотично?
– Кто такую глупость сказал?
– В гимназии слышал.
– Я вот и подумал, что Нина твоя вряд ли такое сказать могла. Говорят так почему? Потому что это – немецкий обычай, а у нас с Германией война.
– А у нас будет елка? Дома?
– Будет, конечно.
– Я сам сделаю несколько игрушек?
– Сделай.
– Папа, а кинокамеры ведь можно повесить на елку?
– Кинокамеры?
– Ну да. Я склею и повешу, хорошо?
– Хорошо. Почему нет?
– Эля, наверное, смеяться будет.
Отец покосился на него:
– Не будет. А если и будет – ничего. Расскажи мне лучше, как в гимназии? Какие отметки принесешь?
– Все хорошо, кажется. Только чистописание… я стараюсь, но все равно не очень выходит.
– Придется позаниматься в каникулы.
Володя вздохнул. От отца это не ускользнуло.
– Впрочем, да. Мы же не о гимназии говорим. О ней потом… и что вы клеили с Ниной?
– Она цепи, а еще она складывала штаны и рубашки. Тоже на елку повесит. Они решили, что у них будет необычная елка, и я им склею кинокамеру – ее тоже повесят. А Арсений Васильевич клеил птичек.
– И он клеил?
– И он. Папа, послушай! А давай мы с тобой тоже склеим – вместе? Машину? Паровоз? Давай?
– Ну давай, – озадаченно согласился инженер, – только когда?
– Сейчас! Придем домой, поужинаем и будем клеить!
– Я поработать хотел. Хотя полчаса можно.
Поужинали они в спешке, и Володя побежал доставать бумагу и заваривать клей. Дуняша смотрела, как он сыплет муку:
– Володенька, много не бери! Мука дорогая нынче.
– Да мне всего чуть-чуть. Это для клея.
– Я понимаю, что для клея, а все-таки береги!
– Хорошо, хорошо!
Клей был заварен, и Володя побежал за отцом.
Инженер уже сидел в кабинете за столом. Увидев сына, он рассеянно кивнул ему:
– Что, Володя?
– Папа, клеить… пойдем?
– Что клеить?
– Игрушки! На елку. Мы же хотели – хотя бы полчаса.
– Ах точно! Ну пойдем.
Они устроились на кухне – Дуняша уже убрала посуду.
– Что будем клеить?
– Давай паровоз.
– Давай. Надо бы чертеж сделать…
Вместе они расчертили бумагу, рассчитали длину, ширину, потом стали вырезать. Володя отвечал за художественное оформление – паровоз должен был быть красным, спереди – блестящим, а труба – черная. Потом Володя придумал вагоны:
– Папа, паровоз будет висеть спереди, а вагоны – как бы обвивать елку. Будет красиво!
– Ну давай…
Железной дороги без рельсов не бывает, и пришлось клеить рельсы. Володя не рассчитал, рельсы получились шире, чем это требовалось для паровоза и вагонов. Инженер остался недоволен:
– Болван! Вот от таких строителей – все неполадки. Теперь переделывать! А сколько это займет времени! И денег! Ты представляешь, какое это разорение для экономики страны? А если работать с самого начала аккуратно и тщательно, то такого не будет!
Они снова пересчитали ширину и переклеили дорогу. В кухню заглянула мама:
– Яков, мне кажется, Володе пора спать. Уже одиннадцать.
Яков Моисеевич вскочил:
– Сколько?
Володя испуганно посмотрел на маму:
– Как одиннадцать, мамочка?
– Так – одиннадцать. Убирай тут все, Володя, и немедленно спать, – и мама вышла.
Отец рассматривал паровоз. Володя смущенно начал сгребать обрезки бумаги.
– Папа, ты меня прости, пожалуйста, – сказал он тихонько, – я не смотрел на часы.
– Да ты не виноват, – отозвался отец, – зато паровоз сделали. Но ты, Володя, все-таки должен быть внимательней – с рельсами ты меня просто расстроил.
– Хорошо, папочка.
– А ты уроки сделал? – спохватился инженер.
– Да, – соврал Володя.
История оставалась невыученной – устные уроки Володя любил делать по вечерам. Читать там особо немного, но мама велела спать и уже ни за что не разрешит зажечь лампу.
Отец ушел. Володя прибрал, аккуратно унес свой паровоз в комнату и лег.
О чем там – в этой истории? Может быть, успеет прочитать перед школой.
И с историей все получилось, и камеру он склеил Смирновым на елку – даже не одну, а четыре! Себе тоже склеил несколько, и еще помогал Арсению Васильевичу клеить птичек. У того никак не получался хвост:
– Володя, как ты говорил – куда тут что совать? Как сложить? Слушай, давай я самих птичек буду вырезать, а ты им хвосты делай.
Перед самым Рождеством Володя зашел к Нине. Она сидела дома одна.
– А где Арсений Васильевич?
– Он с тетей Лидой в церковь пошли. А я кашляла вчера, папа перепугался и меня дома оставил. Хотя я просто чаем поперхнулась.
Володя улыбнулся.
– Нина, я вам подарок принес.
И протянул ей сверток.
– А что там?
Она развернула бумагу и достала паровоз:
– Володя! Ты сам сделал?
– Этот – да, а первый нам на елку – мы с папой делали.
– Очень красивый! И рельсы! Он просто настоящий… А как его повесить? Ты же и елку нашу не видел! Пойдем!
В гостиной стояла огромная елка – до потолка.
– У нас всегда до потолка! – похвасталась Нина.
Володя отыскивал на елке свои кинокамеры, птичек и штаны с рубашками.
– Красивая! У нас тоже большая. Нина, мне пора – я ненадолго отпросился.
– Погоди! У меня тебе тоже есть подарок – вот.
Володя развернул бумагу – там был неловко склеенный человечек. Штаны и рубашка были сложены, голова и руки нарисованы. Он улыбался и улыбкой чем-то был похож на Нину.
– Спасибо тебе, – серьезно поблагодарил Володя, – спасибо. Ну, я побегу.
Человечка он на елку вешать не стал – прикрепил около своей постели. И, просыпаясь, первым делом видел его.
Через несколько дней настал тысяча девятьсот шестнадцатый год.
***
С весной началось новое увлечение. Арсений Васильевич каждое воскресенье старался пойти погулять с Ниной по городу. Он любил Петроград, гуляя, вспоминал, как ходил по этим улицам с Сашей, сначала невестой, потом женой. Они прожили здесь совсем недолго, да и вообще их совместная жизнь была короткой, но тем ценнее и дороже были воспоминания.
Они познакомились на Песках. Он был управляющим в магазине, а она – учительница, пришла к нему за какими-то мелкими покупками. Арсений знал всегда, что красивый, нравится девушкам, а перед Сашей робел, терялся, она была старше на два года, образованная, очень умная, тактичная, веселая… Он тянулся за ней, если она упоминала какую-то книжку, то он в свободный день бежал в читальню на Кирилловской, отыскивал эту книжку и прочитывал ее, если говорила о спектакле – он покупал билеты и робко приглашал ее в театр. Она всегда соглашалась, лишь несколько раз не смогла – давала дополнительные уроки или готовилась к занятиям в гимназии.
Как-то Арсений решился и познакомил ее с сестрой Лидой. Саше так понравилась Лида, понравилась ее квартирка на Охте, что она с удовольствием стала бывать там и одна. Зная, что чаще всего она приходит туда по воскресеньям, Арсений тоже стал навещать сестру в эти дни. Домой они возвращались вместе – на маленьком пароходике переезжали Неву и шли домой на Пески.
Все чаще и чаще они были вместе, и наконец он сказал, что любит ее. Саша ласково улыбнулась и сказала, что и он ей очень дорог. Через несколько месяцев Арсений снял маленькую квартиру в том же доме, где жила сестра, и сделал Саше предложение.
В Петербурге они прожили два года. Они были счастливы вместе, родился сын. Но мальчик был слабеньким и прожил только месяц. Саша исхудала от тоски, постоянно плакала и горевала по малышу, и Арсений решился – бросил место управляющего и увез жену в Галич – на ее родину. Почти сразу после их приезда у Саши умер отец, и Арсений стал хозяином в доме.
В Галиче Саше стало лучше, она устроилась учительницей в женскую гимназию, Арсений стал совладельцем бакалейного магазина, через год открыл маленькую кондитерскую. Мать Саши любила зятя как сына.
Через два года родилась Нина.
Саша умерла через три месяца после ее рождения – от сильной простуды. Мать пережила ее на месяц.
Оставаться в Галиче без любимой жены было невыносимо. Дом, в котором она росла, ее вещи, ее портрет на стене, где она была изображена девочкой – все это так тяжело действовало на молодого вдовца, что он, взяв дочку, уехал в Петербург.
Нина так похожа на мать – манерами, походкой, интонациями, такая же тактичная, веселая, разумная. Везде она заводит себе подруг, все ее любят, хотя сама она, кажется, к тесной дружбе ни с кем не стремится. Гуляя с ней по улицам Петербурга, Арсений Васильевич вспоминал жену. Острая боль давно ушла, но тоска осталась. Вот тут они проходили, и она рассказывала ему про новый спектакль, а вот тут – рассказывала о своем детстве в Галиче…
Все-таки хорошо, думал Арсений Васильевич, что Нина не помнит мать. Если не знаешь человека – по нему не скучаешь.
Как-то раз в воскресенье они, как обычно, вышли из дома и на углу Загородного встретили Володю.
– Здравствуйте! – обрадовался он, – а я вот… иду с урока французского. А вы?
– А мы гулять! – радостно сообщила Нина.
– Гулять? Куда?
– Сегодня пойдем смотреть Коломну, театр, Никольский собор, – перечисляла Нина то, что за завтраком успел рассказал ей отец.
Погрустневший Володя кивнул.
– Очень интересно.
– Хочешь с нами? – спросила Нина неожиданно.
Арсений Васильевич посмотрел на нее удивленно и немного недовольно. Они гуляют, он вспоминает покойную жену, и вообще им хорошо вдвоем, ведь на неделе он так редко видит дочь… не помешает ли мальчик? Но Володя так явно обрадовался, что Арсений Васильевич не смог отказать детям.
– Ты, Володя, спроси у родителей – позволят они тебе пойти гулять с нами? Мы вернемся около трех часов.
Володя сбегал домой, быстро вернулся и сказал, что отца не было дома, но мама позволила и даже обрадовалась, что он пойдет с ними гулять…
Так начались их совместные прогулки. Арсений Васильевич на неделе придумывал маршруты, вспоминал рассказанное женой и то, что он читал, и с удовольствием показывал детям город. Володе все нравилось, все удивляло, и, вопреки опасениям Арсения Васильевича, он нисколько им не мешал. Нина тихонечко рассказала ему о смерти матери и о том, что отец часто водит ее по тем местам, где сам гулял с мамой, и Володя тактично замолкал или отходил в сторону, если Арсений Васильевич упоминал имя жены. А его искренняя радость и восторг от узнавания города были так приятны Нине и ее отцу, что они звали его с собой каждое воскресенье. Иногда Володя не мог пойти гулять, и тогда он обязательно забегал к ним в понедельник и жадно слушал об их приключениях – там они видели интересный дом, а потом прошли мимо дома, где жил Пушкин, а во дворе деревянного дома Нина видела пеструю смешную собаку, на Васильевском острове они купили у торговки по пирожку, но Нинины пирожки куда вкуснее… Арсений Васильевич смотрел на мальчишку и, не выдержав, обещал, что в следующий раз они сходят туда же и, может быть, даже снова увидят пеструю собаку.
Третий год уже шла война. О войне говорили всюду. На улицах висели сводки, газетчики кричали о потерях – наших и германских. Гуляя по городу, Смирновы и Володя часто останавливались рядом с вывешенными газетами. Если там были списки убитых или картины с поля боя, Нина зажмуривалась и быстро проходила мимо:
– Не буду это смотреть.
Арсений Васильевич соглашался:
– Ни к чему.
И дома о войне они почти не говорили. У Володи было наоборот – отец следил за военными действиями и рассказывал домашним, Дуняша сетовала на растущие цены, Эля говорила о том, что старшие девочки в их гимназии вяжут варежки для наших солдат, и приставала к родителям:
– А когда мне можно будет пойти сестрой милосердия?
Отец категорично сказал, что никогда, и мама его поддержала. Расстроенная Элька ушла из комнаты. Володя задумался, потом спросил:
– Папа, почему ты не воюешь?
Мама нахмурилась. Отец пожал плечами:
– Потому что я гражданский инженер, и мое место тут. А тебе что, хотелось бы, чтобы я ушел на войну?
– Нет, – искренне сказал Володя, – совсем нет. Как бы мы без тебя?
Отец улыбнулся:
– Какой ты еще маленький, Володя. Шпионов не ловишь?
– Нет, – обиделся Володя.
Шпионов действительно ловили – вся гимназия была захвачена этой, как говорил Альберг, чушью. Возвращаясь домой, мальчишки внимательно разглядывали прохожих, и если видели «подозрительных», то провожали их до дома, до квартиры, потом дежурили около подъездов. Преследуемых это раздражало, они пытались отогнать детей, но те не уходили, бежали следом, прятались по подворотням, оттуда свистели. Альберг как-то наблюдал такую сцену на улице – пожилой мужчина близоруко оглядывался, не понимая, почему за ним идут дети, выскакивают из подворотни, подходят с глупыми вопросами. Придя домой, инженер потребовал к себе сына и стал выяснять, не занимается ли тот подобной ерундой. Володя открещивался как мог, масла в огонь подлила сестра – сказала, что Володе такое и в голову не придет, он вообще играет только с девочками. Володя обиделся насмерть, нагрубил отцу, сестре, остался без ужина и какое-то время ненавидел шпионов великой ненавистью.
Шпионов он на самом деле никогда не ловил и вообще войной интересовался мало.
Отец как-то пришел, сказал, что эта зараза со шпионами пришла на завод – рабочий из литейного цеха, как оказалось, присматривал за своими товарищами по поручению полиции, начитался газет, начал видеть шпионов во всех подряд, побежал в полицию, на заводе идет расследование…
– Главная мерзость людская – шпионы и доносчики, – сказал отец, – отвратительно – доносить на своих же, следить, вынюхивать… Противно! Руки бы такому не подал.
Как-то, придя в гимназию, Володя застал там необыкновенную суету.
– Володька, ты знаешь, что случилось? – прошептал Шурка, его товарищ, – ты помнишь Витьку – из второго класса? Так вот, он убежал на фронт!
Володя повернулся:
– Правда?
– Да. Я сегодня видел – его мать и отец приходили к Штембергу. Мать плакала. А что плакать? Вернется героем…
Уроки шли сумбурно. Ученики перешептывались и почти не слушали учителей, учителя и сами выглядели растерянными.
На последнем уроке в класс вошел сам директор гимназии Штемберг. Обычно спокойный, холодный и отстраненный, в этот раз он выглядел расстроенным и взволнованным. Остановившись перед классом, он отрывисто сказал:
– Сообщите своим родителям, что завтра в шесть вечера я жду их на общее собрание. Подчеркните, что присутствие их крайне желательно. А вас, – Штемберг обернулся к учителю, – я попрошу записать это учащимся в дневники.
Учитель кивнул, и Штемберг вышел.
– Дневники на стол.
На перемене Володя рассматривал запись. Да, там написано, конечно, что собрание общее, но все-таки ему было неуютно. Что скажет отец? Те же чувства испытывали, кажется, и все остальные.
По дороге домой Володя молчал, погруженный в свои мысли, и машинально кивал в ответ на Шуркину болтовню.
– Ну так что, решили?
Володя очнулся:
– Что решили?
– Ты что, не слушал меня? Я же говорю – надо собраться сегодня.
– Куда?
– Как куда? На фронт! И я говорю, надо обязательно сегодня, завтра собрание, Штемберг все расскажет, родители вообще из дома выпускать не будут…
Володя остановился:
– Ты что, с ума сошел? Как – на фронт?
– А что? Германцы на нас валят! Сколько солдат погибает наших! Вон у нашей кухарки сын погиб – знаешь, как она рыдала? А мы маленькие, мы и разведчиками можем быть, и связными… а потом – может, и орден дадут! Представляешь, придем в гимназию с орденами! Володька, слушай. Ты родителям дневник не показывай. Надо собраться. Ничего особо не бери, только оденься потеплее. И завтра с самого утра – ну, как будто в гимназию, встретимся на вокзале. В девять.
Володя покачал головой:
– Ну не знаю…
– Что тут не знать? Ты что, отечество защищать не хочешь? Какой же ты патриот? А я-то думал…
– Да как – защищать? Нас же обратно погонят! Я слышал – мальчишек возвращают. И что тогда дома будет?
– Так и скажи, что струсил!
– Я?
– Ты!
Володя вспыхнул, хотел что-то сказать, но не нашел что. Шурка пренебрежительно посмотрел на него:
– Эх ты, девчонка!
И ушел. Дойдя до угла, он обернулся и крикнул:
– Если не придешь, всем расскажу, что ты просто трус!
Володя растерянно смотрел ему вслед. Потом он повернулся и медленно пошел к дому.
Да, он действительно слышал истории о том, что мальчишки бегут на фронт, но слышал как-то отстраненно и никогда не думал, что это его коснется.
Конечно, иногда о войне мечталось. Наслушавшись разговоров и ложась спать, Володя подолгу фантазировал, как он тоже участвует в войне, служит в разведке, пробирается ночью на позиции врага. Но все это было только в мыслях, на самом деле он никогда не собирался бежать на войну!
Но ведь Шурка расскажет о том, что Володя просто трус.
Родителей дома не было. Володя потолкался по комнатам, зашел на кухню. Дуняша готовила обед:
– Ты, Володенька, кушать хочешь? Покормить тебя?
– Нет, спасибо. Я так зашел. Я, наверное, погулять пойду ненадолго.
– Пойди, Володенька.
Володя прошелся по улице. Мысли путались. Что делать?
На углу Клинского он встретил Арсения Васильевича. Тот быстро шел, погруженный в свои мысли, и не заметил мальчика. Володя поздоровался, и лавочник обернулся:
– Володя! Здравствуй. Гуляешь?
– Да… А Нина дома?
– Нет, они с тетей Лидой в гостиный двор уехали – купить что-то надо, да в кондитерскую потом хотели…. Только вечером вернутся. А ты что такой сумрачный?
Володя опустил голову.
– Случилось что-то? – встревожился лавочник.
– Да нет… Арсений Васильевич, знаете, у нас из гимназии мальчик на фронт сбежал.
Смирнов нахмурился:
– Подлость какая.
– Почему? – растерялся Володя, – он же отечество хочет защищать?
– Ну, а как же не подлость? Родителей бросил, сбежал. Да если бы только родителям беспокойство доставил. На войне детям не место. Не призывают – значит, не нужны они там. И вот сейчас его искать будут – сколько сил, сколько людей на это надо? Это же не просто так, это и телеграф, и телефонировать, и по вокзалам, по поездам искать его надо… Сколько людей от дела оторваны! Нет, Володя. У каждого свой долг, свое дело. Ваш долг сейчас – это учиться. И о родителях заботиться.
Арсений Васильевич помолчал.
– И еще, Володенька. Ты меня пойми. Война – это не развлечение. Там убивают. Там ранят. Там больно, сынок, и страшно.
Володя зажмурился и наконец решился:
– Арсений Васильевич, у меня друг собрался бежать на фронт. Завтра. И меня зовет. Сказал, что иначе будет меня считать трусом.
– Ну, Володя. Ты у нас умный мальчик. И такого не натворишь. А с другом… пойди к нему и поговори. Объясни.
– Он меня не послушает.
Арсений Васильевич задумался.
– Давай я к его родителям зайду. Поговорю – пусть сами ему объясняют.
– А… как?
– Да так. Что такого? Лучше будет – если убьют мальчишку? Или искалечат? Ну, вернется он без рук, без ног?
– А как вы к ним пойдете?
– Ты скажи, куда идти. Остальное я сам сделаю. Ты не переживай, про тебя ничего не скажу.
Володя кивнул:
– Он на Забалканском живет. Угловой дом с Клинским, где писчебумажная лавка, знаете? Фамилия Коган.
– Хорошо, понял.
Володя заколебался:
– Арсений Васильевич, а это не будет считаться… ну, что я его выдал?
– Нет, конечно. Он за отечество хочет сражаться, так? И ты хочешь. И ты хочешь, чтобы взрослые люди, делами отечества занятые, не за мальчишками безрассудными гонялось, а страну свою защищали. Чтобы в госпиталях врачи солдат, героев лечили, а не мальчишку, который по собственной глупости на войну полез. Ты молодец, Володя. Умница. Ну, беги домой.
Отец был дома, работал в своем кабинете. Мама еще не пришла. Володя постучал:
– Папа, можно?
– Да, войди… что у тебя?
Володя протянул дневник:
– У нас завтра в шесть общее собрание родителей.
Отец поднял голову:
– Что за собрание?
– Ну… у нас один мальчик убежал на фронт. Наверное, об этом.
Яков Моисеевич нахмурился:
– Володя…
– Папа, я так не сделаю, – перебил Володя, – я даю тебе слово.
Отец вздохнул:
– Хорошо, сынок. Сейчас это так часто случается… у нас на заводе убежал сын мастера. Это какой-то кошмар… Мы с мамой уж хотели с тобой об этом поговорить, не знали, как.
– Я все понимаю, папа.
– Иди сюда.
Володя приблизился. Отец обхватил его и прижал к себе:
– Володя, Володя....
Володя затих, стараясь не дышать. Отец обнимал его так редко. Наконец он разжал руки:
– Ну все, иди.
Как хорошо, что я не пойду на фронт, думал Володя, лежа вечером в постели. Я не хочу на фронт. Как сказал Арсений Васильевич – там больно, там страшно. Я хочу быть дома, с мамой, папой. Хочу гулять с Ниной, учиться, делать свой театр. Читать.
И с Шуркой – я все сделал как надо.
Через несколько минут он спокойно спал.
***
Нина читала книжку и едва подняла глаза:
– Ты? Володя, ты займись чем-нибудь…
Володя остановился у порога. Арсений Васильевич, сидевший у стола с газетой, нахмурился:
– Нина, что такое? К тебе человек пришел…
Нина неохотно отложила книжку:
– Так интересно…
– Я в другой раз зайду, – сказал Володя, – ты читай, ничего…
Он потянул было ручку, но Нина остановила его:
– Нет, не уходи… пойдем поговорим с тобой?
Володя пошел за ней. Чувствовал он себя крайне неловко – помешал. Нина распахнула дверь в свою комнату:
– Заходи! Садись скорее. Я так с тобой поговорить хочу. Ты меня прости, пожалуйста, что я так с тобой! Просто такая книжка! Ты такое не читал, конечно. Ты смеяться не будешь?
Володя удивленно улыбнулся:
– Не буду, наверное. А что за книжка?
– Это Чарская. Про одну очень героическую девочку… я вчера начала читать, почти до утра читала… она француженка, сирота, приехала в Россию, чтобы работать, и плыла на корабле, и…
Володя слушал вполуха. Его такие истории не привлекали – это чтение для девочек, да и для девочек оно какое-то глуповатое… Странно, Нина такая умница, а читает всякую ерунду. Нет, она и другое читает, но эти книжки – Чарская, еще есть какая-то такая же слезливая писательница…
Нина договорила и затихла. Володя спохватился – девочка плыла на корабле, а потом-то с ней что? Неловко вышло, Нина всегда его слушает, может, не все понимает, но слушает, запоминает…
Выручил Арсений Васильевич – постучал в дверь:
– Ребята, чайку не хотите?
Уходя, Володя решился:
– Нина, очень интересная книжка. Спасибо, что рассказала мне.
– Да, интересная, – согласилась Нина, – дать тебе почитать?
– Да, давай! – обрадовался Володя.
Что делать, придется прочитать.
Вечером он едва смог одолеть несколько страниц. Как такое может нравиться?
Утром Володя ушел в гимназию, оставив книжку на столе.
После уроков он зашел к Нине, но ее не было. В лавке стоял Николай:
– Куда-то уехали оба – и Ниночка, и Арсений Васильевич! Вроде в гости хотели, а потом на Охту… я передам, Володя, что ты заходил.
Володя расстроенно пошел домой. В передней висело девчоночье пальто. Все ясно, опять у Эльки гости.
Книжки на столе не оказалось. Володя огляделся. Где она? Точно ведь тут оставлял. Он вышел на кухню:
– Дунечка, а вы книжку у меня на столе не видели? Такая – с девочкой на обложке.
– Видела, Володя. Я у тебя полы помыла, книжку взяла и Эле отдала. Это же ее?
Володю кинуло в жар. Сколько насмешек придется теперь вытерпеть от сестры! Она же всем расскажет, что он читает глупые девчачьи книги!
Он принял равнодушный вид и постучал к сестре. Элька откликнулась:
– Кто там? Вы, Дуня?
– Нет, это я, – Володя приоткрыл дверь, – можно к тебе?
– Заходи!
На диване сидела хорошенькая девочка. Она приветливо улыбнулась:
– Здравствуйте! Эля, это твой брат? Меня зовут Лиза.
Володя поздоровался.
– Да, мой брат – Володя, знакомься! – сказала Эля.
– Очень приятно… я на минуточку. Эля, Дуняша тебе книжку принесла, с моего стола, думала, она твоя.
– Да. Даже странно. Как она подумала, что книжка моя – такая чушь! А ты что, такое читаешь? Лиза, посмотри, какая книжка!
Володя протянул руку:
– Дай мне.
– Нет, погоди. Смотри, Лиза. Я пролистала – господи, какая ерунда!
– Дай мне! – почти крикнул Володя.
– Что ты кричишь? – удивилась Эля, – почему мы не можем посмотреть твою книжку?
– Она не моя, – угрюмо сказал он.
– А чья? А, я поняла – это Нина твоя читает, да? И тебе подсунула? И как, тебе интересно?
Лиза взяла в руки книгу:
– Про что тут, Володя?
Володя недоверчиво поднял глаза. В голосе Лизы не слышалось никакой насмешки.
– Я еще не дочитал, – сказал он, – только начал вчера. Про девочку, она из Франции. Приехала в Россию. А вы читаете Чарскую?
– Читала что-то, да. Княжна Джаваха – была такая книга, там главная героиня – Нина, смелая девочка. Вы читали?
– Я нет, я Чарскую вообще не читал. Это первая книжка. А про княжну Джаваху я слышал.
– Нина рассказывала, да? – вмешалась Эля, – Лиза, это у него подружка такая есть – она дочка лавочника.
Лиза улыбнулась:
– Так приятно обмениваться книжками. А что вы любите читать, Володя?
Володя улыбнулся в ответ:
– Многое. Приключения больше всего, наверное. Жюль Верн, Майн Рид. Про Америку, путешествия. А вы?
– Я… я теперь читаю Тургенева. Вы читали?
– Да…
– Про Муму? – насмешливо спросила Эля.
– Про Муму тоже, – отозвался Володя, – и «Записки охотника» – помнишь, Эля, папа нам вслух читал?
– Помню. Но ты же теперь другие книги любишь?
Володя не обратил внимания на ее слова. Лиза, улыбаясь, заговорила о том, что маленькой очень любила сказки Пушкина, и теперь тоже читает его стихи – родители подарили ей полное собрание сочинений, и это такой ценный, прекрасный подарок…
– Я теперь читаю «Каменного гостя». Если вы не читали, Володя – прочтите! Вам понравится.
